РАЗЛИЧИЕ ПОЛОЖЕНИЯ В КОНЦЕ ДРЕВНЕГО МИРА, ОКОЛО 300 г., И В КОНЦЕ СРЕДНЕВЕКОВЬЯ — 1453 г.28 4 страница

Поразительно быстрое развитие химии со времени Лавуазье и особенно со времени Дальтона разрушало старые представления о природе еще и с другой стороны. Благодаря получению неорга­ническим путем таких химических соединений, которые до того времени порождались только в живом организме, было доказано, что законы химии имеют ту же силу для органических тел, как и для неорганических, и была заполнена значительная часть той якобы навеки непроходимой пропасти между неорганической и органической природой, которую признавал еще Кант.

Наконец, и в области биологического исследования системати­чески организуемые с середины прошлого [т. е. XVIII] столетия научные путешествия и экспедиции, более точное изучение евро­пейских колоний во всех частях света живущими там специали­стами, далее успехи палеонтологии, анатомии и физиологии вообще и особенно со времени систематического применения микроскопа и открытия клетки — все это накопило столько материала, что стало возможным — и в то же время необходимым — применение сравнительного метода^*. С одной стороны, благодаря сравни­тельной физической географии были установлены условия жизни различных флор и фаун, а с другой — было произведено сравнение друг с другом различных организмов в отношении их гомоло­гичных органов, и притом не только в зрелом состоянии, но и на всех ступенях их развития. Чем глубже и точнее велось это иссле­дование, тем больше расплывалась под руками охарактеризован­ная выше застывшая система неизменно установившейся органи­ческой природы. Не только все более и более расплывчатыми становились границы между отдельными видами растений и живот­ных, но обнаружились животные, как ланцетник и чешуйчатник ⁹, которые точно издевались над всей существовавшей до того класси­

{11}

фикацией^**; и, наконец, были найдены организмы, относительно ко­торых нельзя было даже сказать, принадлежат ли они к животному-миру или к растительному. Пробелы палеонтологической летописи все более и более заполнялись, заставляя даже наиболее упорству­ющих признать поразительный параллелизм, существующий между историей развития органического мира в целом и историей развития отдельного организма, давая, таким образом, ариаднину нить, которая должна была вывести из того лабиринта, в котором, каза­лось, все более и более запутывались ботаника и зоология. Харак­терно, что почти одновременно с нападением Канта на учение о вечности солнечной системы К. Ф. Вольф произвел в 1759 г. пер­вое нападение на теорию постоянства видов, провозгласив учение об эволюции. Но то, что у него было только гениальным предвос­хищением, приняло определенную форму у Окена, Ламарка,Бэра и было победоносно проведено в науке ровно сто лет спустя, в 1859 г., Дарвином. Почти одновременно было установлено, что протоплаз­ма и клетка, признанные уже раньше последними составными частями в структуре всех организмов, встречаются и как живущие самостоятельно в качестве низших органических форм. Благодаря этому была доведена до минимума пропасть между органической и неорганической природой и вместе с тем было устранено одно из серьезнейших затруднений, стоявших перед учением о происхо­ждении организмов путем развития. Новое воззрение на природу было готово в его основных чертах: все застывшее стало текучим, все неподвижное стало подвижным, все то особое, которое счи­талось вечным, оказалось преходящим, было доказано, что "вся природа движется в вечном потоке и круговороте.

И вот мы снова вернулись к взгляду великих основателей гре­ческой философии о том, что вся природа, начиная от мельчайших частиц ее до величайших тел, начиная от песчинки и кончая солн­цем, начиная от протиста и кончая человеком, находится в вечном возникновении и уничтожении, в непрерывном течении, в неустан­ном движении и изменении. С той только существенной разни­цей, что то, что у греков было гениальной догадкой, является у нас результатом строго научного исследования, основанного на опыте, и поэтому имеет гораздо более определенную и ясную форму. Прав­да, эмпирическое доказательство этого круговорота еще не совсем свободно от пробелов, но последние незначительны по сравнению с тем, что уже твердо установлено; притом они с каждым годом все более и более заполняются. И разве это доказательство могло быть без пробелов в тех или иных деталях, если иметь в виду,

{12}

что важнейшие отрасли знания — звездная астрономия, химия, геология — насчитывают едва одно столетие, а сравнительный ме­тод в физиологии — едва 50 лет существования как науки и что основная форма почти всякого развития жизни — клетка от­крыта менее сорока лет тому назад!¹¹

Из вихреобразно вращающихся раскаленных газообразных туманностей, — законы движения которых, может быть, будут от­крыты нами лишь после того, как наблюдения в течение нескольких столетий дадут нам ясное представление о собственном движении звезд, — развились благодаря сжатию и охлаждению бесчисленные солнца и солнечные системы нашего мирового острова, ограничен­ного самыми крайними звездными кольцами Млечного нути. Разви­тие это шло, очевидно, не повсюду с одинаковой скоростью. Астро­номия оказывается все более и более вынужденной признать суще­ствование в нашей звездной системе томных, не только планетных, тел, следовательно потухших солнц (Медлер); с другой стороны, (согласно Секки) часть газообразных туманных пятен принадле­жит, в качестве еще неготовых солнц, к нашей звездной системе, что не исключает того, что другие туманности, как утверждает Медлер, являются далекими самостоятельными мировыми остро­вами, относительную степень развития которых должен устано­вить спектроскоп.

Лаплас показал подробным и еще не превзойденным до сих пор образом, как из отдельной туманной массы развивается солнеч­ная система; позднейшая наука все более и более подтверждала ход его мыслей.

На образовавшихся таким образом отдельных телах — солн­цах, планетах, спутниках — господствует сначала та форма дви­жения материи, которую мы называем теплотой. О химических соединениях элементов не может быть и речи даже при той темпе­ратуре, которою солнце обладает еще в настоящее время; дальней­шие наблюдения над солнцем покажут, насколько при этом те­плота превращается в электричество или в магнетизм; уже и теперь можно считать почти установленным, что происходящие на солнце механические движения проистекают исключительно из конфликта теплоты с тяжестью.

Отдельные тела охлаждаются тем быстрее, чем они меньше. Охлаждаются сперва спутники, астероиды, метеоры, подобно тому как ведь давно уже омертвела и наша луна. Медленней охла­ждаются планеты, медленнее всего — центральное светило.

Вместе с прогрессирующим охлаждением начинает все более и более выступать на первый план взаимодействие превращаю­щихся друг в друга физических форм движения, пока, наконец, не будет достигнут тот пункт, с которого начинает давать себя знать химическое сродство, когда химически индиферентные до

{13}

тех пор элементы химически диференцируются один за другим, при­обретают химические свойства и вступают друг с другом в соеди­нения. Эти соединения все время меняются вместе с понижением температуры, которое влияет различным образом не только на каждый элемент, но и на каждое отдельное соединение элементов, вместе с зависящим от этого охлаждения переходом части газо­образной материи сперва в жидкое, а потом и в твердое состояние и вместе с созданными благодаря этому новыми условиями.

Время, когда планета приобретает твердую кору и скопления воды на своей поверхности, совпадает с тем временем, начиная с которого ее собственная теплота отступает все более и более на задний план по сравнению с теплотой, получаемой ею от централь­ного светила. Ее атмосфера становится ареной метеорологических явлений в современном смысле этого слова, ее поверхность — аре­ной геологических изменений, при которых вызванные атмосфер­ными осадками отложения приобретают все больший перевес над медленно ослабевающими действиями во-вне ее раскаленно-жид­кого внутреннего ядра.

Наконец, если температура понизилась до того, что — по крайней мере на каком-нибудь значительном участке поверх­ности — она уже не превышает тех границ, внутри которых яв­ляется жизнеспособным белок, то, при наличии прочих благо­приятных предварительных химических условий, образуется живая протоплазма. В настоящее время мы еще не знаем, в чем заключаются эти предварительные условия. Это неудивительно, так как до сих нор даже еще но установлена химическая формула белка и мы даже еще не знаем, сколько существует химически раз­личных белковых тел, и так как только примерно лет десять как стало известно, что совершенно бесструктурный белок выполняет все существенные функции жизни: пищеварение, выделение, дви­жение, сокращение, реакцию на раздражения, размножение¹².

Прошли, вероятно, тысячелетия, пока создались условия, при которых стал возможен следующий шаг вперед и из этого бес­форменного белка возникла благодаря образованию ядра и обо­лочки первая клетка. Но вместе с этой первой клеткой была дана и основа для формообразования всего органического мира. Сперва развились, как мы должны это допустить, судя по всем данным палеонтологической летописи, бесчисленные виды бесклеточных и клеточных протистов, из которых до нас дошел единственный Еогооп Сапаа'епво¹³ и из которых одни диференцировались по­степенно в первые растения, а другие — в первых животных. А из первых животных развились, главным образом путем дальней­шего диференцирования, бесчисленные классы, отряды, семейства, роды и виды животных и, наконец, та форма, в которой достигает своего наиболее полного развития нервная система, — именно позвоночные, и опять-таки, наконец, среди них то позвоночное, в котором природа приходит к осознанию самой себя, — человек.

{14}

И человек возникает путем диференцирования, и не только индивидуально, — развиваясь из одной единственной яйцевой клетки до сложнейшего организма, какой только производит природа, — но и в историческом смысле. Когда после тысяче­летней борьбы рука, наконец, диференцировалась от ноги и уста­новилась прямая походка, то человек отделился от обезьяны, и была заложена основа для развития членораздельной речи и для мощного развития мозга, благодаря которому образовалась с тех пор непроходимая пропасть между человеком и обезьяной. Специализация руки означает появление орудия, а орудие озна­чает специфически человеческую деятельность, преобразующее обратное воздействие человека на природу — производство. И жи­вотные в более узком смысле слова имеют орудия, но лишь в виде членов своего тела: муравей, пчела, бобр; и животные произво­дят, по их производственное воздействие на окружающую природу является по отношению к этой последней равным нулю. Лишь человеку удалось наложить свою печать на природу: он не только переместил различные виды растений и животных, но изменил также внешний вид и климат своего местожительства, изменил даже самые растения и животных до такой степени, что резуль­таты его деятельности могут исчезнуть лишь вместе с общим омерт­вением земного шара. И этого он добился прежде всего и главным образом при посредстве руки. Даже паровая машина, являющаяся до сих пор самым могущественным его орудием для преобразова­ния природы, в последнем счете, именно как орудие, основывается на деятельности руки. Но параллельно с развитием руки шаг за шагом развивалась и голова, возникало сознание — сперва условий отдельных практических полезных результатов, а впоследствии, на основе этого, у народов, находившихся в более благоприятном положении, — понимание законов природы, обусловливающих эти полезные результаты. А вместе с быстро растущим познанием зако­нов природы росли и средства обратного воздействия на природу; при помощи одной только руки люди никогда не создали бы паровой машины, если бы вместе и наряду с рукой и отчасти благодаря ей не развился соответственным образом и мозг человека.

Вместе с человеком мы вступаем в область истории. И жи­вотные имеют историю, именно историю своего происхождения и постепенного развития до своего теперешнего состояния. Но они являются пассивными объектами этой истории; а поскольку они сами принимают в пей участие, это происходит без их ведома и желания. Люди же, наоборот, чем больше они удаляются от животных в узком смысле слова, тем в большей мере они делают свою историю сами, с сознанием своих действий, и тем меньше становится влияние на эту историю непредвиденных последствий, неконтролируемых сил, и тем точнее соответствует исторический результат установленной заранее цели. Но если мы подойдем с этим масштабом к человеческой истории, даже к истории самых разви­

{15}

тых народов современности, то мы найдем, что здесь все еще су­ществует огромное несоответствие между поставленными себе целями и достигнутыми результатами, что продолжают преобла­дать непредвиденные последствия, что неконтролируемые силы гораздо могущественнее, чем силы, приводимые в движение пла­номерно. И это не может быть иначе до тех пор, пока важнейшая историческая деятельность людей, та деятельность, которая под­няла их от животного состояния до человеческого, которая обра­зует материальную основу всех прочих видов их деятельности, — производство, направленное на удовлетворение жизненных потреб­ностей людей, т. е. в наше время общественное производство, — особенно подчинена слепой игре не входивших в их намере­ния воздействий неконтролируемых сил и пока желаемая цель осуществляется здесь лишь в виде исключения, гораздо же чаще осуществляются прямо противоположные ей резуль­таты. В самых передовых промышленных странах мы укротили силы природы и поставили их на службу человеку; благодаря этому мы безмерно увеличили производство, так что теперь ребенок производит больше, чем раньше сотня взрослых людей. Но каковы же следствия этого роста производства? Рост чрезмерного труда, рост нищеты масс и каждые десять лет — огромный крах. Дарвин не подозревал, какую горькую сатиру он написал на людей, и в особенности на своих земляков, когда он доказал, что сво­бодная конкуренция, борьба за существование, прославля­емая экономистами как величайшее историческое достижение, является нормальным состоянием мира животных. Лишь созна­тельная организация общественного производства с планомер­ным производством и планомерным распределением может под­нять людей над прочими животными в общественном отношении точно так же, как их в специфически биологическом отноше­нии подняло производство вообще. Историческое развитие делает такую организацию с каждым днем все более необходимой и с каждым днем все более возможной. От нее начнет свое лето­счисление новая историческая эпоха, в которой сами люди, а вместе с ними все отрасли их деятельности, и в частности естество­знание, сделают такие успехи, что это совершенно затмит все сделанное до сих пор.

Но «все, что возникает, заслуживает гибели»¹⁴. Может быть, пройдут еще миллионы лет, народятся и сойдут в могилу сотни тысяч поколений, но неумолимо надвигается время, когда исто­щающаяся солнечная теплота будет уже не в силах растапливать надвигающийся с полюсов лед, когда все более и более скучиваю­щееся у экватора человечество перестанет находить и там необхо­димую для жизни теплоту, когда постепенно исчезнет и последний след органической жизни, и земля — мертвый, остывший шар вродо лупы — будет кружить в глубоком мраке по все более ко­ротким орбитам вокруг тоже умершего солнца, на которое она,

{16}

в конце концов, упадет. Одни планеты испытают эту участь раньше, другие позже земли; вместо гармонически расчлененной, свет­лой, теплой солнечной системы останется лишь один холодный, мертвый шар, следующий своим одиноким путем в мировом про­странстве. И та же судьба, которая постигнет нашу солнечную систему, должна раньше или позже постигнуть все прочие системы нашего мирового острова, должна постигнуть системы всех прочих бесчисленных мировых островов, даже тех, свет от которых ни­когда не достигнет земли, пока еще будет существовать на ней человеческий глаз, способный воспринять его.

Но когда подобная солнечная система завершит свой жизнен­ный путь и подвергнется судьбе всего конечного — смерти, то что будет дальше? Будет ли труп солнца продолжать катиться вечно в виде трупа в беспредельном пространстве, и все, прежде бесконечно разнообразно диференцированные, силы природы пре­вратятся навсегда в одну единственную форму движения, в при­тяжение? «Или же, — как спрашивает Секки (стр. 810), — в при­роде имеются силы, способные вернуть мертвую систему в перво­начальное состояние раскаленной туманности и могущие опять пробудить ее для новой жизни? Мы этого не знаем»¹⁵.

Конечно, мы этого не знаем в том смысле, в каком мы знаем, что 2x2 = 4 или что притяжение материи увеличивается и умень­шается соответственно квадрату расстояния. Но в теоретическом естествознании, которое свои взгляды на природу насколько возможно объединяет в одно гармоническое целое и без которого в наше время не может обойтись даже самый скудоумный эмпи­рик, нам приходится очень часто оперировать с не вполне извест­ными величинами, и последовательность мысли во все времена должна была помогать недостаточным еще знаниям двигаться дальше. Современное естествознание вынуждено было заимство­вать у философии положение о неуничтожимости движения; без этого положения естествознание теперь не может уже существо­вать. Но движение материи — это не одно только грубое механи­ческое движение, но одно только перемещение; это — теплота и свет, электрическое и магнитное напряжение, химическое соеди­нение и разложение, жизнь и, наконец, сознание. Говорить, будто материя за все время своего бесконочного существования имела один только единственный раз — и то на одно мгновение по сравне­нию с вечностью ее существования — возможность диференциро-вать свое движение и, таким образом, развернуть все богатство этого движения и что до этого и после этого она навеки ограничена одним простым перемещением, — говорить это значит утвер­ждать, что материя смертна и движение преходяще. Неуничто-жимость движения надо понимать не только в количественном, но и в качественном смысле. Материя, чисто механическое пере­мещение которой хотя и содержит в себе возможность превра­щения при благоприятных условиях в теплоту, электричество,

{17}

химическое действие, жизнь, но которая не в состоянии породить из самой себя эти условия, такая материя потерпела определен­ный, ущерб в своем движении. Движение, которое потеряло спо­собность превращаться в свойственные ему различные формы, хотя и обладает еще dynamis [возможностью], но не обладает уже energeia [действенностью] и, таким образом, частично уни­чтожено. Но и то и другое немыслимо.

Одно, во всяком случае, несомненно: было время, когда мате­рия нашего мирового острова превратила в теплоту такое огромное количество движения, — мы до сих пор еще не знаем, какого именно рода, — что отсюда могли развиться солнечные системы, принадлежащие по меньшей мере (по Медлеру) к 20 миллионам звезд, — системы, постепенное умирание которых равным обра­зом несомненно. Как произошло это превращение? Мы это знаем так же мало, как мало знает патер Секки, превратится ли будущее «caput mortuum»¹⁶ нашей солнечной системы когда-либо снова в сырье для новых солнечных систем. Но здесь мы вынуждены либо обратиться к помощи творца, либо сделать тот вывод, что раскаленное сырье для солнечных систем нашего мирового острова возникло естественным путем, путем превращений движения, которые присущи от природы движущейся материи и условия которых должны, следовательно, быть снова воспроизведены ма­терией, хотя бы спустя миллионы миллионов лет, более или менее случайным образом, но с необходимостью, присущей также и случаю.

Теперь начинают все более и более признавать возможность подобного превращения. Приходят к убеждению, что конечная участь небесных тел — это. упасть друг на друга, и вычисляют даже количество теплоты, которое должно развиться при подоб­ных столкновениях. Внезапное появление новых звезд, столь же внезапное увеличение яркости давно известных звезд, о котором сообщает нам астрономия, легче всего объясняются подобными столкновениями. При этом надо иметь в виду, что не только наша планетная группа вращается вокруг солнца, а наше солнце дви­жется внутри нашего мирового острова, но что и весь наш мировой остров движется в мировом пространстве, находясь во временном относительном равновесии с прочими мировыми островами, ибо даже относительное равновесие свободно парящих тел может существовать лишь при взаимно обусловленном движении; кроме того, некоторые допускают, что температура в мировом простран­стве не повсюду одинакова. Наконец, мы знаем, что, за исключе­нием ничтожно малой части, теплота бесчисленных солнц нашего мирового острова исчезает в пространство, тщетно пытаясь под­нять температуру мирового пространства хотя бы на одну миллион­ную долю градуса Цельсия. Что происходит со всем этим огром­ным количеством теплоты? Погибает ли она навсегда в попытке согреть мировое пространство, перестает ли она практически

---

Дата добавления: 2021-05-18; просмотров: 88; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!