XVI. НАПРАВЛЕНИЕ ПОИСКОВ ПРОЯСНЯЕТСЯ 6 страница
— Да, пожалуй, — согласился Орман.
— Завтрак готов? — заорал О'Грейди.
— Сейчас несу, — донесся голос Шоти из палатки-кухни.
Орман торопливо пережевывал пищу, давая последние распоряжения О'Грейди. Закончив трапезу, он поднялся, взвалил на плечи рюкзак и взял винтовку.
— До встречи, ребята, — сказал он.
Все окружили Ормана, чтобы пожать ему руку и пожелать удачи. Билл Уэст поправлял лямки своего рюкзака. Орман взглянул на него.
— Ты не должен идти, Билл, — сказал он. — Это мое дело.
— Я пойду вместе с тобой, — ответил Билл.
— Я запрещаю тебе.
— Никто не может мне запретить, — возразил Билл, а потом добавил, стараясь не терять контроля над собой: — Ронда где-то там…
Тяжелые морщины разгладились на лице Ормана.
— Я не подумал об этом. Пошли! Два человека пересекли лагерь и вступили на тропу, по которой беглецы ушли на север.
X. ПЫТКИ
Стенли Оброски еще никогда не встречал утро с таким воодушевлением. Наступающий день мог принести ему гибель, но она уже не так страшила его после кошмаров и страданий долгой ночи, которая наконец-то сменилась рассветом.
Веревки впились в тело, мускулы ныли от неподвижности и холода, Стенли проголодался и мучительно хотел пить. Насекомые тучей кружились над ним и немилосердно жалили.
Холод, голод, назойливые насекомые, а также крики танцующих дикарей и шум оргии лишили его сна.
И физические, и моральные силы Оброски были на исходе. Он чувствовал себя маленьким напуганным ребенком, и больше всего ему хотелось закричать и заплакать. Слезы выступили у него на глазах. Но в затуманенном мозгу вдруг вспыхнула мысль, что плач может обнаружить его страх, а страх есть проявление трусости. И Оброски не заплакал. Напротив, он нашел облегчение в ругани.
|
|
|
Его возня разбудила Квамуди, который мирно спал в привычной для себя обстановке.
Они разговорились, в основном о голоде и жажде, от которых одинаково страдали.
— Потребуй еды и питья, — предложил Оброски, — и кричи до тех пор, пока не принесут.
Квамуди решил, что это неплохая идея, и приступил к ее реализации. Результат не заставил себя долго ждать. Минут через пять один из стражников, спавших снаружи, проснулся и вошел в хижину.
В это время двое других пленников тоже проснулись и уселись на пол. Один из них сидел ближе к двери, чем его товарищ, поэтому он оказался первым на пути стражника, который не долго думая огрел его древком от копья по голове и по спине.
— Если еще будете шуметь, — прорычал охранник, — я вам языки поотрываю!
— Да, — резюмировал Оброски, — идея себя не оправдала.
— Что вы сказали, бвана? — переспросил Квамуди.
Утро сменилось полднем, а вся деревня еще спала. Дикари отсыпались после ночной оргии. Наконец показались женщины, которые принялись готовить завтрак.
|
|
|
Спустя час к хижине подошли воины. Они вытащили пленников наружу и поставили их на ноги, предварительно развязав веревки. Затем они повели узников к большой хижине в центре деревни. Это было жилище Рангулы, вождя бансуто.
Рангула восседал на низком стуле, установленном перед входом в хижину.
За его спиной толпились наиболее влиятельные члены племени, а по краям, образуя широкий полукруг, стояли остальные воины — тысячи дикарски разрисованных людей из многих деревень Бансуто.
Из дверного проема хижины за всем происходящим наблюдали жены вождя, а стая ребятишек вертелась у них под ногами.
Рангула взглянул на белого пленника из-под нахмуренных бровей и что-то сказал.
— Что он говорит, Квамуди? — спросил Оброски.
— Он интересуется, что вы делали в его стране.
— Передай ему, что мы только проходили через эту территорию, что мы друзья и что он должен отпустить нас.
Когда Квамуди перевел слова Оброски Рангуле, тот громко рассмеялся.
— Скажи белому человеку, что только вождь, более могучий, чем Рангула, вправе говорить ему слово «должен», но на свете нет вождя более могучего, чем Рангула.
|
|
|
Он на секунду задумался и затем добавил:
— Белый человек будет убит, как и все его люди. Он был бы убит еще вчера, если бы не был таким большим и сильным.
— Он потеряет свою силу, если его не будут кормить и поить, — сказал Квамуди. — Никто из нас не пойдет вам на пользу, если вы будете морить нас голодом и не давать воды.
Рангула задумался над словами Квамуди, посовещался со своими приближенными, затем поднялся и подошел к Оброски. Он пощупал рубашку белого человека, что-то приговаривая при этом, но особенно его поразили ботинки и брюки.
— Он требует, чтобы вы сняли свою одежду, бвана, — перевел Квамуди. — Он хочет забрать ее.
— Всю одежду? — переспросил Оброски.
— Да, бвана.
Измученный бессонницей, страданиями и страхом, Оброски полагал, что кроме пыток и смерти на его долю больше не выпадет других испытаний, но теперь мысль о наготе возбудила в нем новую волну страха. Цивилизованному человеку одежда придает уверенность, которую он теряет при раздевании.
Оброски не посмел отказаться.
— Скажи ему, что я не могу снять одежду с завязанными руками.
Квамуди перевел его слова, и Рангула приказал развязать Оброски руки.
Белый человек расстегнул рубашку и передал ее вождю. Затем тот указал на ботинки. Оброски сел на землю, медленно расшнуровал их и снял. Рангулу заинтересовали носки белого человека, которые вождь стащил собственноручно.
|
|
|
Оброски встал и замер в ожидании.
Рангула ощупывал его мускулы и о чем-то переговаривался со своими соплеменниками. Затем подозвал рослого воина и поставил рядом с белым. Оброски был чуть ли не на голову выше негра.
Туземцы восхищенно загалдели. Рангула дернул Оброски за брюки и ухмыльнулся.
— Он хочет и их, — сказал Квамуди.
— О, Боже! — воскликнул Оброски. — Попроси его сжалиться надо мной! Должен же я хоть что-то иметь на себе.
Квамуди повернулся к вождю, и они быстро заговорили, отчаянно жестикулируя при этом.
— Снимай, бвана, — устало произнес Квамуди. — Ничего не поделаешь. Он говорит, что даст тебе, что надеть.
Сняв брюки, Оброски услышал хихиканье девушек и женщин, стоявших позади. Но унижения на этом не закончились — Рангулу просто заворожили шелковые трусы, которые остались на пленнике.
Когда и они перешли в руки вождя, Оброски почувствовал, как горячая волна стыда окатила его.
— Скажи ему, чтобы он дал мне что-нибудь надеть, — попросил он Квамуди.
Услышав его просьбу, Рангула громко рассмеялся, но, повернувшись, что-то громко приказал женщине в хижине. Через минуту она вернулась и бросила к ногам Оброски грязную набедренную повязку.
Вскоре после этого пленников отвели обратно, но теперь ноги им не связывали, а у Оброски оставили свободными и руки. Пока он развязывал веревки своим товарищам по несчастью, пришла женщина и принесла еду и воду. После этого их стали кормить более или менее регулярно.
Медленно тянулись дни… Каждая долгая ужасная ночь казалась белому пленнику вечностью. Лишенный одежды, он страдал от холода, и они грелись, тесно прижимаясь друг к другу.
Прошла неделя, и однажды ночью пришли воины и увели одного из пленников.
Оброски и остальные смотрели ему вслед через дверной проем. Он исчез за поворотом, и больше они его не видели.
Медленно застучали там-тамы, голоса людей слились в единый хор, время от времени узникам удавалось увидеть танцующих дикарей, когда танец выводил их за угол хижины, скрывающей площадку, на которой разворачивалось основное действо.
Вдруг ужасающий предсмертный крик перекрыл голоса танцующих. Еще с полчаса изредка раздавались дикие крики воинов, но, наконец, и они стихли.
— Он ушел к праотцам, бвана, — шепнул Квамуди.
— Да, слава Богу, — откликнулся Оброски. — Какие муки ему пришлось вытерпеть.
На следующую ночь воины увели второго пленника. Оброски пытался не слушать доносившихся звуков. Этой ночью он сильно замерз, потому что Квамуди согревал его только с одной стороны.
— Завтра ночью, бвана, — сказал чернокожий, — вы будете спать один.
— А следующей ночью?..
В течение холодной бессонной ночи Оброски мысленно возвращался в прошлое, такое еще близкое. Он думал о Наоми Мэдисон, и ему было интересно, огорчилась ли она, узнав об его исчезновении. И что-то подсказывало ему, что ее печаль вряд ли была глубока. Большинство других образов представлялись ему расплывчатыми и туманными, он мало знал этих людей и относился к ним с равнодушием. Лишь один ярко вспыхивал в его сознании — Орман.
Его ненависть к этому человеку была сильнее всех других чувств, сильнее любви к Наоми, сильнее страха перед пытками и смертью.
Ненависть переполняла его, и он даже радовался этому обстоятельству, потому что она помогала переносить и холод, и голод, и отвлекала от мысли о том, что ждет его ближайшей ночью.
Время тянулось медленно, но день пришел и ушел, и вновь наступила ночь.
Оброски и Квамуди в тревожном ожидании следили, как воины приближаются к их хижине.
— Они идут, бвана, — воскликнул Квамуди. — Прощайте.
Но их забрали обоих.
Пленников привели на площадь перед хижиной Рангулы, вождя бансуто, и привязали к стволам двух деревьев так, чтобы несчастные могли видеть друг друга.
Они принялись за Квамуди. Пытки были такими ужасными и изощренными, что Оброски испугался за свой рассудок, думая, что подобное зрелище может возникнуть только в воспаленном мозгу. Он попытался отвести взгляд, но ужас сковал его.
Он видел от начала до конца, как умирал Квамуди.
После этого он стал свидетелем еще более отвратительного зрелища, которое окончательно парализовало его.
Оброски ждал, когда они примутся за него, и надеялся, что все закончится быстро. Он пытался подавить свой страх, но сознавал, что отчаянно боится.
Изо всех сил он старался не показать своего испуга, чтобы не доставить им удовольствия, когда они начнут пытать его, потому что видел, как они радовались, наблюдая за агонией Квамуди.
Под утро людоеды отвязали его от дерева и отвели обратно в хижину.
Ему стало ясно, что они и не собирались убивать его этой ночью, значит, мучения ждали его впереди.
Он лежал без сна, размышляя о своей судьбе и дрожа от утренней прохлады. По телу его ползали вши.
Он подавил в себе чувство беспомощности и неподвижно лежал, погруженный в полузабытье, которое сохранило его рассудок. Наконец он задремал и проспал до обеда.
Он согрелся, и казалось, кровь в его жилах заструилась быстрее. У него созревал план, и возрождалась надежда. Он не умрет, как другие, как агнец на заклании. И чем тщательнее он обдумывал свой план, тем больше его охватывало нетерпение.
Он ждал тех, кто придет за ним и поведет на казнь и пытки.
Его план не предусматривал побега, поскольку он понимал, что побег невозможен, но избавлял его от пыток и долгих мучений.
Мозг Оброски работал хладнокровно.
Когда он увидел воинов, идущих за ним, он вышел из хижины с улыбкой на устах. И его увели точно так же, как до того увели троих чернокожих.
XI. ПОСЛЕДНЯЯ ЖЕРТВА
Тарзан из племени обезьян находился в незнакомой местности и с обостренным интересом дикого животного относился ко всему, что казалось ему новым и необычным. От уровня его знаний зависела способность ориентироваться в неожиданных ситуациях, которые могли возникнуть в этой чужой стране.
Для него не существовало мелочей, не заслуживающих внимания, и вскоре он знал о повадках и привычках здешних животных больше, чем знали о них местные жители.
В течение трех ночей он слушал непрерывный грохот там-тамов, доносившийся издалека, и на третий день во время охоты он направился в ту сторону.
Тарзан уже кое-что знал о туземцах, населявших эту территорию. Он видел, какими методами они вели боевые действия против белых, вступивших на их землю.
Его симпатии не склонялись ни на чью сторону. Человек-обезьяна был свидетелем того, как пьяный Орман хлестал кнутом негров-носильщиков, и пришел к выводу, что дела в экспедиции не ладятся. Тарзан не был знаком с этими тармангани, и они были интересны ему не более, чем любые другие существа.
Мгновенный каприз, внезапный порыв могли подтолкнуть его к дружбе с ними, так же, как он подружился с Шитой, Сабор и Нумой, которые по самой природе были его врагами.
Но ничего подобного он не испытал и лишь молча наблюдал, как они шли своей дорогой, да загадал им загадку прошлой ночью, когда посетил их лагерь.
Он слышал стрельбу, когда бансуто напали на экспедицию, но находился слишком далеко от места схватки, а поскольку за свою жизнь насмотрелся на подобные сцены, стрельба не вызвала у него какого-либо интереса.
Его больше занимала жизнь племени бансуто. Тармангани приходят и уходят, а гомангани будут здесь всегда, и он должен узнать о них как можно больше, если хочет задержаться в их стране.
Неторопливо пробирался Тарзан по верхушкам деревьев. Он был один, потому что огромный золотой лев Джад-бал-джа охотился. Человек-обезьяна улыбнулся, подумав, что это своеобразная охота. Он вспомнил молодую стройную львицу, за которой Джад-бал-джа столь поспешно последовал в джунгли.
Уже стемнело, когда Тарзан достиг селения бансуто. Ритмы барабанов гипнотизировали мрачным траурным очарованием. Несколько чернокожих молча танцевали, но это была лишь прелюдия к тому пламенному экстазу, который охватит их, как только темп танца ускорится.
Тарзан наблюдал за происходящим, затаившись в густой листве деревьев, росших на краю вырубки, окружающей деревню. Он скучал, поскольку оргии дикарей видел не раз. Очевидно и здесь его ожидало знакомое, порядком надоевшее зрелище. Тарзан собрался было отправиться обратно, как вдруг его внимание привлекла фигура человека, чье присутствие среди чернокожих выглядело необычно.
Человек вышел на открытое пространство перед танцующими — высокий, загорелый, полуобнаженный мужчина, окруженный толпою дикарей. По всей видимости, это был пленник.
Тарзан был заинтригован.
Бесшумно соскользнув на землю и прячась от лунного света в тени деревьев, он обошел деревню с тыла. На этом краю селения было тихо, поскольку все самое интересное разворачивалось у хижины вождя.
Быстро, но с соблюдением всех мер предосторожности Тарзан пересек освещенное луной пространство между лесом и частоколом, окружающим деревню. Ограда была сделана из бревен, врытых в землю вплотную друг к другу и увитых лианами. Высота ее достигала примерно десяти футов.
Короткий разбег, мощный толчок, и пальцы Тарзана ухватились за верхний край изгороди. Осторожно подтянувшись, он внимательно осмотрел деревню. Его обоняние и слух были обострены. Удостоверившись, что все в порядке, Тарзан перекинул ногу через край ограды, и через мгновение очутился на земле деревни Рангулы, вождя бансуто.
Когда расчищали пространство для деревни, внутри ограды оставили невырубленными несколько деревьев, чтобы в их тени спасаться от жарких лучей солнца.
Еще из леса Тарзан заметил, что одно такое дерево раскинуло свою крону прямо над хижиной Рангулы, и решил, что лучшего наблюдательного пункта не придумаешь. Держа курс на задворки хижины вождя и осторожно перебегая от одного строения к другому, он вскоре достиг цели. Даже если бы он при передвижении и издал какой-либо шум, все звуки заглушали грохот там-тамов и громкое пение. Но Тарзан двигался совершенно бесшумно.
Его могли заметить лишь негры, по каким-то причинам остававшиеся в своих жилищах и не принимавшие участие в общем празднике, но, к счастью, Тарзану удалось добраться до хижины Рангулы незамеченным.
Тут удача снова сопутствовала ему, потому что ствол дерева, на которое он хотел забраться, находился прямо перед входом в хижину вождя, но позади него росло другое дерево, поменьше, и их ветви переплетались.
Когда человек-обезьяна благополучно взобрался на дерево и расположился на ветке, свободно выдерживающей его вес, внизу перед ним открылась вся картина происходящего.
Темп танца ускорялся, размалеванные чернокожие прыгали и извивались вокруг небольшой группы, стоявшей рядом с пленником. Когда Тарзан пригляделся к нему, он испытал нечто вроде шока. Тарзану показалось, что он, словно некий бестелесный дух, смотрит сверху на самого себя, так потрясающе был похож белый человек на Повелителя джунглей.
Фигурой, цветом кожи, чертами лица он представлял собою точную копию Тарзана, и человек-обезьяна ясно осознал это, хотя мы и редко можем встретить кого-то, похожего на себя, даже если такой двойник и существует.
Естественно, что интерес Тарзана резко усилился. Что это за человек? Откуда он? Случилось так, что Тарзан не заметил его в лагере экспедиции, и поэтому никак не связывал его с киногруппой. Кроме того, незнакомец сейчас был полуобнаженным. Если бы на нем была одежда, которую отнял Рангула, по ней можно было бы определить его принадлежность к цивилизованному обществу. Возможно, в силу этих причин Тарзан был так поражен появлением незнакомца.
Оброски, не ведая, что за ним наблюдает еще одна пара глаз, кроме глаз его мучителей, рассматривал окружающих из-под опущенных век. Здесь от рук этих негодяев трое его товарищей по несчастью приняли смерть после нечеловеческих пыток, но он не собирался повторять их участь. У него был собственный план.
Он спокойно ожидал смерть. У него не было ни малейшей надежды на другой исход, но он не желал подвергаться пыткам. У него был план.
Рангула встал со стула, наблюдая за всем происходящим налитыми кровью глазами. Наконец, он отдал приказ отряду воинов, охранявших Оброски, и те потащили его к дереву на противоположном краю поляны. Они принялись было привязывать его к стволу, как пленник начал осуществлять свой план, возникший в его воспаленном мозгу.
Схватив ближайшего к себе воина, Оброски легко поднял его над головой, словно тот был маленьким ребенком, и со всего маху швырнул в толпящихся вокруг туземцев. Затем он стремительно метнулся к танцующему негру, сгреб его в охапку и бросил на землю с такой силой, что тот распластался на траве без движения.
Атака Оброски была столь внезапна и стремительна, что все на миг растерялись. Первым опомнился Рангула.
— Схватить его! — заорал он. — Но только целым и невредимым.
Рангула хотел, чтобы могучий белый умер долгой мучительной смертью, а не скорой, которой Оброски надеялся умереть в схватке со множеством вооруженных воинов.
Когда туземцы окружили его, он принялся крушить их направо и налево могучими ударами. Страх удесятерил его силы. Ужас превратил в дикого зверя. Крики воинов, вопли детей и женщин слились в его голове в кошмарную какофонию звуков, доводивших самого Оброски до бешенства.
Со всех сторон к нему тянулись руки, чтобы схватить его, но он, опережая нападавших, ломал их, словно спички.
Оброски хотелось кричать и ругаться, но он дрался молча.
Героическая борьба не могла продолжаться долго. Медленно, используя численное превосходство, чернокожие смыкали вокруг него живое кольцо. Тяжелыми кулаками он отбивался от них, но в конце концов им удалось повалить его на землю.
XII. КАРТА
— О, аллах! — Аид тяжело вздохнул. — Думаю, что шейх допустил ошибку, похитив этих женщин. Теперь за нами гонятся белые, а они хорошо вооружены. Они не успокоятся, пока не перебьют всех нас и не освободят пленниц. Знаю я этих англичан.
— Аллах нас не оставит, — произнес в ответ Этеви.
— Мы ведь нашли карту, что еще нужно? Из-за карты они не пустились бы за нами в погоню, но если похищают женщин, мужчины преследуют и убивают! Не важно, американцы это, арабы или негры.
Дата добавления: 2021-04-07; просмотров: 69; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!