Путь длиной 1 дюйм или десять тысяч миль 9 страница
В тот первый день Дженни с мамой приехали довольно поздно. Ее мама, а у нее был очень встревоженный вид, сразу стала мне объяснять, что произошло.
– Сегодня утром я отправила ее в комнату, чтобы она надела кроссовки. Через полчаса она спустилась вниз и стала рассказывать мне какую‑то чушь про эльфов и волшебное кольцо – но на ней так и не было кроссовок! Поэтому мы и опоздали. Она не умеет слушать.
Тем утром я позволила Дженни остаться, но, когда моя помощница в дневное время укладывала спать малышей, я попросила Дженни прийти ко мне в гостиную. Ее мама очень резко отозвалась о способностях девочки пересказывать истории, но я не винила ее. Просто то утро оказалось для них не очень удачным. Тем не менее у этого ребенка было очень богатое воображение, и, как только она станет доверять мне и не будет прятать свое дарование, проблемы с рассеянным вниманием и соблюдением распорядка дня исчезнут сами собой.
Я показала Дженни прекрасно иллюстрированную старую детскую книгу, которую купила за гроши на дворовой распродаже. В лесу, в котором сквозь густые ветви едва пробивалось солнце, очень красивая женщина с длинными развевающимися волосами держала на руках ребенка. Они оба прятались в корнях огромного, покрытого мхом дерева. Иллюстрация была очень хорошей, но, что особенно важно, она требовала объяснения. Кто была эта загадочная женщина, что она с ребенком делала в этом дремучем волшебном месте?
|
|
|
Когда я показала Дженни эту картинку, она даже изменилась в лице, инстинктивно потянулась и хотела дотронуться до нее. Я вручила ей книгу и закрыла глаза.
– Дженни, я думаю, тебе будет интересно рассказать мне о том, что случилось с этой женщиной, – сказала я.
Мы немного посидели молча, а затем Дженни начала рассказ. Я чувствовала, что она пристально изучает выражение моего лица, пытаясь определить, встану ли я и уйду, или буду ее прерывать. Но я только немного улыбалась, не открывая глаз, и тогда Дженни продолжила рассказ, не упуская ни малейшей подробности. Ее больше не заботило, о чем я думаю.
История, которую поведала мне Дженни, была полна волшебниками и монстрами, страшными приключениями и ужасными несчастьями. Там были коварные злодеи, недопонимание с кошмарными последствиями и злые повороты судьбы, ну и конечно верная любовь. В течение всего десяти минут Дженни придумала мир такой изысканно фантастический и одновременно убедительный, что, когда я снова открыла глаза и поняла, что все еще нахожусь в нашей гостиной, где работал телевизор с выключенным звуком, а на буфете стояла тарелка Майкла с холодным тостом, я просто не могла этому поверить.
|
|
|
Я записала рассказ Дженни на телефон и вечером напечатала его на компьютере.
Прежде чем нажать на клавишу «Печать», я сходила в кладовую, где мы хранили все для занятий творчеством, и отыскала там несколько листков роскошной плотной высокосортной бумаги кремового цвета, которую приберегала для особых случаев. На обложке я каллиграфическим почерком написала имя Дженни, пробила скоросшивателем три дырки с одной стороны листа и переплела «книгу» золотой сатиновой ленточкой, которая осталась у нас после Рождества. На следующий день, когда Дженни вошла, я сказала:
– Хочу поблагодарить тебя за твой вчерашний рассказ. Я никак не могла выбросить его из головы и решила сделать вот такую книгу.
У меня больше никогда не было проблем с Дженни, теперь она всегда вовремя надевала башмаки. В течение всего лета я каждый день приносила Дженни новую картинку, которую мне удавалось найти, – лист, вырванный из журнала, случайно сделанную фотографию, иллюстрацию из книги – все, что могло вызвать у нее интерес, а она рассказывала мне историю. Талант девочки расцветал, и, когда ее мама поняла, что нужно воспринимать способность Дженни как данный Богом дар, а вовсе не недостаток, дома прекратились поведенческие проблемы. Все, что понадобилось, – лишь незначительное поощрение и умение увидеть и признать этот ценный дар таким, какой он есть.
|
|
|
Я понимала, что родители чувствовали то действенное влияние, которое оказывает мой непритязательный детский центр на развитие способностей их детей, какое огромное имеет значение в жизни впоследствии, и это приводило меня в восторг. В течение многих лет я искренне верила, что любой ребенок может превзойти все ожидания, если найти способ разбудить его скрытые возможности. Любая история, будь то Лорен, Эллиотт, Дженни или Клер, убеждала меня в том, что этот подход может иметь такой же эффект и в случае с детьми, требующими особого подхода, как и с обычными детьми, с которыми я работала в течение многих лет. Именно эти яркие примеры я вспоминала, когда собралась помогать проблемным детям поступить в обычный детский сад.
Каждый ребенок, на которого уже навесили ярлык «пропащий» и махнули на него рукой, имел определенные занятия (часто их было совсем немного), которые увлекали его. Мне просто нужно было подобрать правильный подход, чтобы развить эту страсть. Именно этим я и стала заниматься в детском центре. Такой подход помог мне найти название для благотворительного центра. Я хотела найти внутри каждого ребенка тот небольшой лучик света («Литтл лайт») и заставить его ярко сиять.
|
|
|
Очень часто, когда родители привозили детей в «Литтл лайт», первое, о чем они сообщали мне, были их особые пристрастия.
– Мой Билли знает среднее число «законных» пробежек каждого питчера в высшей лиге.
Или:
– Надеюсь, вы не будете против, если Вайолет не станет снимать крылья, она так любит бабочек!
Но даже если родители и знали о талантах и пристрастиях своих детей, они не обязательно считали это способом достучаться до них и способствовать их продвижению вперед.
Меган очень любила все связанное с чувственным восприятием. Она, бывало, зарывалась лицом в белье, которое я вынимала из сушки в прачечной, ей очень нравилось гладить мягкие пушистые одеяла, которыми я накрывала кушетки. Как же я могла использовать такую ее повышенную чувствительность на ее благо? Я подумала о тех моментах, которые сыграли в жизни Лорен положительное значение, и отвела Меган в кухню. Несмотря на то что коэффициент ее умственного развития составлял всего лишь 50, она прекрасно могла отмерять нужное количество ингредиентов для домашнего теста вместе со мной, а затем, играя, перемешивала огромную массу, которая получалась у нас, пока не остывала. Затем мы вместе выбирали формочку для вырезания фигурного печенья, у меня их более двухсот, я держу их в ящике кухонного стола. Меган сама выбирала цветовой наполнитель, и мы снова перемешивали тесто, затем добавляли ароматизаторы.
– Фиолетовые пингвины на арахисовом масле! Теперь ты должна рассказать мне их историю, – говорила я ей. И Меган рассказывала.
Меган и я готовили тесто с ароматом яблока и корицы, розмарина, лаванды. Я иногда добавляла малюсенькие фасолинки в одну порцию, и тесто приобретало занятную шишкообразную структуру. Мы также вырезали вместе буквы алфавита и затем складывали из них короткие слова, включая оба наших имени и имена других детей в группе «Литтл лайт». Мы изучали, как из двух квадратов можно получить прямоугольник, если их соединить, или как два соединенных вместе треугольника превращаются в звезду. Мы использовали формочки для нарезания фигурного печенья, чтобы вырезать живые фигурки, например собак или людей, в отличие от неодушевленных объектов, таких как лодки. Мы усердно работали все время, но существуют и менее интересные занятия, которыми заполняют дождливые вечера, чем то, которое мы выбрали, проводя время за кухонным столом, погрузив по локоть руки в тесто, пахнущее лавандой.
Каждый воскресный вечер я отправлялась за покупками, стараясь полностью преобразить с помощью того, что купила, наш небольшой гараж. Дети, посещающие «Литтл лайт» (и их родители!), не могли дождаться вечера понедельника, чтобы увидеть, чем я занималась, пока их не было. Майкл тоже никогда не знал, куда попадет. Однажды это был полноценный археологический раскоп, дополненный цветным песком, чтобы представить различные геологические эпохи. Были здесь журналы в кожаных переплетах, чтобы записывать наши наблюдения и делать зарисовки артефактов, во дворе стояли ведра с гипсом, чтобы мы могли соединить кости динозавра (куриные кости, оставшиеся после обеда, я проварила и отбелила), которые мы якобы откопали. Дети, которые еще не сходили с ума по динозаврам, сразу же принялись за дело, а те, кто уже был в восторге от них, оказались на седьмом небе от счастья.
Переизбыток «многообразности и многочисленности» моих схем и составлял основу того, как я работала, это, возможно, пришло ко мне из детства. Задолго до появления «Литтл лайт» у меня в детском центре занимался маленький мальчик, которого звали Френсис. Он очень любил играть с огромными картонными блоками, похожими на кирпичи. Вскоре я поняла, что Френсис сильно огорчается потому, что блоков всего пятнадцать, и этого достаточно, чтобы сложить небольшую стену, но не какое‑нибудь нормальное строение. Я инстинктивно поняла, в чем заключалась проблема. В мастерской моего деда все, что оставалось после работ с деревом, шлифовалось, полировалось и превращалось в кубики, которые отдавали нам, его внукам. И это были очень интересные кубики. У нас были треугольники, дуги, цилиндры, длинные пластины и короткие и широкие прямоугольники наряду с деревяшками причудливых форм, чтобы нам было интереснее. Дед Джон также специально вырезал нам деревяшки, придавая им различные архитектурные формы: у нас были карнизы, фронтоны, эркеры и средники. К тому времени, когда у деда появился тринадцатый внук, набор уже был довольно внушительный – предметы самых различных размеров, начиная с самых маленьких, не более кубика сахара, до кубов величиной с полено, а их количество предполагало, что мы можем построить нечто, куда сможем войти сами. Это были не кубики, которые следовало собирать в определенной последовательности, чтобы получить малюсенькую башню. Это были блоки, из которых можно было строить, и мы играли с ними гораздо дольше, чем другие дети, которые быстро вырастали из своих игрушек.
Наверное, дедушкин ген строительства мне не передался, но тем не менее я решила, что смогу помочь Френсису. Я взяла деньги, отложенные на покупку бакалейных товаров, и купила еще семь гигантских наборов картонных блоков – столько, сколько поместилось в моей машине. Когда я наконец привезла их домой, сразу же поняла, что поступила правильно. Теперь у Френсиса было достаточно материала, чтобы работать. Он строил мосты и пирамиды. Он строил башни в стиле Дженга до самого потолка и низкие вытянутые консольные висящие дома в стиле Френка Ллойда Райта.
Френсис стал еще одним ребенком, посещавшим детский центр, кто, повзрослев, не предал свою мечту. Много лет спустя я видела программу по каналу «Дискавери» о средневековых соборах и поняла, что Френсис в свое время открывал для себя висящую систему контрфорсов, используя те самые блоки в детском центре. Повинуясь порыву, я отправила имейл его матери, чтобы поделиться с ней своей приятной догадкой. Она мне ответила, сообщив, что Френсис провел предыдущее лето работая в рамках жесткой конкуренции по престижной программе в области архитектуры в Англии.
Так же как это было в детском центре, естественность стала символом «Литтл лайт». Теперь это имело для меня огромный смысл. Возможно ли, чтобы миниатюрный игрушечный зоопарк вызывал у ребенка, который очень любит животных, такие же чувства, как и живая лама, которую привели с соседней фермы и которая стоит рядом со столом, где дети обычно лакомятся чем‑нибудь вкусным?
Единственное, о чем я просила родителей «Литтл лайт», – так это присутствовать и работать вместе с детьми во время занятий. Самой главной движущей силой в мире я считаю необходимость показывать ребенку, что мы принимаем всерьез его увлечение и хотим разделить его с ним. Для нас самой важной была работа с семьей как неделимой сущностью и стремление научить родителей распознавать уникальные таланты своих детей.
Многие дети, страдающие аутистическими расстройствами, глубоко заинтересованы в очень узкой области знаний, которая не представляет интереса для других, как, например, номерные знаки автомобилей или геологическая история системы пещер Индианы, и поэтому не получают отклика и поддержки. Аналогично, я уверена, дети, страдающие аутистическими расстройствами, слышат, как их родители разговаривают о пирожных или поздравляют друг друга, но им это неинтересно. У вас самих разве не было подобной ситуации, когда, придя на вечеринку, вы были вынуждены слушать о чем‑то, что вам совершенно чуждо, – это мог быть спорт, политика или обсуждение классических марок автомобилей? Мне кажется, что жизнь аутиста в большей степени проходит именно так.
Несомненно, людям, страдающим аутистическими расстройствами, приходится жить в нашем реальном мире. Но они просто не думают о тех вещах, о которых мы заставляем их задуматься.
Представьте себе, что вы живете в доме на дереве, стоящем в прекрасном лесу, и единственное место, по вашему мнению, где вы чувствуете себя в безопасности и спокойно, и есть этот самый дом на дереве. Но в вашу жизнь постоянно кто‑нибудь вмешивается.
– А ну давай слезай с дерева! – кричат вам. – Это сумасшествие – жить на дереве. Ты просто обязан спуститься вниз.
И вот в один прекрасный день некто приходит в этот лес, и этот некто не кричит и не пытается заставить вас измениться, наоборот, этот человек забирается в ваш домик на дереве и показывает вам, что ему нравится такая жизнь не меньше чем вам. Разве у вас не выстроятся совершенно иные отношения с этим человеком? И если этот человек попросит вас на несколько минут спуститься вниз, потому что ему очень хочется, чтобы вас все увидели, разве вам не захочется пойти навстречу?
С помощью такой аналогии я обычно и объясняла, что мы делаем в «Литтл лайт». Мы встречаем детей там, где им хорошо, чтобы привести их туда, где им необходимо быть.
Поскольку мы проводили очень много времени вместе, родители, занимающиеся со своими детьми в «Литтл лайт», начали строить свою тесную социальную общину. Мамы (а большинство были именно матери) знакомились, делились друг с другом своими проблемами, шутили. Очень скоро они ждали еженедельных встреч с таким же нетерпением, как и их дети. Для многих из нас время, которое мы проводили вместе, было как бальзам на рану, спасая нас от страха и изоляции, с которыми мы постоянно сталкивались с момента постановки диагноза ребенку.
Та первая зима с «Литтл лайт» не совсем четко запечатлелась в моей памяти. Я открывала детский центр в 6.30 утра, работала полный день и закрывала его в 5.30 вечера. У меня было полчаса на уборку и преображение комнаты. Затем я проводила часовой урок с пятью ребятишками, потом мы быстро ужинали, после Майкл купал Уэса, следом приходили еще пятеро малышей на второй урок в «Литтл лайт». Когда все уходили, я читала Джейку и Уэсу сказку на ночь, купала Джейка и укладывала его спать.
И так было каждый вечер. Бывали вечера, когда я падала в кровать, слишком устав даже для того, чтобы почистить зубы. Но в сравнении с тем, что было год назад, у нас отмечался значительный прогресс.
«Литтл лайт» существовал уже год, и моя оригинальная методика, сведения о которой передавали из уст в уста, стала привлекать все больше детей с особыми проблемами. Днем я занималась обычными детьми и детьми с особыми проблемами, вечером и по выходным детьми‑аутистами, превращая свой гараж в некое подобие лаборатории, где могла быстро принять решение, что нужно сделать, чтобы достучаться до ребенка, а чего делать нельзя. Иногда помогало нечто совершенно неожиданное, но самым главным было все же установить контакт с детьми.
Райану было одиннадцать лет, когда мы встретились с ним, он не разговаривал с тех пор, как ему исполнилось три года. В течение всех этих лет его родители перепробовали все традиционные методики, но врачи, к которым они обращались, говорили его матери, Бет, что он никогда не заговорит. У Бет дрожали губы, когда она рассказывала мне об этом.
– Они сказали, что в нашем случае не с чем работать.
Сам факт, что кто‑то может сделать подобное замечание по поводу больного ребенка, приводил меня в ужасное состояние. Не успела я провести с Райаном и десяти минут, как поняла, насколько все они были не правы. Да, он не говорил, было очевидно, что у него полноценный аутизм. Одиннадцатилетний возраст – это слишком поздно для того, чтобы начинать говорить, но было что‑то еще. Уже во время нашей первой встречи, пока его отчаявшаяся мать перечисляла мне все, что он не умеет делать, Райан периодически выглядывал из‑за ее спины. Я разглядела в нем чувство юмора, нескрываемое любопытство, которое позволило мне предположить, что Райан способен на гораздо большее, чем позволяет увидеть другим. Когда я ему улыбнулась, он снова спрятался и затем выглянул из‑за материнской спины. Все время, пока его мама старательно рассказывала, как ей было предложено махнуть на мальчика рукой, мы с ним играли в прятки.
Бет упомянула, что Райан умеет издавать определенные звуки, и я поинтересовалась какие. (Другими словами, я хотела узнать, была ли это задержка физического развития или причина неврологического характера.)
– Он может произнести твердый звук «к», как в слове «кошка»? – спросила я ее.
В этот момент Райан начал громко ворчать:
– Хр, хр. Хр, хр. – Он также стал хлопать по ковру ладонью. – Хр, хр. Хр, хр.
Его мама смутилась.
– Извините, – сказала она, пытаясь успокоить его. – Тише, Райан, пожалуйста. Мы разговариваем. – Затем она поискала что‑то в сумке, все еще оправдываясь. – Позвольте, я сейчас ему дам, и он успокоится.
Она вынула из сумки коробку с куриными наггетсами – панированными кусочками куриного филе. Райан тут же схватил один кусочек и принялся есть его таким образом, что тем, кто проводил много времени с детьми‑аутистами, сразу становилось понятно, кто перед ними. Он крутил, вертел, мял его, откусывая малюсенькие кусочки, как гусеница, но все еще украдкой бросая на меня время от времени взгляды. Я улыбалась, потому что знала: Райан таким образом отвечает на мой вопрос. Он показывал мне, что умеет делать, а чего – нет.
Вся эта ситуация показалась мне невероятно забавной, и я расхохоталась – вслед за мной стал хохотать и Райан. Бедняжка Бет вытирала слезы, навернувшиеся на глаза, пытаясь понять, что же происходит, тогда как Райан и я просто корчились от смеха. Когда они уходили, я на все сто процентов была уже уверена, что смогу многое сделать с мальчиком.
Когда Райан и Бет пришли в следующий раз, перед ними разбросанные повсюду на полу и на ковре валялись сотни (их действительно было сотни) специально сделанных алфавитных карточек. Встревоженная этим беспорядком, Бет предложила:
– Хотите, я помогу вам собрать все это?
– Нет, спасибо, – ответила я. Встретившись взглядом с Райаном, я продолжила: – В общем‑то это все для Райана.
Эти карточки имели две отличительные особенности, которые, как я знала, Райан сможет оценить. Первая заключалась в их множестве. Пол был буквально белым. Вторая заключалась в том, как они выглядели. Большинство алфавитных карточек бывают ярко раскрашены или на них изображены герои мультфильмов, так как они предназначены для того, чтобы очень маленькие дети учились по ним читать. Я же намеренно сделала эти карточки маленькими и простыми – жирным шрифтом черные буквы на белых картонках. Это было жестом уважения. Даже если Райан и не умел читать или говорить, он уже не был ребенком и ему не подходили учебные материалы для самых маленьких. Как я и надеялась, его глаза зажглись, когда он их увидел.
В тот день состоялось наше первое занятие – я прикрепила буквы «А» и «Т» на синюю доску, которую тоже сделала для него сама, и попросила Райана найти для меня букву, которая бы вместе с данными составила слово cat. Он посмотрел вокруг, быстро отыскал букву «С» и подошел ко мне. У его матери широко открылся рот, когда я поместила ее на доску, чтобы получилось слово.
Дата добавления: 2021-07-19; просмотров: 40; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!