Зарождение кондикции в римском праве
ЭВОЛЮЦИЯ КОНДИКЦИИ В РИМСКОМ ЧАСТНОМ ПРАВЕ
© Д.В. Новак, 2004
Опубликовано в кн.: Актуальные проблемы гражданского права: Сборник статей. Вып. 8 / Под ред. О.Ю. Шилохвоста. – М.: Норма, 2004. С. 381-429.
Главнейшим и неизменным эталоном, на который всегда должно ориентироваться право, является справедливость. «Справедливость требует, чтобы право поддерживало равенство и равновесие между людьми, поскольку это необходимо для того, чтобы каждый мог вести достойное существование», – писал И.А. Ильин[1]. В области имущественных, экономических отношений эта благородная цель достигается посредством выполнения правом так называемой распределительной (дистрибутивной) функции. Гражданское право регулирует статику экономического распределения, закрепляя в частную принадлежность (собственность) отдельных лиц всевозможные материальные блага, то есть предоставляя частным лицам юридически обеспеченную возможность осуществлять по своему усмотрению исключительное хозяйственное господство над этими благами. Регулируя же динамику товарного хозяйства, гражданское право руководствуется общим правилом «недопустимости изменения существующего распределения собственности иным путем, нежели по доброй воле собственника»[2].
На этих началах основывается такое справедливое распределение материальных благ, при котором достигается баланс интересов субъектов имущественного оборота и эффективное функционирование всей системы рыночного хозяйства, что создает условия как для собственного благосостояния частных лиц, так и для активного прироста совокупного экономического продукта[3].
|
|
|
Л.И. Петражицкий указывал, что если происходит немотивированное с точки зрения «частно-хозяйственной разумности» изменение статики распределения, лишение одних лиц добытых ими посредством разумно-хозяйственного поведения благ в пользу других «не по закону спроса и предложения, не в награду за соответственное полезное действие или за продукт прежнего резонно-хозяйственного поведения со стороны другого, а, например, вследствие кражи, грабежа, обмана, административного произвола или явлений непреступного свойства, но с изложенной точки зрения не мотивированных и разумных мотивов не поддерживающих» (например, когда вследствие ошибки происходит передвижение материальных благ «по экономически ложному адресу») – то этим «подкапывается мотивационная сила и воспитательное значение всей системы»; с одной стороны, «падает энергия, трудолюбие и бережливость, сменяется апатией, леностью», с другой – «развиваются общественно-неразумные, антисоциальные мотивы»[4].
|
|
|
Задача права – противостоять такому несправедливому изменению распределения, «экономически нерезонному блужданию хозяйственных благ». Однако иногда позитивное право в силу присущего ему формализма дает сбои, приводя к ситуациям, когда баланс интересов различных участников имущественных отношений оказывается нарушенным. Как писал в начале прошлого века профессор Берлинского университета И. Колер, «в ряде случаев право само приводит к несправедливости и нуждается в самоисправлении»[5].
Для того чтобы позитивное право соответствовало справедливости, то есть тому, что у Л.И. Петражицкого называется интуитивным правом[6], а у С.С. Алексеева – логикой права[7], необходимо закрепление в нем таких специальных юридических конструкций[8], которые бы позволяли скорректировать нарушенный в подобных ситуациях экономический баланс. В отсутствие таких правовых корректирующих средств «состояние положительного гражданского права представлялось бы с цивильно-политической точки зрения весьма неудовлетворительным, мы бы имели дело с весьма вредным с точки зрения политики права пробелом законодательства. Бессознательным, инстинктивным показателем и симптомом этой неудовлетворительности были бы, между прочим, частые случаи ощущения со стороны судей и граждан неудовлетворенности чувства справедливости. Получались бы по позитивному праву отказы в таких исках, которые по интуитивному праву (по началам справедливости) представлялись бы совершенно правильными»[9].
|
|
|
Это было осознано еще древнеримскими юристами, усилиями которых в римском праве получила развитие идея недопустимости неосновательного обогащения[10], покоящаяся на началах aequitas (справедливости) и ius naturale (естественного права)[11]. Как отмечал И. Колер, учение о неправомерном обогащении с его «великой мыслью, что тот, кто неправомерно обогатился, должен обратно выдать обогащение», является одним из величайших изобретений римского права. «Только при этом условии, – указывал ученый, – правовая система принимает законченный характер и право получает защиту против собственных несправедливостей»[12].
В ходе длительного развития юриспруденция Древнего Рима выработала и отшлифовала ряд правовых конструкций[13], выполняющих функцию своеобразного юридического корректора в случаях нарушения баланса интересов различных участников имущественных отношений вследствие неоправданного перераспределения имущественных благ. В римском праве центральное место среди юридических конструкций, воплощающих идею недопустимости неосновательного обогащения в жизнь, заняли так называемые кондикции.
|
|
|
Кондикция ( condictio) – один из древнейших институтов римского частного права. Истоки этого правового явления лежат в древнем (предклассическом) римском праве – кондикционный иск возник в конце периода республики как один из пяти «законных исков» ( legis actiones) древнего римского гражданского процесса. В эпоху классического римского права понятие condictio постепенно охватило собой вообще все личные иски, основанные на ius civile. Посредством кондикций стали защищаться и требования о возврате неосновательного обогащения, со временем выделившиеся в самостоятельную группу специфических обязательств, возникающих из квазиконтракта. В послеклассический период эти обязательства были классифицированы – в кодификации Юстиниана были выделены различные виды кондикций о возврате неосновательного обогащения ( condictiones sine causa). В период рецепции римского права странами Европы термин « condictio» стал использоваться цивилистами в узком смысле для обозначения исков о возврате неосновательного обогащения, а затем и одноименных обязательств.
Эволюция condictio в римском праве не может не представлять интереса для современного исследователя-цивилиста, особенно если учитывать, что, по крайней мере, в отечественном гражданском праве, данному правовому явлению сейчас, похоже, предстоит пережить свое возрождение в обновленном, переосмысленном виде.
Как указывает А.Л. Маковский, с принятием Гражданского кодекса Российской Федерации в регулирование отношений, возникающих из неосновательного обогащения, внесены серьезные изменения, в основе которых лежит, «во-первых, взгляд на обязательства, возникающие вследствие неосновательного обогащения, не как на отдельный вид обязательств, а как на особый их род и даже, возможно, своеобразный (восполнительный) способ защиты гражданских прав и, во-вторых, понимание того, что этот институт относится к числу тех, которые непосредственно связаны с нравственными началами гражданского права»[14]. В ГК РФ – а именно в ст. 1103 – теперь прочно закреплен подход к кондикционному обязательству как к универсальному «для всех случаев, когда одно лицо приобретает (сберегает) имущество за счет другого без правового основания, и поэтому является родовым понятием по отношению ко всем обязательствам возвратить имущество, приобретенное (сбереженное) без достаточных оснований, – обязательству делинквента, владеющего несобственника, контрагента в договоре, участника недействительной сделки»[15]. Это позволило А.Л. Маковскому сделать следующий очень важный вывод: «То, что предусмотрено в Кодексе, означает признание существования в праве наряду с «генеральным деликтом» во многом еще более «генеральной кондикции». Возлагая на лицо обязанность возвратить все то, что ему не принадлежит по праву, и никак не связывая эту обязанность с его правонарушением или виной, такое генеральное обязательство выражает один из основополагающих нравственных постулатов гражданского права»[16].
Актуальность настоящего исследования обусловлена тем, что, поскольку обязательства из неосновательного обогащения в нашем праве, как и в праве большинства зарубежных стран, построены по модели римских condictiones sine causa, для уяснения сущности данного правового института необходимо обратиться прежде всего к римскому праву. Именно там следует искать ответы на многие вопросы, возникающие в современной практике применения норм о неосновательном обогащении. Игнорирование самих основ обязательств из неосновательного обогащения порождает искаженные представления об их существе, в результате чего институт кондикций в определенных ситуациях может оказаться неспособным к выполнению своей корректирующей функции. Кроме того, поскольку очевидно наличие генетической связи между озвученной А.Л. Маковским идеей генеральной кондикции, поддержанной целым рядом современных отечественных цивилистов[17] (что подтверждает ее перспективность и актуальность в нынешних условиях), и выработанной римской юриспруденцией идеей недопустимости неосновательного обогащения, всестороннее исследование института кондикции в римском праве также является чрезвычайно злободневным. Обо всем этом свидетельствует и современное состояние зарубежной научной правовой литературы, где интерес к учению римского права о кондикциях и неосновательном обогащении не угасает, а в последнее время он значительно возрос[18].
Зарождение кондикции в римском праве
Термин condictio происходит от слова « condicere», которое, как указывал Гай[19], на древнем языке означает то же, что и « denuntiare» («торжественно объявлять»)[20].
В республиканском Риме – во времена так называемого легисакционного процесса ( per legis actiones)[21] – тип судебного иска, называемый legis actio per condictionem, по свидетельству Гая заключался в том, что истец in iure[22] обращался к ответчику с торжественным объявлением, чтобы он через 30 дней снова явился к претору для выбора судьи[23]. Это торжественное объявление (по выражению В.М. Хвостова – приглашение) и было той « condictio», от которой данный иск получил свое название[24]. Из пяти имеющихся в древнем (предклассическом) римском праве legis actiones («законных исков»)[25] legis actio per condictionem появился позже всех.Он был введен в конце III в. до н. э. законом Силия ( lex Silia) для истребования определенной денежной суммы ( certa pecunia) и через некоторое время распространен законом Кальпурния ( lex Calpurnia) на случаи истребования определенной вещи ( certa res)[26].
Основная особенность legis actio per condictionem – абстрактная, независимая от causa (основания иска), формулировка претензии[27]. Рудольф Зом, характеризуя данный иск, писал, что legis actio per condictionem являлся абстрактным иском о долге, не допускающим в акте торжественного формулирования спора ( litis contestatio) указаний на конкретное основание долга[28].
Некоторыми романистами высказана точка зрения, в соответствии с которой condictio легисакционного процесса – это санкционированный («разрешенный») договор о третейском суде[29]. Такая позиция основывается, скорее всего, на одном из значений слова « condicere» (от которого произошел термин « condictio») – «сговариваться, договариваться»[30]. Однако, во-первых, как уже указывалось выше, источники римского права свидетельствуют о том, что condictio являлась односторонним заявлением истца[31]. Во-вторых, элемент третейского суда был присущ не только legis actio per condictionem, но и другим «законным искам». На это в свое время обращал внимание И.А. Покровский. Осознав необходимость запрещения самоуправства – явления для государства нежелательного, древнейшая римская государственная власть начинает вмешиваться в частные споры, прекращая физическую борьбу сторон и заставляя спорящих так или иначе прийти к соглашению о третейском суде, который должен разобрать спор по существу[32]. Роль же такого соглашения, санкционированного властью, выполнял торжественный акт формулирования спора – litis contestatio.
Гай указывал, что все требования, защищенные через legis actio per condictionem, и прежде могли предъявляться в других формах законных исков – legis actio sacramento и legis actio per iudicis postulationem[33]. При этом он задавался вопросом: что же вызвало введение этого законного иска? Некоторые романисты, разделяя недоумение Гая, высказали мнение об избыточности этого нового процессуального средства[34]. Представляется, однако, что прав В.М. Хвостов, который отмечал: «…очевидно, что эта новая форма процесса введена была не для того, чтобы дать защиту новым притязаниям, а только для упрощения производства по обязательственным искам»[35]. Ранее об этом же писал Генрих Дернбург, указывая, что «condictiones были установлены для противодействия процессуальной волоките»[36]. К сходным выводам приходят и большинство современных исследователей римского права. По мнению Д.В. Дождева, «нововведение отражает специализацию процессуальных средств, отвечающую новому состоянию правового развития, достигнутому к середине II в. до н. э.»[37]. С.В. Шаханина указывает, что введение legis actio per condictionem с процессуальных позиций облегчало удовлетворение абстрактных цивилистических притязаний, для которых можно было воспользоваться и legis actio sacramento[38]. В последнем случае необходим был предварительный визит к претору для соблюдения известных формальностей и внесения процессуального денежного залога ( sacramentum), в то время как в случае legis actio per condictionem этого не требовалось[39].
Таким образом, кондикционный иск с самого момента своего зарождения выступил прогрессивным инструментом, позволяющим сгладить неудобства, связанные с архаизмом древнего римского гражданского процесса, и упростить процедуру рассмотрения спора.
Дата добавления: 2021-07-19; просмотров: 290; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!