Шкала жизненного стресса Холмса – Рея 36 страница



           Но в итоге, как и тогда, идиллия, созданная его больным воображением, разбилась вдребезги, столкнувшись с суровой, мрачной реальностью. Однако теперь ситуация приняла более зловещий оборот: если прежде, снова и снова обламываясь в своих иллюзиях, обиженный на всех Джонни как – то продолжал влачить своё существование, то теперь над самим его дальнейшим бытием нависла серьёзная непосредственная угроза.

           Часто вспоминая о ней, Джонни оказался вынужденным сильно сократить свою физическую активность в период мониторинга, так как, во-первых, боялся отвала присосок и как следствие этого  аннулирования результатов, а во-вторых, боялся спровоцировать слишком рьяными физическими усилиями фатальный приступ аритмии. И какой тогда смысл этих придуманных им тестов, если жизнь его закончится при их выполнении?!

           Однако неожиданно некоторым испытаниям к тот день Джонни всё же пришло подвернуться. Это произошло при следующих обстоятельствах, в которых примечательной являлась не только сама ситуация, но и предыстория, благодаря которой они возникли:

           У Джонни никогда в жизни не было отношений с женщинами (а поскольку он не был «гомиком», то и с мужчинами тоже), однако наибольшего приближения к этому (хотя даже в этом случае расстояние с потенциальным партнёром всё равно так и осталось огромным) ему удалось достичь когда – то с девушкой по имени Алёна. Внешне он ей, разумеется, сразу же не понравился, как и любой другой представительнице прекрасного пола до неё, но, тем не менее, показался «интересным в общении», поскольку в отличие от более привлекательных «настоящих самцов» с которыми она знакомилась в интернете, не начинал общение с ней «грубым приставанием с распусканием рук». Алёна, впрочем, в итоге достаточно скоро поняла, что ей «нужен достойный спутник жизни, а не тряпка – размазня, не способная ни обеспечить, ни защитить», у которой, по чистосердечному признанию самого Джонни, «из общего с полноценным мужчиной имелась лишь способность пи́сать стоя». Но главное – против была её мамочка, старавшаяся полностью контролировать жизнь своей дочери, указывая ей на каждом значительном жизненном шагу как поступать и характеризовавшая в данном случае незадачливого потенциального жениха как «совершенно неприспособленного к жизни», «способного только болтать языком». Столь нелестная оценка, естественно, сильно задевала самолюбие Джонни. Он гневно заявил циничным тоном, что «языком болтают» те мужчины, которые на сайтах знакомств чуть ли не каждой женщине предлагают «вылизать», а он всего лишь хотел помочь ей развиться интеллектуально и морально, удостоив её делиться с ней своими гениальными мыслями.

После чего, желая компенсировать причинённую ему обиду нанесением ответной, заявил Алёне: «Вот увидишь: Со временем ты скажешь большое «спасибо» своей мамочке за несчастную твою личную жизнь!»            Слова Джонни оказались во многом пророческими. Молодой человек, за которого Алёна в итоге вышла замуж, хотя говорил ещё более складно и даже окончил какой – то занюханный институт, в остальном во многом оказался подобным Джонни (чего Большая Мамочка, сокращённо БМ, не смогла распознать в нём своевременно, сначала суетливо стараясь пристроить свою дочку хоть за кого – нибудь, а потом было уже поздно).

           Как ни странно, общение Алёны с Джонни не прекратилось навсегда после того неприятного прощального разговора. Только их общение носило теперь не (потенциально) половой, а в основном деловой характер. Инициатором возобновления контактов выступил не кто иной, как Большая Мамочка, взаимодействие которой с Джонни теперь осуществлялось, если так можно выразиться, по «коммунистическому» принципу: от каждого по способностям, каждому по потребностям. Джонни выполнял обслуживание компьютеров Алёны и её сына («мальчики по вызову» из соответствующего сервиса сделали бы то же самое хуже и содрав деньги, за которые Мамочка трудилась бы несколько дней или даже неделю, а Джонни, в тот период когда ещё числился на какой – то работе и вовсе, наверное, целый месяц!), а также иногда помогал делать уроки. В свою очередь, Мамочка, так сказать, расплачивалась натурой – фруктами и ягодами со своей дачи. Джонни к собственному удивлению находил такое взаимодействие выгодным для себя, поскольку денег у него даже на еду оставалось очень мало, а тут ещё и продукты были действительно натуральными, экологически чистыми, так сказать.

           И всё же, была у него одна значительная сложность, сопряжённая с этим взаимовыгодным обменом. Дело в том, что фрукты и ягоды Мамочка передавала ему на ближайшей к его дому железнодорожной платформе по пути домой со своей дачи. Попасть на станцию, однако, можно было лишь через достаточно высокий мост, преодоление которого каждый раз оказывалось для Джонни серьёзным испытанием: поднимаясь, он боялся глядеть по сторонам; как назло, при этом начинала сильней кружиться голова и уходить земля из – под ног. Оказавшись на платформе, Джонни начинал жутко бояться внезапно почувствовать себя плохо и упасть на рельсы, а также испытывал мучительный навязчивый страх броситься под поезд самому, если вдруг ему по какой – то необъяснимой причине «переклинит голову» так поступить.

           Он понимал лживость проповедуемого психолухами стереотипа о том, что больные никогда не реализуют навязчивые желания, вызывающие у них ужас. Безусловно, как правило, дело обстояло именно так, и тогда опасения действительно оказывались необоснованными. Однако время от времени всё же имели место исключения, и за примерами Джонни не нужно было далеко ходить, поскольку один такой случай, за который ему потом было мучительно стыдно практически до конца дней, врезался нестираемой болью в его память. В почти шестилетнем возрасте Джонни увидел где – то игрушечную железную дорогу и загорелся мечтой стать обладателем если не такой шикарной, то хотя бы более скромной версии. Его мама более года отказывала себе (а также не очень любившей, мягко говоря, «недоделанного урода» Джонни бабке) во многом, чтобы купить единственному сыночку подарок, когда он пошёл в школу. Стоило, однако, Джонни начать играть с любимой железной дорогой, как ему стала всё больше не давать покоя мысль: а что будет, если я сломаю эту свою игрушку?!

           И вот однажды словно какая – то неведомая сила взяла его под свой контроль, и, направляемый ею, Джонни высоко поднял вверх электровозик, а потом отпустил, тем самым роняя на пол. Как и следовало ожидать, после возвращения на рельсы поезд уже не поехал, а отчаянные попытки мамы, работавшей в некотором роде инженером по электрическому оборудованию, отремонтировать разломанный локомотив, не привели ни к каким положительным результатам. Родительница и сама, видимо, была настолько поражена случившимся, что даже не только не стала бить сына, но и настаивать немедленно получить ответ на вопрос: «Зачем ты это сделал?!» Возможно, она боялась тем самым сделать ещё более очевидным для себя то, к чему и без того невольно склонялись её мысли, а именно, что у её единственного ребёнка имелись нешуточные проблемы с головой. Джонни же, в свою очередь, также воспринял такое поведение своей мамы неоднозначно. Ведь готовясь к экзекуции, которую неизбежно должно было повлечь за собой его признание в содеянном, Джонни представлял, как мама будет его очень больно хлестать (как она частенько выражалась в своих угрозах, «чем попадя»); как он будет заходиться в рыданиях, приводящих её в остервенелое упоение, вдохновляющее на ещё более рьяное продолжение битья. При таком раскладе, наверное, Джонни перестал бы плакать вскоре после прекращения процедуры наказания, сразу, как только утихнет физическая боль, поскольку счёл бы свою вину в известном смысле искуплённой. Но в реально сложившейся ситуации ему оказывалось нечем унять терзавшее его мучительное чувство стыда, а потому он мог лишь тихо страдать, забившись в угол и уединённо хныча настолько жалобно, что мама принялась его активно утешать…

           Были, впрочем, и случаи, когда упомянутое выше правило неукоснительно соблюдалось, также ещё в тот самый детский период. Так, шестилетний Джонни, которому вообще нравилось проводить время у железной дороги, часто упрашивал бабку идти с ним на соседнюю станцию встречать его любимый поезд «Кубань» Москва – Новороссийск, проезжавший мимо ежедневно примерно в 12 часов 29 минут. Джонни был просто в восторге от сине – красной расцветки вагончиков, приятно контрастировавшей с унылой обычностью тёмно – зелёных пассажирских составов. Словно стараясь лучше разглядеть, Джонни подходил ближе к быстро проносившемуся поезду. В процессе такого увлечённого наблюдения его иногда посещала на мгновения шальная мысль: «А вдруг я сейчас захочу прыгнуть под поезд, прямо вон туда, между вагонами?!» Однако тут же вспоминал, как мама ему показывала диафильм про «зайчика, который попал под трамвайчик», представляя, в какое кроваво – пушистое месиво должно было превратиться бедное маленькое животное; его воображение также услужливо рисовало ему, как выглядел фарш, вылазящий из мясорубки… и маленький Джонни думал: «о нет, я не хочу чтобы такое случилось со мной», в ужасе пятясь как можно дальше, к перилам платформы. И в то же время, каждый раз, когда он снова приходил «смотреть «Кубань»», будто невидимая сила тянула его подойти поближе к поезду, даже протянуть к нему руку чтобы ощутить идущий от несущегося состава ветер. Так продолжалось до тех пор, пока бабка, видимо, испытывавшая определённое садистское удовольствие его «стращать» (пользуясь её выражением, даже звучавшим неприятно для Джонни), сказала ему: «Если будешь подходить так близко к поезду, то воздушный поток тебя затянет, и ты даже моргнуть не успеешь как станешь фаршем под колёсами!» Услышав это и представив картинку своего мгновенного превращения в безжизненное кровавое месиво, Джонни вздрогнул от испуга, чуть не заплакав, отошёл назад, и больше с тех пор не звал бабку идти смотреть на любимый поезд…          

           Сорок лет спустя, стоя на платформе в ожидании Мамочки, привозившей ему с дачи «корм» (как он сам называл продукты, употребляемые им в пищу), Джонни невольно отмечал изменения восприятия ситуации его нестандартной психикой по сравнению с далёкими детскими временами. Как и в те годы, он опасался, что его по какой – то совершенно неведомой причине переклинит, и он специально бросится под поезд. Данный пункт остался практически неизменным. Однако в то же время усилились некоторые неприятные моменты и в то же время многие добавились вновь. Так, если тогда Джонни испытывал головокружение, наблюдая быстро проезжающий мимо состав, то теперь его постоянно шатало. Взглянуть же на движущийся поезд он теперь и вовсе не решался, боясь полностью потерять равновесие и упасть под колёса навстречу своему превращению в мерзкий грязный паштет, которое какой-нибудь придурок заснимет и выложит на YouTube. К тому же, Джонни не желал даже посмертно такой славы, как номинирование на Премию Дарвина, само существование которой вызывало у него сильное отвращение не только профанацией перехода в состояние небытия, так ещё и бесполезностью: сейчас ему её никто не даст, а потом какой ему толк вообще?!   

           Кроме того, маленький Джонни не испытывал такого выраженного страха высоты, какой присутствовал впоследствии в «средние годы» (эвфемизм,  вызывавший у него праведное возмущение: ведь ему заведомо не удастся ещё столько же прожить!), когда он шёл по железнодорожному мосту, а у него «земля уходила из-под ног».

           Благодаря приобретённым с таким трудом знаниям о реальных причинах происшедших с ним за сорок лет негативных изменений, Джонни теперь понимал их логичность: поскольку изначально генетически дефективный позвоночник у него за этот срок значительно деградировал, да к тому же ещё больной мозг плохо снабжался кровью, особенно задние отделы (где были расположены мозжечок и вестибулярные ядра ствола ГМ), его шатало и кружило постоянно со страшной силой. Он всё время ходил, словно по палубе корабля. И при таком раскладе его тревога, связанная с каждым визитом на железнодорожную платформу, а также сильный страх, который он испытывал во время своего пребывания там, представлялись ему вполне логичными и обоснованными.

           Присутствовали у Джонни «за сорок» и весьма неприятные симптомы, которых не ощущалось им? когда он был дошкольником. Так, уже более тридцати лет его неотступно сопровождало на всю оставшуюся жизнь мучительное ощущение дереализации. Кроме того, в местах, посещение которых давалось ему с трудом, например на той же пресловутой ЖД платформе, Джонни накрывало ощущение, интерпретируемое им самим как «страх страха». Он опасался, что сильная вегетативная (симпатическая) активация, сопровождавшаяся выбросом катехоламинов, могла спровоцировать внезапную сердечную смерть в результате приступа аритмии. Джонни к тому же сразу вспоминал пугающую закономерность: мужчины старше 40 с повышенным уровнем «фобической тревожности» становились жертвами такой катастрофы в несколько раз чаще среднестатистического уровня для их возраста.

           Джонни прекрасно понимал ограниченность предписаний психолухов «идти навстречу собственному страху». Ему много раз в жизни приходилось делать это от безысходности. А толку – то?! Лучше не становилось, и никакой адаптации толком не происходило. Каждый раз, когда он заходил в метро, его накрывало. И на долбаной железнодорожной станции неизменно шатало и особенно сильно (по сравнению с обычным состоянием, которое также было не ахти) «дереалило». Конечно, какой – нить психолух – педант мог бы указать на то, как Джонни избегает полноценной экспозиции, беря с собой на платформу увлекательное (для него, а не «нормальных» людей, разумеется) чтиво про психически больных, дабы отвлечься. Однако с чтивом его на самом деле шатало сильнее, к тому же он в любом случае не хотел терять зря время.

           Джонни даже ходил как – то до соседних станций метро пешком. По пути у него прихватывало сердце, он думал на какие –то мгновения: «Ну всё, сейчас сдохну». Однако потом его отпускало, и он шёл к своей цели дальше. А когда у него присутствовали постоянно сильные головокружения, шатаясь, ходил по нужным ему адресам от других станций метро.

           Даже складывалось впечатление Николай завидовал, начитавшись психолухов и думая «как это круто», поскольку ему самому казалось непреодолимым препятствием вылезти из своей машины и пройти несколько кварталов в незнакомой районе, или даже просто доехать на авто не вылезая в другой край города через пробки. Не имея возможности прямо высказать свои чувства по сему поводу без ущерба дружбе, он предпочитал формулировать иносказательно. Мол, у него есть друг с похожей как у них проблемой, который называет Джонни пес-да-**лом, не веря в его способность так далеко ходить без мучительных панических атак.

           Сам же Джонни лишь горько усмехался в ответ, как бы намекая Николаю на неоправданность зависти в данном случае. И в самом деле, как он мог «вылечиться» от проблемы с дальними поездками, когда они уже заранее вызывали у него сильное беспокойство: «А вдруг мне там станет плохо?!» и так далее. И ведь действительно, каждую поездку он чувствовал себя ужасно. А как же ещё могло быть иначе, если болезнь его неизлечима, в чём он уже сколько десятилетий не сомневался, и стал ещё более уверен в этом в последние несколько лет, начав разбираться в подлинных причинах своего недуга.

           Соответственно каждая встреча с Мамочкой на платформе оказывалась для него мучением, даже несмотря на получение им там вкусного Корма – одной из немногих радостей, оставшихся в его жизни. И в то же время он понимал, разумеется, что мамочка не попрётся через мост с 25 – килограммовой телегой, на которой она возила урожай с дачи для себя и своей родни – дочки, внука и т.д. Да Джонни и стыдно было её об этом просить, а потому у него вроде как камень сваливался с души каждый раз, когда она ему отказывала в данной просьбе. И тем не менее, практически неизменно, договариваясь с ней, продолжал хныкать, как плохо ему становится на мосту.   

           Хотя Мамочка не высказывала прямо, как она воспринимает страх Джонни, дабы не нагнетать дополнительно его негативное отношение к себе, Алёна передавала ему в разговорах её высказывания. Мамочка возмущалась: «Почему он не может хоть в чём – то вести себя как мужчина и взять себя в руки?! Ведь он же доходит как – то до платформы, там ходит по ней, и ничего с ним не случается?! Значит, свою якобы «болезнь» он сам придумал, у него просто дурь такая в голове от безделья!..» Алёна попыталась донести до Мамочки переданное ею Джонни объяснение про то, как у него кружится голова из – за хронического нарушения мозгового кровообращения, однако оно не возымело предназначенного эффекта. Для Мамочки не было неразрешимых проблем. «Кружится голова – значит, надо идти к доктору – невролоху, пусть назначит ему лечение». Зная свою мамочку, Алёна попыталась объяснить, как Джонни уже там был, но его не вылечили, а лишь пытались направить к психотерапевту. Услышав последнее слово, мамочка даже оживилась: «Вот видишь, я же говорю, ему нужно давно обратиться к психолоху (Алёна с Джонни поржали над тем, как БМ произносила это слово именно так, на украинский манер), чтобы ему мозги на место поставить». Алёна попыталась объяснить, что во-первых, Джонни не любит и всерьёз не воспринимает «психолохов», по адресу которых глумится при каждом удобном случае, а во-вторых, у него и денег нет, даже если бы он имел хоть какое-то желание воспользоваться соответствующими услугами. Но мамочка была непреклонна: «Что значит он не хочет, если у него проблема?! Значит, нужно через диспансер тогда его определить в бесплатную психическую больницу, чтобы таблетки ему там давали или делали уколы. Отвезти в стационар принудительно и там лечить!»

           Мамочка продолжала возмущённо, адресуя дочке риторический вопрос: «Почему тётя Галя в семьдесят с лишним, несмотря на свои болячки, может спускаться на платформу и спокойно стоять там?! А этому в сорок с чем – то, получается, глупости в голове мешают?!» И действительно. Джонни не давал покоя вопрос о том, почему мир так несправедлив. Тётя Галя курила как паровоз, жрала с БМ ветчину и сырокопчёную колбасу (олицетворявшую для Джонни вкусную, но «вредную еду» и провоцировавшую у него злобно – завистливое слюнотечение по адресу потреблявших пищу, которую лично ему есть «состояние здоровья не позволяло», как он считал) большими ломтями, и при этом вальяжно стояла на злополучной для него платформе как ни в чём не бывало, когда он «с глазами как пять советских копеек» стоял, вцепившись в ограждение платформы, и трясся. Сам же Джонни уже который год изводил себя специальными диетами, избегая холестерин, белый сахар и так далее. Был, конечно, у него такой период, когда даже несмотря на ограничения в еде он сильно растолстел (в чём очень раскаивался впоследствии, так как тогда ожирел не только его живот, но ещё и печень, сделавшая это, к сожалению, необратимо) из – за частых неудержимых «зажоров», прекратить которые не удавалось даже после того как не только ноги, но и многие участки туловища покрылись безобразными варикозными венами. Но потом зато Джонни в некотором роде удалось «взять себя в руки» и «нормализовать вес», запугав себя скорой смертью, в результате чего ему удалось если не устранить полностью эпизоды переедания, то хотя бы совершать их в основном низкокалорийной пищей, в связи с чем боялся теперь не столько дальнейшего ожирения тела (особенно в районе живота, ассоциированного с инсулин-резистентностью, метаболическим синдромом, диабетом 2 типа и т.д.) и печени, сколько рака пищевода (из – за постоянных забросов соляной кислоты из переполненного желудка, особенно когда объедался по ночам).

           От осознания такой неоправданной жестокости Вселенной к нему, когда он всячески старался есть здоровую пищу а в итоге всё больше хворал, Джонни становилось очень обидно. Чувствуя себя как ребёнок, готовый вот – вот заплакать, и в то же время желающий выглядеть в глазах других солидным и знающим человеком, Джонни гневно сказал Алёне, передавшей ему нелестные слова Мамочки о нём: «Неужели твоей БМ, этой дуре грёбаной так сложно понять: у людей от рождения разная наследственность, а потому сильно отличается состояние здоровья! А потому, если у меня врождённая аномалия тканей, приводящая к поражению позвоночника, сосудов и так далее, то проблемы могут быть и в сорок пять лет, и в тридцать, и даже раньше…» Мамочка, однако (когда Алёна передала ей как могла суть аргументов Джонни), возразила: «Пусть не выдумывает! А какая тогда наследственность у Гали, если её единственный сын умер от рака крови в двадцать пять лет?! И он никогда у неё не пил, не курил…»


Дата добавления: 2021-02-10; просмотров: 29; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:






Мы поможем в написании ваших работ!