Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения. 9 страница
Хотел я померяться силами в волшебстве и колдовстве с этим Великим колдуном Севера.
Долго ли, коротко ли шёл, наконец добрался и до ледяной земли под Полярной звездой, где жил Великий колдун белой тишины. Только я успел рассказать про странствия, про сомнения свои и мечту о поисках правды и счастья, как тут же потерял память. Заболел. Сначала лихорадило. Потом будто горел в огне. Мне казалось, что я куда‑то качусь колесом, то в одну сторону, то в другую перекатываюсь.
Затем, помню, стою под самой Полярной звездой. Рядом – лиственница, на её ветвях – гнёзда на разной высоте. Самые великие шаманы воспитываются на верхушке дерева, средние – на середине, а малые шаманы – у нижних ветвей.
У самого корня лиственницы стоит тот самый старик, Великий колдун белой тишины. А тишина такая, будто всё помертвело. Лёд, снег кругом. А на небе звёзды. Снег и небо в звёздах. И ничего больше. Белая тишина.
В руках у старика пила. Вручает он мне один конец и говорит:
– Раз пришёл сюда, принимайся за работу. Будем прокладывать сквозь льды дорогу в верхний мир, в светлое будущее!..
– Нет! Я шаманом не хочу быть! Охотник я…
– Ты что же, забыл священные слова: «Если в волшебстве и колдовстве сравняться сил хватит… По следам Эквапыгрыся правду, счастье искать иди…» Кажется, ты по его следам шёл… Чего же ты, придя под самую Полярную звезду, у самых подступов дороги в будущее, захныкал, нос назад воротишь? А ну, бери пилу, да и за работу!..
|
|
|
Против моей воли, он вручил мне конец пилы и заставил работать. Мне кажется, мы пилили лёд, прокладывая дорогу к Северу… Пилили, пилили – вижу берестяное ведёрко. Вода в нём кипит, пенится, расплёскивается…
Чуть передохнув, мы снова пилим ледяной торос. Чем дальше на Север мы дорогу прокладываем, тем больше растёт берестяное ведёрко, тем больше кипит, пенится. Сначала оно превратилось в кипящее озеро. А потом не стало видно и берегов. Будто горящее море плещется. Золотые волны скачут, огненные молнии блещут…
– Видишь, какие сокровища таятся под Полярной звездой в царстве белой тишины? Если по следу Эквапыгрыся до конца сможешь пойти, – не то ещё увидишь!..
Хочешь, я тебя сделаю шаманом? Лишь шаманы могут ходить по следу Эквапыгрыся. Лишь они, да и то одним глазом, могут любоваться этими сокровищами. А достанутся ли эти сокровища людям – всё зависит от тебя, человека, дерзнувшего идти по следу Эквапыгрыся, сына женщины и богатыря…
– Не хочу! – отвечаю я, горя как в огне, обливаясь потом.
Но мы, не останавливаясь, прорубаем дорогу. Пилили, пилили – и оказались на вершине какой‑то безымянной скалы. На скале стоит лиственница. Священное дерево, великое дерево прозрения. На корявых ветвях её – гнёзда.
|
|
|
На вершине великого дерева сидит птица, похожая на орла с железными перьями.
– Вот мать‑зверь всех шаманов. Она появляется всего три раза. В первый раз её видят, когда человек желает стать шаманом, второй раз – когда он совершает самое своё великое камлание – прозрение, в третий раз она приходит, когда шаман умирает и передаёт своё волшебство другому. Ты видишь птицу? – спрашивает Великий колдун белой тишины.
– Вижу, – отвечаю я.
– Значит, ты хочешь быть шаманом. А то бы не пошёл по следу Эквапыгрыся, – говорит Великий колдун белой тишины. В руках у него появился бубен с узором солнца на одной стороне, с Полярной звездой – на другой стороне.
Ударил он лапкой священной гагары по бубну, загремела не только звонкая кожа бубна, сделанная из кожи молодого оленя, но и камлальный плащ, сшитый из лоскутков дорогих мехов, зазвенел всеми колокольчиками, звонкими амулетами, кольцами и медвежьими зубами, которыми был украшен. Вслед за колдуном я пошёл плясать.
Будто мы летели через снег и ветер, по земле и над землёй, мимо луны и звёзд высоких, по Вселенной мы летели.
Много чудного, таинственного, непонятного увидели мы на пути. Глаза мои смотрели, а душу мою мучили то добрые, то злые духи, которых Великий колдун белой тишины просил воспитывать меня, испытывая всем, чем полна жизнь… И будто в огне горел я, и леденел от холода… То искали мы съедобные травы и спасали людей от голода, то лечили больных детей и охотников…
|
|
|
Пройдя эту нелёгкую дорогу, мы спустились на землю, вернулись в чум, где я впервые увидел Великого колдуна белой тишины…
И слышу я голос старика:
– Пора, пора спускаться на грешную землю. Долго мы с тобой летали. Ты всё вынес… Молодец! В тебе я вижу сильного духом!.. А ты видишь меня?
Вижу, передо мной сидит обыкновенный старичок. Белые волосы, реденькие усики… В руках у него бубен и лапка гагары. И камлальный плащ на нём. Сидит он передо мной, смотрит своими узкими глазами пронзительным взглядом. А я лежу на оленьей шкуре… То лихорадит меня, бросает в дрожь, то я горю, как в огне, льёт из меня пот…
– В тебе я вижу человека, сильного духом! – сказал тихо старик, глядя мне в глаза. – Ты можешь быть шаманом. Только надо тебе совсем спуститься на землю и исполнить три земных шаманских дела…
Иди опять по земле. Но не так, как раньше: возмущаясь, ругая, проклиная несправедливость, творимую на земле. Иди по земле. Смотри. Слушай. Старайся понять голоса деревьев и трав, птиц и рыб, голос воды, земли, неба… Вспоминай, о чём я тебе говорил, о чём сам узнал. Отвечай на вопросы, которые тебе, путнику прозрения, зададут жаждущие знания и прозрения люди… Ты можешь быть и исцелителем людей и животных, когда на них найдёт зараза, недуги и болезни. Можешь спасти их от голода, найдя съедобный корень.
|
|
|
И пошёл я по земле. Однажды в одном чуме вижу: лежит женщина. Она лежала на шкуре, больная. У той женщины был вздут живот. После камлания и священного питья вздутость прошла и больная совершенно здоровой встала на ноги.
– Ты Великий шаман! – сказала благодарная женщина, отдавая в награду упряжку из трёх белых оленей.
– Мне оленей не надо! – сказал я. – Мне довольно куска мяса да благодарного слова.
В другом месте я вылечил мальчика – мне в благодарность дарили шкурку соболя, а я попросил только белку.
В третьем месте пьяного мужика вернул к трезвости. И ничего не взял. Вернулся я к Великому колдуну белой тишины, рассказал ему обо всём.
И он сердито проговорил:
– В тебе я вижу сильного духом. Но ты не будешь Великим шаманом. Ты сам из бедных. Ты слишком добр и жалостлив. За камлания – нужна награда. И чем щедрей она, тем лучше. Шаман, как купец, должен мечтать о богатстве. Выше обладания богатством нет мечты на этой земле.
И ужаснулась моя душа. Ведь я мечтал бороться с купцами, с богатыми, с несправедливостью…
Но Великий колдун белой тишины все мои доводы разбил в пух и прах. И я долго ещё ходил по земле, камлая, стараясь лечить и предсказывать судьбу, и увидел своими глазами, как хотят люди богатства!
Неужели ты, мой лучший ученик, моя надежда, увидел другое? – обратился Якса к Журавлю, который сидел и внимательно слушал тихую и спокойную исповедь своего старого учителя и друга.
– Увидел! – просто сказал Журавль, благодарно глядя на Яксу за его искренний рассказ.
– Неужели твои друзья, люди Революцы, способны изменить дух жизни? – пытливо спросил Якса, вызывая ученика на такую же откровенность и искренность, какие он сам только что проявил.
– Мне трудно тебе, мой Учитель, всё рассказать словами. Ты сам мудрый… Смотри. Слушай. Мы, хотим, чтобы люди были счастливы и добры друг к другу. Вникай в наши дела… И сам увидишь. Поверь мне, мы так нуждаемся в твоём мудром слове, которому верят наши люди…
В это время за чумом залаяли собаки. К стойбищу подъехала чья‑то упряжка. Якса подбросил дров в очаг, поддержав тем самым гаснущий огонь. Но сокровенная беседа погасла, сорванная приездом гостя…
Кто приходит к дыму чума
Иль найдёт костёр потухший
В поле, в тундре иль у чума,
Будет гостем, – добрым словом,
Угощеньем и едою
Должен быть вначале встречен!
Если хочет, пусть расскажет:
Кто, откуда и зачем он…
Если нет, никто не должен
Гостя спрашивать: откуда,
Чей ты будешь, незнакомец,
За каким идёшь ты делом!
А теперь добром ступайте,
Расскажите в ваших чумах,
Как под старость вы учились
Обхождению с гостями…
– Дохтур Ия, приходи на игрище, – спустя несколько дней просила молодая женщина, приехавшая в Красный чум с дальнего становища. – Приноси с собой поющий ящик – патефон. Вместе попляшем. Искупим вину за то, что наши охотники пролили кровь «в лесу живущего».
Ия сначала ничего не поняла. Она не знала ещё, что медведя манси не называют по имени. Они обычно думают, что дух медведя услышит своё имя. И тогда говорящему не уйти от тяжёлой когтистой лапы.
Ия приехала на званое игрище. Перед входом в игровой чум всех опрыскивали водой, снегом мыли. И когда везли из леса медведя, снег летал, люди летали, купаясь, барахтаясь в сугробах. А из лесу раздавались выстрелы. Раз, два, три, семь выстрелов… Выстрелы ближе, ближе… Это был таинственный знак, сигнал к встрече священной головы медведя… И вот едут охотники. Один весь обвешан шкурками белок, другой – лисицами, третий – соболями…
…Снег, снег, снег… Одежда людей вся белая, щёки белые, ресницы белые. По щекам текут слёзы. Нет, это не слёзы – это на лицах тает снег. Снежинки над юртами, снежинки над чумом. Играют в снежки олени, собаки, люди. Играют в снежки седые, как ягель, старики и озорные, вертлявые малыши. …Снег, снег, снег. Смех, смех, смех. Начало медвежьего игрища.
В этот праздник много смеху.
И шумит, шумит народ.
А над лесом даже эхо:
«Выходи, играй!» – поёт.
Вечером народ собрался в самом большом чуме. Люди рассаживались на шкурах, разостланных вокруг костра. В священной части чума – столик. На столике «сидела» медвежья голова. Разукрашена была она, разнаряжена. Лентами, бусами, кольцами, серьгами сияла. У медвежьей головы сидел сильно похудевший за время болезни Якса. Он то бил в бубен, то о чём‑то пел, то говорил какие‑то нескладные, непонятные слова.
Ужаснулась вначале Ия, что её, советского врача, посадили рядом с этим стариком, которого называют страшным словом – шаман. Потом, увидев приветливые глаза людей, успокоилась. Кажется, её считают своей, ведь рядом с самим шаманом посадили! Видно, не пропали даром её борьба с оспой, беседы с женщинами на красных посиделках, а самое главное – успешная работа всех активистов Красного чума…
С удивлением смотрел Сава и на медвежью голову, и на шамана Яксу, и на доктора Ию, словно ожидая волшебства…
Но случилось непредвиденное.
Позже всех приехал на таёжный праздник старик Сас. Он молча сел на предоставленное ему почётное место. Раскурил трубку. Пуская дым, угрюмо глядел себе под ноги.
– Что случилось, старина? – спросил участливо кто‑то.
Долго молчал старик Сас. Потом, подняв глаза к священной медвежьей голове, сказал тихо:
– У меня угнали оленей.
– Как? Кто? – послышались удивлённые голоса. Все знали, что у старика оленей по пальцам можно пересчитать.
– Злые духи, наверно! – съязвил с насмешкой кто‑то.
– Незачем, кажется, старика наказывать, какой грех он мог сотворить?
– А может, кто‑то из людей угнал? – донёсся чей‑то голос с левой стороны чума.
Наступило долгое молчание. Ведь среди манси воров почти никогда не бывало. Их дома не знают замков. А о чумах и говорить нечего. У них и дверей‑то нет: раздвинь шкуру – и ты в жилище. Даже в лесу никто чужого не тронет. Редко случается, чтобы кто‑нибудь взял яйца из помеченного другим охотником гнезда птицы или вынул рыбу из чужой ловушки. Подобное происшествие считалось из ряда вон выходящим.
– Если бы духи или волки, то они угнали бы стадо в лес, – после некоторого молчания снова начал Сас. – А то следы вели в сторону большой оленьей дороги, по которой прошли олени другого стада… Хотя был большой снег… Но под еловой лапой всё равно следы видно.
– А священная голова на что? Разве она не может сказать, кто угнал оленей? – крикнул кто‑то.
– Верно. Верно… Она должна знать! – поддакнули ему.
– Надо устроить обряд клятвы, – сказал твёрдо третий.
Якса взял в руки бубен и под удары колотушки начал камлание, обращаясь к священной голове непонятными, шаманскими словами. Пронзив всех по очереди пристальным взглядом, он велел положить перед священной головой топор и с острия ножа всем присутствующим подать по куску медвежатины.
Ударив жилистой лапкой гагары в бубен, Якса запел‑заговорил в ритм звучанию бубна: «Съедая этот священный кусок, каждый из вас должен поклясться: говорить правду. Если солжёте – то куском этим жирным вам подавиться, ножом уколоться, топором размозжить голову, да и от тяжёлой когтистой лапы хозяина леса не уйти! Клянитесь же говорить истину!..»
– Клянёмся! – раздались голоса.
– Это Совет! Колхоз берёт оленей! Колхоз – вор!
Сава вздрогнул, услыхав сипловатый голос отчима.
– Колхоз, говорите! – Седые брови Яксы взметнулись кверху. Он ударил в бубен, потребовав властно: – Выходи в круг, Колхоз! Клянись!..
Совета, Учителя и некоторых других представителей Советской власти на этом игрище не было, были только врач Ия, Журавль и Красный Корень.
Сияя улыбчивыми глазами, на круг вышел Красный Корень.
– Колхоз мы создаём на добровольных началах, всегда спрашиваем согласия. Советская власть тут ни при чём! – сказал твёрдо Красный Корень.
– Можешь ли поклясться, что ты и твои Советы к воровству оленя не причастны?
– Да, могу! Да вот кусок‑то я уже съел. Уж больно он вкусен!
– Клянись огнём! – приказал Якса.
Красный Корень подошёл к огню. Смолистый костёр посреди чума, кажется, запылал ярче. Отблески огня осветили широкое, чуть смугловатое лицо Красного Корня, волосы в завитках и густые брови.
Взглядом живых карих глаз пронзив всех, кто был в чуме, он нагнулся к пылающему огню и, взяв в руки калёный уголь, положил его между передними зубами.
Подержав какое‑то мгновение искрящийся уголь, он бросил его обратно в кострище, сказав твёрдо:
– Огонь! Если я виноват – пожри меня!
Потом Якса подал ему берестяной ковшик. Красный Корень, зачерпнув из ведра холодной воды, пару глотков выпил, третий глоток выплюнул со словами:
– Священная вода, если мы, Советская власть, взяли без согласия хозяина оленей…
– Не взяли, а украли! – крикнули сзади.
– Если мы взяли, – продолжал Красный Корень, – то пусть твои струи, священная вода, поглотят меня!
Затем Якса, пристально глядя на Красного Корня, подал ему нож. Красный Корень, знающий все обычаи своего народа, сразу понял этот намёк.
Он подошёл к столику, отрезал кусок сухого медвежьего носа. Подержав кусок между зубами и наконец с отвращением выплюнув его, сказал:
– Коль мы виноваты, то пусть первый медведь, которого я встречу, растерзает меня!
Яркий огонь освещал его стройную фигуру, румяное лицо и звёздочками отражался в зорких карих глазах.
Сава смотрел на него с восхищением. Весь облик Красного Корня в это мгновение опять напоминал ему сказочного героя Эквапыгрыся.
– Не виноват он! – твёрдо сказал кто‑то.
– И Советы и колхоз не виноваты! – поддержали несколько голосов.
– А кто же тогда угнал оленей? – задумчиво глядя на священную голову, сказал Няркусь‑старший.
После смерти отца и приезда брата Журавля и других работников Красного чума он как‑то изменился, не напоминал прежнего, послушного тихого Карася, который покорно пас оленей мироеда Осьмар Васьки. Теперь он был проводником и пастухом оленей Красного чума.
– Пусть даст клятву и Албин, если он говорит, что Совет и колхоз – воры…
– Давай, давай, Албин! Выходи! Отвечай за свой язык, выронивший слова обвинения! – требовали люди.
– Поклянись, если знаешь, что Советы и колхоз – воры, – сказал Якса. – Священная голова нашего лесного собрата не даст в обиду невинного, а накажет истинного виновного…
Сава смотрел на отчима, смело вышедшего в круг. Сначала тот ему показался спокойным. И лапчатые расписные кисы, и цветастая ситцевая рубаха, и косы, повязанные сзади шерстяным шнурком, и бронзовое от ветра лицо – всё, казалось, излучало достоинство, уверенность.
Он так же, как Красный Корень, подержал в зубах калёный уголь, выпил воды из берестяной чаши, поклявшись реке. Лишь перед медвежьей головой, к которой он подошёл, уже еле передвигая ноги, он весь как‑то обмяк. Бронзовое лицо его побледнело.
Отрезав дрожащим в руках ножом кусок медвежьего носа, он, озираясь, стал еле слышно бормотать:
– Если я… мой язык сказал неправду, то пусть лесной собрат вырвет его при первой встрече.
Промолвив эту последнюю клятву, отчим вдруг закачался, ноги его подкосились, и он упал на колени. Он стал кланяться в разные стороны, причитая что‑то непонятное. Видно, он был уверен, что все добрые духи теперь отвернутся от него и несчастье теперь будет преследовать его на каждом шагу.
Он должен сгореть в огне, утонуть в воде или погибнуть от удара когтистой медвежьей лапы. И когда умрёт он, то все манси узнают, что он дал ложную клятву, и будут вспоминать о нём как о лжеце.
Видно, так думал Албин, отчим Савы, стоя на коленях перед медвежьей головой. Затрещал костёр. Полетели искры солнечными бликами.
А в голове Албина промелькнула мысль, что лучше было бы не врать, а честно сознаться, что ложно обвинил других. Люди постыдили бы его, да и забыли обо всём. Возможно, наказали бы, но легко наказали. Скорее всего простили бы.
Люди сидели молча. Они догадывались, что Албин дал ложную клятву. Они ждали, что будет дальше. Албин приподнялся, обвёл глазами присутствующих. Глаза людей говорили, что они не верят ему. Сава с болью в сердце смотрел на отчима. Он заметил, что на лбу у того выступил пот, а в глазах выразилось страдание. Албин посмотрел ещё раз на людей, обвёл всех страдальческими глазами и вдруг стал кланяться каждому чуть ли не до земли.
– Виноват я, виноват! – рыдающим голосом проговорил он. – Виноват я, что принёс ложную клятву. Виноват я перед огнём, водой и медведем, виноват перед богами, перед всеми вами до смерти виноват. Я угнал оленей старика Саса. Так мне приказал Железная Шапка. Он же князь!..
Раздался ропот. Люди негодовали. Наконец чуть успокоились, стали совещаться, как наказать Албина. Но все придуманные наказания тут же отменялись большинством, люди считали их слишком строгими. Одни жалели несчастного, хотя он оказался лжецом. Другие говорили, что виновный достаточно наказан уже теми муками, которые он перенёс сейчас перед людьми.
Спорили долго. Ночь уже склонилась к утру. Пора было людям отдохнуть. Но заспорившие не замечали времени… Тогда Якса стукнул в бубен и предложил:
– Албин очистил себя перед людьми тем, что признался в своём низком поступке. Пусть теперь он очистится перед богами приношением жертвы.
– Э, нет! – воскликнул Красный Корень. – Пусть вернёт оленей пострадавшему.
– Старик – должник князю! – стал кричать Осьмар Васька. – Его стадо угнали за долги.
– Никаких князей теперь нет! И долгов тоже! – снова стал держать речь Красный Корень. Он дал понять, что уважает вековые традиции тайги. Говорил о Советской власти, о Ленине, колхозах, новых законах жизни… О многом он говорил. И Сава запомнил вот что:
Дата добавления: 2021-01-21; просмотров: 64; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!