Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения. 5 страница
Железная Шапка сидел в кресле, устланном рысьими шкурами.
Он был одет в княжеское платье, дарованное его прадеду царицей. Рядом с ним устроился большой рыжебородый человек.
Он молча глядел на пламя чувала. Отблески огня играли в его правом глазу, синем, как вечернее озеро. Левый глаз у него был полузакрыт. Он будто целился.
– Белый начальник! Офицер! – шепнул Саве на ухо отчим. Густые рыжие брови белого начальника напоминали прижатые уши филина, а нос – клюв большой птицы. Прямые, колючие волосы, будто пучки засохшей и покрасневшей сосновой хвои, закрывали щёки, губы и подбородок.
Белый начальник сидел опустив голову, время от времени поднимал её, разглядывая тех, кто вошёл в дом Железной Шапки.
Вдруг камни его глаз ожили, заплескались синими волнами…
– Вот так встреча! – воскликнул рыжебородый, с удивлением глядя на Совета. – Мой спаситель!..
И Совет тоже узнал его…
Огонь чувала тревожно затрещал, стреляя красными искрами…
– Встретились старые знакомые! – воскликнул князь, оживившись. – Музыку! Стол!..
– Подайте‑ка мне мой вещий многострунный журавль, – заговорил Якса, подсаживаясь к огню. Реденькие, седые, как ягель, волосы заплетены в косички, переплетены вишнёвой ленточкой. Лицо его с крупными морщинами, обращённое к свету, излучало тепло.
Ему подали многострунный журавль.
Тронул старик струны – и как будто высоко‑высоко, под самыми облаками зазвучали они скорбным стоном, криком журавлиным.
|
|
|
И в доме словно кто‑то вдруг заплакал, всхлипнул три раза, застонал…
Началась былина. Её пел старик про века минувшие. Летели крылатые звуки из‑под пальцев музыканта. Он пел о том далёком времени, когда на земле жили богатыри. Он пел о богатыре Нёр‑ойке. Сильным слыл тот богатырь. Одной рукой на бегу останавливал лося. Двумя руками медведя, как головешку, через гору перебрасывал. И никогда плохого он не делал никому. Ростом он был выше лиственницы. Голубые глаза его светились двумя полными лунами, а волосы вились кудрями…
– Родила лесная женщина Миснэ меня, Нёр‑ойку, песенного человека, сказочного человека.
И я, лесной дух, слышу боль и горечь лесных людей.
И тогда поднимается моя сабля,
Если сверху злой дух появится,
Если снизу коварный дух приползёт,
Неся болезни и страдания, –
Я выпью воздух, выпью реку и всю нечисть.
И люди, идущие по земле,
В сказках меня прославят
В песнях меня воспоют.
Как же иначе: ведь я богатырь!..
Железная Шапка, сидевший на княжеском троне, сделанном из отполированного дерева, покрытом рысьими шкурами, загадочно улыбался. Кудри его спускались до плеч… Синие глаза его плыли двумя томными лунами. Вся его поза и вид показывали, что эта былина имеет прямое отношение к нему. Пел певец о серебряной сабле с золотой рукояткой – и Железная Шапка глядел на саблю, висевшую сбоку; пел певец о калёных стрелах к луку – и он тянул свой взгляд к луку и стрелам…
|
|
|
… По земле безбрежной, как богатыри,
Как хозяева идём…
Именитого богатыря имя моё,
Славного богатыря имя моё
Несётся на крыльях ветра,
Славится, звучит на разных языках.
Якса пел долго. Пел вдохновенно. То замолкал – тогда струны повторяли мелодию его песни, то вдруг обрывал мелодию – и начинал быстро говорить, резко положив ладонь на струны.
И перед сидящими вставали одна за другой картины сражения богатыря Нёр‑ойки со злобными Менквами, злыми духами земли.
Люди слушали.
В глазах их то зажигалось веселье, то снова гасло. Люди молча глядели на огонь, который стрелял искрами. Монотонное пение Яксы нарушалось то слабым вздохом, то возгласами ужаса, когда герой подвергался страшной опасности…
Между тем сварилось душистое оленье мясо.
На низеньком столике появился бочонок.
Окинув всех многозначительным взглядом, Железная Шапка не торопясь стал отдирать замазанную тестом тряпицу. Выбив пробку, запенился, забулькал горько‑сладкий сур – «огненный напиток».
|
|
|
Наполнив вином несколько деревянных чаш, князь торжественно плеснул из своей чаши сур на тлеющие угли чувала. Там на мгновение показался синий огонёк. Эти первые капли предназначались духу огня, Нёр‑ойке и другим духам предков…
И только потом чаши пошли по рукам, начиная с хозяина и хозяйки, шамана Яксы и других стариков…
Пили вино, водку. Железная Шапка сегодня был щедр, он по‑мансийски широко угощал гостей.
Игрище в честь Нёр‑ойки началось. Якса попросил Журавля, Ювана Няркуся, аккомпанировать ему на инструменте, а сам начал петь волшебную былину.
Голосисто звенел многострунный журавль. Якса пел былину о том, как Нёр‑ойка ездил на оленях в Москву, к самому Грозному‑царю, как он дружбу‑союз заводил с русскими, как сам царь дал ему божественную грамоту на власть над Югрой. И эту законную власть может отменить лишь царь да боги… Но царя русского больше нет, а мансийские боги остались. Они на стороне Железной Шапки – прямого потомка Нёр‑ойки, на стороне законной власти…
Об этом пел в былине Якса под аккомпанемент Журавля.
Об этом было написано в грамоте, которой перед глазами сидящих размахивал Железная Шапка.
|
|
|
Бумага эта хранилась в священном сундуке Железной Шапки, рядом с идолом Нёр‑ойки, который охранялся как дух, как бог… И люди клялись идолу как духу справедливости и свободы манси, дарованной им когда‑то божественным русским царём.
Теперь же на эту власть пытаются посягнуть люди духа Революцы, безбожники и разбойники.
– Что же делать с разбойниками? – задал вопрос гостям Железная Шапка, тряся грамотой. – Что делать с безбожниками? – кричал он.
Гости вздыхали, молчали. Настороженно молчали Учитель, Совет и другие приехавшие с ними люди Красного чума.
– Манси должны быть свободными от чуждого им духа Революцы, должны быть сами хозяевами своей земли, слушаться своего князя, как написано в священной вечной бумаге, доставшейся нам от предков…
– Да будет память предков священна! – воскликнули люди. – Да исполнятся их желания!..
– А если люди Революцы не признают нашу свободу? – сказал с сомнением кто‑то.
– Будем воевать! – воскликнул Железная Шапка, схватившись маленькой белой рукой за золотую рукоять серебряной сабли, висевшей у него на боку. – Будем воевать, как славные предки наши! – повторил он грозно. – Я сказал: будем воевать!..
И тут началось такое!..
Все повскакивали со своих мест: и люди Железной Шапки, и люди Красного чума, готовые к схватке.
Тогда вперёд вышел Журавль, сын Няркуся, и в ответ на вызов Железной Шапки заиграл на многострунном инструменте и запел.
Возбуждённые голоса затихли. Один Журавль играл и пел.
Песнь его была длинна, как полярная ночь, тягуча и монотонна, как метель. Журавль пел родовую песнь‑сказание о бедствиях рода Няркусь, о своей семье, о самом себе. Пели это сказание и дед и отец Няркусь. Пел это сказание теперь и сам Журавль из рода Няркусь, лучший ученик шамана Яксы!
Он пел о том, как впервые его глаз, острый, как глаз соболя, увидел снег и небо.
Небо и снег. И ничего, кроме снега и оленей. Олени бегут, бегут, бегут. Бегут от бедной хижины. Бегут за большой правдой.
Люди Няркусь уходили от бедной жизни всем родом. Хороший царский начальник привозил в тайгу «огненную воду», а потом за неё брал шкурки соболя и белки, угонял оленей за долги.
Кай‑о! Кай‑о!
Где хорошая жизнь? Где правда? Род уходил в глушь, думал укрыться от худых законов, которые сделали нищими не только людей рода Няркусь, но и всех манси.
Кай‑о! Кай‑о!
Загремела тайга выстрелами. Дух Революцы поднял крылья.
Великие шаманы сказали: «Беда, ой, большая беда в край снегов идёт! Люди с ружьями, худые люди идут. Уходите, манси, в глубь лесов, поднимайтесь в горы!»
Кай‑о! Кай‑о!
И мы ушли в глушь.
Но и сюда пришли люди с ружьями. Однажды приехал к нам большой начальник. Плечи у него золотые. А кричал словами тяжёлыми, тяжелее камня. Требовал от дяди моего оленей.
«Где бедному манси взять много оленей?» – ответил ему дядя. Тогда размахнулся начальник с золотыми плечами стальной шашкой и разрубил ему голову надвое. Покраснел снег от крови. Покраснели наши глаза от слёз. В этот миг пришли другие люди с ружьями. На лбу у них красные звёзды, в глазах у них – свет ясного утра. Много стреляли они в кровавого начальника, сорвали с него золотые плечи.
Кай‑о! Кай‑о!
А шаманы опять говорят: «Пришёл в тайгу новый закон, красный закон! Худой закон! А знаете, манси, где красный мох растёт, мох ядовитый? Его не едят олени, там стадо остаётся голодным, там живёт одна смерть».
Но появился в кочевьях коммунист‑манси по прозвищу Красный Корень, он сказал: «Не всё красное ядовито. Красное – начало новой жизни». К новой жизни стал звать Красный Корень, скликая по тайге всех бедных, обездоленных. Собирал колхоз.
Люди сомневались. Как быть?
Шаманы пугают, а Красный Корень зовёт.
Где правда?
А правду никогда не надо обгонять на оленях и не надо искать в дальней глуши. Правда всегда рядом ходит.
Вот зарубка – простая дощечка с узорами, которые вывела рука моего отца, убитого богатеем Осьмар Васькой. Слёзы мои текут, словами льются. А дощечка с зарубками, деревянное письмо, говорит вот что…
Журавль замолчал, протягивая людям деревянное письмо, прося их самих прочитать написанное когда‑то его отцом.
Долго ходила палочка по рукам, потом старик Сас‑Сипаль начал её читать:
– Четыре грани у неё, как четыре стороны света. На первой грани записана вся семья Няркусь. Первый большой знак – это он сам. Второй – маленький, вырезанный рядом – жена. Затем сыновья – раз, два, три…
Последний знак – тамга рода Няркусь. Её вся тайга знает.
На второй грани написано о богатстве Няркусь, о его оленях, собаках, лыжах.
Оленей – десять. Из них – шесть быков, четыре важенки, собак – три…
Третья сторона рассказывает сынам, сынам сынов, как жилось в древнем роду Няркусь: в нём одни долги. Вот здесь записан долг купцу Ивану. Налимов, осетров требовал он и шкурок беличьих и лисьих. Долг белому царю обозначен отдельно, крупно. Ему Няркусь должен был поставлять горностаев для царской мантии…
Долг шаману обозначен оленем. Мясо и кровь оленя любят вдохновенные шаманы.
На четвёртой грани написано о желании старого Няркуся.
Детям желал он мяса, чтобы были сыты, здоровья – сыновьям, хорошей им дороги.
А дорогу видел он в большой дороге сына, который уехал учиться в чудесный чум – в Ленинград, чтобы найти правду и привезти на Север вместе с красным законом – законом счастья и дружбы людей и народов.
А последний знак, самый большой знак на этой грани, – заявление Няркуся принять его в колхоз.
Кто‑то сказал, что он уже умер, старый Няркусь. Но другой сказал, что душа его жива, она тоже хочет счастья.
Поднялся невообразимый шум.
Люди Красного чума встали и запели какую‑то свою песню.
Скоро все собравшиеся в этом доме разделились на два непримиримых лагеря.
Сава сначала думал, что это игрище, представление. Но скоро дело приняло серьёзный оборот. Полупьяный Железная Шапка, сидя на княжеском троне, устланном рысьими шкурами, открыто предъявлял Совету, Красному Корню, Учителю и другим представителям Советской власти свои требования, грозя тут же связать их, если они не признают его власти над сородичами.
Не печальтесь, не горюйте!
Знаю песню я иную,
Песню радости великой!
Пусть откроет каждый лили –
Душу, полную тревоги, –
И прислушается к песне:
Всё в прошедшем, всё в грядущем,
Всё живёт и умирает
И родится в новом свете…
Сава сидит на дереве. На толстом суку кедра. Кедр – дерево высокое. Ветви у него густые, пушистые. Снизу Саву не видно. Сверху Саве всё видно. Глаз у него острый, рысий. Сверху Саве всё слышно. Слух у него таёжный, уши, как у чуткой собаки, всегда настороже. И нос у него хотя и маленький, приплюснутый, но запахи различает он по‑звериному. А вот голова…
– Голова твоя глупая! Ум твой плохо шевелится! – ругался вчера отчим, когда Сава помог бежать Учителю.
«Ум мой, наверно, и правда плохо шевелится», – размышлял Сава, глядя на руки свои, которые только в самый последний момент смогли развязать Учителя. Учитель сел в нарту, его увёз один догадливый манси. Неповоротливый ум Савы сразу не догадался, что надо сесть на другую нарту, помчаться следом за Учителем, а когда догадался, было уже поздно.
Игрище в честь Нёр‑ойки кончилось тем, что красных, не захотевших признать княжескую власть Железной Шапки, связали. Удалось ускользнуть лишь Красному Корню. С ним уехала и часть оленеводов, которые решили вступить в колхоз, а потом и Учителю Сава помог бежать.
– Глупая твоя голова, – любит поговаривать отчим. – К чёртовой этой грамоте тянешься, помогаешь не тем, кому надо, богатых, настоящих людей не понимаешь.
Неправда, Сава понимал всё. Железная Шапка богатый. У него одежда красивая. Осьмар Васька богатый. Что ни день, убивает жирного оленя. У него тысячи оленей. Якса… Но кто из них настоящий человек, Сава не может понять. А Совет? А Учитель? А Красный Корень? Разве худые?.. Ничего не понимал Сава.
– Глупую твою голову надо снять! – кричал вчера отчим. Испугался Сава не на шутку. Но не на оленях сбежал, а решил на дереве спрятаться. И вот сейчас, сидя на большом суку, Сава трогал руками голову. Сава знал, что самое твёрдое у человека – это кости. Из всех костей самая важная кость, конечно, череп. Можно отрубить руку, ногу, ухо – и человек всё же будет продолжать жить. Но если отрубить ему голову – он сразу погибнет. Значит, тут‑то, в голове, и живёт душа человека, его жизнь. Сава знал, что для северянина нет худшего наказания, чем быть обезглавленным. Ведь тогда он и на том свете будет без головы. А самое твёрдое в голове – это череп. Снять череп с врага – значит покорить его душу. Обладатель черепа будет и обладателем его души. Так думают старые манси с самых давних времён. И если сегодня духу предка Нёр‑ойке поднести черепа красных, тот возликует от счастья, так как будет обладать черепами этих людей, их душами. Они будут его рабами, а он, Нёр‑ойка, возликует, будет гордиться этими душами как трофеями. Поэтому древние мансийские богатыри всегда снимали скальп врагов. Железная Шапка вчера ещё кричал и требовал от Яксы, чтобы тот просил у богов разрешения оскальпировать арестованных красных. Но Якса не разрешил этого делать, чтобы не осквернить законы предков: как‑никак, люди Красного чума были гости…
Всё происходило так: тонкие, высокие лиственницы стояли на мысу, круто спускавшемся к озеру. Издали деревья казались маленькими. Но их корявые ветви отчётливо вырисовывались на бледно‑стальном фоне неба. Над ними висели белые облака, пронизанные золотым бисером зимнего солнца. На священной поляне уже началось игрище скальпирования. Играющие разделились на две партии. Враги стояли друг против друга. Боролись попарно. Победивший для вида проводил ножом вокруг головы побеждённого и вырывал около его головы пучок сухой хвои. Этот пучок он торжественно нёс в свой лагерь со словами: «Я силён. Я его убил, кожу с головы снял. Кожа с головы его вот. Вот его поверженная душа!»
– Пора скальпировать и на самом деле! – вдруг скомандовал князь, расхаживая, как богатырь, по священной поляне. На нём была одета настоящая кольчуга, на голове – остроконечная железная шапка, на боку – сабля.
Тогда Сава сразу услышал громкое биение своего сердца, шум переливающейся в венах крови. Холодок пробежал по его спине.
Якса, покачиваясь, точно сонный, подошёл к священному кострищу.
Сава внимательно следил, как возникло пламя. Сначала оно было крохотное, робкое. Потом росло, росло, весело взбиралось по длинным поленьям вверх.
Сейчас подведут к огню Совета. Он стоит привязанный к священной лиственнице. Осьмар Васька, напевая что‑то весёлое, точит нож. Первого будут казнить Совета.
Совет – имя новой власти. Совет – имя человека. А что такое имя человека?..
«Каждый манси знает, – вспомнились Саве слова бабушки, – что человек состоит из тела, души и имени. Тело умирает. Душа тоже может умереть. Лишь имя человека бессмертно. Умер человек – и его душа в виде имени вселяется во внука и правнука. И если человек с достоинством будет носить имя предка, то он приобретает в нём новую силу, силу предка, и силы в человеке удваиваются. Об имени предка должно сохраниться доброе воспоминание на земле. Стереть имя предка из памяти – совершить самое тяжкое преступление – так считали люди в старину, – часто повторяла бабушка. – Важен в жизни выбор имени. Если человек носит имя, которое связано с душой человека несчастного, больного, то он и будет страдать от этого. А имя человека счастливого, удачливого приносит счастье и успех в жизни».
«Какую магическую силу имеет имя «Совет»? – размышлял Сава. – Почему люди тянутся к новой власти?» Об этом же не раз думали и старые манси, сидя у костра, перед глазами священного огня.
Бывало в старину и такое: заболеет человек – сейчас же дают ему другое имя, полагая, что та душа, с именем которой он связан, – душа больная, несчастная. Даже старики меняли порою имена, надеясь начать таким образом новую жизнь. Юноша, посвящённый в мужчины, получает новое имя…
«Какую волшебную силу имеет слово «Совет»? – всё думает Сава, сидя на высоком дереве. – Почему русский человек гордится этим именем, данным ему не его русской матерью, а таёжными людьми, манси?»
А ещё Сава слышал от стариков, что имя, произнесённое всуе, то есть повторенное напрасно многократно, теряет силу. Именем можно злоупотреблять, зло выкрикивая его, околдовывать человека.
У взрослого большого человека всегда должно быть два имени – одно маленькое, другое настоящее, большое, которое должно тщательно скрываться. И если оно звучит – то лишь по торжественным дням, во время больших событий.
О каких днях говорит имя «Совет», о каких событиях вещает? Ведь во время большой охоты не произносят имени животного, за которым идут по следу, потому что имя может обидеться – и охота будет неудачной. При охоте на зайца не говорят «заяц», а просто произносят «скакун», при охоте на медведя – «он» или «мужик лесной».
Слово «Совет» – Сава слышал – произносили люди ежедневно много‑много раз. И старики во главе с Яксой решили не казнить самого Совета, так как сидели с ним за одним столом, вместе пели хвалу Нёр‑ойке, а решили казнить его имя, звонкое слово «Совет», многократным повторением…
Вместо Красного Корня к дереву был привязан идол, наспех вырубленный из обрубка ели. Это красное чудище походило на обыкновенного идола, если не считать звезды на голове. Этого звёздного идола будут казнить вместо Красного Корня, который, словно сказочный Эквапыгрысь, опять ускользнул от друзей Железной Шапки.
Красного Корня будут казнить старики за то, что посмел он одним из первых манси вступить на путь духа Революцы, за то, что на законного русского царя руку поднял, за то, что вместе с красными партизанами ходил. А ведь отец Савы тоже ходил с партизанами и был убит белыми за то, что у богатых оленеводов отбирал оленей, за то, что людей в колхоз скликал. Пусть самого Красного Корня и нет тут, но казнь его идола, казнь его души и имени равнозначна казни его тела. Лишь имя вечно. Казнённому имени – вечное проклятие. Идол Красного Корня, привязанный к лиственнице, стоял рядом с Советом. Стальное лезвие ножа Осьмар Васьки сверкало нетерпением, он жаждал снять скорее звёздную голову Красного Корня.
Дата добавления: 2021-01-21; просмотров: 55; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!