ПОЧЕМУ НАША СТАТЬЯ НАЗЫВАЕТСЯ «АЭС» 31 страница
– Я вас еще раз спрашиваю, как на «колесник» попал человек? Мой приказ был снять всех людей. Как? – рассердился Алексей Никитич.
– Все люди с буксируемых судов у нас на борту, Алексей Никитич. Я сам их считал.
– Так что же, по‑вашему, это чорт морзит, да? Или святой дух? Кто морзит? – я вас спрашиваю.
Старпом молчал.
– Идите и проверьте людей еще раз, потом доложите. Ясно?
Старпом сбежал с мостика.
– Малый ход! – скомандовал Муров, и второй помощник дернул ручку телеграфа. Шум машины стал тише.
– Сколько миль осталось до бухты Судак?
– Пятнадцать с половиной!
– Вот так и пойдем малым ходом, чтобы не оборвать буксир. Если всё будет благополучно и ветер не усилится, часа через четыре зайдем в бухту… Там снимем человека и прикрепим буксир.
На мостик снова поднялся старпом.
– Все люди на борту. Я же вам говорил, – с ноткой обиды доложил он.
Муров уже успокоился и сам теперь чувствовал себя неудобно за прорвавшуюся резкость.
– Да вы не обижайтесь, Иван Михайлович. Я сам ничего не могу понять. Скоро узнаем. Всё‑таки молодец тот, кто остался. Настоящий моряк, – правда? Только бы до Судака дойти без обрыва буксира.
«Адмирал Макаров» осторожно полз под Крымским берегом. На счастье, к утру ветер ослабел и начавшая разгуливаться зыбь почти исчезла.
В 9 часов «Макаров» отдал якорь в Судакской бухте. Здесь море было гладкое, как озеро. Высокие горы закрывали теплоход от ветра, и на их зеленом фоне он казался совсем маленьким.
|
|
|
Спустили шлюпку. В нее спрыгнуло несколько гребцов, а за руль сел сам Алексей Никитич.
Через несколько минут шлюпка подошла ко второму «колеснику».
– Эй, кто там, выходи! – крикнул капитан, приподнимаясь на банке.
Дверь из бортового коридора открылась, и на пороге появился Валька. Кепка у него была сдвинута назад, за плечами болтался зеленый рюкзак. Лицо выражало испуг и радость…
– Валька! Ты? – зарычал Алексей Никитич, закипая гневом. – Да как ты оказался тут? Кто тебе разрешил забраться сюда?..
– Алексей Никитич, посмотрите, буксир совсем перетерся, – прервал капитана боцман. – Во‑время приехали.
Муров легко вспрыгнул на палубу парохода и подошел к буксиру. Деревянные перерезанные подкладки лежали рядом, а стальной трос, распушив перетершиеся проволочки, держался на двух оставшихся прядях.
– Кто крепил буксир? Тонкие подкладки положены. Недосмотрели. Да‑а. Во‑время заметил! Молодец! – громко сказал капитан и тут же вспомнил, что «молодец» – это Валька, которого он собирался только что «разнести».
– Валентин, иди‑ка сюда, – позвал мальчика Алексей Никитич. – Да иди, иди, не бойся.
Валька нерешительно подошел, хмуро смотря на капитана.
|
|
|
– Прежде всего спасибо. Выручил. А потом, как же ты всё‑таки очутился здесь?
Валька понял, что гроза прошла, и смело ответил:
– Сам сел, когда из Одессы уходили.
– Зачем же ты сел? Что, тебе на «Макарове» плохо было?
Валька молчал.
– Ну, так что же? – настаивал капитан.
– Да вы… Вы журналы меня посадили читать, а мне видеть всё хотелось самому. Зачем же я в море просился? Думал, покажут мне всё… – наконец выдавил из себя Валька.
Алексей Никитич сконфузился.
– Ну, хорошо, хорошо, Валентин, разберемся после, кто прав, а кто виноват, – сказал примирительно Муров. – Садись в шлюпку. Вы, боцман, перекрепите буксир и, когда будет готово, скажите мне; проверьте, кстати, и другие буксиры. Людей я сейчас пришлю. Поехали, – распорядился капитан и сел за руль.
Когда Валька напился горячего чаю и вдоволь наелся вкусных судовых пирожков, он рассказал Алексею Никитичу, как очутился на «колеснике». Дело было так.
Полистав старые «Огоньки», которые видел уже раньше, Валька совсем заскучал. Он походил по каюте, зашел в спальню капитана, вернулся в кабинет и как‑то незаметно очутился на палубе. Совсем рядом борт о борт стоял «колесник». На него падал свет из иллюминаторов и палубных ламп «Макарова».
|
|
|
Где‑то далеко, на последнем пароходе, раздавались голоса работающих с буксиром.
Перелезть на «колесник» было делом одной минуты, и Валька очутился прямо на мостике. Повернув ключ, торчавший в дверях, он вошел в рубку. Здесь было темно, но всё же он сумел различить большой деревянный штурвал, блестящий телеграф и переговорную трубку. Это была настоящая штурманская рубка, такая, какую всегда рисовали на картинках. Валька подошел к переговорной трубке, надулся и изо всей силы дунул. Далеко внизу послышался еле слышный свисток.
– Полный ход! – скомандовал басом Валька, наклоняясь к раструбу. – Кто говорит? Капитан Нестеренко. Давайте немедленно!
Он подбежал к штурвалу и попытался его повернуть. Колесо не ворочалось. Но всё равно, бесконечно приятно было стоять и держаться за его ручки и чувствовать, что мостик настоящего судна безраздельно принадлежит только тебе. Капитан Нестеренко! Это была увлекательная игра. Валька то командовал в переговорную трубку, то переставлял ручку телеграфа с «полного» на «малый», то становился за штурвал. Затем он обежал судно. Все двери кают были закрыты, а окна забиты толстыми деревянными щитами. Но всё же он отдал распоряжение своей воображаемой команде и снова побежал на мостик. Игра продолжалась.
|
|
|
Наконец «капитан Нестеренко» проголодался и вспомнил, что в рюкзак заботливой маминой рукой положен термос с какао, печенье и большой кусок пирога. «Так, на первый случай», – как она сказала. Валька перелез на «Макаров», взял рюкзак, но ужинать решил на «своем» пароходе. После двух стаканчиков горячего сладкого какао и половины пачки печенья Вальку потянуло ко сну. Он прилег на узкий клеенчатый диванчик, подложив под голову рюкзак. Глаза закрылись сами собой. Волнения и новая обстановка дали себя знать. Валька заснул крепким мальчишеским сном, видя себя взрослым капитаном огромного трехтрубного парохода.
Проснулся Валька от ярких солнечных лучей, проникших в рубку через отверстия, сделанные в щитах. Сначала он не мог сообразить, где он. Затем всё стало ясным.
Валька вскочил, толкнул дверь и выбежал на мостик… Вокруг было безбрежное, тихое, голубое море. Далеко впереди, блестя на солнце надстройкой и трубой, шел «Макаров». Валька испугался. Как же теперь быть? Впрочем, это даже хорошо, что он попал в такое положение, – теперь он настоящий капитан. Вот только, что скажет Мурмур? Будет ругать, наверное. «Ну ничего. Всё объясню, как было; а вот с продовольствием и водой дело хуже».
Валька снова вошел в рубку и выложил на диван свои запасы: нетронутый пирог, полпачки печенья, три четверти термоса какао и несколько конфет. На три дня должно хватить. Надо только установить строгую норму. Так делали все попадавшие в беду моряки, все, кто скитался по морю в шлюпке после кораблекрушения. Валька много читал про это. Он разложил печенье на три равные кучки, вынул неизменный спутник всех его путешествий – перочинный нож – и разрезал пирог тоже на три части. Питание должно быть трехразовым. Потом «капитан Нестеренко» пошел искать воду. В коридоре он увидел раковину с фонтанчиком для питья. Нажал кнопку. Воды не было. Зато на кормовой палубе стоял бачок для кипяченой воды. Валька отвернул краник. Вода полилась. Вкус у нее был затхлый, но всё же для питья она годилась.
Целый день Валька наслаждался самостоятельностью. Он продолжал чувствовать себя капитаном, стоял «вахту» на мостике, командовал, затем передавал «вахту» своему воображаемому старпому и ложился на ботдек загорать. И, верите ли, есть ему совсем не хотелось. Только с наступлением темноты стало страшновато. Ветер засвистел в вантах, волны с шумом начали бить в кожухи колес. Качка усилилась. Внутри «колесника» что‑то жалобно скрипело.
Валька решил посмотреть на буксир. «А то, чего доброго, еще оборвешься!» Он вытащил из рюкзака электрический фонарик и прошел на нос.
Тут, к своему ужасу, он увидел, что трос трется об острую кромку якорного клюза. Две пряди были уже перетерты.
Как же дать знать об этом на «Макаров»? Мысль пришла не сразу. Только поднявшись на мостик и случайно взглянув на луч фонарика, который он еще не успел погасить, Валька спохватился. Он же был лучшим связистом кружка ДОСФЛОТа! Недаром мичман Федорчук, преподававший там Морзе и семафор, говорил, что «Нестеренко передает буквы лучше всех». Кроме того, Валька вел переписку со своим закадычным другом, Витей Никитиным, только точками и тире. Так было интереснее.
Надо попробовать. Валька начал вызывать «Макарова», гася и зажигая фонарь Несчетное количество раз он передал фразу «Буксир перетирается», но ответа не было. Валька пришел в отчаяние. Неужели не увидят? Разрядится батарея, и тогда конец всему. И вдруг загорелся яркий прожектор «Макарова».
Валька даже не пытался прочесть, что давали с теплохода. Он понял, что его заметили. От сердца отлегло и страха как не бывало. Теперь «капитан Нестеренко» знал, что помощь близка и отважный Мурмур не даст погибнуть своему боевому товарищу. Только вот ругаться бы не стал.
* * *
Через час «Адмирал Макаров» снялся с якоря из Судакской бухты. На мостике рядом с капитаном, засунув руки в карманы своей курточки, с большим морским биноклем на груди, стоял Валька.
– А на руле мне можно будет постоять, Алексей Никитич? Я умею. В кружке тоже учили, – неожиданно попросил он Мурова.
– Можно. Вот обойдем этот мыс и встанешь. Кстати, буква «Т» пишется не точка два тире, а одно тире.
– Я знаю. Да вот путаю их почему‑то. Сколько раз уже бывало, а всё путаю. Обязательно вместо «Т» передам «В».
Е. Кршижановская
Младший брат
НОВАЯ СЕМЬЯ
Теперь у меня есть отчим. Он такой замечательный! Большой, сильный, – одной рукой меня поднимает. Он врач и заведует целым отделением в больнице.
Но я расскажу с начала. В общем, отчим к нам переехал. Перевезли его вещи. Среди них – ящик с инструментами. Там и гвозди, и напильники, и молотки.
Мама сразу огорчилась, что ящик занял много места в кладовке. Но после она увидела: наше мужское дело – важное. Мы с этими инструментами кресло мамино починили и полку для книг. И много еще всего.
А потом отчим поехал в Москву за своим сыном – Димкой, который всегда жил там у бабушки и своего папу редко видел.
Мама мне сказала:
– Димка маленький, ему всего шесть лет. Он рос без матери. Мы должны быть с ним ласковы, чтобы ему с нами хорошо жилось. Ты его не обижай!
Зачем же? Я рад младшему брату. Мы с мамой накупили ему игрушек. Поставили в мою комнату его кровать и над ней повесили коврик с зайцами. И стали ждать Димку.
ДИМКА
Они приехали раньше, чем думали мы с мамой, и мы не встретили их на вокзале. Вошел отчим и маленький, круглый человечек в меховой шубке. Он молча остановился посреди комнаты.
Мама сняла с него шубу, потом шарф, теплую кофту, рейтузы, и тут от Димки осталось ужасно мало!
Какая‑то палочка в синем матросском костюме. А лицо у него – ничего, мне понравилось. Темная челочка, глаза синие, и вокруг них много ресниц выросло. Лоб большой, а вот щеки худые и подбородок острый. Так что всё лицо похоже на треугольничек. И бледный очень.
Мама хотела его поцеловать, а он как закричит:
– К ба‑абушке хочу!
– Что ты, успокойся, – сказал отчим и взял его за плечи.
Димка весь перегнулся и упал на пол. И давай колотить пятками и орать – то басом, то визгливо:
– Ба‑абушка!
В общем, весь день прошел в крике. У меня даже голова разболелась. За обедом Димка не хотел есть, немножко погодя – просил котлеты. Наконец мама уложила его спать. А отчим сел в кресле и вздохнул:
– Как избаловала его бабушка! Немыслимый мальчишка. Он всех нас замучает.
УТРЕННЕЕ ОДЕВАНИЕ
На другое утро я включил радио и начал делать гимнастику. Это я люблю. Двигаешься и чувствуешь, как сон уходит из тела. И становишься крепким.
Вдруг слышу, – скрип какой‑то. Оказывается, Димка сидит в кровати, покачивается. Лицо сморщил и хрипло ноет:
– Разбудил меня… я бабушке скажу…
– Пора вставать, Димка.
– Не хочу. Зачем ты ногами крутишь?
– Зарядку делаю.
– Зачем?
– Чтобы мускулы были.
– Зачем?
– Ну‑у… чтобы сильным быть.
– Зачем?
– Фу ты! Тебе не хочется быть сильным? – я подошел к Димке, согнул в локте руку. – На, попробуй!
Он пощупал мой мускул. Закатал рукав рубашки и согнул свою бледную палочку‑руку. На месте мускула что‑то капельку шевельнулось. Димка вздохнул:
– Нет, я слабенький. Бабушка так говорит. Одень меня.
– Одеть?
Что я, в няньки ему записался? Я чуть не стукнул его. Но вспомнил, что мама просила быть ласковым с ним… и стал одевать. Выходило у нас как‑то неважно.
– Это еще что? Здорового парня одевать, как младенца? Позор! – крикнул отчим, входя. Потом он мне сказал: – Игорек, собирайся в школу, а то опоздаешь. А мы тут разберемся.
Не знаю, как там они разобрались, только на другое утро Димка сам возился с одеванием.
В школе ребята спросили меня про Димку: какой он, понравился ли мне. Я ответил так, вообще. Хвастаться‑то нечем.
ПОЧИНКА ГРУЗОВИКА
Димка слабый, слабый, а игрушки ломать – силы у него хватает. За месяц, что живет с нами, почти всё испортил.
Мы с мамой, еще до его приезда, купили ему большой деревянный грузовик. Димка изуродовал его, – не узнать. Мне противно было смотреть, и я взял инструменты отчима и стал чинить грузовик.
Димка вернулся с гуляния.
– Зачем ты ломаешь грузовик! – заорал он.
– Да я не ломаю, а чиню.
– Неправда, ты бьешь молотком!
Он хотел вырвать у меня машину, но я не дал.
Надо было прибить еще колесо. Тогда Димка начал топать ногами и выгибаться во все стороны, как вареная макаронина. И всё кричит:
– Ты сломаешь, отдай!..
А я не обращаю внимания. Он орет – я прибиваю. Он ревет так, что весь его треугольничек мокрым сделался, – я всё равно прибиваю колесо. Наконец все слезы вышли из него, и ему нечем было плакать. Он только вздыхал на всю комнату. Я прокатил грузовик.
– Дай мне! – кричит Димка.
– На, бери. Не буду больше с тобой связываться. Знать не хочу тебя!
Он опять заревел. Надоели мне его капризы. И я сказал, что он плакса, опротивел мне, что я не дотронусь до его вещей.
Димка уже не плакал, открыл большие глаза и слушал. А потом забрал, сколько мог, игрушек, поднес мне и сказал:
– Нет, ты бери мои вещи. Давай помиримся.
– Видеть не могу тебя, убирайся! – я толкнул Димку и ушел.
Когда я вернулся, Димка сидел на своей скамеечке. Он весь сгорбился, уткнул лицо в колени и грустно смотрел на грузовик.
Мне стало жалко Димку. И чего я накричал на маленького! Но что делать, не просить же у него прощения.
После этого случая Димка стал как‑то стесняться меня. Он уже не просил играть, не встречал меня.
Ну и пускай.
ШОКОЛАДНЫЕ КОНФЕТЫ
Были мы с Димкой дома только вдвоем. Позвонили. Мы побежали открывать. Мужчина с большими черными усами протянул мне пакет и письмо и попросил передать это отчиму.
Интересно, что в пакете? Димка хотел посмотреть, но я не позволил. Положил пакет на стол отчима и пошел к себе готовить уроки.
Димка что‑то затих… Ищу… ну вот! Сидит он на столе отчима. Пакет раскрыт. Это большая коробка конфет, на крышке богатырь нарисован. Димка весь перепачкался шоколадом, доволен, улыбается:
– Попробуй, вкусно.
– Что ты наделал, Димка! Как ты смел открыть! Это папе принесли. Нельзя у старших брать без спроса.
– А у младших можно? Ты грузовик взял без спроса.
– Так я тебе починил, а ты коробку портишь. Перестань есть!
Мне самому очень хотелось попробовать. От Димки вкусно пахло шоколадом… я мучился, мучился и подумал, что всё равно коробка начата… Взял одну конфету, другую, а потом уже много.
Димка сидит на столе, болтает ногами и еле, еле жует. Наелся.
– Как бы я хотел такие усы! – говорит он.
– У тебя уже есть шоколадные, – засмеялся я.
Тут вошел отчим и увидел, как мы веселимся. Он заметил коробку, нахмурился:
– Это принес такой, с черными усами?
Он прочел письмо и еще больше нахмурился:
– Что теперь делать? Эту коробку прислал мой больной. Я его вылечил, как всякого другого, а он выдумал какие‑то дурацкие подарки мне совать. Терпеть не могу! В клинике ему не удалось, так он домой притащил.
– Очень хороший подарок, – сказал Димка.
– Что ты понимаешь! Это моя работа – лечить людей. Надо ему отдать эти конфеты, а вы съели.
Вот как скверно получилось! А Димка молчит, не говорит, что первый начал. Рад свалить на меня. До чего противный! А тут еще мама пришла и раскричалась на меня. Тогда Димка протянул к ней руки и сказал:
– Не надо на Игоря, он не велел мне трогать, а я потихоньку открыл и ел.
Мама и отчим хвалили Димку, что он сознался. А потом отчим сказал:
– Ну, надо исправить дело. Одевайся, Игорь.
И мы пошли с ним искать такую же коробку. Нашли и послали усатому больному.
ВО ДВОРЕ
Сначала Димка жаловался, когда ребята во дворе обижали его. Отчим правильно ему сказал:
– Если хочешь вырасти мужчиной, а не пыльной тряпкой, никогда не смей жаловаться. Сам разбирайся с товарищами. Не будь трусом.
Димка рассердился:
– Я не трус.
И больше не жаловался. На другое утро он встал вместе со мной, смотрел, как я делаю зарядку, и повторял за мной упражнения.
– Чего ты выдумал зарядку делать? – удивился я.
– Мне надо сильным быть.
Раз стоим мы с мамой у окна. Смотрим, Димка во дворе спорит с мальчишкой, довольно большим. Мальчишка его толкнул. А Димка налетел на него и как стукнет! Ну, влетит ему! Нет, ничего, мальчишка не тронул.
– Димка действительно не трус, – сказала мама.
– Дали бы ему сдачи, так струсил бы. Попробовал бы Димка меня ударить! – ответил я.
– Почему ты злишься на него? Дима был сильно избалован бабушкой. Мы стараемся, чтобы он стал лучше. А ты не хочешь нам помочь воспитывать.
– Меня самого надо воспитывать, наш пионервожатый говорит.
– А ты будь с Димой добрее, и сам лучше станешь. Как он просил тебя пойти с ним в зоологический сад, а ты накричал на него!
– Надоело с ним возиться, – проворчал я.
– Почему ты плохо относишься к Диме? Смотри, ребята во дворе полюбили его с тех пор, как он перестал жаловаться.
Это правда. С малышами он подружился. Один мальчишка – Борька, ходит за ним, как привязанный. Что хорошего они в Димке нашли, не понимаю. И маме он так нравится…
Димка с мамой жить друг без друга не могут. Когда она с работы приходит, он встречает ее, радуется.
Мама даже реветь его отучила. Он заплачет – она смеется, говорит, что он смешной делается. Димка посердится, да сам захохочет вместе с ней. Так и отвык понемножку.
Дата добавления: 2021-01-21; просмотров: 111; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!