Революционная романтика усомнившегося 8 страница
А что касательно изнасильничья, так это мы свободно докажем наговор. – Потому с Охромовым стою я в одной хате и одной бабой, с ее полного согласия, пользуемся. И баба тая есть никто иная, как хозяйская дочь – Аграфена, а по отечеству Дмитровна, и фамилия ей будет Бочка. В случае чего, она даже показать в полной силе, что отказу в ласке от нее мы не видели ни единого разу, и были мы от нее в полной мере, и тая гражданка, что на нас показывает, с ней и в сравнение пойти не сможет, такая она есть обрыдлина.
А что касаемо третьего нашего товарища, то хоть Кузьма Град на какую бабу показать и не в силе, но опять же гражданка тая твердо говорить, что в черед ее все трое насильничали, а раз так, то и Град выходит тут непричемный.
Опять же упреждаем вас, товарищ Комиссар, что в ответе будете сильном, потому как нас передо всем эскадроном вы люто испозорили, в чем руку свою и прикладаем.
Иван Несвояхата – отделенный командир второго отделения первого взводу.
Охромов Фома – боец первого взводу.
А за неграмотного бойца тож первого взводу с его полного согласия, за Кузьму Града мы двое: Иван Несвояхата – отделенный командир второго отделения первого взводу, Охромов Фома – боец первого взводу.
Документ четвертый
В штаб 105 отдельной Кавбригады
Комэскадрон 2 – Громко, Ивана
ДОНЕСЕНЬЕ
В райони расположенья моего эскадрона, во время ночной облавы на плавнях захвачено було трое бандитов. И во время захвата був убит бандитской пулею доблестный боец второго эскадрону Мищук Федор, которого мы с честью, як полагается, и сховалы.
|
|
|
И отобрано було военного снаряжения и цивильного имущества у трех бандитов, про которых выше рапортую:
Коней……………………..4 (четверо) трое жеребцов под седлами и один мерин под крестьянской сбруею и вси, як один, гнедые.
Винтовки……………..2 (двое) обидьви в полной справности.
Обрез……………………..1 (один).
Сабель казачьих…3 (трое штук).
Патронов………………без счету.
Кожух…………………….1 (один).
Бурок……………………..4 (четверо штук).
Нащет бандитов рапортую, як один сбежать собрався, пришлось пристрелить, двоих других живьем на ваше распоряженье при сем рапорти направляю под охраною.
Нащет имущества и снаряженья, опять же при сем рапорти в штаб бригады переправляю.
Нащет Мищука Федора прошу приказом з числа бойцов сключить и з бумаг вымарать.
Показанье с двоих живых бандитов снято, а убитый на месте закопан. И назвались они казаками станицы Ахматуринской – один Городенный Григорий, другий Титаренко Степан, а убитого тож об’явили казаком станицы Ахматуринской, Безбородько Иваном.
И спасались они вси в трех плавнях от нашей Совецькой власти. А нащет кожуха и мерина в крестьянской сбруи – показанье дали, будто проезжа баба була ими обобрана. А остатни кони и вооруженье свое, кажут, було собственное.
|
|
|
Окромя сего случая во всем райони расположенья моего эскадрона спокойствие полное.
Комэскадрон 2/105 Иван Громко
Документ пятый
Весьма срочно
Совершенно секретно
Председателю Реввоентрибунала товарищу Кротову
Копия – Военкому Болотину
Приказываю дело немедля прекратить.
Военкома Болотина шлепну на месте, или пусть стреляется сам, если только Несвояхату и двух других уже успели пустить в расход.
Действительных бандитов направляю немедля до Вас и самолично приехав бы, если б не нога.
Комбриг и Военкомбриг 105 Ворохов.
Документ шестой
(текст документа изложен на двух листах писчей бумаги, исписанных с обеих сторон. Подписями – с закорючками и без закорючек, полуграмотными и почти неграмотными – заполнено еще пять таких же листов)
Товарищу Комбригу 105 отдельной Кавбригады от бойцов первого взводу всех до единого, а второго и третьего взводов, опять же всех, исключая шестерых: Командира третьего взводу Фарафонова Ивана, и бойцов – Иванова Павла, Степанчука Ивана, Колупова Трифона, Годи Митрия, и еще Командира нашего эскадрону Коцюбы Кузьмы Васильича, как они есть хоть и партейные, но общему нашему мнению не согласные.
|
|
|
Заявление и рапорт
Докладываем до вашего сведения, что с сего часу военкома нашего товарища Болотина за комиссара своего считать беспрекословно нет никакой возможности, и никакого подчинения ни в бою, ни в резерве, ему от нас и ждать нечего, и вся личность его для нас потерянная.
Просим вас все скопом нам припятствия в этом деле не строить и назначить нам нового комиссара, которому с полным сердцем пойдем в подчинение.
Два с лишком года мы под вашим приказом ходили, доблестный товарищ Ворохов, Трофим Егорыч, как вы есть наш товарищ Комбриг. Два года под вашим началом с офицерьем и разной буржуазной нацией в гражданской войне пребываем и никакого самого малого отрыва от боевой дисциплины за нами не значилось и по теперешний день не числится.
До этого военкома, был у нас, дорогим комиссаром нашим, товарищ и братан ваш родный, Ворохов Андрей Егорыч. С того самого памятного дня семнадцатого году, как мы золотопогонников наших раскомандирили, и распатронили все офицерье начисто, комиссаром мы его себе выбрали и рубились беспощадно, в неисчислимых боях под его командою с беляками и бандитами.
|
|
|
С того самого печального часу, как истый геройский боец за Трудовую Республику дорогой наш и бесценный Комиссар – братан ваш родный – Ворохов Андрей Егорыч был зверски зарубай вражьими шашками, – с того самого печального незабываемого часу служит он нам вечной памятью и примером цели для всех.
И после такого комиссара назначили вы нам своею волею Военкомом Товарища Болотина для такой чести совсем непригодного, который троих из нас передо всем эскадроном и перед полным как есть станичным сходом испозорил вконце. Тем более, кого ж?
Командира 2 отделения 1 взводу Ивана Несвояхата, которому первому из всех бойцов и командиров бригады Орден Красного Знамени даден был, и еще двух всем известных заслуженных бойцов – Охромова Фому и Града Кузьму.
Мало того, что обвинил он их неслыханно люто, будто безоружную бабу в черед все трое изнасильничали и ограбили, мол, дочиста, так еще при полном скоплении народа и при всех нас в здешней школе допрашивал и судить заставил Революционным Военным трибуналом, все время издевку имея над ними, как над самыми последними бандитами, которых они же беспощадно рубали в неисчислимых, бесчетных боях.
И расстрелял бы он их как последних гадов – если б хоть на день опоздала бумага ваша, дорогой наш товарищ Комбриг, с полным об'яснением истины дела, как случилось.
А такой комиссар, что трех своих лучших, всем известных бойцов, ни во что не ставит, у которого бабий наговор безо всякого доказательства такой перевес имеет, что под расстрел бойцы подводятся, а прошение всех бойцов с полным ручательством головами всего эскадрона безо всякого внимания умалкивается втуне – такой военком не командир революционный есть, а судейский чинуш и прихвостень старорежимной правки, и в революционные комиссары нет у него ни таланту, ни годности.
И решенье, товарищ Комбриг, у нас твердое – под расстрел лучше итти, а с таким военкомом не оставаться.
Какая будет на то ваша воля, так мы и согласные.
Только просьба наша к вам великая – принять наши боевые заслуги под Екатеринодаром, в Астраханских степях, на Украине и на Кубани в полное внимание и уважить наше заявление – Комиссара назначить нам другого, а этого совсем от нас убрать, чтобы в эскадроне его и вовсе не было.
И еще просим вас, товарищ Комбриг, тую бабу, что на наших бойцов показывала, и тех трех бандитов, которые ее насильничали – на наш суд отдать.
Будем судить мы их всем эскадроном единогласным решением – и какое решение наше будет, такой и будет приговор.
Под этой второй нашей просьбой всем эскадроном, кроме командира нашего тов. Коцюбу, Кузьмы Васильевича, и те пятеро, что на сменку военкома несогласные, то ж подписываются.
На документе 293 подписи за себя и за неграмотных.
Иван Вольнов
Иван Егорович Вольнов (1885 – 1931)
Настоящая фамилия Владимиров. Родился в Орловской губернии, в очень бедной крестьянской семье. В «Повести о днях моей жизни», считающейся главным его произведением, описал свое тяжелое детство. Участвовал в революционном движении, в том числе и в террористических акциях. Состоял в партии эсеров. После революции неоднократно арестовывался орловскими чекистами, подозревавшими, что с эсерами писатель порвал лишь для виду. Оборвал жизнь Вольнова трагический случай – был «убит кулацким элементом».
Женмасса
Председатель волисполкома досадливо отмахнул осьмушку серой бумаги, до дыр исклеванную ремингтоном.
– Завтра подам заявление по случаю неизлечимых нервов.
– «В. Срочно». – Закуренный до черноты ноготь секретаря провел бороздку под надписью в правом углу бумажки.
– Я не привык с вами долго рассуждать, хотя вы и партейные, – с достоинством сказал он.
Председатель беспомощно поглядел на его высокую, нескладную фигуру в френче деревенского сукна, багровые пятна щек.
– Вы, должно быть, и теперь колотите жену? – насмешливо процедил секретарь. – Па‑жалуйста… Прикажете отнестись, что по случаю нервов председателя женмитинг в Ненужной волости решительно отменяется?
Председатель болезненно втянул голову в плечи и снова взялся за бумажку.
– В этом вопросе я не согласен с советской властью, пусть лучше меня исключают из партии товарищей коммунистов. Да‑с. Например, гуж‑в‑налог‑труд, страховые обстоятельства, а вы, извините, заставляете путаться с бабами, – у меня силов нет.
Тогда секретарь выдернул из‑под рук председателя бумажку и многозначительно прочитал длинную надпись «завгубженпропагом».
– Нуте‑с?
– Начхать! – досадливо крикнул председатель. – Я должен заниматься важными государственными обстоятельствами в связи с общей разрухой, а вы меня к бабам тянете, – не допущу.
Тем не менее женмитинг был назначен.
– Пожалуйста, – говорил на второй день председатель члену коллегии, своему сотруднику, юркому и пьяному «беспартийному социалисту» Полфунтикову. – Это дело не касается коммунистов, даже срамно для них… это – ицеровское…
Председатель подумал и с размаху хлопнул кулаком по бумажке.
– Чтобы я разносил вредную пропаганду, – не допущу!..
Член волисполкома Полфунтиков и секретарь Горизонтов на шаг отступили от председателя. Секретарь Горизонтов саркастически улыбнулся.
Довольный окриком, председатель велел сторожу принести из печки уголек и, закуривая, говорил Полфунтикову:
– Вы, товарищ, уже с четвертой женой развелись…
– А если в этом есть закон природы? – спросил член волисполкома Полфунтиков.
– Пожалуйста, без нравоучений. – Председатель повысил голос. – В порядке революционного состоянья, приказываю вам заняться этим глупым вопросом. В противном случае – пеня в тройном размере.
Председатель ткнул окурок Полфунтикову и добавил:
– Пеня тут ни при чем, потому с тебя налогу не причитается.
Полфунтиков, беря окурок, сказал:
– По‑моему, женотдел надо назначить на масленой в пятницу.
– Почему?
– В пятницу будет катанье, в порядке ревдисциплины мы прикажем оцепить базар, сгоним баб в волость и откроем женотдел.
– Женмитинг, – поправил председатель.
– Центропуп, – фыркая, сказал секретарь.
* * *
Четырнадцать председателей сельских советов и четырнадцать секретарей, сидя в волостном присутствии, спорили, кто дальше плюнет. Зал волостного присутствия светл и просторен. С утра волостные арестанты старательно выскоблили пол железными лопатами.
Мартовское солнце мягко щупает на полу белые полосы ободранного лопатами дерева, ловит в косые столбики пыль и кружит ее в плавной толчее.
Упираясь темными ладонями в колени, вытянув шеи, председатели и секретари нацеливаются и звучно цыркают сквозь плотно стиснутые зубы. Когда им удается цыркнуть одновременно, председатели радостно переглядываются и разноголосо хохочут, тряся бараньими шапками.
Сидящие против них за деревянною решеткой арестанты цыркают навстречу председателям и секретарям. Белыми гривенниками ложатся на пол пенистые плевки. Сельский секретарь, по ушам – попович, смешливый и расторопный, меряет, кто дальше сплюнул.
– Брешешь, прохвост, – кричат арестанты, – свои меряешь, так частыми шагами, а наши, – раскорячиваешься, индо штаны трещат…
– Совсем даже наоборот: и себе и вам одинаково.
– Нет, брешешь… Что мы за решеткой, дак норовишь саженью?.. Ван Онухрич!.. Ван Онухрич!..
В присутствие входит волостной сторож.
– Ван Онухрич, вон видишь, я плюнул к портрету, – возбужденно кричит кудрявобородый мужик из‑за решетки, – будь друг, выпусти на минутку смерять – сколько шагов. Или сам смеряй.
Сторож глядит на мужика, на плевки, на заинтересованных председателей и секретарей.
– Я ти вот плюну, аж в ухах звякнет! – Сторож подносит к решетке кулак, похожий на кувалду. – Тебе тут старый режим – безобразить?.. Ты против кого плюнул?..
Мужик виновато моргает.
– Это – Марс, – говорит сторож, тыкая перстом в портрет, – надо всеми землями командер.
– А еполеты‑то и с него сняли, – говорит мужик, – в пинжачок нарядился.
Будто в первый раз, он внимательно и долго разглядывает лубок.
– Важнеющий… отпустил бороду… рубаха белая… Кабы очки надеть, вылитый отец Миколай Ярданский… Вот кто небось жалованьице‑то заколупывает!.. Ребята, по какому делу вас сюда вытребовали? – обращается он к председателям.
– Начальство скажет. Об налоге, поди.
К обеду, когда солнце растопило хрусталь луж, с портфелями под мышкой в волость вошли секретарь и члены волисполкома. Впереди старчески семенил председатель волисполкома, за ним, вразвалку, со скучающим лицом и ссадиной на переносье, секретарь Горизонтов. «Я, собственно, по уму – секретарь губисполкома, да так уж, из милости, путаюсь с разной сволочью», – громко и важно скрипели его опойки.
Полфунтиков тащил кипу листовок.
Председатели и секретари сельских советов поднялись.
– Садитесь, – сказал им Полфунтиков, – тысячу раз говорено: при начальстве не подыматься… А вы царизма не бросаете… У кого есть закурить?
Присутствие наполнилось сизыми тучами.
Полфунтиков говорил собравшимся:
– Товарищи, порядка дня у нас не будет…
– Конешно, нет порядка: другую неделю ни за что сижу как оглашенный, – ответил глухой голос из‑за решетки.
– Прошу без дисциплины не вмешиваться в важный вопрос. – Полфунтиков энергично стукнул карандашом по столу. – Из уездного центра пришла боевая телефонограмма…
Он показал председателям и секретарям исклеванную ремингтоном бумажку.
– Весь Радостно‑Лыковый уезд сверху донизу надо покрыть сетью женмитингов и женотделов. Наша волость, как более от центра и отсталая, еще не организовалась. Недаром товарищ Теплый, выступая против нашей волости, сказал нам: «Вам, товарищи, надо учиться грамоте, вы – поголовные невежи, а требуете от крестьянства порядка и сознательности». Пусть население Ненужной волости знает про себя мнение товарища Теплого…
Полфунтиков передохнул, собрался с мыслями и сказал:
– Принесите мне воды.
Расторопный секретарь из поповичей принес из прихожей ведро с водой, к которому была приклепана на цепочке медная кружка.
– Поставь тут на столе, чтобы мне было видно, – сказал Полфунтиков и, отхлебывая воду большими глотками, продолжал:
– Согласно полученной инструкции, женщина – такой же человек, как мужик, только в бессознанье…
Председатели и секретари с удивлением переглянулись.
– Мы должны устроить женотдел, – решительно сказал Полфунтиков. – Это наш святой долг перед Западной Европой и другими организациями. И – короче к делу, как говорит товарищ Теплый… – Полфунтиков взмахнул руками. – Мужеская сторона воздвигла замечательную революцию. А женщина мирно спала в пучине рабства. Теперь спят только буржуи да старый режим. Бабе тоже надо делать замечательную революцию. Во многих городах, даже в международном масштабе, женщину теперь трогать нельзя…
– А сам пятую охаживаешь! – раздался тот же недовольный голос из арестантской.
– Прошу не перебивать оратора во время прений, – строго заметил Полфунтиков. – Разве мы про закон природы открыли собранье?.. Товарищи, берите вот эти инструкции «К женщинам», и каждый должен не покладая рук работать. В пятницу назначен женотдел.
– Ну‑ко, просунь и нам парочку, – проговорил кудрявобородый мужик из‑за решетки, – поглядим, чего в ведомостях пишут. Может, облегченье какое в налоге.
Полфунтиков пачками раздавал председателям и секретарям листовки.
– Ваши жены должны быть равны с населеньем, даже выше, – подавая каждому по горсти листовок, наставлял Полфунтиков, – так постановил на пленуме центр. Пора бросить дурью смелость: походя садить бабу по ряжке. Действуйте по инструкции. Будите женщину! – как напечатано в заглавье. А я бы на месте товарища Теплого добавил: не ошибается тот, кто ничего не делает. На нас возложена ответственная работа. Потянемся и – бахнем. Пусть тогда по центру кричат: вот так укурили! Тот же товарищ Теплый, который записал нас в малограмотные… А сам раньше от большого ума на Максимке смазчиком стрелял…
Полфунтиков рассказал, как надо готовиться к митингу, как собирать по селам бабьи сходки, что и как говорить. Председатели и секретари покорно слушали.
– Главное – без хвалыпи. Главное – следите, чтобы ни одного мужика не было. На ваши сходки бабы приходят? Нет. Какой их черт пустит – только мешать! Значит, и на их сходке чтобы ни души. Без всякой подтасовки. Глядите в инструкцию. А остальное – ерунда…
– Тебя что‑то в земляной отдел зовут, – сказал Полфунтикову сторож.
– Не могу, – решительно ответил он, – я занят ответственной работой.
Сторож пристально поглядел на Полфунтикова и крякнул.
– А там сказали: беспременно чичас, чтобы после не обижался.
– Так бы и говорил сразу, что сей минут, – строго сказал Полфунтиков, – беги, скажи: идет. Поняли, товарищи? Инструкции получили?.. Немедля приступайте к ответственной работе… Я надеюсь на вас. Пусть наши враги дрожат в бессильной злобе…
Полфунтиков искал глазами шапку.
В это время со скамьи поднялся обглоданный предсе‑дателишко – Филипп Удушливый.
– Товарищ Полфунтиков.
– Я – товарищ Полфунтиков, ну?
– Можно мне сказать правду в глаза?
Полфунтиков подумал и ответил:
– Говори, можно.
Филипп Удушливый подошел к столу и отвернул сырую полу полушубка. Штаны на коленях его были продраны. На одной, по грязно‑серому, красовалась желтая заплата.
– Видал? – спросил Филипп Удушливый, подымая к лицу Полфунтикова драную коленку. – Старики, видали? – Он подходил к каждому из присутствовавших и показывал коленку.
– Ты это чего показываешь? – спросил кудрявобородый мужик‑арестант.
– Колбасу, – сказал Филипп Удушливый.
– Да нет, в самом деле, что за решеткой, дак ты нас и людями не считаешь?
Дата добавления: 2021-01-21; просмотров: 72; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!