Письмо из Воронежской области 5 страница
И гребня грозное игранье,
И шум, и взрыв, и прикасанье,
И пены белой убеганье.
Ты в даль морскую заплываешь,
Но там меня не забываешь,
Рукою в море зазываешь.
— Зачем ты этот миг теряешь,
Плыви скорее! — повторяешь
И в ожидании сияешь.
И я плыву к тебе мгновенно,
Рублю руками вдохновенно,
И улыбаюсь откровенно,
И говорю: — Ты несравненна!
Прекрасна, необыкновенна,
Будь счастлива, благословенна!
1966
* * *
Еще ты спишь,
Еще на море тишь,
Еще рассвет ко мне подкрадывается,
Что я один,
Что жду тебя — догадывается!
Встаю.
Балкон открыт.
Кто там с утра шумит?
Тревожится, волнуется
И с берегом целуется?
Волна!
Не спит она,
В свой берег влюблена,
Работает, старается,
Лень у нее карается.
Три розы на столе,
Они не в хрустале,
Прекрасные заточницы
В простой цветочнице.
Войдешь ты — сразу к ним,
К любимицам своим.
— Геройски, — скажешь, — держитесь,
Цветете, нежитесь.
— Ну что, мы к морю?
— Да! —
И вот уже вода
На грудь бросается,
К ногам ласкается.
1966
* * *
Свиданья утренние с морем,
С восходом солнца и с тобой!..
Давай все огорченья смоем
Соленою морской водой!
Давай все не́ги залечим,
Седой волне подставив грудь!..
Мне не за что тебя и нечем
Хоть где-то, в чем-то упрекнуть.
А если я бываю труден,
Прости, я это сознаю,
Не просто мне, когда я людям
|
|
|
Себя и сердце отдаю.
Не устаю светить и верить,
И ты мне в этом помоги.
Давай одним масштабом мерить
Твои шаги, мои шаги!
1966
* * *
Когда ты ко мне глуха,
Нет света и пламени разума,
И крылья большого стиха
Орлиной дремотою связаны.
Когда ты ко мне добра,
Весь мир предо мной открывается,
С плеч падает горя гора
И на руки радость взбирается.
От рыбы тяжел мой кукан,
И запросто рифма напрашивается.
И я, как дремавший вулкан,
Огнем начинаю побрасываться.
Как горный поток, я спешу,
Играю, бунтую стремнинами
И Черное море прошу:
— Я с гор ледяных, ты прими меня!
Тогда старожил-эвкалипт
Всего мне по грудь своей кроною,
И ветер морской шевелит
Листву мою вечнозеленую.
1966
* * *
Лесом осенним
Тихо туман пробирается.
Лето ушедшее
С грустью весь день
Вспоминается.
Вижу тебя
Под лучами
Закатного солнышка,
В море плывущей
Бесшумно, как легкое
Перышко.
Припоминаю —
Часы и минуты совместные,
Губ наших,
Рук наших
Переплетения тесные.
Как ты смеялась,
Когда по спине тебя
Шлепало
Море, которое
Круглые сутки
Работало.
Как ты молчала,
Когда твое тело прекрасное,
Словно гончар,
|
|
|
Обжигало
Свет-солнышко ясное.
Лето минуло,
И море от нас в отдалении.
Лето, вернись!
Я хочу твоего
Повторения!
Силу мне дай громовую,
Зажги мои молнии,
Чтобы не кутал туман
Меня белым безмолвием.
1966
* * *
Повеяло березами, просторами,
И сердце бьется вольно и раскованно,—
Не вытравить родное, не убить,
Мне без него не жить и не любить.
Тропинка то исчезнет, то появится,
То к синеве небесной припаяется,
То озорно аукнет: — Я во ржи,
Хочу бежать далёко, ты держи!
Льнет рожь ко мне июньская доверчиво,
Она легка, стройна и гуттаперчева,
То к северу повалится плашмя,
То встанет и — на юг, на юг пошла!
Перехватило горло от волнения,
Как сладостно смертельное ранение
От красоты земли своей родной,
Которая всегда, везде со мной.
Трава по пояс, на лугах цветение,
На сердце ни тревог, ни угнетения,
Ты, как природа, рядом, ты со мной
И обдаешь меня своей волной.
Стоят березы в вольном построении,
Еще намека нет на постарение,
Чуть клейкая, пахучая листва
Свежа, нежна, прозрачна и чиста.
В березовом лесу, как в чистой горенке,
Поет ручей, похитив голос горлинки,
От радости и ты, мой друг, поешь
|
|
|
И мне в ладонях воду подаешь!
1967
* * *
Ты мой ангел, мой дремлющий бог,
На лице твоем нежная алость.
Ни сомнений на нем, ни тревог,
А минуту назад волновалось.
То о матери, то о себе,
То о том, что соседи за дверью,
Сон мгновенно подкрался к тебе,
Неприятности предал забвенью.
Спишь. Твой облик светлей, чем роса
Травяного июльского лога,
А во мне говорят голоса —
Твой и мой — это больше чем много.
1967
Напутствие любимой
Доброго добра в дороженьку,
Радость моя, свет и жизнь.
Не сбеди в дороге ноженьку,
О крапиву не ожгись.
Очи вербою не выхлестни,
Ветви тихо отводи.
Попадется сильно выпивший,
Ты в сторонку отходи.
Трясогузки той не бойся,
В той ни зависти, ни зла.
Та воскликнет: — Вижу гостя! —
И хвостом плясать пошла.
Шмелика на подорожнике
Не задень и не спугни.
Он у нас в рабочей должности
И живет на трудодни.
Ну, счастливо тебе, кровнушка,
Добрых путников и встреч,
Только чтоб к заходу солнышка
Дома быть, в постельку лечь!
1967
Из моря в море
То ли форинты, то ли динары,
То ли Загреб, то ль Титоград…
А в России вода ледяная,
А в России уже листопад.
|
|
|
То ли Петровац, то ли Дубровник,
Люди отдыхом увлечены…
А в России картошку роют,
Рубят белые кочаны.
А в России не плюс, а минус,
Стынет месяц над зяблой водой,
В Средиземное море кинусь,
Чтобы в Черном побыть с тобой.
Поплыву косяком кефали,
Плавниками, как рифмой, гребя.
Разговаривать буду стихами,
Все слова подбирать для тебя.
Вот уже миновал я Афины,
Вот уже показался Стамбул.
Волны гнут свои темные спины.
В трюмах сердца — машинный гул.
Вот уже показалися Сочи,
Вот уж Гагры мелькнули вдали,
Вот уже показалися очи,
Ненаглядные очи твои!
1967
* * *
Лес шумит приглушенно-устало,
Где-то в глуши заливается гончая.
Было лето, и лета не стало,
И соловьиное пение кончилось.
А ведь недавно такое бывало,
Целыми днями такое творилось,
Иволга флейту свою продувала
Так, что трава на колени валилась.
Грудка малиновки вся содрогалась,
Голос звенел непрерывною нотой.
Позже, заметил я, как полагалось,
Мать озаботил птенец желторотый.
Бросила петь, все летала, носила,
Чуть рассветает — скорее в дорогу.
Предупредительно сына просила:
— Не увлекайся и клюй понемногу!
Грустно задумалась заводь на Клязьме,
Грустно меня ты окликнула: — Милый! —
Был на воде замечательный праздник
Белых, опрятных, нетронутых лилий.
Где это все? Отшумело. Отпело.
Видишь, как грустно березонька гнется?
Милая! Наша любовь уцелела.
Главное это, а лето вернется!
1967
* * *
Ты входишь в море тихо, величаво,
Бесшумно, грациозно и легко.
Как будто бы оно тебя качало,
Кормило материнским молоком.
Как будто ты росла не в курском поле,
Где мазанки прищурившись глядят,
Как будто ты росла на Черном море,
Где кипарисы стройные стоят.
Нет суеты в твоем морском купанье,
Спокойствие, уверенность с тобой,
Ты не плывешь — ты смуглыми руками
Ласкаешь изумруд воды живой.
Из волн выходишь, греешься на камне,
Как никогда, свежа и хороша.
И на тебя, таясь за облаками,
Подолгу смотрит солнце не дыша!
1967
* * *
— Согрей меня, милый,
Словами, руками, дыханьем,
Полой пиджака,
Новой песней,
Своими стихами!
Чего ты молчишь?
Расскажи мне
Хорошую сказку
О том, как царевна
Ходила к простому подпаску.
Костер разжигала
И кашу варила из гречи,
Трубила в рожок, убегала,
Кричала: «До встречи!»
А то приходи!
Усыплю приворотников зельем,
Мы царскую трапезу
Вместе с тобою разделим.
А чтобы ты мог понарядней
Одеться, убраться,
Кафтан с сапогами
Спрошу у любимого братца.
На шапку нашью тебе звездочку
Я для начала,
Чтоб ночью ты шел,
А она тебе путь освещала.
— А где тот царевич?
— Да вот он! Да ты это,
Кто же еще-то?.. —
Светает.
Кричит коростель.
Белым куревом курит болото.
1967
Гроза в Гаграх
С гор шла гроза и вовсю бушевала,
Молнии прыгали в море, как мяч.
Не закрывалась всю ночь душевая
Для эвкалиптов, деревьев и дач.
С треском сухим разрывались раскаты,
Робость и оторопь сердце брала.
Море накатывало накаты,
Бешеный берег грыз удила.
Всхлипывал ливень, как в ссоре два любящих,
Как схоронившая мужа вдова.
Ветер раскачивал нищенку в рубищах,
Это плакучая ива была.
Я на балконе сказал: — Громовержец,
Чуть осторожней бы — милая спит!
Мне говорили — ты можешь быть вежлив.
— Это не я, это сын мой гремит.
Эй, постреленок, а ну-ка потише,
Нет у тебя полномочий таких! —
Дождь стал ходить осторожней по крыше,
Ветер рванул еще раз и затих.
Море умаялось, и укачалось,
И повернуло от берега вспять.
Сколько шуметь ему предназначалось,
Столько оно прошумело и — спать.
Утром сказала ты: — Пальмы помылись!
С радостью бросились в солнце и зной.
Как они, бедные, месяц томились,
Ждали свиданья с дождем и грозой!
1967
Утешение
На деревьях не иней,
А белая грусть.
Ты не плачь, дорогая,
Я скоро вернусь.
Ты не плачь,
Я твою горевую слезу
Через дальние дали
С собой увезу.
Успокойся! Мы любим:
Мы живы. Мы — мы,
Две снежинки
На черных ресницах зимы.
1968
* * *
Вернуться бы в лето.
Да только возможно ли это?
В туманы над озером,
В звонкое пенье кукушки.
В зарю, что уселась
На самой высокой верхушке.
Вернуться бы в шелест
Уснувшей осоки прибрежной,
Прислушаться к пению пеночки нежной,
К рассветному, тихому
Плеску сазанов,
К природе,
К ее молчаливым сказаньям.
А надо ли в лето,
Когда я с зимою взаимен?
Скрипят мои лыжи,
Лыжня голубеет за ними,
И друг догоняет
И просит: — Пойдем по раздолью! —
И алый румянец играет
Под черною-черною смолью!
1969
ТРИ ТРАВЫ
Улица Асеева
Шел по Москве задумчиво, рассеянно,
Не видя и не слыша никого,
И вдруг читаю — улица Асеева,
И оживился — я ведь знал его!
Он посвящал мне строчки нежные,
Беседой продолжительной дарил,
За рифмы выговаривал небрежные,
За смелость и за образы хвалил.
— Вы, батенька, большою дверью хлопнули,
Когда вошли решительно в наш цех,
Пробились к солнцу сквозь туманы плотные,
Вам нелегко достался ваш успех!
Все существо его стихами грезило.
О, как любил он пушкинскую речь!
Он старился, но только тронь поэзию —
Он рыцарь, и в руках сверкает меч!
А улица его лежит у рынка,
Прислушиваясь к разным голосам,
В том уголке, где старая старинка
Дала дорогу новым корпусам.
На улице его не умолкает
Живая речь, живой поток людей.
Асеев понемногу привыкает
К новорожденной улице своей!
1967
В послевоенном селе
Сердце сжало мне чувство мгновенное,
Как увидел я послевоенное,
Исковерканное село,
Слезы брызнули, скулы свело.
Добрый аист над крышей соломенной,
Попаданьем снаряда проломленной,
Затевает гнездо и семью
И зовет меня: — Сядь на скамью!
А скамья оказалась нетронута,
Несмотря на наличие фронта,
На губительную шрапнель
И еще кой-чего пострашней.
Сел, гляжу, а крылечко обуглено,
Рядом яблоня грубо погублена,
Уцелевший притынный репей
Говорит: — Мне не страшно теперь!
Со столба раздается вещание,
Добрый диктор дает обещание —
Жизнь наладить, поднять из руин,
Чтоб дышалось просторам равнин.
К танку колосом рожь прикасается,
Говорю я: — Он здесь не останется,
С поля мы его уберем,
На турбину для ГЭС перельем.
Люди сельские кланялись поясно,
Я смущался, и было мне совестно,
Что не строю, не горожу,
А с блокнотом, как барин, хожу.
Опускалися сумерки тихие,
Горизонт мирной молнией вспыхивал,
Зорил нивы, хлеба наливал,
Дружбу с порохом порывал.
Млели в зарослях травы росистые,
Оголтело гремели российские
Курско-тульские соловьи,
Земляки и коллеги мои!
1967
Вечное обновление
Вот в зима не у власти.
Вот и морозы бессильны.
До исступления страсти
Стонут лягушки в трясине.
Горлом весенних промоин
Хлынуло половодье.
Грач, монастырский крамольник,
Каркает на огороде.
Гром из большого окошка
Выглянул и засмеялся,
Рупором сделал ладошку,
Крикнул: — Мой конь застоялся!
И покатил на телеге,
И загремели колеса.
Дождь в своем первом забеге
Высказался многоголосо.
Что это? Вдохновенье,
Творческая разрядка,
Вечное обновленье
Вечно того же порядка!
1968
Любите слово!
Разъезд Разнежье,
Станция Раздоры,
Село Елань,
Деревня Вишняки.
Создал народ наш
Слов златые горы,
Стихов
Золотоносные пески.
Любите слово!
И оно — природа,
Цветенье
Плодоносящих садов.
Как из окна,
Глядит душа народа
Из коренных,
Видавших виды слов.
— Не окай! —
Я с улыбкою игривой
Сказал волжанке,
Статной и прямой.
Она взглянула
И призналась:
— Милый,
Скажу на «а»
И делаюсь немой.
Она смущалась:
— Я слова теряю,
Когда на «о»
Бросаю говорить!
— Гражданочка!
Да я не укоряю,
Мне самому
Вот так бы говорить!
1968
Сокол
Сердце сокола вскормлено риском,
И звенит оно, как тетива.
Не гранит ему обелиском,
А безбрежная синева.
Сокол этот землею подарен,
Полетит он, держи не держи!
Сокол этот зовется Гагарин,
А летать он учился во ржи.
Дата добавления: 2021-01-21; просмотров: 114; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!