Назад в школу (среднюю общеобразовательную) 15 страница
– Ты готов? – я беру Игги за руку. Надо думать только о том, что происходит в настоящую минуту. Даже секунду. Представить себе общую картину последствий происходящего – подобно смерти.
Игги быстро кивает. Его слепые глаза пристально устремлены вперед, как будто, если очень напрячься, он вот‑вот увидит дом своих родителей. Он наклоняется к моему уху и шепчет:
– Я боюсь…
Сжимаю покрепче его руку:
– На твоем месте только круглый дурак не боялся бы. Или полный псих. А ты у нас нормальный. И не дурак вовсе. Но бояться – это одно, а делать – другое. Спроси меня, и я тебе скажу, что ты всю жизнь будешь жалеть, если этого не сделаешь.
– Я знаю, я должен, но…
Ему ничего больше не надо мне говорить. И так все понятно. Четырнадцать лет назад его родители потеряли нормального здорового малыша. Теперь Игги – «генетический гибрид», почти метр девяносто ростом и вдобавок слеп…
Он потряс головой и расправил плечи:
– Все, не будем тянуть резину.
Мы все вместе переходим улицу.
Дует холодный ветер, а небо слегка затянуло облаками. Я подняла Ангелу воротник и поправила шарф. Она смотрит на меня большими грустными голубыми глазами, в которых написаны тот же страх и та же надежда, которые переполняют всех нас.
Подходим к двери. Звоню в звонок. Звук его, как звук оглушительного гонга, отдается в наших ушах. Проходит минута, и дверь открывается. На нас смотрит та самая женщина, которой мы с Клыком «продавали подписку». Она слегка прищуривается, как будто припоминает мое лицо, но где меня видела, понять не может.
|
|
|
– М‑м‑м… Здравствуйте, мэдам, – стараюсь особо не запинаться и вложить в слова всю вежливость, на какую только способна. – Я видела вас по телевизору. Вы говорили, что потеряли сына.
На ее лицо снова ложится горькая тень:
– Да…
Я отступаю на шаг, чтобы Игги оказался прямо перед ней:
– Я думаю, это он.
Прямо скажем, деликатные экивоки мне не удались.
С секунду она хмурится, готовая рассердиться на то, что снова всколыхнули ее боль. Но тут она смотрит на Игги, и гнев на ее лице сменяется недоумением.
Теперь, когда они оба стоят рядом, сходство их еще более поразительно. Тот же цвет глаз и волос, одинаковая бледность, фигура, тип лица, скулы, подбородок, они – точно слепок друг с друга. Женщина часто‑часто моргает, рот у нее открывается, рука ложится на сердце. Но она не в состоянии произнести ни слова и только молча смотрит на Игги. Я снова сжимаю его руку. Он понятия не имеет, что происходит. И ждет в болезненном напряжении.
К двери подходит мужчина. Жена отступает и без слов показывает ему на Игги. Хотя Иг и похож на нее как две капли воды, в нем проглядывают и какие‑то черты этого человека. Нос, рисунок рта. Мужчина разглядывает Игги, а потом переводит глаза на нас.
|
|
|
– Что… – только и успевает выдавить он из себя.
– Мы видели вас по телевизору, – снова объясняю я. – Мы думаем, вот этот мальчик может оказаться тем самым ребенком, которого вы потеряли четырнадцать лет назад.
Кладу руку на плечо Игги и слегка подталкиваю его вперед:
– Мы зовем его Игги. Но, насколько нам известно, его настоящая фамилия Гриффитц. Как ваша.
Игги заливается краской и опускает голову. Я практически чувствую, как бьется его сердце.
– Джеймс? – шепчет женщина, протягивая руки к Игги. Потом оборачивается к мужу и растерянно спрашивает:
– Том, это Джеймс?
Мужчина переводит дыхание:
– Заходите. Все входите, пожалуйста.
Я уже готова отказаться. Мы никогда не ходим в незнакомые места. Там опасно, и нас легко можно поймать. Но понимаю, что здесь Игги может остаться навсегда. Если это ловушка, надо проверить это на месте. И я решаюсь:
– Спасибо.
Мы входим в дом, а я внимательно наблюдаю за Ангелом. Вдруг она что‑то просечет, вдруг что‑то ее озаботит или напугает. Тогда надо делать ноги. Но она спокойно идет по коридору, и я с тяжелым сердцем прохожу за ней.
|
|
|
Внутри дом уютный и удобный. Но не такой большой и не такой навороченный, как у Анны. Я осматриваюсь и думаю: «Вот здесь мы навсегда оставляем Игги. Он будет здесь жить, есть за этим столом, слушать этот телевизор». Похоже, что мы, как Алиса, провалились в кроличью нору. Картинка «Игги, нашедшего свою семью» ничуть не менее странная, чем картинка жизни антиподов. От нее так же легко съезжает крыша.
– Садитесь, – приглашает женщина, неотрывно глядя на Игги.
Он продолжает стоять, пока не чувствует, что я опускаюсь на диван. И только тогда садится рядом со мной.
– Я даже не знаю, с чего начать. – Она сидит по другую сторону от Игги и, кажется, наконец замечает, что он не озирается вокруг и не поднимает на нее глаз.
– Я э‑э‑э… слепой, – говорит он, нервно пощипывая свитер. – Они э‑э‑э… ну, в общем, я больше не вижу…
– Боже мой! – женщина явно расстроена. Ее муж сидит от нас напротив, и я вижу, как лицо его болезненно передернулось.
– Мы не знаем, как это случилось, – говорит он, наклоняясь вперед. – Вашего… Нашего сына забрали из этого самого дома четырнадцать лет назад. Тебе было… Ему было всего четыре месяца. Он исчез без следа. Я нанял частных детективов. Мы… – Он остановился на полуслове, не в силах больше продолжать эти воспоминания.
|
|
|
Наступает моя очередь:
– Это долгая и странная история. И мы не уверены на все сто процентов. Но очень, очень вероятно, что Игги – ваш сын.
Женщина кивает и берет Игги за руку:
– Я чувствую, что это наш Джеймс. Вы, может, и не уверены, но я знаю, сердце меня не обманывает. Я точно знаю – это мой мальчик.
Я не верю своим глазам. Вот именно такую сцену мы представляли себе долгие годы. И теперь все это случилось с Игги наяву.
– Должен признаться, жена права. – Мужчина откашлялся. – Как ни нелепо это звучит, но он выглядит совершенно так же, как когда был ребенком.
В любой другой ситуации Клык и Газман не упустили бы такого потрясающего случая и насмерть бы задразнили Игги его младенческим видом. Но сейчас они оба сидят с каменными лицами.
До сих пор встреча с родителями была теорией, воздушной мечтой. До нас всех только теперь начинает доходить, что же именно происходит на наших глазах и что вот‑вот в любую минуту за этим последует.
– Я знаю, – неожиданно вскричала миссис Гриффитц. – У Джеймса на боку, ближе к спине, была родинка. Я, помню, спрашивала об этом доктора, но он сказал, что это ничего страшного.
– И у Игги есть родинка, – медленно, как по складам, говорю я.
Я ее тысячу раз видела. Игги молча поднимает рубашку на левом боку. При виде его родинки миссис Грифитц покачнулась и прикрыла рот рукой. По щекам у нее потекли слезы:
– Боже мой, Боже мой, это Джеймс, мой Джеймс. И она притянула Игги к себе и накрепко обхватила его руками, точно боясь, что его кто‑то снова у нее отнимет. Закрыв глаза, она прижалась лицом к его волосам. – Джеймс, Джеймс, мой мальчик!
У меня пересохло во рту. Посмотрев на Ангела и Надж, вижу, как обе они с трудом сдерживают слезы. Вот ужас. Сейчас начнется соревнование по пролитию слез, и я собираюсь с силами:
– Вот и хорошо. Значит, вы думаете, что это ваш пропавший сын Джеймс?
С полными слез глазами мужчина кивает:
– Это мой сын… – И голос у него прерывается.
Терпеть не могу подобных сцен – одни сплошные сантименты. Смотреть тошно.
Наконец женщина оторвалась от Игги и, слегка его от себя отодвинув, любуется его лицом. А мистер Гриффитц вопросительно смотрит на нас:
– А… а вы кто? – спрашивает он.
– Мы все друзья. Нас тоже всех детьми украли, и мы все теперь ищем родителей. А вас нашли первыми.
Господи, что же это со мной творится? Я же всегда держу язык за зубами. Что же это я вдруг разоткровенничалась? Я совершенно не собиралась ничего этого им выкладывать.
Теперь мистер и миссис Гриффитц выглядят еще более озабоченными и удивленными.
– И что мы теперь будем делать? – спрашиваю я коротко, вытирая о джинсы вспотевшие ладони.
Двое взрослых бросают друг на друга быстрые взгляды. Мистер Гриффитц чуть заметно кивает жене, и она поворачивается ко мне:
– Джеймс должен остаться с нами, – твердо говорит она. – Я думала, он потерян навсегда. Теперь, когда он нашелся, я ни за что не дам ему уйти. Вы слышите меня?
Она с каждым словом расходится все больше и больше, и я поднимаю руки, точно защищаясь от ее неожиданной агрессии:
– Никто и не собирается его у вас отнимать. Мы тоже думаем, что это Джеймс. Но подумайте хорошенько, он ведь слепой.
– Какая разница! – она с любовью смотрит на Игги. – Даже если у него еще миллион проблем. Они не имеют никакого значения. Мы со всем справимся. Главное, что он снова с нами.
Миллион проблем? Крылья сразу в список включать будем или только на второе место поставим?
– Игги, а что ТЫ на это скажешь?
Он снова краснеет. Он еще не до конца поверил своему счастью, но под его сдержанностью я чувствую, как оно уже захлестнуло его с головой. Сердце у меня опускается, и я с горечью думаю: «Я его теряю».
Игги медленно кивает:
– Здесь мои корни…
Я ласково похлопала его по плечу.
– Конечно…
– У тебя вещи с собой? – спрашивает миссис Гриффитц. – Мы поставим большую кровать в твою комнату. Я там ничего не меняла. На всякий случай, а вдруг ты вернешься. – Она нежно дотронулась до его лица. – Это просто чудо! Настоящее чудо. Если это сон, я ни за что не хочу просыпаться.
Игги слабо улыбается:
– У меня нет особенных вещей, – он показывает на небольшой рюкзачок, в который мы у Анны дома затолкали предметы первой необходимости.
– Ну и ладно. Мы сами купим тебе все, что тебе будет нужно.
И голос миссис Гриффитц уже звучит, как голос настоящей матери, заботливо и озабоченно.
82
Вот так один из нас и нашел настоящих родителей. Не буду утомлять тебя, дорогой читатель, живописанием сцены трогательного прощания. Достаточно сказать, что все мы пролили немало слез. А в детали вдаваться да нюни разводить нечего.
Ты, поди, и сам поймешь, каково нам было. Мы выросли вместе. Я Игги знаю всю его короткую и ужасную жизнь. Я знала его тогда, когда он еще мог видеть. Помогала ему учиться летать. Он не такой вредный, как Клык, и не такой суетливый, как Надж. И готовит лучше нас, всех вместе взятых. Он лучший друг Газзи. Конечно, друзья уходят. Это грустно, но потом привыкаешь. Но у меня‑то на всем белом свете только и есть, что всего пятеро людей, которых я люблю и которым доверяю. И одного из них я только что потеряла. Я уходила, зная, что Игги стоит в дверях, точно смотрит нам вслед, точно видит, как мы навсегда оставляем его здесь одного.
Сердце мое растерзано в клочки. Как будто по нему пробежалась команда футболистов и каждый потоптался на нем своими шиповками.
Но хватит. Достаточно тебе жалостных излияний, дорогой читатель. Я же сказала, что не хочу на эту тему распространяться.
83
Анна ударилась в панику, как потерявшая цыпленка курица. Тем более что мы молчим, словно набрали в рот воды.
Все выходные она куда‑то звонила в истерике и неотступно приставала к нам, то со слезами упрашивая и умоляя ей все рассказать, то угрожая тысячью небесных и земных кар за молчание. Но мы только сказали ей, что он ушел по собственному желанию, что ему ничто не угрожает и что он в полной безопасности. На этом наши объяснения закончились.
Хотелось бы сказать: был положен «конец дискуссии». Но это понятие срабатывает только в том случае, если ваш собеседник и сам, в конце концов, затыкается. Анна «конца дискуссии» не понимает, и ее не остановить.
К утру понедельника наше терпение иссякло. Точнее – мое.
Мне казалось, что с уходом Игги у меня отрезали левую руку. Я дважды находила Надж рыдающей в подушку. Газ чуть не катается по полу из‑за отсутствия любимого сообщника. Ангел даже не пытается скрыть свое горе. Она то и дело залезает ко мне на колени и начинает всхлипывать. Не обходится и без Тотала, который жалобно ей подвывает.
Нас не так‑то легко заставить плакать, но утрата Игги – слишком серьезная причина. И вот все эти слезы, моя головная боль и потом еще Анна, насевшая на меня и выпытывающая об Игги «всю правду», – все это привело к тому, что к утру понедельника я готова была взорваться.
Я за него счастлива. Очень счастлива. Но мне горько за нас. К тому же я прекрасно отдаю себе отчет в том, что вся эта эпопея сызнова может повториться с любым из нас. И от этого чувствую себя Титаником, прямиком направляющимся к роковому айсбергу.
– Я вынуждена сообщить в школу, что Джеф пропал, – оповещает нас Анна уже в машине по дороге в школу.
– Давай, действуй, – устало соглашаюсь я, зная, что это ни к чему не приведет.
– Я позвоню в полицию, – она многозначительно смотрит на меня в зеркало заднего вида.
– Да делай ты, что хочешь! – взрываюсь я. – Почему бы тебе не отослать его фотографию, чтоб ее на пакете для молока напечатали – «Дети в поиске»?! Этих пропавших детей здесь полно. Он же, в конце концов, только один из этих «пропавших». Не так ли?
Вижу в зеркале ее ошарашенное лицо. Даже, можно сказать, испуганное.
Любопытно, что после «молока» она заткнулась. Что бы это значило?
84
– Итак, у каждого свое задание, понятно? – хрипло пролаял Ари, поводя плечами под кожаным пальто. Он сидит на пассажирском месте. Рядом ирейзер‑водила, и еще двенадцать ирейзеров теснятся в кузове вэна.
– Входим внутрь, хватаем мутантов и исчезаем. От каждого требуется точность, как в аптеке. Понятно?
– Понятно, – отозвались сразу несколько голосов.
– Мутантов брать живыми. И запомните, Макс никому не трогать. Она за мной!
Он подождал, не подаст ли кто‑нибудь голос, но никому никаких дополнительных разъяснений не понадобилось.
Он радостно потирает руки в счастливом предвкушении, как обрушит на голову Макс свои здоровенные кулачищи. Отец, конечно, велел привести ее живой. Он‑де еще что‑то хочет в ней изучить. Но единственное, что его, Ари, в ней интересует, это какого размера потребуется для нее гроб. Он уже даже продумал, как он все это представит: один из его команды не подчинился приказу, слетел с катушек и принялся убивать всех, кто ни попадет под руку. Прежде чем Ари успел его остановить, он разорвал Макс горло. Джеб за это убьет ирейзера. Макс будет мертва, а он, Ари, добившись своего, выйдет сухим из воды.
У его сценария не было минусов.
Но с другой стороны… что если Макс исчезнет? Что если он украдет ее и спрячет там, где ее никому не найти. И откуда ей ни за что не сбежать. Он даже знает такое местечко. Если у нее нет надежды на свободу, если он – единственное живое существо в ее жизни, да еще если это он ее кормит и поит, она ведь наверняка к нему привыкнет. Есть в этом логика? Есть!
Она даже будет ему благодарна. Они заживут вдвоем, и никто будет им не указ. Они подружатся. Он ей понравится. Они будут резаться в карты. Пусть она даже книжки ему читает. Они будут играть…
Вот это идея! Лучшая за последний год. Место, где можно ее спрятать, он знает. Оттуда ей никогда не сбежать. Тем более, когда он отрежет ей крылья.
85
– У меня еще одно объявление, – говорит мистер Пруит, злобно взирая на учеников.
Мы все в западне под названием школьная линейка. Эта процедура излияния директором желчи на школьников происходит по понедельникам в актовом зале. По крайней мере, его желчь размазана по всем тонким слоем, а не вылита полным ушатом только на нашу стаю. Он гундосит уже десять минут и успел просветить нас о том, какие мы неряхи и в какой грязи оставляем столовую после ланча, о том, какие мы гнусные воришки, похитившие школьные канцелярские принадлежности, и как он сомневается в нашей способности пользоваться туалетами, как все нормальные люди. У мужика явно завелись в голове тараканы.
– Один из наших учеников пропал, – говорит он, вперившись прямо в меня.
Надеюсь, скроенная мной невинная рожа выглядит убедительно.
– Джеф Валкер, – продолжает директор, – из девятого класса. Это новый в школе ученик, но, я уверен, вы все знаете, о ком идет речь. Мы вызвали специальную розыскную команду, – он опять буравит меня глазами, а я старательно сохраняю непроницаемую физиономию. – Но, если кто‑нибудь из вас его видел или что‑нибудь о нем знает, немедленно сообщите. Если вы этого не сделаете, а мы позднее узнаем, что у вас была какая‑то информация, вам не поздоровится. Я доходчиво высказался?
Полшколы недоуменно кивает головами.
Многие повернулись ко мне, к Клыку и ко всем нам – все знают, что мы Иггины братья и сестры. До меня вдруг доходит, что надо принять озабоченный и расстроенный вид. Что я и делаю.
– Свободны! – рычит директор так, словно выносит смертный приговор.
Срываюсь с места. Мне не терпится отсюда вырваться. В коридоре меня с озабоченным видом останавливает моя подружка Джей Джей:
– Макс, что случилось? Как же вы теперь?
Как же это я не догадалась придумать какую‑нибудь историю. В моем перевернутом извращенном мире люди, канувшие в Лету или возникшие ниоткуда, – обычное дело. И мне почему‑то не пришло в голову, что кого‑то, кроме Анны, озаботит его отсутствие.
Снять с меня очко – этот раунд я проиграла.
– М‑м‑м, – мычу я что‑то нечленораздельно‑горестное. У меня нет времени придумать какую‑нибудь правдоподобную историю, не говоря уже о том, чтобы проанализировать в ней возможные несоответствия и пробелы. Вокруг нас уже собралась немаленькая толпа.
– Я не могу сейчас об этом говорить. – И, как нарочно, от мысли, что Игги больше нет рядом, настоящие, непритворные слезы брызнули у меня из глаз. – Я, правда, не могу… не в состоянии… – Завершаю картину моего страдания убедительным всхлипом и получаю в награду сострадательное понимание одноклассников.
– Оставьте ее пока все в покое, – Джей Джей размахивает руками, очищая вокруг нас пространство. – Она не может про это говорить. Ей трудно. Дайте ей немного прийти в себя.
– Спасибо, – говорю я ей, – я все еще не верю, что его со мной нет. (И это полная правда).
– Бедная ты, бедная. Как мне вас жалко! Лучше бы моего брата украли!
Она‑таки меня рассмешила. Вот что значит настоящий друг.
– Увидимся в ланч, – она уже бежит на свой урок, – дай мне знать, если тебе что‑нибудь нужно или чем‑нибудь можно помочь.
Я киваю.
Но ребята по‑прежнему на меня глазеют, и моя всегдашняя паранойя заставляет меня вздрогнуть. Сидеть в классе под вопросительными взглядами, отбиваться от бесконечных вопросов… Нет, мне с этим не справиться. От одной этой мысли у меня на затылке шевелятся волосы.
Я разворачиваюсь и иду в противоположном направлении. Но и в следующем коридоре ко мне подходят новые ребята, и на меня устремляются сотни глаз. Потом из‑за угла выруливает директор. Он меня еще не видел и гавкает на кого‑то другого. Еще минута, и он меня засечет. Перспектива не из приятных.
Снова меняю направление и поворачиваю в следующий холл. Вдруг вижу дверь с табличкой «Комната для учителей». Никогда там не была. Толкаю дверь и вхожу, на ходу сочиняя историю о том, как заблудилась и ищу свой класс. Закрыв за собой дверь, перевожу дыхание и оглядываюсь вокруг в поисках какого‑нибудь знакомого учителя, к которому можно безобидно пристроиться.
Дата добавления: 2021-01-21; просмотров: 37; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!