Назад в школу (среднюю общеобразовательную) 13 страница
Я сочувственно киваю.
– Мама будет все время отодвигать спиртное от тети Филис. Но та все равно наклюкается. Папаше приспичит смотреть футбол, и он будет орать в телик. – Сэм явно представил себе эту картинку, и его передергивает.
А я смотрю на него, и мне нравится, как его каштановые волосы падают ему на лоб. Нравятся его глаза. Светло‑карие, цвета панциря у черепахи.
– Да, хреновая у тебя перспектива.
Это он мне что, обычную семейную картинку нарисовал? В каждой семье так, что ли? Я‑то понятия не имею. Я День Благодарения только по телевизору видела. Интересно, как его доктор Мартинез и Элла празднуют?
– Противно, конечно. Но ничего, всего один день перетерпеть можно. А потом целых четыре недели свободы, до самого Рождества.
Нам весело. Так, без причины. Просто смешно, и все.
Отражение Сэма в темном стекле дрожит от смеха. Он сидит спиной к окну, и за его плечом я вдруг замечаю какое‑то слабое движение. Кто‑то проходит мимо мороженицы. Нет, не проходит. Остановился и стоит.
У меня засосало под ложечкой, а рука повисла в воздухе, не донеся мороженое до рта.
Снаружи стоит Ари, хищно усмехается и показывает мне поднятый вверх большой палец.
71
Вот тебе и свидание! А я‑то расслабилась…
Быстро оглядываюсь вокруг. Позади прилавка запасной выход. И столик можно повалить прямо ему под ноги.
– Макс, ты что?
– Ничего, ничего, – бормочу я, впившись глазами в Ари. Он снова мне криво усмехается и проходит мимо. Рядом с ним мелькает грива какой‑то блондинки. Улица за окном пустеет, и я вижу в стекле свое отражение.
|
|
|
Сэм поворачивается по направлению моего взгляда, но Ари уже скрылся из виду.
Сэм вопросительно на меня уставился, а я замерла. Жду, что ирейзеры вот‑вот нагрянут сюда через окно или свалятся мне на голову вон с того люка на потолке.
– Что случилось?
– Ничего, все в порядке, – я очень старательно делаю вид, что ничего не происходит. Мне просто кое‑что показалось.
Не верь глазам своим. Верь тому, что ты знаешь.
Как тебе это понравится, дорогой читатель, если не только ирейзеры тебе свидание испоганят, но и занудный Голос внутренний откуда ни возьмись со своими нравоучениями выскочит? Мне лично не очень.
– Ма‑акс!
Я снова переключаюсь на Сэма:
– Извини, я отвлеклась. – И виновато ему улыбаюсь. Но напряжение не отпускает. Я по‑прежнему настороже, в любой момент готовая к бою. Но все вроде спокойно. Ничего не происходит.
– Мне нравится, что ты все мороженое съела, – заявляет Сэм ни с того ни с сего, – а то другие девчонки кочевряжатся: мне только один шарик, обезжиренный. А ты вон все съела и глазом не моргнула.
|
|
|
Я обеспокоенно хихикаю. А вдруг и правда надо обезжиренное?
– Мне как‑то по фене. Есть еда – хорошо, а нет – переживу.
– Мне такое отношение гораздо больше нравится, – говорит Сэм.
И я думаю: «А мне ты нравишься».
72
Третья сестра Сэма только‑только получила права. Она‑то и подвезла нас домой к Анне. Сэм вышел со мной из машины и довел меня до самого крыльца.
– Спасибо, – я снова вдруг засмущалась. – Очень хороший получился вечер. Мне понравилось.
– Мне тоже. Ты совсем не такая, как другие девчонки.
Вот новости. А я‑то думала, что слилась с массой.
– Это хорошо или плохо?
– Хорошо! Что за вопрос?
У Сэма, и вправду, очень хорошая улыбка. Он подвинулся ко мне поближе и положил руки мне на плечи. И… поцеловал… Глаза у меня расширились. Мы почти одного роста, и он не такой тощий, как Клык. Руки его скользнули мне на талию. Еще один поцелуй.
Знаешь, дорогой читатель, я про крылья даже не вспомнила. Закрыла глаза и забыла обо всем на свете. Знаешь, как клево было!
Плыви по течению, Макс.
И куда только подевались наши с Голосом вечные расхождения во взглядах?
Со стороны машины раздается раздраженный короткий гудок – сестре Сэма не терпится домой.
Мы наконец разъединяемся.
|
|
|
– О‑о‑о! – только и способен выдохнуть Сэм.
Я киваю.
– Ладно, ты иди, – тороплю я его. – И спасибо. За все! Все было очень здорово.
– Ага.
Похоже, что Сэм собирается меня снова поцеловать, но сестра его снова гудит. С явным сожалением он спускается по ступенькам.
– До завтра!
Они уезжают, а я остаюсь один на один со своими чувствами, для которых я даже и слов не знаю.
73
Анна поджидает меня в кухне:
– Ну и как?
– Спасибо, все в порядке. Спокойной ночи.
Поднимаюсь наверх. Не то чтобы меня это очень смущало, но я совершенно не хочу ее обижать. Я просто совсем не могу разговаривать с ней ни о чем, что для меня важно. Закрываюсь у себя в комнате, сажусь на кровать и снова и снова проживаю последние десять минут, проведенные с Сэмом.
Скрипнула дверь. Клык входит, прикрыв рукой глаза:
– Ого! Вот это излучение! Наша дама сияет от счастья. Так и ослепнуть недолго.
Скривив в ответ презрительную мину, скидываю куртку и повожу плечами. Теперь можно и крыльям свободы немножко дать, а то уж больно плотно они были свернуты весь вечер. Интересно, Сэм их хоть немного почувствовал? Он, когда меня обнимал, совершенно не вздрогнул. Так что, похоже, ничего не заметил.
Клык прикрывает дверь:
|
|
|
– Они все хотели тебя дожидаться, но Анна их уложила – никакие стоны не помогли.
– Нельзя не отдать ей должное – молодец Анна.
– Ну и как? – повторяет Клык ее вопрос и, скрестив на груди руки, присаживается на мой письменный стол.
Что‑то в его голосе заставляет меня к нему приглядеться. По обыкновению, на лице у него ничего прочитать невозможно. Но я‑то его хорошо знаю. Мне понятны и едва заметное подрагивание скул, и чуть прищуренные глаза.
– Я видел, как он – как бы это лучше выразиться – «к тебе намертво приклеился». По всему видать, вы спелись.
Он выдерживает паузу, а я стараюсь понять, что он такое имеет в виду.
– Да, – твердо заявляю я наконец. – Не мы одни спелись.
Клык, похоже, смутился. Скидываю кроссовки, и он пересаживается ко мне на кровать, оперевшись спиной на изголовье.
– Так и быть, если он тебе понравился, я его подожду убивать. – Голос у него звенит, а я пожимаю плечами.
– Ага, он очень симпатичный. Мы хорошо провели время…
– Но?..
Я потерла виски:
– Ну и что с того? Будь он хоть самым лучшим парнем на свете, это ничего не меняет. Я как была уродом‑мутантом, так уродом‑мутантом и осталась. Я что ни день ненавижу нашу жизнь все больше и больше. Верить никому нельзя. Файлы не расшифрованы. Родителей не найти. А и нашли бы – что с того?
Клык молчит.
– Я видела Ари. – Голова у него мгновенно поднимается. – Он стоял на улице возле мороженицы и мне улыбался. А с ним еще кто‑то был. – Я замолчала, задумавшись о промелькнувшей блондинке. – Я видела….
И тут меня осеняет. Я‑то думала, это мое отражение. Выходит, ошиблась.
Медленно поворачиваюсь и пристально смотрю на Клыка:
– Это я была с Ари. Там за окном…
Сказала, а сердце так и заныло.
Клык заморгал – на более сильное выражение удивления он просто не способен.
– А еще я видела светлые волосы в окне ирейзеровского вэна. Те же, что и сегодня с Ари. Я сначала подумала, это мое отражение. Но никакое это не отражение – я сама, собственной персоной.
Он даже не спросил, уверена ли я. Нам обоим ясно как божий день – уверена!
– Черт возьми! Макс на вражеской стороне – ничего хуже не придумаешь. Вот зараза! Макс‑злодейка! Да пропади все пропадом!
– И это еще не все, – медленно продолжаю я. – Помнишь, я тебе сказала, что если я стану … не той, чтобы ты меня… сделал все, что можно, чтобы спасти стаю?
– Ну… – он поднимает на меня усталый взгляд.
– Я тогда неспроста об этом заговорила… – перевожу дыхание и смотрю в сторону. – Пару раз, глядя в зеркало, я видела, как превращаюсь в… ирейзера.
От Клыка – ни слова.
– Я лицо трогала‑трогала – на ощупь – никаких изменений. Нормальное, гладкое, человеческое лицо. А из зеркала ирейзер смотрит. – Смотрю в пол и не верю, что я смогла‑таки вслух во всем этом признаться.
Над нами повисло гробовое молчание. Часы тикают будто один раз в час. Наконец я слышу его голос:
– Ты, поди, не волком выглядела, а каким‑нибудь пекинесом.
Для верности тряхнула головой – ослышалась я, что ли? Но он спокоен, как будто ничего особенного от меня не услышал.
– Что‑что? Повтори?
– Да говорю тебе, ты, наверное, была щенком таким симпатичным. – Он корчит мне рожу, как будто обнажая клыки, тихонько притворно рычит – р‑р‑р! – и прикидывается, что сейчас на меня бросится.
Стукнув его по башке, вскакиваю на ноги, но он катается по кровати и хохочет. Наконец поднимает руки вверх – сдаюсь.
– Послушай, – он успокоился, и лицо его теперь совершенно серьезно. – Я знаю, что ты не ирейзер. Не знаю, почему ты видела в зеркале ирейзеровую морду, и не знаю, откуда взялась та другая Макс. Но я хорошо знаю, кто ты такая. Я тебя насквозь вижу и вижу, что ничего от ирейзера в тебе нет. И даже, если я увижу тебя с той собачьей мордой, я все равно тебя узнаю. Потому что в тебе нет ни капли их злобы и их чернушной гадости. Как бы ты ни выглядела.
Вспоминаю, как Голос советовал мне верить тому, что я знаю, а не тому, что вижу.
Забиваюсь под одеяло. Надо заснуть и ни о чем не думать.
– Спасибо, – голос у меня сел от волнения.
Он встал. Постояв секунду, погладил меня по голове и тихо сказал:
– Не паникуй, все будет в порядке.
– Только не вздумай ничего этого в свой блог выложить. Не смей об этом даже подумать!
– Много чести будет. – Он вышел и закрыл за собой дверь.
Часть 4
Дом – лучшее место на свете
74
– Ну пожалуйста…
– Еще не время, – Джеб не отрывает глаз от отчетов.
– Тебе всегда будет не время, – взорвался Ари. Он рассерженно меряет комнату шагами. – Ты вечно говоришь мне, что надо еще подождать. И никогда, никогда не разрешаешь мне это сделать. Сколько еще ждать можно?
Крылья его болят, и то место, куда их вживили, горит, как в огне. Ари достал из кармана таблетки, проглотил четыре, не запивая, и повернулся лицом к отцу.
– Терпение. Главное – терпение, – повторяет ему Джеб. – У нас есть план. Вот и действуй по плану. Ты руководствуешься эмоциями, а мы сколько раз с тобой говорили, что нельзя давать волю чувствам!
– Я! – бунтует Ари. – А сам‑то ты что? Знаешь, почему ты ее бережешь? Знаешь? Потому что ты от нее без ума! Ты ее обожаешь, эту твою Макс. Вот и все! Поэтому и не даешь мне ее уничтожить.
Джеб молча смотрит на него. Ари прекрасно знает, что отец ужасно на него разозлился. Разозлился и из последних сил сдерживает гнев. Но ему уже все равно. Его понесло. Ему хочется, чтобы хоть раз при взгляде на него, Ари, на лице у Джеба вспыхнула та же любовь, как когда он думает про Макс. Только фотку ее ему покажи – сразу тает, как сахарный. А на Ари смотрит, как на пустое место.
И новую Макс Джеб ненавидит по той же самой причине. Ненавидит и избегает. Это, кому хочешь, сразу заметно. Ари назло ему только и делает, что вместе с Макс‑2 болтается. Он на что хочешь пойдет, только бы Джебу досадить.
Наконец Джеб прервал молчание:
– Ты языком треплешь, а о чем, сам не понимаешь. Тебе отведена роль в большой игре. Но общей картины ты не знаешь. Поэтому, как я тебе приказываю, так и делай. А коли думаешь, тебе не справиться, я кого‑нибудь другого найду.
Ари охватила ярость. Он даже руками вцепился себе в ляжки, чтобы случайно не наброситься на Джеба и не схватить его за горло. Схватить бы его и душить, душить. Пока папаша не поймет, что его, Ари, надо любить и уважать.
Но сейчас он уйдет. Ари повернулся и изо всех сил хлопнул дверью. На улице он забрался на трейлер, коротко разбежался и спрыгнул с крыши – ему все еще трудно взлетать прямо с земли – и, несуразно переваливаясь в воздухе, с видимым болезненным усилием поднялся ввысь и полетел к своему любимому месту. Там, на вершине огромного дуба, можно побыть одному.
Он неловко опустился на ветку и ухватился за ствол, чтобы не упасть. Исступленные слезы жгут ему щеки. Разворачивается и, закрыв глаза, прислоняется к шершавой растрескавшейся коре. Все, все причиняет ему нестерпимую боль: и эти крылья, и то, как Джеб трясется над своей Макс, и как Макс его, Ари, не замечает.
Он вспомнил, как она улыбалась вчера в мороженице тому тощему. А кто этот чувак? Да никто. Человек, замухрышка какая‑то. Ари одной левой его в клочки раздерет – и не заметит.
Ари вспоминает, как она целовалась на крыльце с этим молокососом, и откуда‑то из глубины горла у него поднимается низкий рык. Макс целовалась с ним! Как самая обыкновенная девчонка! Да если б он только знал, что она мутантка, он бы за сто миль от нее сломя голову убежал.
А может, и не убежал бы, кто его знает. Может, он влюбился бы в нее, даже если бы знал, что она урод и мутант. Что‑то в ней есть, отчего люди ее любят. Мальчишки за ней бегают. Она такая красивая… Такая сильная и смелая…
Ари полузадушенно всхлипнул. Слезы бегут ручьем. Он вытирает глаза рукавом и вдруг понимает, что больше он терпеть не может. Чувствует, как лицо вытягивается в волчью морду, как оскаливается пасть, и, сдержав рыдания, он, разрывая кожу и мышцы, изо всей силы впивается клыками в стремительно порастающую густой шерстью руку. Рот заполняет кровь.
От ее вкуса ему становится легче. И он медленно приходит в себя.
75
Вот он! Ай да я! Ай да Макс! Нашла! Я‑таки нашла этот дом! – выглядываю из‑за можжевелового куста и еще раз смотрю на другую сторону улицы. Неудивительно, что все считают меня какой‑то особенной!
Видать, непрухе моей пришел конец! Начинается светлая полоса.
Клык зыркнул на меня страдальческими глазами, и почему‑то в его взгляде я особого восхищения не прочитала. Перед нами скромный пригородный кирпичный дом. Небольшой, старомодный, но все равно, видно, не дешевый. Где‑то на полмиллиона баксов потянет, раз к Вашингтону близко.
Взять на заметку: Копить карманные деньги. Вложить в недвижимость в столице.
– Не ошибаешься? Церковь за ним – та самая?
Я киваю:
– И что теперь?
Клык посмотрел на меня:
– Ты командир. Вот ты и руководи.
Состроив ему рожу, хватаю его за плечо и, не отпуская, веду за собой через улицу. Звоню в звонок, не дожидаясь, пока меня остановит мой занудный здравый смысл.
Ждем. Слышу приближающиеся к двери шаги. Дверь открывается, и перед нами стоит женщина. Мать она Игги или не мать, но похожа она на него как две капли воды.
– Да? Что вы хотите? – спрашивает она. И знаешь, дорогой читатель, что при этом делает? – как настоящая мама, вытирает руки кухонным полотенцем. Она высокая, стройная, белокурая, с бледным веснушчатым лицом. С бледно‑голубыми глазами. Совсем, как у Игги, только, конечно, зрячими, потому что, в отличие от Иггиных, над ними никакие психованные ученые опытов не проводили.
– Вам чем‑нибудь помочь, ребята?
– Мадам, мы продаем подписку на газету «Wall Street Journal», – с места в карьер импровизирует Клык. – Не хотите подписаться?
Она улыбается:
– Нет, спасибо. Мы уже получаем «Пост».
– Тогда ладно. До свидания. – Клык разворачивается и поскорее оттуда отваливает.
Она абсолютно точно, на сто процентов может быть Иггиной мамой. Что нам теперь делать?
76
– Здесь до сих пор взрывчаткой пахнет. – Игги дергает Газмана за рукав.
Тот принюхивается:
– Ага, правда, приятный запах! До самых печенок пробирает! Бодрит!
– Видит Бог, мы в ту бомбу могли бы ее и побольше положить.
Газ почти бесшумно ступает по цементному полу, но Игги без труда движется за ним след в след. Он бы и сам, без Газмана, только по памяти, нашел дорогу в ту подвальную комнату с файлами. Он готов поспорить, что если его снова поставить в туннель нью‑йоркской подземки, он с легкостью найдет дорогу в Институт. Его редкостная способность ориентироваться по памяти практически компенсировала полное отсутствие зрения. Если слепоту вообще можно чем‑то компенсировать.
– Пришли. – Газ открывает дверь в кладовку, где хранятся документы, и Игги слышит щелчок выключателя. Вот теперь ему стоять без дела, как пугалу огородному, пока Газзи всю работу за двоих выполнит.
– Она их положила где‑то поближе ко входу, – напоминает он Газману, – по правую руку. Есть там какой‑нибудь металлический шкафчик? Я звук помню.
– Они тут все металлические.
Газ открывает один ящик, шелестит бумагами и быстро его захлопывает.
– Я даже не знаю, что мы ищем. Все документы совершенно одинаковые: заголовок – печать – подпись; заголовок – печать – подпись.
– И что, никакие не помечены грифом «Совершенно секретно»?
– Нет, никакие.
Игги терпеливо ждет, пока Газ несколько раз повторяет ту же бессмысленную процедуру – один за другим открывает и закрывает несколько ящиков.
– Эй! Вот… Погоди‑ка, что это у нас тут такое? Здесь какая‑то пачка бумаг резинкой перетянута и листы другого цвета. И все старые, пожелтевшие…
– А ты почитай.
Звук стягиваемой резинки, шорох страниц:
– Ни фига себе!
Такие вот «ни фига себе» раздражают Игги до умопомрачения. Кто видит, тот и информацию первым получает. И давай замечания отпускать. А он – терпи да жди, когда ему объяснить все соизволят. Как же он слепоту свою ненавидит!
– Это, кажись, дела пациентов, – говорит наконец Газман, – не школьников, а именно пациентов. Из какого‑то заведения «Стандиш» для неизлечимо больных.
– Какой такой «Стандиш»? Не очень‑то весело это название звучит.
– Да подожди ты, – отмахивается от него Газ, и Игги с горечью думает: «Подожди… Будто у меня выбор какой‑нибудь есть?»
– Здесь что‑то странное. Похоже, эта школа раньше психушкой была. Если верить тому, что здесь написано, ее всего только года два назад в школу переделали. А эти файлы – медицинские дела пациентов, которых здесь содержали. Но зачем директору понадобилось их хранить – убей меня бог – не знаю.
– Может, он и в психушке директором был? А может, он сам был пациентом? Всех убил – и больных, и докторов – и открыл школу.
– Не знаю. Здесь много всякого понаписано. Сразу не прочитать. Я их сейчас под рубашку спрячу. А потом надо Макс это все показать.
– Давай. Нам вообще уже сматываться отсюда пора.
Игги поднимается за Газманом по лестнице. Ага, уже почти большая перемена на ланч. Интересно, где сегодня Тесс сядет? Но тут Газ вдруг останавливается и Игги чуть не сбивает его с ног.
– Странно, – бормочет Газ, – здесь дверь какая‑то. Как это я ее раньше не заметил?
Игги слышит, как он открывает дверь и делает шаг вперед. На них пахнуло сыростью и холодом.
– Это что?
– Туннель. – Голос Газмана звучит удивленно. Длинный темный туннель прямо под школу уходит. Ему ни конца ни края не видно.
Дата добавления: 2021-01-21; просмотров: 45; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!