Часть третья, на сей раз окончательная

   

          23.12.2008

    

В детских садах, начиная с ясельного возраста, наравне с музыкальными и физкультурными занятиями уже давно пора ввести такую дисциплину, как профилактика развития и закрепления аутичного поведения у детей.

    

* * *

    

При уменьшении выраженности аутизма у ребенка на первый план выходит отставание, накопленное за период аутизации. И чем дольше и выраженнее этот период, тем сильнее отставание в самых разных сферах.

   

          24.12.2008

    

В некоторых случаях аутизм можно приравнять к «психологическому запору» — и надо, и хочу, но не могу, не получается.

    

* * *

    

Учат уметь многие. А учат быть — единицы.

Для аутиста первоочередный навык, которым необходимо овладеть для свободного и полноценного развития, — навык бытия, отсутствие которого и тянет за собой отсутствие всех остальных, вторичных, навыков.

  

          26.12.2008

    

Задача родителей и специалистов в работе с аутичным ребенком заключается не в том, чтобы научить ребенка уметь делать то, что умеют все дети, чтобы он не выделялся на их фоне, а в том, чтобы научить его быть этими всеми, дать ему возможность почувствовать себя всеми.

   

          29.12.2008

    

Прихожу к Роме на очередное занятие. Меня встречает его мама и рассказывает мне, как они сегодня возвращались из школы, пересказывая их диалог про новогоднее представление, который они вели по пути домой.

— Ну, Рома, где ты сегодня был? Рассказывай, — говорю я Роме, подразумевая новогодний праздник.

— В школе, — отвечает он заученную формулировку.

— А что в школе было? — Рома не понимает, и тогда я немного помогаю ему: — В школе был праздник?

— Был, — соглашается Рома.

— А что на празднике было? Елка была?

— Была, — опять соглашается он.

— А Дед Мороз был?

— Был Дед Мороз, — опять подтверждает мои слова Рома.

— А что Дед Мороз тебе подарил? — спрашиваю я, глядя на испачканную шоколадом Ромкину физиономию.

— Не будешь, — начал он сопротивляться, почувствовав, что на этот вопрос придется отвечать.

— Ром, ну что тебе Дед Мороз подарил-то? — тут уж я решила не отступать.

— Не хочешь! — потихонечку начиная заводиться, испуганно говорит Рома.

— Может, игрушку?

— Я решила упростить ему задачу, так как не хотелось прилюдной истерики с визгами и кусанием руки на глазах у изумленной публики, — поясняет мне Ромина мама.

— Игрушку, — опять соглашается он.

— А какую игрушку? — не отступаю я, рассказывает Ромина мама.

— Большую, — говорит Рома, и это уже первая маленькая победа.

— А еще что подарил тебе Дед Мороз? — спрашиваю я в надежде, что «шоколадка» все-таки прозвучит.

— Книжку, — говорит Рома, видимо, поняв, что совершенно не обязательно говорить правду.

— Ага, книжку, — говорю я. — А какую? С картинками?

— Да, — опять соглашается он.

— А еще что-то подарил?

— Да.

— А что?

— Так мы беседовали довольно долго, — поясняет мне мама, — благо идти от школы до дома минут двадцать. И чего только он не перечислил: и яблоко, и тетрадку, и карандаш, и машину, и еще что-то. Но на каком-то этапе шоколадка все-таки прозвучала, и я остановила свой допрос. Потом мы шли молча, и вдруг Рома начал напевать песенку про носорога, которую я пела в их (у Ромы есть еще две сестры) детстве. Какие-то слова он забыл и начал приставать ко мне, чтобы я ему помогла. Но и я их не помнила и решила придумывать на ходу что-то. Что удивительно, Рома, хоть это ему и несвойственно, тоже подключился и даже попадал в рифму.

Мы дошли до дома. Я отправила его переодеваться, а сама пошла на кухню посуду мыть. Обычно, если ничего не предлагать Роме и не занимать его чем-то, он или начинает кувыркаться на диване, или находит какой-нибудь предмет и подкидывает его. Причем делает это виртуозно. А тут он переоделся, а я как-то отключилась уже от него, и вдруг сам пришел ко мне, встал рядом и продолжил приставать ко мне с разговорами. Как умел, но продолжил. Он опять вспомнил про песенку о носороге, и мы еще некоторое время, придумывали слова для нее. Столько времени подряд, да по его инициативе, я, пожалуй, давно с ним не разговаривала, — закончила свой рассказ Ромина мама.

— А теперь представьте, как он мог бы говорить, если бы вы постоянно находили в себе силы и время на то, чтобы заводить его на разговоры и поддерживать их. — Комментирую я услышанный рассказ, — Это же именно то, о чем я постоянно говорю. Ему самому это тоже надо, он и сам заинтересован в общении. Но он не умеет сам. Ему не раскачаться самому. И ему нужна ваша помощь и постоянная тренировка. И это касается практически всех аутичных детей. Проблема не в том, что им не надо, и они не заинтересованы в общении, а в том, что они не знают и не умеют этого делать сами, без поддержки.

   

          30.12.2008

    

— Когда к себе на занятия я привожу свою семилетнюю внучку, — рассказывает один из педагогов, — то она легко находит контакте любым ребенком. У нее начинают играть даже самые сложные дети, и делает она это без труда и с неподдельным удовольствием.

Примерно то же самое часто рассказывают и родители. Братьям-сестрам, да, впрочем, и любым детям, намного проще найти общий язык с аутичным ребенком, чем большинству взрослых.

Все дело в том, что ребенок, как правило, спонтанен, непосредственен и искренен в своих предложениях и играх. Глубинно искренен. У детей еще нет никакого подтекста, который так мешает восприятию аутичным ребенком информации. У них нет расхождения в том, что он и говорят, делают и чувствуют. Они не говорят, потому, что это правильно или полезно. Они просто говорят, потому что хотят.

    

* * *

    

Заканчивается занятие с Димой, и я собираюсь уходить. Димина мама говорит:

— Екатерина Евгеньевна, давайте я с вами выйду. Я за Галечкой в садик схожу. — И начинает одеваться. Увидев, что мама одевается, Дима стремглав несется на кухню. — Сейчас принесет мне пакет, — констатирует мама и, естественно, оказывается права.

Через мгновение появляется Дима с пакетами.

— Нет, Димочка, я не пойду в магазин, — говорит ему мама. Но Дима продолжает пихать ей пакеты в карманы. — Вот, Екатерина Евгеньевна, у нас всегда так, — уже смирившись с пакетами, сетует Димина мама, — приходится брать их с собой, а иначе он устраивает истерику.

— Ну так вы не берите их, и все, — говорю я.

— Не надо, Димулечка, унеси на место, — пробует уговорить мама Диму, но он не слышит ее. А мама очень осторожной неуверенно отпихивает его руки. — Димулька, я не иду в магазин, — продолжает она. — Я только за Галенькой в садик. Мы в магазин потом сходим.

— Он вас не слышит, — вклиниваюсь я. — Ему не понятно, что вы от него хотите. Надо говорить ярче и четче: «Дима! Я не иду в магазин. Унеси пакеты на место», — советую я ей. — Надо говорить так, чтобы он вас слышал и видел. Вы ему не говорите, вы не ставите его перед фактом, а пытаетесь уговорить его — в этом ваша ошибка.

— Дима, — повторяет мама под моим руководством, — я в магазин не иду! Унеси пакеты на место. — И дает ему в руки пакеты, которые он пихал ей в карманы куртки.

Дима поворачивается, забирает пакеты и уносит их на место, а вернувшись, совершенно спокойный и довольный провожает нас. Он просто не знал, что бывает по-другому. Что, оказывается, можно выходить из дома без пакетов.

Обычно мама поддерживала Димин стереотип, боясь вызвать его негативную реакцию, думая, что обижает Диму своим отказом. Но стоило ей проявить уверенность и настойчивость и дать Диме возможность почувствовать ее, как он легко отказался от привычного стереотипа поведения.

Отказ в данном случае не стоит воспринимать как нечто способное обидеть ребенка. Во всем должна быть мера. Подстраиваясь под ребенка в его неконструктивном поведении, мы лишь закрепляем это поведение и тем самым усиливаем аутичную симптоматику.

   

          01.01.2009

    

В большинстве случаев ни дети, ни взрослые не готовы бороться с системой, в том числе и с семейной. Особенно без поддержки. И следовательно, все попытки измениться или изменить ситуацию ничем не заканчиваются и откладываются до лучших времен. А тогда все вновь возвращается на круги своя.

Причин, по которым изменения системы откладываются на будущее, две:

• недостаточность мотивации и желания изменить ситуацию. Даже не столько изменить, сколько менять;

• недостаток уверенности в себе, в своем праве на изменения и на действия, ведущие к ним.

    

* * *

    

Вова учится в первом классе обычной школы, у него огромные проблемы с посещением физкультуры. Попросту говоря, он отказывается ходить на нее, мотивируя это тем, что боится.

— Он сидит на скамеечке перед дверью в физкультурный зал и мерзнет, — рассказывает мама.

— А почему не заходит? — спрашиваю я.

— Он боится. На уговоры не поддается, а если его затаскивать насильно, то начинает визжать на всю школу и привлекать внимание.

— Но у Вовы большинство страхов надуманные. У него это не столько страхи, сколько позиция, — говорю я, хорошо его зная. — И к тому же его очень легко убедить, что бояться нечего. Ведь с Вовой главное — просто не вестись на его страхи и псевдострахи. Вернее, не пугаться реакции на них.

— Ну да, — соглашается мама, — просто учителю так удобнее. Учитель не хочет напрягаться с неудобным ребенком. Сидит себе и сидит, — говорит она.

— А вы уверены, что учитель именно не хочет? Возможно он не не хочет, а просто не знает, как себя надо вести. Не знает, что делать в такой ситуации, ведь вряд ли ему попадаются такие дети каждый день. При этом не стоит забывать, что есть и другие ученики. А не знает учитель, как себя вести в такой ситуации, потому что вы не донесли до него эту информацию. А вы, в свою очередь, не донесли информацию, потому что сами ею не владеете в должной мере. Вы тоже не до конца представляете себе, как правильнее реагировать в таких ситуациях, и очень часто не можете справиться с Вовой. Так что не стоит никого обвинять. Не стоит обвинять педагогов, не стоит обвинять себя. Просто понимать позицию каждого из участников без лишних эмоций. Надо учиться самим и передавать свои знания окружающим.

   

          02.01.2009

    

Необходимо быть мягкими в общении и взаимодействии с ребенком тогда, когда можно себе позволить быть мягкими без ущерба его состоянию. И также необходимо быть жесткими, когда это нужно для движения ребенка вперед. Но главное — научиться определять, когда можно быть с ним мягким, а когда нужно быть жестким.

   

          08.01.2009

    

Боре нет еще и трех лет. Его родители три недели назад впервые услышали слово «аутизм», и мы только начали заниматься с ним. Наш диалог с мамой:

— Нам нужен дефектолог, не можете ли вы посоветовать кого-нибудь?

— Нет, — говорю я, — вам сейчас не нужен дефектолог.

— Нам нужен. Нам невропатолог вчера сказала, что срочно надо вытянуть речь из него.

— Нет. Вам срочно нужно вытянуть жизнь. Это то, что вам нужно в первую очередь. Наличие речи и отсутствие аутизма никак не связаны между собой.

— Но нам нужно, — настаивает Борина мама.

— Давайте так договоримся, — предлагаю я, — сейчас мы пока начнем заниматься без дефектолога, а месяца через два, если он будет по-прежнему вам нужен, мы вернемся к этому разговору. Не надо сразу наваливать на ребенка и на себя непосильные нагрузки. И не надо все мешать в одну кучу, иначе вы не поймете, что действует на самом деле, и, возможно, будете тратить кучу времени, сил и денег вхолостую.

    

* * *

    

Кто хочет, ищет возможности, кто не хочет — ищет причины.

Кто хочет решить проблему, тот ищет возможности ее решить. Кто не хочет решить — тот ищет виноватых в возникновении проблемы и причины, мешающие ее устранить. Вот примеры часто встречающихся аргументов:

— Ну вот если бы не папа (мама, бабушка, дедушка, тетя и пр.)…

— Да я-то все понимаю, но вот другие ничего не хотят, поэтому ничего и не получается…

— Ну, я-то все правильно делаю, а вот другие…

Это перекладывание ответственности на кого-то другого и снятие ее с себя. Для изменений достаточно и одного человека, а остальные подтянутся или уйдут.

   

          11.01.2009

  

Вадим, как и многие аутичные дети, часто говорит о себе в третьем лице.

— Куда поедешь на машине? — спрашиваю я Вадима.

— К маме, — говорит он, глядя на нее.

— А кто к маме поедет?

— Вадя.

— Я! — поправляю я его и достаточно ощутимо дотрагиваюсь его руками до его груди.

— Я поеду к маме! — уже хором говорим мы, в то время как я начинаю толкать машину с Вадимом по направлению к маме.

— Кто поедет к маме? — задаю я контрольный вопрос уже по ходу движения.

— Я!

И тогда я уже совсем отпускаю машину, приближающуюся к ожидающей его маме.

Тот же диалог с мамой:

— Куда поедешь на машине?

— К тете Кате.

— А кто поедет на машине?

— Вадя.

— Скажи правильно, — исправляет его мама, тут же забывая о машине, о катании, о тете Кате, замирая в ожидании и полностью отключаясь от происходящего вокруг, до тех пор, пока он не исправится. У меня в таких ситуациях все время возникает ощущение, что ребенок (а вместе с ним и я) — бежит, бежит, бежит и натыкается на невидимую стену. Играл, играл, и вдруг заявляют: «Хватит играть, теперь говорим», без объяснения причин. Желание эмоционально, включенно играть уже пропадает, потому что игра превратилась в безэмоциональное, правильное обучение, и сразу хочется все бросить.

Это типичная ошибка во взаимодействии с аутичным ребенком — строгое разделение всех психических процессов: отдельно речь, отдельно общение, отдельно игра, отдельно социальные навыки, отдельно интеллектуальные и т. д. Нет целостности. Нет общего процесса жизни, а есть отдельные составляющие. Есть много маленьких, не связанных между собой процессов. Задача — эти процессы объединить. Вплести один процесс в другой. Вплести развитие речи в игру или наоборот, но не разделять их. Иначе получается механическое владение игрой, механическое владение речью.

Главная задача на терапевтических занятиях с аутичным ребенком — не развитие навыка речи, игры, говорения и прочего отдельно друг от друга, а развитие целостности. Развитие речи и говорения непосредственно внутри игры, неотрывно друг от друга.

   

          12.01.2009

    

Я не так давно начала заниматься совместно с родителями. Первая пара, которую я вот так осознанно взяла, были Вова с мамой, и произошло это около года назад. Хотя нет, пожалуй, был у меня еще такой опыт однажды, года четыре назад, по инициативе мамы Кирилла, и на тот момент я вообще не понимала, что, собственно, мне с ними двоими делать? Как себя вести? Что говорить?

Сейчас я практически все индивидуальные занятия веду совместно с родителями и начинаю со слов:

— Я скорее всего буду много говорить во время занятия. Буду отвлекаться сама и отвлекать вас, буду обращать внимание на ваши ошибки в общении и взаимодействии с ребенком, на его реакции. Более того, иногда из тридцатиминутного занятия позаниматься и поиграть непосредственное ребенком получается всего 5–7 минут, а все остальное время уходит на разбор. Я всегда предупреждаю об этом, чтобы вы имели возможность решить, готовы ли вы к такой форме занятий. Дело в том, что я до сих пор испытываю некоторую неловкость, когда начинаю поучать и говорить, что вы делаете неправильно и где лучше было бы сделать по-другому. И часто, ставя себя на место родителей, пришедших на такое занятие, думаю: «Если бы это было со мной, то я бы, наверное, перестала ходить…»

— Что вы! Конечно, готовы! — говорят большинство. — Мы же за этим и пришли сюда.

Тем не менее неловкость существует и по сей день, а такое проговаривание для меня — это, вероятно, возможность немного обезопасить себя от негатива, который, как мне кажется, непременно возникает у родителей при такой форме занятий и моем постоянном вмешательстве.

    

* * *

    

Сережа полюбил конфетти, оставшееся разбросанным по залу после новогоднего праздника. Но вся его любовь проявляется в том, что он засовывает его себе в рот, чем очень напрягает родителей.

— Ну что ты делаешь?! Плюнь сейчас же! — Почти в один голос отреагировали мама и папа.

Но ведь того же самого результата можно добиться и Другими способами, например, предложив ему собрать конфетти в ведро, а не в рот. Совершенно не обязательно вслух проговаривать негативные моменты этого действия, можно привлечь ребенка к видоизменению действия теми же эмоциями, которыми оно сопровождалось.

Другой вариант поведения в такой ситуации — это переориентация действий ребенка. Так, увидев, что Сережа в очередной раз начал охоту на конфетти, я подошла к нему и в тот момент, когда он уже готов был положить очередную их партию себе в рот, предложила:

— Давай елку конфетти посыпать? — и тут же стала на глазах у Сережи это делать, чем привлекла его внимание и интерес. В дальнейшем, когда он вспоминал о конфетти, я сразу предлагала ему приемлемые варианты действий, тем самым избавившись от нежелательного его использования.

Надо стараться не заострять внимание ребенка на негативе, а обыгрывать его. То же самое надо стараться делать и в тех ситуациях, когда у ребенка что-то не получается или когда он делает что-то неправильно.

— Так не держат палочки, — говорит мама Вове, когда он играет на металлофоне.

Старайтесь говорить не как не надо, а как надо.

— Вова, лучше взять палочки за самые кончики. Смотри, — говорю я и, взяв палочки в свои руки, делаю несколько ударов, — слышишь, какой звук получается? Совсем другой, правда?

    

* * *

    

Многим родителям аутичных детей свойственна такая особенность, не всегда субъективно отмечаемая, как бедность интонаций. Часто с одной и той же интонацией произносится и крайне негативная оценка, и крайне позитивная. Это усложняет ребенку процесс дифференциации. Если при этом и мимика слабая, то ребенку остается ориентироваться только на смысл высказывания. Но это уровень не каждого школьника. Маленький ребенок ориентируется в первую очередь на невербальный компонент, на жесты, мимику, интонацию. А иногда смысл, мимика, жесты и интонация расходятся друг с другом, что вводит ребенка в полнейший ступор, результатом чего часто становится отказ от взаимодействия. И над этим надо специально работать.

   

          13.01.2009

    

Надо научиться выдавать свое желание за желание ребенка. Научиться убеждать его в том, что он сам придумал то, что на самом деле придумал взрослый.

    

* * *

    

Залезли с Борей на горку и, свесившись вниз, смотрим на маму.

— Смотри, — говорю я Боре, — там мама!

В это время мама также начинает привлекать Борино внимание.

— Боря! Боренька! — зовет она снизу и изо всех сил машет нам руками.

  — А давайте вы нам будете мячик бросать, а мы его будем ловить, — предлагаю я.

— Давайте, — соглашается мама и отправляется на поиски большого пупырчатого мяча. Найдя его и подойдя к нам поближе, она опять зовет Борю: — Боря, смотри! Смотри, какой мячик большой!

Я обняла Борю, мы вытянули вперед руки и приготовились ловить мяч.

— Раз! Два! Три! — отсчитывает мама. — Лови! — говорит она и кидает мяч в противоположный угол горки.

— А как же? — уди вилась я. — Мы же так долго готовились, мы же собирались его ловить. Зачем вы его бросили совсем в другую сторону?

— Ну, я подумала, что вы можете не поймать его, — растерялась мама.

— Вот и поиграли… вот и поймали мяч. Как ребенок может научиться играть, как он может соответствовать каким-то ожиданиям, как он может общаться, если это общение не поддерживается? Откуда может появиться навык совместной игры? Как он может научиться видеть вас и отвечать на ваши запросы и ваши ожидания, если вы со своей стороны этого не делаете, если вы живете какими-то своими параллельными мыслями? Как он может получать новый опыт, если вы его ограничиваете, если вы действуете в другом поле, не в его, если начали вместе, а закончили по отдельности?

Вот еще несколько схожих ситуаций.

Послонявшись какое-то время по залу, Миша нашел лошадь на колесиках и, вытащив ее в середину зала, взгромоздился на нее.

— Здорово! Будешь кататься? — задаю я риторический вопрос и, не заметив сопротивления с его стороны, предлагаю маме: — Давайте вы встанете с одной стороны зала, а я с другой, и будем катать Мишу друг другу.

— Давайте! — тут же согласилась она и пошла на противоположный конец зала, остановившись около горки.

Я подкатила лошадь с Мишей к себе и стала показывать ему на маму, стоящую у горки.

— Смотри, Миша, — говорю я, наклонившись к нему, — вооон там мама! — И я показываю на нее так, чтобы Миша ее увидел. А мама, стоя у горки, замахала руками и стала привлекать его внимание к себе.

Когда он наконец-то ее увидел, я начала громко считать, в то время как мама продолжала удерживать на себе его внимание.

— Раз! — И Миша, застыл, ожидая продолжения, — Два! — Он стал внимательно смотреть на маму, ожидая начала пути. — Три! — сказала, и, разбежавшись, толкнула лошадь с ним по направлению к маме, которая, раскрыв руки, ждала, когда он подъедет к ней. Но стоило ему практически вплотную подъехать к ней, как она сделала шаг в сторону, а он вместо маминых объятий мягко въехал в горку.

— Ой, а что это вы сделали?

— Так он уже медленно ехал, — говорит мама, — он не ударился.

— Но он же к вам ехал, а не к горке. Разве нет?

— Да, а я как-то и не подумала…

Опять же как можно хотеть от ребенка, чтобы он ориентировался на взрослого, если взрослый не ориентируется на него? Мишиной маме казалось, что она все предусмотрела, ему не будет больно. Но, как и в предыдущем случае, оказалось, что они существуют в каких-то разных реальностях. Мишиной маме казалось, что того, что он едет к ней, смотрит на нее, вполне достаточно. Опять начали вроде как вместе, а закончили — по отдельности, вернее сказать, не закончили вовсе. В поездку на лошади входило несколько пунктов, и ее окончанием должно было быть таким: мама ловит Мишу и отправляет в обратную сторону к «тете Кате»… в результате поймала горка… мама так и не поймала. Но не потому, что не хотела, а потому что, на ее взгляд, все необходимое было уже выполнено. Такое ощущение, что ребенок воспринимается как-то фрагментарно, по частичкам, не целостно. И игра воспринимается не целиком как процесс: «смотрит, едет, ждет, когда его поймают, какой молодец!», а как набор составляющих: «посмотрел — хорошо», «едет — хорошо», «ждет — хорошо».

Вадим увидел висящий на стене развивающий коврик со всякими зверями на липучках. И очень медленно, почти незаметно, стал двигаться в его направлении. Я пошла за ним и, когда он подошел, помогла ему отцепить сначала зайчика, потом машинку, на которых он очень заинтересованно смотрел. В это время сзади к нам подошел папа и говорит:

— Смотри, Вадя, какую я пилу нашел, — и показывает ему игрушечную пилу, отвлекая его от коврика.

— Вы заметили, что вы сейчас сделали? — спрашиваю я.

— Нет, а что?

— Одна из ваших жалоб — это то, что он ничем не занимается сам, ничего не может придумать, зацикливаясь на том, что вы ему показали. Но как же можно научиться занимать себя, что-то придумывать и играть в это, если вы, сами того не замечая, обрываете его самостоятельно придуманные игры, предлагая ему что-то придуманное вами?

— Да, действительно, я даже не успел заметить, что он чем-то занят, — сказал папа, — мне показалось, что он скучает, и я решил показать ему что-нибудь, занять его чем-то.

— Вот, в очередной раз могу сказать лишь то, что необходимо развивать собственную наблюдательность, с одной стороны, и терпение — с другой. Не обрывать начатки самостоятельной деятельности ребенка, а подключаться к ним, развивая, — с одной стороны, и давать возможность ребенку придумать что-либо самому, до того как вы вмешаетесь и «поможете» ему, — с другой.

Такие практически незаметные ошибки, которые основаны исключительно на благих побуждениях, совершают многие, и важно научиться отслеживать их и стараться не допускать в будущем.

    

* * *

    

Есть у нас в игровом зале среди прочих игрушек мягкие объемные диски величиной с колесо от детского велосипеда. И пользуемся мы ими очень по-разному. Мы можем соорудить из них башню, можем сделать колеса для автобуса или руль для машины, можем их катать или бросать, использовать их вместо подушки под голову, можем делать из них дорожку и, аккуратно переступая с одного на другой, передвигаться по залу. В этот раз на занятии с Вадимом мы использовали их вместо мячиков.

— Вадик, смотри! — кричу я, кидая в него первый диск.

Он поднимает глаза, и видно, что такая игра ему нравится, но он не понимает, что ему делать. Тут подключается мама, присутствовавшая на занятии.

— Вадя, ты лови их, — помогает она ему ориентироваться.

Я кидаю второй диск и, раз мама предложила Вадиму ловить их, поддерживаю ее инициативу.

— Вадим! — опять зову я его и теперь уже со словами «Давай лови!» бросаю диск. На этот раз он уже понимает, что от него хотят чего-то конкретного, но все равно не очень понимает, чего именно, и главное, как это сделать, и вопросительно смотрит то на меня, то на маму.

— Лови, — вновь подбадривает его мама. — Поставь вот так ручки, — говорит она, стоя довольно далеко от него, и показывает, как нужно держать руки.

Он искренне пытается понять и повторить то, что от него требуется, но ему не понятно.

— Вадя, — вновь говорит мама, искренне пытаясь помочь ему, но так и не приблизившись к нему, — смотри, как надо ручки поставить. — И вновь показывает, как надо держать руки. — Вот так!

Тут уже, поняв, что дальше вербальных инструкций дело не двигается, вмешиваюсь я:

— Так вы помогите ему, он же не понимает, чего от него хотят. И у него у самого не получается, потому что он даже не знает, что именно должно получиться. Ему нужно почувствовать, как это делается. Просто слов для этого мало.

Мама подошла к Вадиму сзади, обхватила его руки своими, и они принялись один за другими ловить диски, которые я бросала, очень довольные собой. У Вадима все получалось, ему было понятно и интересно ловить их. Ему не надо было одновременно понимать, что от него хочет мама и что она ему объясняет, ловить диски и т. д. Ему на практике показали, что значить «ловить», что значит «поставь вот так ручки». И он мог просто получать удовольствие от процесса, как с мамой, так через некоторое время и без нее. И мама, в свою очередь, тоже осталась довольна, потому что ее слова не потонули в воздухе, как обычно, а дошли до адресата.

Аутичному ребенку сложно воспринимать устные инструкции, и частая ошибка родителей заключается в том, что, помогая ребенку, они делают упор на вербальную поддержку. Коэффициент полезности резко возрастает, если помогать ребенку «правильно», строить свою помощь с учетом его особенностей, то есть увеличить долю наглядности в любых своих рекомендациях. Проще один раз показать или сделать вместе с ребенком, чем пытаться достучаться до него словами, смысл которых он не всегда успевает уловить.

    

* * *

    

Боря заходит в зал и направляется к мягкому туннелю, по которому можно лазать. Подходит и оборачивается, ожидая, что кто-нибудь будет его догонять, ползти за ним, так как ему уже знакома эта игра. В эти моменты он стопроцентно включен и позитивен, несмотря на то что аутичные черты у него достаточно ярко выражены. Но если не отреагировать, если не заметить его желания, его инициативы, то он тут же выключается и аутизируется, начинает бегать, взмахивая руками, ни на кого не обращая внимания, или манипулировать с полюбившимися ему чашечками. И чем дольше он так бегает, тем сложнее его включить во взаимодействие.

Многие не замечают этого момента проявления инициативы и соответственно не могут его ни поддержать, ни развить. Обращают внимание на ребенка уже тогда, когда он снова аутизировался, а потом искренне огорчаются, что он ничего не хочет.

В этот раз мама, зайдя в зал, стала мне что-то говорить, не обратив внимания на Борю, который некоторое время еще ждал, что с ним будут играть.

— Мне кажется, что он сегодня опять какой-то… не с нами, — отметила она в тот момент, когда он уже и впрямь аутизировался.

— А вы заметили, что он сделал, войдя в зал?

— Нет. А что?

— Он пошел к лабиринту и некоторое время ждал, что и мы тоже туда пойдем.

— Да, а я даже не заметила, — огорчилась она и стала активно завлекать Борю, чтобы восполнить этот промах. — Боря, Боря! Пойдем по лабиринту бегать! — зовет его мама, а я догоняю его и, взяв за обе руки, увлекаю ко входу в лабиринт. Боря залезает внутрь, а я, громко топая, хлопая и улюлюкая: «Сейчас догоню! Убегай быстрее от меня!» — бегу вслед за ним. Мама ждет нас снаружи у выхода, откуда мы должны появиться, и, увидев Борю, в свою очередь, тоже начинает активно звать его:

— Беги скорее ко мне!

И таким образом, глядя то на меня, то на маму, Боря, наращивая скорость, бежал к выходу. Добежав до него и оказавшись в маминых объятиях, он стал заглядывать внутрь лабиринта, с нетерпением ожидая, когда же вылезу я, и был очень рад моем у появлению, сопровождавшемуся щекоткой.

Ему, как и любому ребенку, важно и нужно, чтобы его видели и слышали, чтобы с ним играли и разнообразно общались. И тогда появляется ответная отдача, как в эмоциях, так и в действиях.

    

* * *

    

Подхожу к огромному резиновому мячу и, встав на колени, начинаю по нему стучать сначала тихонечко, а потом все громче и громче, быстрее и быстрее, привлекая к себе внимание детей. Первым ко мне подходит Митя и начинает стучать вместе со мной, пытаясь попасть в такт. Затем к нам подходят мои помощники с Нелей и начинают вместе с ней, ее руками стучать по мячу. Последним приходит Миша и тоже присоединяется к нам. Нас уже шесть человек вокруг одного мяча, и мы все вместе по нему стучим, то громко, то тихо, то быстро, то медленно. В какой-то момент я встаю с колен и начинаю стучать по мячу с такой силой, чтобы он подскакивал, а дети, толкая друг друга, пытаются поймать его.

Тем самым мы тренируем устойчивость детей к громким звукам и доверие к ним. Возможность заинтересоваться ими или чем-то другим на их фоне, который уже не является непреодолимой преградой. Кроме того, в такой простой деятельности у ребенка есть возможность проявлять собственную активность и инициативность. И также немаловажно, что это деятельность, которая нас всех объединяет и которая всем нам интересна.

    

* * *

    

— Вчера у нас дома, — рассказывает мама Вани, — случился небольшой конфликт, и я заметила, что у Вани после этого усилились зацикленности. Это может быть связано?

— Да, конечно.

— А что в этой ситуации делать? Как быть? Подождать, пока он сам успокоится, или переключать его?

— Безусловно, если у вас есть возможность, надо снять у ребенка напряжение, результатом которого стало усиление аутичной симптоматики. Необходимо или разрядить напряжение в воздухе, и в ребенке в частности, или переключить его на что-то, так как ребенок завис в напряженном ожидании конфликта или его продолжения, и на то, чтобы понять, что буря миновала, у него уйдет достаточно много времени.

Даже если конфликт угас по нашим меркам, это вовсе не значит, что ощущение конфликта угасло в ребенке. Его в большинстве случаев надо специально выводить из этого состояния, не давая зависать на переживаниях.

    

* * *

    

— Если я спрашиваю его: «Ты хочешь печенье?», то он может ответить «Хочу», а если я немного изменю вопрос, то он уже не понимает, о чем я спрашиваю. Что делать?

— Задавайте много вопросов вокруг одной и той же темы и помогайте ребенку найти и прочувствовать возможные варианты ответов:

— А где оно? Где печенье?

— В шкафу? Давай проверим.

— Нет в шкафу, а где есть?

— Может, на столе? Иди посмотри.

— Тоже нет? А может, в сумке?

— Вот оно! Нашел!

Чтобы ребенок не стереотипизировался и не автоматизировал свое поведение, необходимо несколько раз проделывать манипуляции, в данном случае с печеньем, каждый раз немного меняя ход событий. В этот раз лежит на столе, а в следующий раз в шкафу, сегодня есть круглое и квадратное, а завтра квадратное и треугольное, а послезавтра треугольное и круглое. Ребенку необходимо самому пройти весь путь, это помогает ем у переработать, понять и принять полученный опыт. А отсутствие шаблонов помогает ему оставаться включенным, ведь иначе он не достигнет желаемого результата. «А какое печенье ты хочешь?», «А еще кого угостишь?», «А какие у нас печенюшки есть?», «Из чего печенье сделано?», «С чем печенье?», «Чем его едят?», «Кто ест печенье?» — и масса других вопросов. Ребенку самому пока сложно. Со временем он поймет аналогию, но надо в доступной и максимально разнообразной для него форме разжевать ему, что значит каждый вопрос и какое отношение к печенью он имеет. Как в иностранном языке.

    

* * *

    

Вадим нашел на столе линейку и спрашивает:

— Это что?

— Это линейка, — отвечает папа, — а знаешь, что с ней нужно делать?

— Нет.

— Иди сюда, — подзывает он Вадима, чтобы тот подошел к столу. — Бери линейку.

Вадим не очень понимает, зачем это надо делать, и пока что притормаживает.

— Возьми линейку в руку, — снова говорит ему папа. — А теперь, — продолжает он, — возьми бумагу… Ага, молодец! — продолжает он, очень довольный результатом. — Теперь клади Линейку на бумагу.

Вадим, уже совсем перестав понимать, что, собственно, происходит и какова цель происходящего, смотрит на папу, не зная, что делать.

— Клади, клади, — снова говорит папа, — клади линейку на бумагу и бери ручку.

И в тот момент, когда Вадим уже пытается уйти в сторону, глядя мимо папы, не выдерживаю я:

— Мне кажется, — вмешиваюсь я, — проще сначала показать ребенку, что собственно, у него должно получиться и каким образом, проделав всю процедуру с ним вместе или без него. Он же не понимает, чего вы хотите и, главное, зачем вы этого хотите. Он же сейчас уже выключен совершенно.

— Хм… Так, Вадя, ну-ка иди сюда, — позвал его папа и, когда тот подошел к нему, посадил его на колени, взял в одну руку линейку, в другую ручку и, сказав Вадиму: «Смотри внимательно», начал медленно вести линию на бумаге. А Вадим, в свою очередь, с огромным интересом наблюдал, за тем, что и как делает папа и что в результате у него получилось.

Почему-то часто основной упор в развитии аутичного ребенка делают на тренировку способности выполнять инструкции. А наличие такого навыка воспринимается родителями как проявление самостоятельности. И кажется, что способность самостоятельно выполнять указания — это и есть показатель прогресса, развития и отсутствия отставания. Типа: «Вот видите, какой он молодец! Он сам делает все, что ему скажешь!» Но часто за таким инструктированием теряется жизнь и заинтересованность ребенка в процессе. Поэтому иногда лучше помочь ребенку действиями, показать и пройти путь вместе с ним, и он тоже будет делать что-то сам, но намного быстрее и раньше, чем потеряет интерес к занятию.

Когда просто выполняются инструкции, когда нет интереса — это не самостоятельность. Такая «самостоятельность» превращается всего лишь в неживой автоматизм, не требующий никакой эмоциональной вовлеченности. Не обязательно даже думать о том, что делаешь, главное — просто правильно обрабатывать и выполнять инструкции, но при этом информация усваивается, принимается и переносится в жизнь с большим трудом.

    

* * *

    

— Он боится всего нового. Ходить предпочитает одним маршрутом. На площадке с ним толком не погуляешь, потому что единственное, что он может, — качаться на качелях… долго-долго. Его ничем не завлечь, ничем не привлечь, — рассказывала мама аутичного мальчика на первичной консультации. — Но один раз, буквально на днях, я заставила его съехать с горки, когда мы гуляли. И вы знаете, ему понравилось.

Обычно у меня ничего не получалось, а тут получилось. Я его тащила на горку, несмотря ни на что. Я вопреки обыкновению полезла туда с ним, несмотря на то что там были одни дети. Потом я вместе с ним поехала. Затем уже только помогала ему. А потом он и сам катался с удовольствием. И вы знаете, я сама впала в такой азарт от этого процесса, от самого начала и до самого конца. Получала такое удовольствие от этого. Но это было всего один раз и то, как мне кажется, от отчаяния. Потому что я не хотела согласиться с аутизмом. И именно в этот раз у меня все получилось.

— То есть вы доказали себе, что это возможно, что он может, как и все, кататься с горки. И ему может это нравиться.

— Да.

— Ну так и с остальным то же самое. Ему нравится и хочется. Но ему страшно и непонятно, чего вы от него хотите, когда просто говорите: «Боренька, смотри, детки с горки катаются. Иди тоже на горку». И даже если вы его подведете к горке и предложите ему дальше самостоятельно пройти весь путь — ему этого будет мало. А вот если вы ему поможете, если сделаете это с ним, если включитесь в этот или любой другой процесс с головой и будете получать от этого удовольствие — вот тогда он сможет. Сначала с вами, а потом и без вас.

    

* * *

    

В этом году к нам в лагерь на несколько дней приезжала девушка с собакой. Дети, особенно обычные, были в восторге. Для аутичных же, которые через одного боятся собак, мы, воспользовавшись такой возможностью, устроили терапию.

Ян стоял вдалеке, внимательно смотрел на окруженную толпой детей собаку, лежащую посреди базы, и думал, как бы ему добраться до моего домика, куда он часто приходил в гости, минуя собаку. Через некоторое время, аккуратненько прижимаясь к стенке домика, он начал свой путь. И тут я решила воспользоваться моментом. Я стала так же аккуратно, как и он, красться ему навстречу. Меня он не видел, так как был полностью погружен в собаку и в свою безопасность. Когда мы встретились, я крепко взяла его за руки, понимая, что он вряд ли обрадуется моему предложению, и сказала ему:

— Ян, смотри какая собака! Пойдем к ней.

Он, конечно же, не оценил моей идеи и начал вырываться, громко крича:

— Не хочешь! Нет. Не хочу собака!

— Да пойдем, пойдем. Не бойся, Ян, — говорила я, потихоньку приближаясь к собаке, продолжая что-то говорить. Чем ближе мы подходили, тем громче он изъявлял свое нежелание. Слышала вся база. И соответственно тем крепче я его держала, тем плотнее обхватывала. Когда мы приблизились, он был уже чуть ли не у меня на руках. Тем не менее, вплотную с первого раза мы так и не сумели подойти и через некоторое время начали движение заново, но уже с более близкого расстояния. В очередной заход мы таки подошли к ней и уже могли просто стоять рядом, но дотронуться до нее пока что было нереально. Затем такая же история повторилась с необходимостью погладить, и в этот момент уже стало ясно, что на смену страху постепенно приходит игра. То есть было видно, что он и в самом деле боится, но так же видно, что он уже хочет дотронуться до нее.

— Ну давай, Ян. Давай руку. Давай погладим собаку. Смотри, все гладят — и никто не боится. Давай!

— Нет! Не хочешь! Я не хочу. Не буду.

— Давай вместе, — говорю я и обхватываю его руку, которую он, конечно же, тут же начал выдирать, стараясь убежать от меня. И в этот момент я стала намеренно превращать это в игру. Он убегал, а я его догоняла, и мы вместе бежали к собаке, а приближаясь к ней, вытягивали руки, чтобы дотронуться до нее. И так было несколько раз. Каждый следующий раз мы подбегали все ближе и ближе и уже оба веселились от этого. Несколько раз он даже дотронулся до нее и пару раз погладил.

Это не значит, что теперь он не боится собак, но это так же не значит, что нужно обходить их стороной. Потому что он хочет их не бояться, иначе он не смог бы играть со мной. Он хочет не бояться, но сам этого не может. Ему надо помочь их не бояться. И помочь не словами, а действиями.

    

* * *

    

А Яша боится неожиданных резких и громких звуков и, как и многие аутичные дети, нашел самый простой способ спасения от этого — чуть что, он плотно закрывает уши руками. Таким образом он не тренирует свою устойчивость, а попросту стоит на месте, тем более что никто не мешает ему, во-первых, и не предлагает других доступных вариантов, во-вторых. При этом он с удовольствием, например, стучит деревянной палкой по столу, одно ухо прижимая к плечу, а другое зажимая свободной рукой.

— Яша, убери руки от ушей, — говорю я и сама убираю их, несмотря на его сопротивление. Помогаю ему услышать, что происходит вокруг, и почувствовать безопасность. Я помогаю ему не уйти в привычную защиту, без которой он может обходиться.

Если я просто попрошу его убрать руки и пойду дальше, вряд ли это возымеет какое-то действие. Возможно, на мгновение он и откроет уши, но, не почувствовав никакой поддержки, закроет вновь. Поэтому каждый раз я сопровождаю свои слова действиями.

— Убери руки от ушей, — говорю я и опускаю его руки вниз. Яша рефлекторно тянет их назад, и тогда, приобняв его и не давая рукам вернуться в исходную позицию, я начинаю что-нибудь делать ими. Я могу их трясти, могу, держа его за руки, куда-нибудь бежать, могу, взяв его руки в свои, начать стучать по резиновому мячу, могу, превратив это в игру, открывать и закрывать его уши его или своими руками и многое другое. И все это я делаю на фоне испугавшего его звука или громкости и проговаривания вслух всего происходящего: «Стучит Петя, да. Громко стучит, бывает такое». Иногда предлагаю ему что-нибудь парадоксальное, например, если все кричат и он этого боится, то я, убрав его руки и параллельно отвлекая чем-то, предлагаю и ему тоже громко-громко кричать, с чем в большинстве случаев он радостно соглашается. Ведь он на самом деле интересуется тем, что его пугает. Но самостоятельно, без поддержки ему не справиться со своим страхом.

    

* * *

    

В некоторых случаях, когда я занимаюсь с детьми вместе с их родителями, я очень быстро впадаю в ступор и с трудом могу продолжать что-то делать. Я как будто натыкаюсь на невидимую стену на полном ходу. У меня все время ощущение, что надо мной нависают. Я постоянно чувствую себя как бы под прицелом — и это меня сдерживает, ограничивает свободу действий, эмоций и передвижений. Я цепенею и с трудом могу активизироваться сама, активизировать родителей и самого ребенка. С трудом могу вовлечь их в какую-то спонтанную, эмоциональную игру без правил, и это еще сильнее подавляет мою активность, мне не прорваться сквозь эту стену. Все время присутствует ощущение головы, довлеющее надо всем, постоянного контроля, давящего наблюдения и оценивания. Примерно такое же ощущение у меня возникает, и когда я занимаюсь с ребенком один на один. С такими детьми все время необходимо балансировать, находиться в постоянном напряжении, потому как «сделав шаг вправо или шаг влево, можно ожидать расстрела». И это именно то ощущение, с которым ребенок, вероятно, живет постоянно. Поэтому работа с такими семьями направлена на внедрение хаоса в жизнь семьи, обучение бессистемному эмоциональному взаимодействию без правил и правильности.

   

          15.01.2009

    

В самом начале очень важно определиться с тем, чего хочется от ребенка: чтобы ребенок умел, обладал навыками и выполнял инструкции — или чтобы был в состоянии извлекать эти навыки извне, формировать их?

Если выбор — обладание навыками, то это путь обучения и натаскивания.

Если выбор — самостоятельное извлечение навыков, то это путь терапии.

   

          17.01.2009

    

То, как многие родители общаются со своими аутичными детьми, как играют с ними, можно назвать игрой головой, общение головой. Все строго продумано, каждая реакция отмерена. Это попытка жить головой, играть головой, догонять головой…

С аутичным ребенком это невозможно. Головой можно только научить. Но снизить аутичные проявления головой сложно. Для этого нужны эмоции и спонтанность. Много эмоций и много спонтанности.

    

* * *

    

— А во что еще можно играть со Степой дома? — спросила у меня его мама. — Пока что мы освоили лишь то, что вы показывали на занятиях, но ведь невозможно все время чередовать только тот небольшой набор игр, в которые мы играли здесь.

— Можно превращать в игру любые бытовые ситуации. Совершенно не обязательно играть во что-то специально организованное, — отвечаю я первое, что пришло в голову.

— Я, кажется, поняла, — говорит Степина мама, — вот вчера я сидела за компьютером, ко мне пришел Степан начал меня тянуть за собой. Я какое-то время отмахивалась, но так как он не отставал, то сдалась и встала. Стоило мне встать, как он убежал в свою комнату, явно заигрывая со мной. Это была игра с его стороны?

— Да. А что вы сделали дальше?

— Так а что мне сделать? Я посмотрела, куда он пошел, и вернулась обратно. Он же ничего не хотел больше от меня.

— Но ведь как раз такие ситуации и можно расширять и обыгрывать, тем более когда это его запрос. В вашей истории игра так и не состоялась. Игра — это в первую очередь не действие, а эмоция, с которой это действие осуществляется.

— А что же надо было сделать?

— Можно было бы эмоционально и ярко поиграть в это. Не проверить, что ему надо, и уйти обратно за компьютер, а именно поиграть. Догнать, например, пощекотать и убежать обратно, эмоционально оставшись в игре. Можно было медленно тащиться, помогая Степе тащить вас, подыгрывая ему в этом. Можно было периодически пытаться, как бы вырваться. Можно было бы сделать еще много чего, придумывая походу, привязываясь к любому понравившемуся вам или ребенку моменту. Но важно быть эмоционально вовлеченным в этот процесс, ярким и заметным ребенку. Важно быть внутри игры, а не снаружи ее.

    

* * *

    

У Алины все время заняты руки (это свойственно многим детям). Больше всего она любит находить какие-то парные предметы и носить их, никому не давая и никак больше не используя их. Она нашла игрушечный набор посуды и выбрала из него все ложки, ножи и вилки, равномерно распределив их в правой и левой руках.

— Вот и дома так же, — посетовала мама, — сгребет ложки в руки и ходит с ними по квартире. Ну что с этим делать?

— Да все, что угодно. Это же отличный материал. Ложками можно мешать что-то, можно переливать воду из чашки в кастрюлю и наоборот. Ложками можно барабанить по разным поверхностям, можно кормить кого-то, лучше живого, кто будет эмоционально реагировать, и многое другое. Главное, чтобы ей был виден, вернее, даже ощутим результат ее действий. До тех пор, пока не понятно, пока это абстрактное кормление кукол, ей не интересно. Как только появляется интерес, появляется и мотивация. Ну и еще первое время все эти действия надо будет делать вместе с ней, вплотную к ней, иногда ее руками. И реагировать тоже вместе с ней, помогать ей реагировать, давать ей пример реагирования. И чем больше будет таких примеров, чем более разнообразным будет использование предмета и реагирования на него, тем интереснее ребенку и тем больше он запомнит и в будущем станет использовать.

С другой стороны, необходимо постоянно расслаблять ее руки, кисти, пальцы. Играть с ними, вытягивать и растягивать каждый отдельный пальчик. Потряхивать ручки, расслабляя их, чтобы они от пальцев до плеч болтались, как веревочки. Качать за руки или поднимать ее, держащуюся за вас пальцами, тем самым давая возможность сначала рукам, а потом уже и самой Алине почувствовать свободу и безопасно себя чувствовать в ней. Ну и так далее…

   

          18.01.2009

    

К подростковому возрасту у аутичного ребенка, изначально не имеющего органических нарушений, они могут появляться. Например, эпилепсия.

Больше всего появление органических нарушений у аутичных детей, раньше их не имевших, похоже на появление пролежней у человека, долгое время находившегося без движений или ограниченного в них. Только в нашем случае эти изменения происходят в мозгу и соответственно «пролежни» появляются тоже там.

    

* * *

    

Почему-то большинство родителей склонны приписывать динамику в изменениях ребенка внешним факторам: остеопат, логопед, дефектолог, диета, поляризация, возраст, садик или школа, изредка психолог и пр. Но практически никто из них не видит или не хочет видеть за изменениями ребенка своей работы и своих собственных изменений в общении и взаимодействии с ним, которые практически всегда влекут за собой колоссальные изменения в состоянии и поведении ребенка. Ребенок меняется вслед за изменением семейной системы, вслед за изменившимся отношением к нему в ближайшем кругу.

   

         22.01.2009

    

Довольный, эмоционально включенный ребенок выходит с занятия, идет к родителям, и на этом все, как правило, заканчивается. Вместо того чтобы его встретить, родители чаще всего обращаются к нему со словами: «Что нужно сказать?», «Ты сказал спасибо?», «Скажи до свидания» и т. д. — или, не замечая его, начинают беседу с педагогом или психологом. Тем самым на корню обрубается достигнутое в процессе занятия состояние включенности и открытости. Его вновь вгоняют в рамки и правила, придуманные другими, а не идут за ним и его состоянием.

    

* * *

    

Не спят, потому что не устают. Несмотря на то что ребенок вроде как активен, вроде как подвижен, вроде как устает, зачастую эти подвижность, активность и усталость — поверхностны, они не пропускаются ребенком внутрь, не усваиваются им. Максимум, что делает такая поверхностная, не включенная активность с ребенком, — это перевозбуждает или переутомляет его. А это как раз то, что мешает ребенку уснуть.

    

* * *

    

— Мы вчера ходили в аквапарк, — рассказывает мама маленького аутичного мальчика, — и он там так наплескался, мы там по всем горкам его протаскали, во все бассейны залезли. В общем, делали с ним все, что только могли придумать. Мне кажется, что он был включен. И вы знаете, Катя, когда мы приехали домой, он сразу уснул. Так устал, видимо.

— Да, конечно, ведь вы его целенаправленно включали, с одной стороны, от чего он уставал, а с другой стороны, за счет воды он имел возможность расслабиться, и это позволило ему не перевозбудиться, не переутомиться, а просто по-человечески устать и уснуть, чтобы восстановить силы.

    

* * *

    

Сегодня на протяжении всего группового занятия то я, то мои помощники фиксировали Нелю, которая в свободном полете представляет собой самого настоящего полевого ребенка, не давая ей выпадать. В результате на протяжении всего часа у нее просто не было ни времени, ни возможностей стучать, кричать, плеваться и бездумно бродить по залу. Приходилось то кататься с горки, то помогать раскачивать кого-нибудь из детей, то строить башню, то ее ломать, то кидаться шариками, то отбиваться от них, то играть в догонялки, то стучать по мячу, то лезть по лабиринту, то прыгать в бассейн и т. д. То ее тянули в разные стороны, то качали за руки и за ноги, то крепко-крепко держали, то заставляли ходить на руках, держа ее за ноги, то показывали на что-то или на кого-то, и ей приходилось смотреть, так как иначе от нее не отстанут, то придумывали еще и еще что-то новое. Но при этом ни разу за все занятие ее не выпустили больше чем на пару секунд не то что из поля зрения — из рук, так как ее ладони все время были вложены в чьи-то из наших.

И теперь на каждом занятии мы делаем то же самое, поскольку таким образом у нее намного больше шансов что-то увидеть, запомнить, почувствовать, применить, чем каким бы то ни было другим.

    

* * *

    

Сложнее всего поверить в то, что не испытывал на себе, и в то, чего не понимаешь.

   

          23.01.2009

    

Если аутисту говорить «нет» или «нельзя», то он считает, что вообще все нельзя, и выдает неадекватную реакцию. Поэтому нельзя говорить «нет» и «нельзя». И любое «нельзя», нужно заменять на «можно».

Я бы постаралась и обычному ребенку не говорить просто «нет» и просто «нельзя». Все нужно обосновывать, на мой взгляд, и отказ тоже. Запрещать можно, просто нужно объяснять доступным для ребенка способом, почему именно нельзя что-то делать. Если любой отказ переформулируется в разрешение, пусть и чего-то другого, то получается в некотором роде вседозволенность.

Я бы сказала, что неадекватная реакция на слова «нет» и «нельзя» возникает из-за того, что это слишком абстрактные и неясные для ребенка понятия, имеющие негативную эмоциональную окраску, на которую, собственно говоря, он и реагирует.

   

          24.01.2009

    

После очередного «мастер-класса» для Васиной мамы по «правильному» общению с Васей, общению не опекающему, не подавляющему и контролирующему, а развивающему, на равных, инициирующему собственную самостоятельную активность ребенка:

— Вот теперь я, кажется, поняла, что имела в виду наша психотерапевт, когда в три Васиных года говорила мне, что придется полностью изменить свой стиль общения, научиться совершенно по-другому говорить с ним — другим голосом, другой интонацией, другими словами. Если бы я поняла это тогда, а не сейчас, когда ему уже десять…

   

          26.01.2009

    

О случаях восстановления или «излечения» от аутизма пишут редко, поэтому аутизм позиционируется как нечто неизлечимое. Однако это не совсем так, на мой взгляд.

В реальности, я думаю, аутичные реакции той или иной степени выраженности дают очень многие, если не все, но далеко не все превращаются в клинических аутистов. Более того, существует такое понятие, как фаза нормального аутизма, которую проходит каждый младенец. Только вот задерживаются на ней не все, хотя в последнее время все большее и большее количество детей.

Почему редко пишут о положительном опыте выхода из аутизма? Да потому что многие умудряются выйти из него или вытянуть из него ребенка раньше, чем поймут, что это и был тот самый страшный, неизлечимый аутизм, который навсегда. А без учета таких случаев описываемая в литературе выборка нерепрезентативна и на ее основе нельзя прогнозировать будущее ребенка.

    

* * *

    

— Я понимаю, отчего мой ребенок становится менее аутичным, — делится своим наблюдением мама, — от больших скоплений людей, которые знают его и которых знает он, от людей, которые хорошо к нему относятся и общаются с ним на равных. И если организовывать такие встречи регулярно, то это его здорово продвигает. Но я не могу, мне сложно там находиться, я не люблю большие скопления народа и необходимость постоянно поддерживать беседу. И ничего я пока поделать с собой не могу. Хоть и понимаю, что это необходимо ребенку и это то, что, по моим наблюдениям, помогает ему больше всего.

— Я все понимаю, — говорит другая мама, — понимаю, что нужно включиться в него по полной и не расслабляться, и тогда будут результаты. Я же вижу, на что он способен на самом деле. Я вижу, какие он результаты имеет после лагеря, после занятий. Но я слишком нетерпелива и ленива от природы. Мне легче сделать самой, чем организовывать его.

— Я по натуре — наблюдатель, я очень пассивная, — слова еще одной мамы, — поэтому все, что вы говорите, я головой-то понимаю и согласна с вами, но хватит ли у меня сил все это осуществлять? В этом я сомневаюсь.

— Вы понимаете, — говорит еще одна мама в ответ на слова психолога о том, что очень во многом перспективы развития аутичного ребенка зависят от родителей, — я же очень ответственный человек, и если я за что-то берусь, то надо все делать идеально, а значит, включаться по пол ной. А это слишком большая нагрузка и ответственность.

   

          27.01.2009

    

На первичных консультациях у меня часто спрашивают: «Почему это произошло с ребенком? В чем причина? Это врожденное или приобретенное?»

Практически всегда я отвечаю, что до сих пор не существует однозначной версии происхождения аутизма, однако, на мой взгляд, этому могут способствовать и врожденные предпосылки, например, повышенная тревожность или низкая стрессоустойчивость, и приобретенные, такие как стрессы в раннем возрасте и особенности семейного воспитания.

Однако и в том и в другом случае это не меняет перспективы ребенка. Просто если причины аутизма врожденные, то необходимо развивать и укреплять нервную систему ребенка, а если приобретенные — то восстанавливать и укреплять.

    

* * *

    

Выход из аутизма — как подъем по веревочной лестнице. Каждый следующий шаг, каждая следующая ступень нарушают достигнутый баланс. Но если почувствовать эту лестницу, стать одним целым с ней, если не задумываться и идти не головой, а ощущениями, то можно добиться больших успехов и подниматься по ней сколь угодно долго, не боясь падения.

    

* * *

    

Аутичного ребенка нужно правильно настроить. Как телевизионные каналы. Его нужно настроить на включение и поддерживать в нем этот уровень до тех пор, пока он сам не научится себя настраивать.

   

          01.02.2009

    

Вероятно, аутизм считается неизлечимым оттого, что лечат то, чего не существует. Как можно лечить аутизм, если такой болезни нет? Ведь большинство признает, что аутизм — это не болезнь.

Раскручивать существование несуществующей болезни. Лечить несуществующую болезнь и считать ее неизлечимой — это круто… это, конечно, вселяет оптимизм.

Аутизм — это если и болезнь, то только социальная, а уж никак не психическая, физическая или генетическая. И соответственно лечить надо социум, общество в целом и по отдельности. Начиная с самых пораженных или зараженных, самых ослабленных участков и постепенно распространяясь на все остальные.

   

          04.02.2009

    

Первое, что бросилось в глаза, когда Миша с мамой вошли в игровой зал, — это категорически изменившееся поведение и взаимодействие с Мишей у мамы. Она была вопреки своей обычной пассивной, контролирующей позиции очень активная, креативная, инициативная, все видящая, все замечающая и реагирующая грамотно и вовремя. О чем я и сказала:

— Вы сегодня совсем другая! Здорово!

— Вы знаете, Екатерина Евгеньевна, — сказала она в ответ, — у нас вчера был свободный от занятий день, и я решила налаживать эмоциональный контакт с ним. В общем, я вчера в течение всего дня к нему подключалась, не оставляя его ни на минуту. Он столько новых слов сказал за вчерашний день! Но как же это тяжело! — это отмечают многие родители, попробовавшие включать ребенка и включаться в него достаточно долго.

И Миша сегодня тоже совсем другой. Минут пятнадцать-двадцать от получасового индивидуального занятия он играл в «день-ночь», самостоятельно придуманную им игру. Выключал свет, говорил: «Баю-бай», брал одеяло, накрывался им и ложился спать. Потом я включала свет, он просыпался и после краткого периода бодрствования, когда мы успевали, например, прокатиться с горки или пролезть по лабиринту, снова выключал свет и укладывался спать. А когда я отыскала второе одеяло, то начал заставлять еще и маму ложиться рядом. И несмотря на то, что играл он все время в одну и ту же игру, в ней не было ни грамма аутичной нагрузки. Он постоянно был с нами. Он все время повторял слова за нами и пользовался теми, что и сам знает. Он не зависал на своих привычных стереотипах — в общем, весь был очень положительный.

И потом, когда мама ушла, а Миша остался еще и на групповое занятие, его поведение также очень сильно отличалось от обычного. Он не погружался в себя, как это бывало раньше, а на мгновения выключался. Было достаточно щелкнуть пальцами и сказать: «Миша, ау…», и он тут же оживал, начиная играть дальше.

Он не зависал, погружаясь в себя, что является губительным для аутистов, а именно выключался — это нейтральное состояние, передышка, так как отдыхать-то ему все равно надо, живой же мальчик.

    

* * *

    

У Стасика последние три-четыре недели, тоже идет лавинообразная динамика.

— Стасика не узнать, — заметил мой помощник Саша, который не видел его три месяца.

И мама, во всяком случае, вслух, связывает это с добавлением ему нового получасового занятия. Однако нельзя не заметить, насколько изменилась сама мама. Насколько изменился способ ее общения как со Стасом, так и со всеми окружающими, во всяком случае, в поле моего зрения. Насколько более открытая, уверенная, общительная и позитивная в общении она стала. Это не может не повлиять на ребенка. И это влияет на него, на его поведение и развитие. А в то, что полчаса в неделю занятий с ребенком без участия родителей могут кардинально изменить его состояние, я могу поверить с большим трудом. Изменилась мама, которая постоянно общается с ребенком, а теперь общается немного иначе, — изменился и ребенок.

   

          05.02.2009

    

Не предметное мышление, которое достигается путем натаскивания и обучения, а концептуальное мышление и развитие — вот то, что важно и первично в работе с аутичным ребенком. Не показатели интеллекта, а социальное развитие и адаптация.

   

          06.02.2009

    

— А ведь и правда, Саша, — сказала Юлина мама мужу то же, что отмечают и многие другие родители, — мы же сами ее отделяем. Вот в парке, например, когда гуляем, мы идем и о чем-то увлеченно беседуем, а Юле говорим: «Иди посмотри, какое дерево, какие листики», мы же ее постоянно отсылаем, чтобы она не мешала. Мы сами по себе, она сама по себе…

    

* * *

    

Аутичный ребенок никогда не говорит и не делает ничего «просто так», «в воздух», «низачем». Любые его слова или действия имеют причину. Просто надо немного потрудиться и понять их.

    

* * *

    

— А правда ли то, что аутичные дети в отличие от обычных не в состоянии самостоятельно переносить полученный опыт, что у них нет подражания? — спрашивают родители.

— Нет, неправда, хоть и существует такое мнение.

Если ребенок понял, увидел, услышал, переработал, то он перенесет полученные знания и навыки на что-то еще. Но для того, чтобы применить опыт, его надо сначала получить. Не переносят же они его только в том случае, если не получают и не перерабатывают. А так как аутичные дети его, как правило, не получают в необходимом для усвоения формате, то и переносить нечего. А то немногое, что получают, они очень даже переносят.

То же самое можно сказать и о подражании: подражать, как правило, нечему, так как вокруг вакуум, сквозь который ребенку самому пробиться очень сложно.

Как можно применить что-то, чем не умеешь пользоваться? Как можно перенести информацию на что-то, если этой информации нет?

Будет очень странно, если кто-то будет печатать на выключенном компьютере и удивляться, что у него ничего не получается. А просто нажимая на клавиши, формально выполняя необходимые действия, результата не добиться.

Так же и у ребенка: никакой отдачи не получить до тех пор, пока не включить его в себя или же, наоборот, не включиться в него.

    

* * *

    

Да, я действительно считаю, что многим родителям, как и аутичным детям, свойственна так называемая внешняя холодность, замкнутость, безэмоциональность или поверхностная эмоциональность, поверхностность, невключенность, отстраненность, ригидность, пассивность или, наоборот, излишняя активность, вплоть до наигранности, излишняя нормативность, безынициативность, отдельность, постоянная оценка, правильность, зарегулированность, аспонтанность, натянутость или неестественность. Я действительно считаю, что многим родителям, и не только родителям и не только аутичных детей, свойственно несоответствие внутреннего и внешнего. Что внутри многие из них не согласны с правилами жизненной (социальной) игры, но продолжают в нее играть, тем самым отказываясь от себя и надевая маску на себя настоящих. Но это только снаружи. У родителей, так же как и у детей, — это всего лишь внешнее проявление, способ зашиты, и это не является первопричиной развития аутизма у детей, как считают многие, но тем не менее является одним из факторов, поддерживающих его развитие. Это всего лишь маска, под которой прячутся, как правило, очень чувствительные, очень тонкие и мягкие, очень тревожные, часто гиперответственные, неустойчивые, постоянно напряженные, легко уязвимые, недоверчивые и неуверенные в себе и в других люди, которым помощь необходима не меньше, чем детям. И иногда эти ощущения настолько невыносимы, настолько тяжелы, что для того, чтобы ослабить их, чтобы сделать их незаметными, надевается маска. Эта защитная маска надета не просто так, этому есть какие-то причины, у всех разные.

Далеко не всегда эти особенности признаются и принимаются, далеко не всегда они заметны окружающим и самим родителям. В этом нельзя никого обвинять, но можно и нужно учитывать при работе с аутичными семьями, а по возможности и помогать им решать внутренние проблемы: если хоть часть из них исчезнет, то уйдут и многие проблемы ребенка.

А глубже, под этими наслоениями, есть еще один уровень — это уровень нормальной активности, уверенности, креативности, инициативности, уровень истинной толерантности, подвижности, устойчивости, живости, легкости, спокойствия и расслабленности, уровень спонтанности и спонтанной включенности, уровень доверия, свободы и соответствия себе самому. И этот уровень есть у каждого из нас.

   

          08.03.2009

    

«Хуже не стало», — говорят многие родители, оценивая состояние ребенка. Таким образом оценивается только наличие или отсутствие обратного хода в развитии ребенка, регресса в его развитии.

«Стало лучше» — намного более позитивный и продуктивный взгляд на оценку состояния ребенка. Важно научиться видеть это «стало лучше» даже в самых незначительных мелочах, такое видение придает силы для движения вперед.

Важно научиться видеть мир в позитиве, а не в негативе. Ведь об одном и том же явлении всегда можно сказать по-разному.

    

* * *

    

Существуют разные пути достижения одной и той же цели, решения проблемы аутизма. Есть путь качественных изменений, а есть путь количественных.

Если говорить о качественных изменениях, то один из вариантов достижения цели — работа с семьей аутичного ребенка. В этом случае достаточно и одного-двух часов занятий в неделю, но при условии участия в них максимального количества членов семьи и постоянных внутрисемейных изменений, позволяющих ребенку меняться вслед за ними и самостоятельно получать информацию из окружающего мира. А этот час — информационная, эмоциональная и психологическая поддержка и подпитка, позволяющие семье двигаться вперед и двигать ребенка самостоятельно. Этот вариант намного более трудоемкий для семьи, потому что требует капитальной перестройки как внешней составляющей семейной системы, так и внутренней: необходимо изменить многие устои и обычаи, которые формировались годами. Необходимо провести огромную внутреннюю работу, многое пересмотреть и в чем-то измениться, иногда измениться кардинально. Это огромная психологическая и эмоциональная нагрузка, автоматически приводящая к изменениям во внутреннем мире, симптоматике и поведении ребенка, которому приходится подстроиться под изменившуюся систему, что и происходит с детьми, например, у нас в лагере.

Другой путь — путь количественных изменений — это максимальная загрузка ребенка интенсивными занятиями со сторонними специалистами от двадцати до сорока часов в неделю, где участие семьи и внутрисемейные изменения не являются обязательным условием… В этом случае изменения происходят за счет количества информации, постоянно подаваемой ребенку, из-за невозможности выпасть из контекста общения и вынужденного постоянного развития, которые на каком-то этапе переходят из количественных в качественные изменения.

Качественные изменения требуют больших душевных сил и мало временных затрат. А количественные изменения требуют много физических сил, много времени и минимум душевных сил.

Ну и еще один путь — путь качественно-количественных изменений, синтез двух предыдущих.

   

          09.03.2009

    

Почему-то считается, что аутисты не могут дать быстрой динамики. Почему? Для меня это странно. Хотя нет, понятно. Они, по идее, вообще не должны давать никакой динамики, а если и давать, то минимальную и неустойчивую. Аутизм же не лечится… Простоя как-то все время забываю об этом. А если ребенок дал динамику, тем более быструю, значит, он не аутист и никогда им не был.

Аутист не может дать быстрой динамики в тех случаях, когда неправильно подобраны специалисты или терапия, а работа направлена не в то русло или выбран не тот способ ее осуществления. Впрочем, то же самое можно сказать и о любом другом нарушении. В остальных случаях, особенно в случаях так называемого социального аутизма, быстрая динамика, исчезновение многих аутичных проявлений более чем возможны.

    

* * *

    

У многих людей есть врожденный набор качеств, который может привести к аутизму, но далеко не каждый становится аутистом. Многие вырастают в благополучных взрослых, если в процессе роста и в процессе жизни им удается избежать сложностей. Если они не ломают свою и без того слабую нервную систему, а успевают укрепить ее до возникновения серьезных стрессов, что помогает им в дальнейшем успешно адаптироваться в обществе. Если они не имеют стрессов или имеют грамотную и своевременную поддержку со стороны окружающих. И так далее…

    

* * *

    

«В состоянии стресса активизируются электромагнитные поля». Этим можно объяснить экстрасенсорные и телепатические способности аутичных детей. Они большую часть жизни находятся в стрессе, хоть это и не всегда заметно со стороны, а соответственно — в активном состоянии.

   

          10.03.2009

    

Всему свое время, и все должно идти своим ходом.

Сначала дети учатся стоять и только потом — ходить. Сначала дети учатся общаться и играть, а потом уже учатся учиться. В работе же с аутистами часто наблюдается обратная картина. Все ставится с ног на голову. Многие родители и педагоги пробуют строить первый этаж (игра и общение), но так как не получается, забрасывают это дело и сразу же строят пятый этаж (обучение и научение), а потом уже пробуют вернуться к первому и последующим. Сначала учат учиться, а потом уже общаться. Странно.

    

* * *

    

Отсутствие эмоций в общении с аутистом хорошо, чтобы учить его чему-то. Чтобы лечить его от аутизма, эмоции необходимы как воздух.

Как можно лечить эмоции, тренировать эмоциональную сферу, не пользуясь ею? Никак.

   

          11.03.2009

    

Я сильно изменилась за последний год-два, и многие отмечают это. Самое главное, наверное, — это то, что сейчас я приблизительно понимаю, чего хочу. Хотя и сбиваюсь, и очень легко теряю это желание, но я хотя бы начала понимать. Вернее, начала доверять своим желаниям и их отстаивать. Раньше этого не было. Мне было непонятно, чего хотеть и к чему стремиться, было абстрактное желание типа «хочу мира во всем мире». Сейчас все намного уже, но как-то реальнее и достижимее. Я начала понимать, чего хочу, и стала идти к этому с пониманием, не разбрасываясь на все и ничего.

При этом я всегда знала, чего я не хочу. Но никогда не знала, чего хочу.

Думаю, что это свойственно и многим аутичным людям. Поэтому в работе с ними следует уделять время на дифференциацию и выделение реальных желаний и путей их достижения.

    

* * *

    

— Я включаю ребенку мультики иногда, это полезно или вредно? — спрашивают многие родители.

— Смотря чего хотеть от этого просмотра. Если вы хотите использовать их для развития ребенка, то просто поставить мультик и считать, что это приносит пользу, — наивно. Если вы их ставите для того, чтобы иметь возможность отдохнуть от ребенка, то это другое.

— Ну он же в это время занят, не шатается сам по себе, а значит, пользу получает, — говорят на это многие, — а я в это время отдыхаю или занимаюсь бытовыми делами.

— А просто отдыхать можно? — задаю я один и тот же вопрос. — Человек, даже самый сильный, не машина, и ему нужен отдых. Это нормально. Вы имеете право просто на отдых, а не только на отдых в то время, пока ребенок получает пользу.

Ребенок от такого времяпрепровождения пользу не получает, просто вы не беспокоитесь за него и можете спокойно, без оглядки, что-то сделать. И это нормально. Только не надо подменять понятия и ожидать невозможного, испытывая от этого впоследствии негативные эмоции: «Почему же ты ничего не запоминаешь, не используешь сюжет? Ты же столько времени проводишь перед телевизором». Он в это время не развивается, а просто смотрит телевизор. В этом нет кошмара. Если вы хотите, чтобы просмотры носили развивающий характер, то надо будет долгое время принимать участие в этом. Важно определиться с ведущими потребностями и соответственно к ним относиться: я хочу отдохнуть — или я хочу развивать? И то, и другое желания имеют абсолютно равные права.

    

* * *

    

Когда я говорю, что в аутизме нет никакой загадки, это не значит, что нет проблем и необходимости их решать. Это значит всего лишь то, что в этих проблемах нет загадки.

   

          12.03.2009

    

При получении каких бы то ни было рекомендаций от специалистов относительно ребенка очень важно помнить, особенно если встречи со специалистами редки, что рекомендация дана «здесь и сейчас», а ребенок может меняться, и соответственно должны меняться способы решения проблем. В первую очередь нужно ориентироваться не на рекомендации, а на здравый смысл. И никто лучше родителей, которые постоянно рядом с ребенком, не в состоянии отследить реальную необходимость выполнения каких бы то ни было рекомендаций.

    

* * *

    

Очень многим аутичным детям свойственна путаница с местоимениями, родами, числами, и есть разные варианты работы с этой проблемой, в том числе — исправление ребенка. Но очень важно научиться исправлять, не подавляя. Родителям это довольно сложно делать, так как правильности часто придается излишнее значение. Необходимо любые исправления и замечания вплетать в общение, не испытывая напряжения при этом, не находясь в постоянном ожидании ошибок и их исправления ребенком. Исправления — не самоцель. Они должны быть максимально свободны и спонтанны, только тогда они эффективны. В ином случае они, напротив, могут привести к ухудшению.

    

* * *

    

Известно, что для аутичных детей типично наличие «нормального» этапа в развитии. Многие до двух лет развивались так же, как и сверстники, начинали говорить, были улыбчивыми и общительными. Однако в какой-то момент все или многие навыки, в том числе и речь, теряются, а ребенок аутизируется. Как правило, это происходит на фоне какого-то стресса, который может быть заметен и понятен окружающим, но может быть и не заметен и не понятен никому, кроме ребенка.

— Почему же они замолкают после стресса? Мать-то осталась такая же. Она же не стала другой, не стала напряженнее или тревожнее? — спросила после одного из занятий моя помощница.

— Не всегда это так. Иногда после общего стресса мать становится в разы тревожнее и напряженнее, беспокоясь, например, за здоровье ребенка, если стрессом, повлекшим аутизацию, была, например, серьезная болезнь. Часто на момент обращения семья так и остается еще в том стрессе, продолжая беспокоиться за его здоровье. В других же случаях можно предполагать, что до стресса это был привычный для ребенка уровень напряжения, не влияющий кардинальным образом на развитие. Ребенок и мать идут как бы в одной колее. После пережитого стресса, который из этой общей колеи кого-то из них выбивает, уровень материнской тревоги и напряжения становится для ребенка ощутим. Ему никак не встроиться в прежнюю колею, где этого можно не замечать, и уровень семейного напряжения становится для него невыносим. И тогда ребенок неосознанно делает выбор: переносить и перерабатывать стресс или напряжение матери, или и то и другое, но не полноценно — что и приводит к аутизации, но в разной степени. Изменить же ситуацию проще взрослому, постаравшись сбросить свое напряжение и максимально расслабиться, оградив ребенка от невыносимых переживаний и помогая ему укрепить собственную стрессоустойчивость. Но для этого надо научиться видеть и чувствовать эти ощущения. И надо иметь смелость избавиться от них.

    

* * *

    

Внутри эмоций много, а снаружи — мало. Это, как правило, свойственно и аутичным детям, и их родителям.

Родителям аутичных детей часто говорят о том, что они холодны и не эмоциональны, на что те справедливо обижаются. Дело в том, что субъективно родители себя оценивают, как людей эмоциональных, но ориентируются они, как правило, только на внутренние ощущения от себя, которые часто расходятся с их внешней репрезентацией, и поэтому они искренне считают себя эмоциональными. И они действительно эмоциональны и часто даже слишком, но только эмоциональность эта циркулирует, если не сказать бушует, внутри и не имеет никакого выхода наружу. Возможно, она допускается внутри узкого круга знакомых, где человек чувствует себя комфортно и безопасно. А снаружи в большинстве случаев — все ровно и без эмоций. И это тоже правда. Поэтому в какой-то степени правы и родители, и их оппоненты.

Таким образом, эмоциональность оценивается с разных позиций. А общего нет. Нет общей плоскости для восприятия, общения и понимания. Отсюда и масса внешних и внутренних проблем, ошибок взаимодействия, недопонимание.

Для того чтобы общаться на равных, знать о наличии такой скрытой эмоциональности, видеть, чувствовать и принимать ее в расчет, необходимо или очень глубоко понимать эти особенности изнутри и знать об их существовании (что могут делать специалисты), или обладать повышенной чувствительностью и телепатическими способностями, к чему и приходят дети, испытывающие потребность в эмоциях родителей и находящие пути к ним, пусть и таким необычным способом.

    

* * *

    

Часто родители не позволяют себе быть открыто эмоциональными, в том числе это касается агрессии.

— Нельзя же обижать и ругать.

— Но почему же нельзя, если это справедливо? Кроме того, подавленная эмоция всегда чувствуется, только накладывает намного более серьезный отпечаток и постоянное присутствие недосказанности, ощущение сдерживания, удержания себя в рамках приличия. Отсюда, кстати, и неестественность в поведении и взаимодействии.

    

* * *

    

— А еще у него появилась новая привычка. Он постоянно таскает с собой игрушку и не выпускает ее из рук. Это хорошо или плохо?

— Ребенок постоянно таскает в руках игрушку. У него постоянно заняты руки. Он постоянно занят тем, что держит игрушку. Он постоянно помнит о ней, и это в значительной мере затрудняет концентрацию на окружающем. Кроме того, у него исчезает необходимость занимать себя чем-то другим, потому что он все время занят — он носит игрушку. У него нет необходимости играть, общаться, нет возможности взаимодействовать и пользоваться руками в полном объеме, так как они все время заняты.

— Но дома же он ее не носит.

— Это значит, что дома ему и так комфортно.

— Тогда в чем же причина такого таскания?

— Возможно, причина в напряжении. Он ее берет с собой тогда и туда, где испытывает страх или напряжение. Игрушка в данном случае — это защита. Но во всем важна мера. Если наличие игрушки мешает социализации и развитию, то это уже не всегда хорошо и не всегда помогает. Это уже не просто привязанность. Излишняя помощь, в том числе и от игрушки, иногда идет во вред. Когда он носит игрушку, необходимость искать другие способы решения проблемы исчезает. Он не учится противостоять напряжению, а оставляет его при себе, защищаясь игрушкой. В таком случае игрушка становится дополнительным барьером между ребенком и окружающим миром.

    

* * *

    

Для быстрой динамики, быстрого и устойчивого результата — очень важна слаженность в действиях как между членами семьи, так и между специалистами, работающими с ребенком.

Важно, чтобы не было какофонии. Чтобы ребенок не терялся и не метался от одного к другому, в результате и вовсе не двигаясь с места. Чтобы не затыкал уши и не проваливался еще глубже, спасаясь от дисгармоничного мира. Это как в оркестре, как в любой командной игре. Важно научиться развивать и дополнять друг друга, видеть, слышать и чувствовать друг друга, ориентироваться друг на друга и учитывать друг друга. Лучше не говорить, не делать, не играть, чем делать это несогласованно, без учета необходимости, потребностей и возможностей.

    

* * *

    

Когда Витя и Саша едут куда-то с мамой, с бабушкой или с ними обеими, они ведут себя очень по-разному, но наихудший вариант — когда мама и бабушка вместе. Лучше всего с ними справляется мама, когда она одна, но это очень большая нагрузка.

— Почему, ведь по идее, наоборот, должно быть проще? — недоумевает мама.

Этому есть несколько объяснений. Первое, что приходит в голову, — это отсутствие слаженности во взаимодействии мамы и бабушки, на которое дети мгновенно реагируют. Кроме того, очень важный момент — это неосознанное ослабление внимания и участия, которое появляется, когда мама просит бабушку помочь. Мама начинает неосознанно выпускать некоторые моменты, рассчитывая на то, что бабушка поймет, заметит и подхватит. Но получается так не всегда, и причина как раз в недостаточной слаженности взаимодействия между ними. Тут напрашивается поговорка: у семи нянек дитя без глазу. Поэтому весьма важно, чтобы участники взаимодействия очень хорошо понимали друг друга и двигались в одном направлении.

То же самое происходит и у меня на групповых или детско-родительских занятиях. Занятие проходит совершенно по-разному в зависимости от того, работаю я одна или с волонтерами либо с родителями. Часто присутствие активных волонтеров, которые рвутся «помогать», не разобравшись, что к чему, но уже считающих себя умеющими и знающими, или родителей, которые совершено иначе, чем я, взаимодействуют с ребенком, полностью ломает ход занятия. Однако и это тоже опыт, и невозможно научиться понимать друг друга и действовать слаженно, если этого не делать. Другое дело, что все участники взаимодействия должны быть одинаково заинтересованы в том, чтобы понять друг друга, хотеть научиться этому и учиться.

    

* * *

    

Неля сегодня в ужасном настроении, заводится с пол-оборота, дискомфорт вызывает практически все, любые предложения. Кроме того, так как на занятии, помимо меня, присутствовало еще два волонтера, и каждый хотел ей помочь, успокоить ее, — это явилось дополнительной эмоциональной нагрузкой для нее. Получилось, что каждый понимал ее дискомфорт по-своему и помогал по-своему, ввергая ее в еще большую панику этой какофонией благих намерений. И до тех пор, пока она не оказалась наедине с одним человеком, который действовал последовательно, успокоить ее не удалось.

    

* * *

    

Вадим, Степа и Миша сильнее всего изменились и на данный момент перешли на качественно иной уровень развития, общения и взаимодействия с людьми. У Ромы и Вовы появились частые, хотя и нестабильные пока изменения в поведении, состоянии, симптоматике. А Стасик и вовсе вышел из аутизма, и основной его проблемой, мешающей полноценному общению и взаимодействию, на данный момент является проблема с речью. Но и родители изменились сильнее всего именно у этих детей, и их изменения пропорциональны изменениям у детей.

— Заметно?! И это он в садик сейчас не ходит, а значит, все время дома со мной. Вон какую я работу над собой веду, — гордо сообщила Степина мама на одной из наших встреч.

И правда, от нее сейчас совсем другое ощущение при общении, совсем по-другому она ведет себя на наших совместных занятиях. Она стала расслабленнее, мягче, раскрепощеннее, стала более гибкой, нет больше в ней такого напряжения и давления, как было раньше.

Тем не менее, сейчас еще рано рассматривать эти изменения как залог последующей положительной динамики, так как еще долго она будет сохраняться лишь при условии постоянной поддержки и систематической работы.

    

* * *

    

Иногда на групповые игровые занятия в качестве волонтеров или учеников приходят родители аутичных детей. Что это им дает?

   Как говорят сами родители, это помогает научиться оценивать и анализировать поведение ребенка и его родителей. Как бы наблюдать за собой со стороны, оценивать себя и свои ошибки. Затем этот навык наблюдения и анализа уже намного проще переносить на себя, собственную семью и ребенка. Этот опыт полезен, так как, живя с ребенком, многие детали очень сложно отслеживать, и даже не всегда понятно, что в этом есть необходимость, а на чужих детях это делать проще. Затем это можно внедрить в общение со своим ребенком.

Кроме того, это своеобразный тренинг. Родители в общении с чужими аутичными детьми чувствуют себя намного спокойнее. Нет напряжения и личной тревоги, направленной к собственному ребенку, которая формировалась годами и имеет под собой основания. Это позволяет родителям получать позитивный опыт успешного взаимодействия с аутичным ребенком без зашкаливающей тревоги и напряжения, который есть по отношению к собственному ребенку. И в дальнейшем этот опыт ощущения себя успешным и уверенным также переносится на общение со своим ребенком.

    

* * *

    

Для того чтобы понять ситуацию, увидеть ее целиком, на нее надо посмотреть снаружи, записав ее на бумаге или на аудио, отсняв на видео. Важно научиться анализировать, выносить свои наблюдения, выводы, ошибки и достижения на поверхность, видеть себя со стороны. Это помогает оценить себя и ребенка.

    

* * *

    

— Почему вы не пропустили мое занятие? — спрашиваю я у мамы двойняшек Алеши и Алины, которая последние две недели находится в постоянном цейтноте, развозя детей по занятиям и обследованиям, умудряясь при этом еще и работать, и, уже абсолютно замученная, привезла детей ко мне. — В таких случаях надо делать паузу и давать себе возможность отдохнуть.

— Но мне не хочется пропускать занятия. Я же понимаю, что они им нужны. Я вижу результат от занятий, — говорит она. И то же самое говорят многие родители, объективно уставшие и выбившиеся из сил, стараясь «все успеть» и «ничего не упустить», ведь «время-то уходит».

— Да, конечно нужны, но все-таки в первую очередь детям нужны здоровые родители. А не родители-подвижники, которые принесли себя в жертву и рискуют оказаться в больнице с нервно-психическим срывом. Очень важно помнить о себе.

    

* * *

    

— Сашу невозможно сфотографировать, она отказывается смотреть в объектив и вообще в мою сторону, как бы я ее ни зазывала, — рассказывает мама, — и только лишь однажды удалось сфотографировать ее «по-настоящему» — когда она сидела на руках у нашей старенькой бабушки. Она без проблем посмотрела куда надо и пошла дальше заниматься своими делами. Никак не могу понять, почему это происходит?

Надо сказать, что отсутствие взгляда в объектив, как и просто фиксация взгляда, — частая проблема аутичных детей. В чем же может быть причина? Возможно, дело в том, что взрослые люди, а тем более родители, придают этому действию очень большое значение. В просьбу практически любого взрослого человека, как правило, очень много вкладывается. От ребенка хотят одновременно и хорошего кадра, и чтобы посмотрел туда, а потом туда, так, а потом эдак, сел на коленку или встал за спину, чтобы мило улыбнулся и т. д. В то же время есть страх, что снимок получится плохим или не получится вовсе, мысли о том, как покажете его знакомым, а одновременно и еще много-много переживаний. В наших желаниях много смыслов, подтекстов, которые сбивают аутичного ребенка, ведь он в первую очередь настроен на внутреннее, на то, что чувствуют и думают, а не на то, что говорят. Отсюда и такие сложности. Аутичному ребенку в такой ситуации проще отказаться от действия, проигнорировав его, чем пытаться разобраться в том, чего хочет взрослый. И соответственно взрослым надо учиться сужать запрос, а детей учить концентрироваться на главном и не теряться.

То, что, фотографируясь с бабушкой, ребенок этих проблем не испытывал, подтверждает мое предположение. Дело в том, что старый человек, как и ребенок, — человек более искренний и однозначный. У бабушки уже нет «двойного дна», подтекста и условностей, ее слова, мысли и чувства совпадают. Соответственно ребенку не надо пытаться улавливать все, и ему легко настраиваться на то одно, что предлагается. Не надо ничего выбирать, принимать решения, бояться правильности своего выбора и оценок. Не надо бороться с «многословием», а вернее — с «многодумием» большинства взрослых.

    

* * *

    

Вова сегодня нашел наручную игрушку Петрушку из набора для кукольного театра и начал им хватать маму и меня за лицо, выкручивать нам носы, уши, тянуть за пальцы и пр. Я это расценила как положительный момент, потому как Вова по жизни совершенно не агрессивный ребенок. Я бы даже сказала, что он не умеет отстаивать себя и проявлять агрессию даже тогда, когда она у него есть. Кроме того, он не умеет или даже боится близких контактов с людьми, особенно с хорошо знакомыми, а следовательно, и наиболее значимыми, и, прикрываясь игрушкой, стал пробовать, стал дотрагиваться и проверять, что будет. На начальных этапах наших занятий он не здоровался и не прощался, не произносил слов «спасибо» и «пожалуйста», не говорил слова «мама», когда обращался к ней. И было видно, что дело не в том, что он не хочет по каким-то соображениям, а в том, что он именно не может переступить через себя, что он испытывает огромное напряжение, возможно, боится привлечь этим внимание и боится ошибиться. То же самое и с телесными контактами, которых он боится, потому что они слишком значимы, а следовательно, должны быть безупречными. А так как в своей безупречности он не уверен, то ему проще и вовсе отказаться от этих контактов. Но потребность в них и дефицит таких отношений постоянно присутствуют.

Очень важно при этом не осуждать такое проявление агрессии ребенка, потому что это неосознанно интерпретируется им, как запрет на проявление активности и близости. Переводить агрессию в безопасное, но неодушевленное действие тоже непродуктивно, поскольку аутичный ребенок и так склонен к неодушевлению, а такие предложения лишь поддерживают его в нем. Кроме того, если рассматривать такую агрессию как самостоятельную попытку ребенка установить близкие отношения, которых он боится и все же пробует установить, то наши слова, например: «не надо меня бить, иди лучше постучи по мячику», можно интерпретировать как «иди установи близкие отношения с мячиком, а со мной не надо». То же касается и слов «прекрати сейчас же, мне больно», которые буквально воспринимаются как «прекрати со мной общаться». Максимум, что я предлагаю ребенку в таких случаях коммуникативной агрессии, — заменить ее на безопасную. Так, если ребенок целенаправленно швыряется тяжелыми предметами в людей, я могу предложить ему кидаться шариками из сухого бассейна или мягкими игрушками. Если ребенок дерется ногами или твердыми предметами, то я ему предлагаю драться руками. Но никогда не надо полностью отвергать такой способ коммуникации — во-первых. И всегда необходимо правильно реагировать на него, постепенно предлагая ребенку более конструктивные способы достижения его цели — во-вторых.

   

          17.03.2009

    

Наличие аутичного ребенка в семье позволяет родителям не развиваться. И это касается самых разных аспектов жизни. Можно не делать то, что сложно, и оправдывать это особенностями ребенка, переложив на него всю ответственность, не признавая в себе нежелания, неумения, неуверенности, боязни: «Вы что, не видите, какой у меня ребенок? Как я могу себе позволить что-то с таким ребенком?» С другой стороны, через ребенка осуществляется все то, чего многие родители зачастую не могут или боятся позволить себе делать, вследствие своих обычно не признаваемых особенностей. За них это делает ребенок. Он делает это за всех. Но он уже не боится, а БОИТСЯ, он не замыкается, а ЗАМЫКАЕТСЯ, он не неуправляем, а НЕУПРАВЛЯЕМ, он не напряжен, а НАПРЯЖЕН, он не молчит, а МОЛЧИТ, и т. д. У аутичного ребенка все через край. И сделать с этим ничего нельзя. Да, он такой, и ему все можно.

Может, все же стоит дать себе возможность быть самим собой, не испытывая из-за этого неудобства, чувства вины и угрызений совести, и дать такую же возможность ребенку? Каждый человек имеет право быть собой, а не соответствовать общепринятым идеалам и эталонам. Каждый человек имеет право что-то делать, а что-то — нет, чего-то хотеть, а чего-то — нет, не оправдываясь за это. Каждый человек имеет право быть в чем-то сильным, а в чем-то слабым, и не стоит бояться этого. Надо относится к себе с пониманием и с уважением. Быть честным по отношению к себе, своим особенностям и потребностям, знать о них, не перекладывая и не проецируя их на кого-то другого, будь то собственный ребенок или любой другой человек, с которым приходится общаться.

   

          18.03.2009

    

Ассоциативное мышление очень помогает в понимании аутизма и в работе с ним.

    

* * *

    

Частая причина механического повторения слов, цитат, сказок — в отсутствие другого навыка говорения. Желание говорить есть, ребенку хочется общаться и говорить, а умения нет. Эта проблема может присутствовать как у плохо говорящих детей, так и у детей, идеально владеющих речью.

Один из путей работы с такой механической речью — это оживление и обыгрывание любых слов ребенка, как и при стереотипах. Важно не оставлять без внимания желание ребенка, о котором он, как мог, сообщил, а помочь ему овладеть этим навыком. Важно поддержать его желание, ответить на него и развить его.

    

* * *

    

Часто бывает, особенно на этапе становления самостоятельной речи (хотя это может происходить в любом возрасте и не зависит от уровня владения речью), что ребенок требует постоянного повторения за ним каждой его фразы, каждого слова.

Требование повторения для ребенка — это потребность в подтверждении того, что его поняли. Повторили — значит, он прав, а аутичный ребенок почти всегда в этом сомневается. Требование повторения — это требование подкрепления уверенности в себе, которой ему по жизни не хватает, и показатель отсутствия этой самой уверенности. За счет таких внешних способов ребенок пытается решить эту проблему. Способ неконструктивный, поскольку ограничивает развитие. Поэтому необходимо, понимая истинные причины такого поведения и помогая ребенку за счет создания внешней структуры, которой и является повторение, в то же время постоянно работать с внутренним состоянием ребенка, тренировать его уверенность и провоцировать его на самостоятельное уверенное поведение, а не создавать массу внешних маячков уверенности (расписания, маршруты, повторения, многие стереотипы и т. д.).

Не всегда ребенок требует повторения от других. Иногда он сам по десять-пятнадцать раз повторяет одно и то же слово или фразу, ни к кому не обращаясь, и выполняют эти повторы примерно ту же функцию: ребенок пытается сам себя убедить в своей правоте. Однако если понять, о чем он говорит (помня о том, что аутичный ребенок не всегда правильно облекает свои мысли в слова), вмешаться и проговорить это вслух, возможно, немного видоизменив, скорректировав или развив его мысль, — он тут же все это прекращает, так как получил то самое подкрепление, ради которого все это и было затеяно («все хорошо, я прав»), и может двигаться дальше.

    

* * *

    

— Бывает, что ребенок провоцирует меня на спор. «Этот паровоз красный!» — говорит он, показывая на зеленый паровоз соседского мальчика. У него дома есть такой же красный паровоз. Я ему: «Нет, это какого цвета паровоз? Зеленый». «Не зеленый, нет, красненький! Этот паровоз красный!» — начинает заводиться он. Я: «Нет, зеленый!» Он: «Красный! Нет, красный!» Для эксперимента я соглашалась с ним и подтверждала его неверное утверждение: «Да, красный!» Но он все равно был недоволен и опять стал вызывающе говорить: «У Васи (соседского мальчика) красный паровоз!» — Рассказывает мама Темы.

— А если бы в этот момент вы ему объяснили, что дома красный паровоз, а у Васи зеленый, это изменило бы его реакцию? Ведь если понять его слова не так буквально, то получается, что он сообщает нам: «Это паровоз. Дома тоже есть паровоз. Он красный».

Часто ребенок не в состоянии сформулировать правильно, более того, не всегда он выделяет то, о чем хочет сказать, поэтому и получается — «этот паровоз красный». Спрашивая его: «Нет, это какого цвета паровоз?», мы говорим с ним о разном — и соответственно получаем скандал.

Если расшифровать его слова, то получается следующий диалог:

— Это паровоз. Дома тоже есть паровоз, он красный, — говорит ребенок.

— Нет, это какого цвета паровоз? — слышит он вопрос. И естественно, начинает заводиться в ответ на это, так как он пытался сказать совершенно другое, а конструктивный диалог на этом заканчивается.

Ребенок вновь пытается сказать о своем, заводится, но консенсуса так и не найдено, потому что разговор ведется о разном. Получается, что и вы говорите правильно, и он, но это разговор на разные темы: он говорит о том паровозе, а вы об этом. Ребенку понять такие тонкости в разы сложнее, потому что он не осознает, что именно надо понимать, поэтому основная нагрузка всегда лежит на взрослом.

— Это паровоз красного цвета.

— Да, дома у нас есть паровоз красного цвета. А это какой?

Допустим, он говорит: «Красный», тогда диалог следующий:

— Красный дома, правильно. А здесь какой? — Дальше можно ждать ответа от него, а можно и нет. — Это зеленый, смотри. Зеленый паровоз и зеленый… (находите что-то еще и показываете для сравнения).

И так до тех пор, пока он сам не ответит на вопрос: «Какой он?» Когда он ответит «Зеленый», можно, похвалив его, спросить: «А что еще зеленое?» и т. д.

Возможно, придется не раз вернуться к этому диалогу, чтобы ребенок уложил новую для себя информацию. Важно давать правильную реакцию и при этом не воспринимать слова ребенка буквально. От того, насколько быстро отреагировать на неправильно сформулированную мысль ребенка и насколько правильно, во многом будет зависеть и продолжение диалога, и его эмоциональная окраска.

   

          19.03.2009

    

Часто ребенок, который выглядит неуправляемым, таким образом всего лишь показывает свою усталость и пытается справиться с ней, выбирая не самый конструктивный способ для этого. Он доводит себя до изнеможения, чтобы иметь возможность отдохнуть. Как неисправный самолет, сжигающий топливо, чтобы снизить риск опасного приземления в сложной ситуации, так и ребенок, доводя себя, может отдохнуть, а по-другому у него не получается. Он не знает, как сказать: «Я устал», «Я больше не могу» или «Не хочу», а иногда боится это говорить, так как опасается возможной реакции. Он не может просто отдохнуть, поскольку отдых, как ему кажется, нужно заслужить, для него нужны какие-то веские причины. Стоит помнить, что аутичному ребенку, чтобы опасаться возможной негативной реакции, совершенно не обязательно сталкиваться с ней в жизни. Он в состоянии сам себе накрутить все, что угодно, — сказываются неуверенность в себе и мнительность. И тогда в ход идет его ноу-хау — он становится неуправляемым, что позволяет ему устать настолько, чтобы не было сил больше ни на что.

В таких случаях ребенка надо останавливать, помогать ему отдыхать, учить его этому. Но не словами, а действиями. Слова и рациональные объяснения можно добавлять, только когда ребенку уже доступно действие под названием «отдых».

   

          20.03.2009

    

Невключенное, поверхностное общение на фоне переживаний — это общение, в которое нет погружения, автоматическое, механическое общение. Поэтому у аутистов и возникает масса сложностей, в том числе неумение видеть оттенки общения, такие как мимика, жесты, интонация и др., которые становятся заметны только тогда, когда полностью погружаешься в него. Однако умение видеть, вернее, понимать эти оттенки играет не последнюю роль в нашей жизни, и отсутствие этого навыка в совокупности с другими аутичными проблемами сильно ограничивает ее.

Невключенным общение может быть из-за постоянных мыслей — проблема, которая часто возникает у родителей аутистов и мешает им в реабилитации детей. Мысли и ощущения мешают погрузиться, сосредоточиться на общении.

Просто на общении не сконцентрироваться, так как у родителей часто существует субъективная необходимость все контролировать, чтобы быть уверенными, так как нет просто доверия и просто уверенности. Нужно контролировать ребенка, «чтобы ничего не случилось», нужно контролировать себя, «чтобы никто ничего не подумал». Тем самым накладываются глобальные ограничения на свободу.

Очень важно научиться расслабляться, научиться не думать.

    

* * *

    

Спросила у Таниных родителей, реагирует ли Таня на речь? И получила ответ:

— Обычно нет, — и это стандартный ответ родителей аутичных детей.

— А почему она не реагирует, как вам кажется? Причина в том, что она не слышит? Не понимает? Не слушает? Или еще в чем-то? Зависит ли это от ее или вашего состояния?

— Не знаем, не обращали внимания на это.

Мы сразу же решили проверить, и мама стала звать Таню:

— Таня! — Таня не реагирует. — Таня! — вновь зовет мама, но она опять никак не реагирует. — Таня! Таня! — в очередной раз зовет мама, и Таня поворачивает голову и подходит.

Таким образом, мы убедились в том, что Таня в состоянии и слушать, и слышать, и понимать.

— Но что же ей мешает? Почему она отреагировала только на четвертый раз?

— Все дело в том, что она воспринимает все по отдельности. Сначала ей надо услышать что-то, потом включиться и начать слушать это что-то, потом понять, что это, и только после этого отреагировать. В норме все эти процессы объединены и интегрированы в общую систему координат человека, занимая доли секунд. У аутичного, не тронутого терапией ребенка все это по отдельности. Как при замедленной съемке. И следовательно, одна из наших задач — это интегрировать все перечисленные процессы в общую систему, увеличить скорость восприятия.

— Но интересно, что фразу «Будешь сок?» она понимает всегда, — в один голос говорят папа и мама.

— Значит, эта фраза ей уже знакома, на ее выделение и понимание не надо тратить специальных усилий, и ее она услышит всегда и везде.

Это как в иностранном языке: я знаю, что «how are you?» обозначает «как дела?» — это фразу я без проблем выделяю в потоке общения, и я знаю, что обычно на нее реагируют ответом «I am fine», но это вовсе не значит, что я владею английским языком, так как больше я не знаю практически ничего. Есть, конечно, еще некоторый набор слов, которые я смогу понять, но вне контекста всей фразы. Таким образом, правильная реакция на некоторые слова вовсе не говорит о глобальном понимании языка и владении им, остальная речь без специальной тренировки будет восприниматься только фоном.

То же относится и к речи: не говорит ребенок не потому, что не слышит, не понимает, не умеет, а потому, что не замечает, не слушает, не акцентирует внимание на словах и не имеет навыка говорения.

    

* * *

    

Ваня, когда пришел на занятия, только начинал говорить, и речь его была отдельной, слоговой, в ней не было цельности. Например, слово «бегемот», он произносил так: бе-ге-мот. Поэтому очень много внимания мы уделяли скорости.

Он говорил «бе-ге-мот», а я говорила «бегемот», но уже целым словом, постепенно наращивая скорость произнесения, а он с радостью повторял за мной, очень довольный тем, что за ним повторяют и повторяют эмоционально. Повторяют так, что он слышит и ощущает и это слово, и того, кто его произносит. Так же мы поступали и с другими словами, затем и с предложениями, и с играми.

Но для того, чтобы такие действия имели максимальный результат, необходимо помогать ребенку и слышать, и слушать, и реагировать, делая это вместе с ним. Намного проще это делать, если есть два взрослых, один из которых будет провокатором, а второй будет помогать ребенку услышать, понять и отреагировать.

   

          24.03.2009

    

У взрослого человека, имеющего проблемы с тревожностью и с концентрацией внимания, голова занята мыслями, которые мешают ему сосредоточиться. У аутичного ребенка все место в голове занято ощущениями и переживаниями, как позитивными, так и негативными, постоянно вертящимися, мешающими сконцентрироваться и в то же время спасающими от колоссального уровня тревоги. Ему некуда девать новую информацию, так как для нее попросту нет места.

Поэтому самое эффективное в воспитании, развитии, обучении и в терапии тревожных и аутичных людей — сначала освобождать место в голове от переживаний, а потом уже загружать его чем-то другим.

Если же мы работаем с ребенком, находящимся в стрессе, не выводя его из этого состояния, мы значительно усложняем ему возможность восприятия и усвоения новой информации, ограничивая возможности его реального развития.

    

* * *

    

У аутичного ребенка эмоций так много, что они уже не дифференцируются им. Для него масса разнообразных эмоций, которые есть постоянно, — это просто ощущение, причем одно. И это ощущение настолько глобальное, что мешает полноценно жить и развиваться. Поэтому и зависим аутичный ребенок от эмоций в первую очередь.

У него их так много по той причине, что он гиперсензитивен, постоянно впитывает эмоции из внешнего мира и не справляется с ними, они превращаются в единый эмоциональный ком, от которого он и защищается аутизмом. Он воспринимает человека как эмоцию и всегда чувствует ее. Он ориентируется в первую очередь на эмоцию и незамедлительно реагирует на любую неточность. Он зависим от эмоций именно потому, что их в нем невероятно много, и это первое, за что он цепляется при взаимодействии с человеком.

Как у музыканта, для которого весь мир — это музыка и который тут же чувствует любую фальшь и реагирует на нее.

    

* * *

    

Так как зависимость от эмоций есть, а дифференциации нет, причем это касается и своих, и чужих эмоций, то обычно на эмоциональную перегрузку аутичный человек реагирует лишь усилением симптоматики, еще большим эмоциональным напряжением. Скорее всего он даже не сможет объяснить, на что именно так среагировал, почему вдруг так напрягся. Это защитная реакция, как правило, неосознанная. Не дифференцирует же он причину своей эмоциональной реакции из-за того, что их обозначения просто теряются в общей массе, превращаясь в постоянный круговорот, и ребенок не в состоянии выделить именно ту эмоцию, на которую среагировал.

    

* * *

    

— Он все время вытворяет что-то ртом: то жует язык, то щеки. Все время причмокивает и прицокивает.

Это проявление мышечного напряжения, которое никогда не бывает на пустом месте и всегда появляется вслед за эмоциональным напряжением. Напряжению ребенок не умеет сопротивляться, если специально не учить его этому навыку. Вместо сопротивления аутичный ребенок вбирает все в себя и лишь усиливает аутичную защиту, которая помогает справляться с эмоциями. Но при этом значительно ухудшается его состояние и поведение. Кроме того, напряжение мгновенно передается ребенку и от значимых людей. Он аутизируется, усиливаются стереотипы, ухудшается речь, значительно снижается включенность в общение и пр.

Поэтому так важно не накапливать напряжение и разряжать атмосферу, сбрасывать эмоциональную нагрузку, давать себе и ребенку возможность разрядиться или расслабиться и специально учить этому ребенка.

   

          29.03.2009

    

Аутичные дети по натуре лидеры, только вот лидерство это внутри. Когда выворачиваешь ребенка, даже ненадолго, то и снаружи оно появляется.

    

* * *

    

«У человека есть один-единственный способ понять другого: надо найти аналогию в себе самом».

    

* * *

    

Жесткое разделение, выделение или отделение пространства при работе с аутичными детьми необходимо свести к минимуму. У них и без нас все поделено, а таким образом мы лишь поддерживаем и усиливаем уже существующие аутичные тенденции. Так, в игровом зале могут быть и игрушки, и краски, и горка с батутом, и вкладыши с пазлами.

Важно тренировать ребенка концентрироваться и не отвлекаться за счет собственных ресурсов, а не за счет ресурсов пространства. Впрочем, иногда это разделение действительно оправдано, но ни в коем случае нельзя вводить его в систему, злоупотреблять им.

В жизни все постоянно меняется, и следует постоянно помнить об этом в работе с аутичным ребенком. Необходимо напоминать ему об этом и учить обращаться с изменениями, действовать по обстоятельствам, чтобы он умел пользоваться навыками в меняющемся мире, а не в статичном.

   

          30.03.2009

    

Ощущение себя — это то, чего также не хватает аутичному ребенку для полноценного развития. Именно поэтому часто он находится в постоянном движении — это помогает почувствовать себя. Именно поэтому высокая температура часто приводит к улучшению в психологическом состоянии и поведении, ведь и она дает ребенку больше стимулов для самоощущения, облегчает этот процесс. Именно поэтому так полезны любые массажи и все, что связано с телом и телесными ощущениями, от чего в силу повышенной тревожности ребенок защищается. Он защищается и от возможности развиваться. Это недифференцированная, тотальная защита. Защита от всего.

Именно поэтому аутичные дети так любят или не любят воду, ветер, скорость, сильные эмоции. Они любят всех тех и все то, что способно пробить их защиту, всех тех и все то, что позволяет чувствовать и ощущать себя. Но им требуется поддержка в этот момент, так как ощущение себя ново и пугает аутичного человека.

    

* * *

    

Пассивность часто говорит о подавленной тревоге и отсутствии попыток или сил что-то с ней сделать. Единственное, что делается ребенком, — максимально соблюдается покой, чтобы не возмущать пространство и не привлекать к себе новых тревожащих факторов, а также не беспокоить уже имеющиеся.

Подвижность тоже говорит о тревоге, хотя это и не так очевидно, но эта тревога не подавленная, и от нее ребенок пытается избавиться. Эта тревога иногда граничит с бесстрашием, а бесстрашие часто является ничем иным, как зашкаливающей тревогой, настолько высокой, что уже ничего не пугает. Наибольший дефицит ощущений наблюдается у пассивных или экстремально подвижных детей. У одних — из-за неподвижности, как бы покрывающей их коростой, сковывающей их еще больше. У других — за счет невосприимчивости к стимулам. Тем не менее подвижные дети в некоторой степени добирают ощущения за счет активности.

И главное, ребенок делает это неосознанно. Двигается или нет ребенок не для того, чтобы позлить кого-то, он делает это, чтобы защититься от тревоги, снять тревогу, чтобы почувствовать себя. Просто ничего другого он не придумал. И здесь уже задача стоит перед нами. Задача показать другие способы решения существующих у него проблем.

    

* * *

    

Чем более устойчивое и стабильное состояние у ребенка, тем более продуктивны занятия и тем более они необходимы.

В большинстве случаев происходит наоборот: как только ребенок более-менее стабилизируется, его изымают из терапии. Терапию ошибочно используют как способ привести в чувство, когда все совсем плохо. Намного реже ее используют для поддержки, укрепления и развития позитивного состояния.

   

          01.04.2009

    

Если помнить о том, что здесь написано, и постоянно применять в жизни навыки разбора, выделения, понимания, оценки происходящего с ребенком и реагировать на происходящее даже в мелочах, тратя на это поначалу достаточно много времени, то позже все эти процессы автоматизируются и интегрируются уже на качественно ином уровне. И то, что раньше делалось интуитивно, без понимания глубинного смысла, будет делаться осознанно. И уже не надо будет тратить массу времени на то, чтобы заметить, выделить, понять, грамотно отреагировать, — все это будет происходить само собой.

Это как с часами, которые можно разобрать, изучить действие механизма, а затем собрать воедино, но уже с пониманием и знанием их со всех сторон, а не только снаружи.

    

* * *

    

— А если стереотип никому не мешает, с ним надо что-то делать? — спрашивают многие родители. — Ну вот, например, нравится ребенку ездить всегда в пятом вагоне, а мне и не сложно.

— По-хорошему, конечно, надо. Такой стереотип безобиден, но он ограничивает возможности развития ребенка. Особенно если учесть, что он не единственный, он один из стереотипов, создающих непроницаемую для внешних воздействий и для развития, броню. Поочередно убирая эти элементы-чешуйки, мы делаем границу, установленную ребенком, более проницаемой. И в этот момент важно быть готовым дать ему максимальную поддержку, потому как границы открываются не только для развивающей информации, но и для страха, от которого ребенок таким образом и защищался.

    

* * *

    

Обычно мы сами незаметно для себя создаем стереотипы, ребенок только лишь следует за нами.

Это нам так удобнее, проще, спокойнее, быстрее, так тише, привычнее и т. д.

Нам удобнее всегда смотреть мультфильм перед сном или во время еды, потому что так проще ребенка уложить спать или накормить. Нам проще читать «эту» книжку, потому что ее ребенок слушает. Нам привычнее ходить «этим» маршрутом, потому что так быстрее. Нам легче играть в «эту» игру, потому что хорошо получается. Нам проще кормить ребенка этой едой в этом месте, потому что так привычнее и быстрее, ну и так далее.

Тем самым, не замечая того, мы создаем для своего развития и развития ребенка ограничительные рамки, из которых нам же потом и не вырваться. Стереотипов должно быть так много, чтобы они терялись и переставали быть стереотипами.

   

          02.04.2009

    

Большинство родителей аутичных детей (но все-таки не все), которым я говорю: «Вам надо научиться, чтобы ребенок смог…», «Вам надо измениться, чтобы ребенок смог…», «Вам надо делать, чтобы ребенок смог…» — воспринимают такое предложение в штыки, мотивируя это тем, что они не умеют, у них нет времени, сил, энергии, фантазии и, в конце концов, нет желания этим заниматься. Однако для меня до сих пор остается загадкой: почему? Почему возникает такое нежелание общаться с ребенком на одном языке? Почему, если у ребенка, например, слепота, у родителей не вызывает такого отторжения необходимость выучит Брайль? Овладевая этим языком, родители получают возможность полноценно жить и общаться с собственным ребенком самостоятельно, без посредников.

Да, необходимо время, чтобы выучить этот язык. Да, его изучение не входило в ваши планы на жизнь. Но случилось так. И вы или научитесь общаться с ребенком на его языке, или так и останетесь по разные стороны, отдельно друг от друга.

Почему родители детей, например, с ДЦП обучаются навыкам массажа и по несколько часов в день делают его своим детям сами, в домашних условиях? Потому что без этого массажа, без постоянной лечебной физкультуры у детей будут обостряться специфические для данного нарушения проблемы.

С аутичным ребенком все то же самое, просто у него проблемы другие и, следовательно, ему нужен другой «массаж» и другая «физкультура».

    

* * *

    

Для максимально эффективного движения вперед, помимо многого из уже перечисленного, необходимо обладать еще и здоровой критичностью, а иногда и ироничностью по отношению к себе, к ребенку, к окружающим, к своим действиям. Именно критичностью, а не самоуничижением.

    

* * *

    

В тех случаях, когда членам семьи сложно быть постоянно сосредоточенными на ребенке, полезным может быть «марафон» в домашних условиях. Семья выбирает себе фиксированные пять-семь дней, к которым специально готовится, и в течение этого периода тратит на ребенка намного больше душевных сил и времени, чем получается обычно. Чем привлекателен этот вариант? Есть конечная дата, и, следовательно, придется не все время напрягаться, а поднапрячься на короткое время, а затем отдыхать, набираясь сил для следующего рывка. При этом после домашнего «марафона» новые навыки появляются как у ребенка, так и у родителей и всех остальных участников «интенсива».

    

* * *

    

— Ну все! Я пошел к маме! — кричит мне Юра во время группового занятия и с хитрым взглядом бежит к дверям. — Катя, я к маме пошел! — снова повторяет он и ждет, когда я же побегу к нему и начну с ним играть. Это самый простой и безотказный способ привлечь к себе мое внимание среди шума и гама.

В такие моменты очень важно не только правильно реагировать на неправильно сформулированное предложение, но и давать ребенку правильную модель выражения мысли.

— Катя, поиграй со мной! — говорю я, подбегая к Юре, и он повторяет вслед за мной, а я начинаю тянуть его за руки, и мы весело бежим по игровому залу, и к нам присоединяются другие дети и взрослые.

Важно помнить, что аутичные дети часто неправильно формулируют свои мысли и желания. Наша задача правильно понять то, что в действительности имел в виду ребенок, и отреагировать именно на реальный смысл, а не на словесную формулировку.

   

          03.04.2009

    

Резкость, хамоватость, самоуверенность, спесь, бесстрашие или отсутствие своих и чужих границ в общении — это то, с чем часто путают попытки тревожного и неуверенного человека казаться или быть смелым, публичным, «таким, как все».

При общении с таким человеком важно, с одной стороны, понимать истинные причины его поведения и соответственно реагировать на них, а с другой — дать понять это и самому человеку, мягко сакцентировав внимание на форме взаимодействия, результатом которой является его отторжение участниками общения. Чаще всего человек не в состоянии отследить такое свое поведение и адекватно оценить его, так как на самом деле в этот момент он затоплен тревогой. Попросту говоря, ему не до того: с собой бы справиться, не до правил приличия.

    

* * *

    

Хороший ответ приходит через час, а иногда и через день, — это частая проблема аутичных людей. Возникает она потому, что в тот момент, когда спрашивают, они слишком сконцентрированы на восприятии информации и сохранении самообладания.

    

* * *

    

Аутисты часто получают от семьи или слишком много, или слишком мало. Или перебирают, или недобирают. Это касается и эмоций, и общения, и развития, и поддержки, и сопереживания. С ними или слишком отдельно, или слишком вместе. При этом один и тот же ребенок в одной и той же семье в чем-то может получать перебор, а в чем-то недобор.

    

* * *

    

Равиль начал интенсивно заниматься (четыре раза в неделю вместо привычного одного), и у него резко повысился уровень активности. Но вместо того, чтобы использовать ее конструктивно, он направил ее на усиление старых стимуляций и изобретение новых.

— Он постоянно облизывает кончики пальцев, — рассказывает мама Равиля, — а еще все время трогает свои реснички.

Чем выше уровень активности ребенка, тем больше он пытается ощутить, а следовательно, растет и количество аутостимуляций. Все дело в том, что теперь он хочет и может быть «включенно» активным, хочет ощущать, но как это делать, ему непонятно. Тогда он изобретает собственные способы. Наша задача в данном случае — показывать, как еще можно использовать активность, что еще можно делать, от чего и как еще можно получать ощущения. Это так называемый сензитивный период: ребенок готов к новому, и сейчас его можно многому научить.

    

* * *

    

Стимуляция и аутостимуляция, такие как кусание, биение по голове себя или других, — это попытка получить ощущения. Это и подсказка: я кусаю — значит, мне очень не хватает ощущений, а, чтобы я их почувствовал, мне нужны очень сильные стимулы. Важно не оставлять ребенка наедине с потребностью ощущать, помочь ему, предложив свои стимулы. Стимулы могут быть какими угодно (и визуальными, и слуховыми, и тактильными), поначалу важна именно их сила.

Постепенно, если давать нужные стимулы, необходимость в такой их силе исчезнет. Чем менее аутичен ребенок, тем менее выражены стимуляции.

Чем более провокационно ребенок ведет себя, чем более провокационный способ стимуляции выбирает, тем больше у него шансов получить отдачу той же силы. А если отдачи не получит, то хоть сам себя почувствует. Сила провокации является подсказкой: это уровень стимуляции, необходимый ребенку, чтобы ощутить ее.

По силе стимула мы можем определить, какой уровень стимуляции необходим ребенку для полноценного восприятия. Также стимуляция говорит о силе дискомфорта, который ребенок испытывает.

Когда ребенок находится в спокойном состоянии и у него снижены аутичные защиты, то такая сила стимуляции для восприятия ощущений ребенку не нужна. Кроме того, он может услышать, увидеть, почувствовать при любой силе стимула, вне зависимости от внутреннего состояния, что-то, уже хорошо ему известное.

Наши голос, интонация, мимика, жесты и пр., все, что мы используем при общении, взаимодействии, — это тоже стимуляции, которые часто не находят отклика просто потому, что недостаточно яркие и не проникают сквозь аутичные защиты.

При этом важно помнить, что воздействие на здравый смысл в данном случае не адекватно запросу ребенка на ощущения. Слова «Не кусайся, ты же большой мальчик. Посмотри на свою руку. Кусаться — это плохо» можно перевести как «Зачем тебе ощущения? Ну-ка прекрати сейчас же, они тебе не нужны. Чувствовать себя — это плохо».

Аутичный ребенок всегда дает подсказки, просто надо их понимать, видеть их и реагировать на них.

    

* * *

    

— А что же я буду делать, если они будут самостоятельными? — спросила мама в ответ на мое предложение дать детям больше независимости, самостоятельности и ответственности за себя.

— Получается, что дети являются в некоторой степени заложниками вашей занятости и уверенности в завтрашнем дне.

   

          04.04.2009

    

У Тани, как и у многих аутичных детей, не сформирован навык сопротивляемости, и это неосознанно поддерживается родителями, которые, видя, что у ребенка не получается что-то сделать, тут же начинают ему помогать, не дав времени или возможности научиться самому. Таким образом, ребенок не успевает получить никакого опыта, его все время как бы переносят на руках от одних действий к другим, не требуя его участия в них. Ребенок не получает ни положительного: «я сделал сам», ни отрицательного: «у меня не получилось», «я упал». И тот и другой опыт является мотивацией для продолжения развития навыков, но в одном случае это развитие следующего навыка, а в другом случае — поиск иных способов достижения необходимого результата.

Она пробует залезть на горку не по лесенке, а по скату, а я внимательно наблюдаю за ней, стоя рядом, чтобы в случае чего успеть подхватить ее. В этот момент папа, который увидел, что Таня хочет залезть на горку и испытывает трудности, ринулся ей помогать, а мне пришлось его останавливать.

— Как она научится, если не будет пробовать, не будет прикладывать усилий для достижения цели даже тогда, когда готова это делать? Получается, что она знакома только с началом (целью) и концом (результатом), а середины (процесса достижения результата) нет, так как помочь успевают раньше, чем она справится сама, и даже раньше, чем она попробует справиться.

— Но она же может упасть.

— А как она об этом узнает, если не давать ей возможности упасть и узнать, что это такое? Ей нужен свой опыт, а не наш. С какой стати она должна нам верить?

    

* * *

    

— Вот что в нем было всегда, — рассказывает Сережин папа, — так это любознательность.

  — Аутичные дети в большинстве своем и есть любознательные, даже слишком. От чего и страдают, так как, не справившись с потоком информации, выстраивают защиты.

    

* * *

    

Учу Рому говорить, вернее, учу его разрешать себе говорить «не хочу», «не могу», «не знаю», «не помню», «надоело». Именно учу, потому что сам он, как и многие аутичные дети, сказать этого не может. Слишком важна для него оценка, и она должна быть идеальной. То, что иногда проще сказать «не знаю», чем говорить все подряд, он не понимает пока. Ему страшно признать себя незнающим, так как он боится возможной реакции. Знает, что знать — это хорошо и правильно. При этом часто психологическая невозможность сказать, например, слово «надоело» и придуманная им необходимость продолжать деятельность вне зависимости от желания приводят к срыву. Поэтому каждый раз, когда вижу, что момент настал, буквально заставляю говорить его эти слова. Убеждая его в том, что он имеет право как хотеть, так и не хотеть, как мочь, так и не мочь.

    

* * *

    

Одна из ключевых проблем аутичного ребенка, из которой потом и вырастает множество других, — изначально повышенный уровень доверия. Именно поэтому такие дети легко ломаются на том, чего другие бы и не заметили. И ломаются настолько сильно, что вынуждены выстраивать глобальную защиту, внутри которой находится их стопроцентное доверие к миру.

    

* * *

    

О том, что не нравится, надо говорить, не рассчитывая на то, что все всё поймут без слов и к тому же правильно отреагируют.

    

* * *

    

Для того чтобы была мотивация к излечению, необходимо видеть выгоду от этого. Для аутичного ребенка это также имеет значение: для того чтобы он хотел выйти из этого состояния, ему нужно ощущать выгоду. Выгода от аутизма заключается в том, что можно не видеть, не слышать и не чувствовать очень много чего. И в первую очередь это касается именно самого близкого ребенку круга. Если это «много чего», от которого ребенок аутизируется, исчезнет, то аутизм не будет выполнять своей роли и окажется не нужен.

Для того чтобы появилось желание выйти из аутизма, нужно идти от аутизма, а не к аутизму, как это происходит в большинстве семей.

   

          06.04.2009

    

Тем, кому знакома проблема языкового барьера, намного легче понять проблему аутичного человека, жизнь которого часто приобретает характер именно барьера и постоянного его преодоления. Барьер может быть как в речи, так и в игре, в движениях, в мимике, в эмоциях, в активности и пр. Решить проблему «языкового барьера» без постоянной тренировки, без внедрения себя или ребенка в сложные языковые ситуации и положительного опыта существования в них невозможно.

   

          07.04.2009

    

Часто ребенок вылезает на новый уровень не целиком, а как бы по частям. Важно этот момент заметить и помочь ребенку, чтобы он не вернулся обратно на привычный уровень.

   

          08.04.2009

    

Из переписки:

— Катя у меня жизненно важный вопрос. Аутисты плачут?

— Конечно. «Конечно. Всем хочется быть настоящими. Иногда так хочется, что просто слезы…»

— Ага. Ну а тяжелые? Мой знакомый взрослый аутист не плачет, например.

— И твой знакомый плачет, когда его понимают… Когда их понимают, когда к ним относятся по-человечески, тогда они нормальные, и слезы у них есть, но чтобы показать их, им надо, чтобы их понимали и принимали. Понимали именно их, а не кого-то и не что-то, что кажется кому бы то ни было… Короче, любые плачут, только не со всеми они плакать будут, впрочем, так же, как и смеяться, и учиться, и лечиться… Очень многое зависит от партнера по общению и взаимодействию.

— У него разве что глаза слезами наполняются, но чтоб плакать… А у знакомой мамы тринадцатилетнего мальчика я спросила про ее сына как-то. Она говорит: «До десяти лет, пока я воспринимала его битье головой о стены и прочее как истерики — нет, не плакал. И вот раз он бился, и я вдруг что-то поняла, обняла его — и у него слезы полились. Теперь плачет». Что думаешь?

— Ну вот и повод задуматься… проблема не в том, что он не плачет, а в том, что он не разрешает себе плакать. Не разрешает себе быть таким, какой он есть. Не разрешает потому, что недостаточно комфортно себя чувствует. Недостаточно комфортно себя чувствует потому, что не доверяет. Не доверяет потому, что слишком доверчивый. Слишком доверчивый, поэтому часто обламывается. Часто обламывается, поэтому не доверяет. Не доверяет и поэтому боится. Боится и ограждает себя от страхов, уходя в аутизм. Уходит в аутизм, спасаясь от страхов, и попутно ограждает себя от информации, от возможностей и от развития, от информации — как негативной, так и позитивной, как разрушающей, так и развивающей. Не развивается не только интеллектуально, но и эмоционально и усугубляет свое состояние. Не вырабатывает иммунитета. Для выработки иммунитета необходима помощь и поддержка. Сам попросить помощи и поддержки аутист не может, потому что боится. Боится и помощь отвергает. Помощь отвергает и отталкивает людей. Люди смотрят на внешнее отторжение и уходят, не учитывая внутренние его причины, основной из которых является страх. Таким образом оставляют его наедине с собой, что только усугубляет его состояние… и т. д.

    

* * *

    

На данном этапе основная проблема Стасика уже не аутизм, как было еще год и даже полгода назад, а речевые трудности, которые мешают его полноценному общению с окружающими. Поэтому практически на любых занятиях с ним делается упор на развитие речи.

— Чем будем сегодня заниматься? — спрашиваю я вошедшего в игровой зал Стасика.

— Рельсы, — говорит он, увидев на полу железную дорогу, построенную до него кем-то другим.

— Что рельсы?

— Рельсы строить.

— Это что? — спрашиваю я и показываю на железную дорогу.

— Это рельсы.

Я беру в руку рельсы.

— Вот это рельсы, а вот это, — говорю я и показываю на дорогу, — это железная дорога.

— Железная дорога, — повторяет Стасик и собирается бежать к ящику за рельсами.

— Что ты будешь делать? — снова спрашиваю я.

— Строить.

— Скажи, пожалуйста, все сразу, — прошу я его на этот раз.

— Я буду строить рельсы.

— Я буду строить железную дорогу из рельсов, — поправляю я его и начинаю вместе с ним строить дорогу.

— Я буду строить железную дорогу из рельсов, — повторяет он и продолжает, — вон они там лежат.

Стасик довольно быстро понимает мою мысль и сам начинает строить длинные предложения, особенно если все время акцентировать на этом его внимание.

— А где рельсы лежат?

— Коробка, — говорит Стасик и, увидев мой выразительный взгляд, тут же поправляется, — рельсы лежат в коробка. Вот она.

— В коробке, — поправляю я Стасика, для которого путаница в окончаниях тоже является обычной проблемой, и мы продолжаем игру.

— Принесу несколько рельсы, — комментирует он свои действия, — а теперь поезд. Где поезд?.. И т. д.

Поиграв с рельсами под аккомпанемент моих вопросов, мы переключаемся на другую игру. Увидев, что Стасик направляется к сухому бассейну, я спрашиваю:

— А теперь что будешь делать?

— В бассейн прыгать. Я буду сейчас в бассейн прыгать оттуда, с горки, — развернуто отвечает он вместо своего типичного ответа «прыгать» или «да». Для него развернутая речь — это проблема привычки. Если акцентировать его на речи, то он сам уже держится на этом уровне. Я, в свою очередь, начинаю утаскивать бассейн с шариками подальше от горки, провоцируя Стасика на речь.

— Эй! Ты что! Тетя Катя, не надо! Я сейчас прыгать буду!

— Ну так забирай у меня бассейн, — подсказываю я ему.

Он начинает тянуть его на себя, комментируя:

— Туда, — и показывает на самое удобное место.

— Что туда?

— Бассейн туда.

— Куда туда?

— Да.

— Что «да», Стасик?

Когда он не знает что сказать, то или говорит «да», вне зависимости оттого, какой был вопрос, или начинает толкаться, но не агрессивно, а очень игриво. Таким образом он пытается переключить мое внимание и избежать необходимости формулировать, что у него часто не получается. Это случается тогда, когда он плохо знаком с темой, и свидетельствует о том, что ему просто необходима постоянная практика, так как обычно, понимая его с полуслова, мы его этой практики лишаем.

— Туда бассейн, к горка. Прыгать.

— Я хочу подвинуть бассейн к горке, чтобы прыгать в него, — повторяю я за ним, немного откорректировав фразу.

— Тетя Катя, отдай. Я хочу подвинуть бассейн к горка, чтобы прыгать в него.

И т. д.

Вот сейчас для Стасика будут очень эффективны логопедический сад и работа с речевиком, таким образом будет поддержан его переход на другой уровень доступного общения.

    

* * *

    

— Дома со мной он так не играет, — сетует мама во время нашего совместного занятия «на троих». Вова построил из имеющихся игрушек целый город с дорогой и поездами, со станциями, с детскими площадками, с домом, в котором люди учились дружить, стоя друг к другу лицом и держась за руки, и пр.

— А здесь живут люди. На каждом этаже по два человека. Они здесь учатся дружить. Они держатся за руки и пока стоят вот так, а потом будут стоять по-другому, — комментирует Вова.

— Дело в том, что здесь вы от него ничего не хотите. Здесь у вас свободная игра, без условностей, без подтекстов, без нагрузки. Здесь мы к нему подстраиваемся, а дома он к вам подстраивается. Здесь и вам, и ему проще освободиться от этих условностей. Дома и вам, и ему сложнее. Однако этот навык нужно тренировать и стараться переносить его на взаимодействие с Вовой в разных ситуациях, вне зависимости от места взаимодействия. Дома, на улице, на занятиях и т. д.

Стоит отметить, что начать это занятие Вова хотел стереотипной игрой в театр, на которой у него в последнее время настоящая зацикленность, но эту игру ни я, ни мама не поддержали, отчасти специально, отчасти потому, что были отвлечены разговором друг с другом. Помучавшись некоторое время, Вова придумал более прогрессивный вариант занятия и нашел уже знакомого Петрушку, посредством которого в очередной раз проявлял активность, намного более близкую и в некоторой степени агрессивную. И только после этого стал строить дом и людей, которые учатся дружить, и все остальное.

Таким образом, то, что мы не поддержали стереотип, спровоцировало Вову на другое поведение, которое мы, в свою очередь, уже подхватили и развили. И произошло это через агрессию, которая являлась выплеском напряжения, позволившим сдвинуться со стереотипа, и в то же время установлением более близкого телесного контакта, а значит, и доверия «здесь и сейчас».

    

* * *

    

Не существует единого для всех метода. Все дети разные, несмотря на общий аутизм. И то, что идеально подойдет одному, может категорически не подойти другому.

    

* * *

    

Очень важно понимать, что выход из аутизма не означает, что ребенок тут же стал «нормальный», «как все», и можно больше не заниматься его реабилитацией. Выход из аутизма не означает выход в норму, это лишь выход из аутизма, и он не исключает наличия других проблем, которые, как правило, сменяют друг друга.

Так, если раньше полноценному развитию ребенка мешал аутизм, то при выходе из него на фоне возможных невротических проблем могут появиться или обостриться поведенческие или речевые проблемы, которые требуют не меньшего участия и внимания со стороны родителей и специалистов.

 

* * *

    

Еще одна проблема, к которой часто оказывается не готова семья, — это то, что изменения ребенка, его возможностей и способностей, влекут за собой массу новых желаний и потребностей, которые надо удовлетворять.

Раньше ребенок ничего особо не хотел, а если и хотел, то было не понятно, как ему это дать сквозь его аутизм; однако теперь он все время чего-то хочет, интересуется, требует насыщать свободное время разнообразной деятельностью и общением. Теперь, когда он легко может взять из окружающего мира что угодно, надо постоянно придумывать вместе с ним, что же это может быть, иначе при отсутствии насыщения очень высок риск вторичной аутизации.

И до тех пор, пока семья не готова к такой активности, к такой социализации, к такому разнообразию, которое от нее потребуется с изменившимся ребенком, вероятность полноценного выхода из аутизма очень низка.

    

* * *

    

Подыскивая школу или детский сад по принципу «туда ходят наши знакомые», далеко не всегда выбор делается в пользу ребенка. Чаще же это выбор в пользу удобства и комфорта для родителей, которые идут по уже проторенной дорожке и избегают необходимости вытаптывать свою.

    

* * *

    

Не столь важно, какую сторону жизни менять — внешнюю или внутреннюю, так как это процессы взаимозависимые: с изменением содержания автоматически меняется форма, и наоборот. В большинстве случаев выбирают работу, связанную с внешними изменениями, так как это проще и понятнее.

Однако есть один пункт, про который стоит помнить: при изменении формы внутренние изменения появляются значительно позже, чем при работе с содержанием появляются изменения формы. Это происходит по той причине, что внутренние изменения, происходящие через внешние, — это неосознанные изменения, и соответственно их сложно отследить, поддержать и закрепить.

Поэтому лучший вариант — это комплексная работа над внутренними и внешними изменениями, но осознанная.

Внутренние изменения требуют больших душевных сил и мало времени, а внешние — много физических сил, много времени и мало душевных сил. Во внешние изменения не надо включаться, все происходит как бы само собой. Во внутренние изменения не включаться невозможно.

    

* * *

    

Важно все время находиться на одном уровне с ребенком, и поэтому большинство занятий я провожу на коленях, ползая, бегая, прыгая вслед за ребенком.

Важно обращаться к ребенку и общаться с ребенком, поэтому любая дидактика и обучение всегда уходят на второй план.

Важно быть одновременно и первым, и последним в общении с ребенком, стимулируя его к самостоятельности, поддерживая его и провоцируя своим примером.

Важно быть к ребенку лицом и «поворачивать» его лицом к себе, к детям, к происходящему вокруг, поэтому игры лицом к стенке неприемлемы.

Важно убирать препятствия для общения и наблюдения, поэтому если в группе ребенок «выпадает», например, прячется под стол, или между ребенком и местом основных действий оказывается большой мяч, то я подхожу и передвигаю этот стол или откатываю этот мяч в другое место, давая ребенку возможность если и не участвовать в игре, то хотя бы видеть ее, иметь возможность ее заметить.

Важно быть рядом с ребенком, чтобы ребенок чувствовал поддержку, которая вселяет в него собственную уверенность и позволяет двигаться вперед.

Важно видеть изменения ребенка и меняться вслед за ним, и это касается как глобальных внутриличностных, так и ситуативных изменений, например, в игре.

Важно обладать гибкостью и фантазией в общении с ребенком, не воспринимая любое его действие буквально.

Важно уважать ребенка, его желания и проблемы, а соответственно их надо понимать и помогать в решении проблем или исполнении желаний, не оставляя его наедине с ними.

Важно доверять ребенку и верить ему, а значит, верить и себе.

Важно быть с ребенком на равных.

   

          11.04.2009

    

Аутизм — это неадекватно пройденный этап формирования доверия к себе, к миру, к окружающим, который в норме заканчивается к двум годам, то есть в младенчестве. Это возраст, в котором у ребенка появляется первый опыт доверия, и строится он на ощущениях через тактильное, эмоциональное и двигательное общение. Доверие — это фундамент развития, отправная точка. Если доверие не сформировано или сформировано частично, то частым следствием становится аутизм или, в более легких вариантах, невроз.

Именно поэтому прохождение данного этапа является обязательным, и мы его стараемся пройти и закрепить у ребенка во время занятий. Именно поэтому на начальных этапах работы с аутичным ребенком основные силы тратятся на младенческие игры — тактильные и эмоциональные, часто однообразные. И этот путь мы проходим даже с теми детьми, да и подростками, которым доступен другой, более высокий уровень взаимодействия. Так как до тех пор, пока этот этап не пройден до конца, равномерного развития не будет.

Доверие к другим формируется через доверие к себе. Доверяя ребенку, мы формируем и его уверенность в себе, что является двигателем прогресса.

Параллельно с работой на уровне доверия можно вести и развивающую работу. Стоит ребенку поверить, и он сам освоит все то, чему его безрезультатно пытались учить на фоне недоверия. А чтобы работать с чужим доверием, прежде всего нужны собственные доверие и уверенность в себе, как глобальные, так и ситуативные, хотя бы в вопросе аутизма. Доверие во многом основывается на знании и понимании.

    

* * *

    

Аутичного ребенка можно вывернуть наизнанку, даже не столько вывернуть, сколько вернуть обратно. Вернуть к себе самому. Но для этого необходима устойчивость, уверенность, работоспособность и гибкость. Важно не разбрасываться, не кидаться из стороны в сторону, и тогда можно превратить его из отвергающего в принимающего, то есть вернуть в изначальное состояние глобального доверия, не справившись с которым он аутизировался. Но при этом нужно научить его обращаться с доверием, а научить этому может только доверяющий человек.

А если и сам ребенок будет хотеть вернуться, то это будет сделать намного проще. Но желание появляется только тогда, когда появляется знание и понимание, когда появляется выгода и виден результат. Желание — двигатель прогресса, и чтобы проявить его, надо доверять себе, своим желаниям и окружающим.

Вывернув же ребенка наизнанку, выйдя вместе с ним из аутизма, нужно быть готовыми к глобальным изменениям, которые непременно будут и которые потребуют не меньшего, а, возможно, большего внимания и участия.

   

          13.04.2009

    

В конце концов, неважно, какой путь выберет каждый из читателей в реабилитации аутичного ребенка. Важно пройти этот путь от начала и до конца. Не испугаться бурелома или непроходимого болота. Не вернуться назад или не остаться в нем. Не зависнуть на яркой солнечной полянке. Не усомниться в правильности своего выбора. А идти дальше, вперед до тех пор, пока не войдете и не выйдете.

    

«На Дороге не останавливайся, шагай через Границу смело».

(В. Крапивин)

    

    

* * *

    

Эта книга не отвечает на все вопросы, она лишь предлагает задуматься над некоторыми из них.

    

«Никто не заставит тебя учиться. Учиться ты будешь тогда, когда захочешь этого».

(Ричард Бах)

    

   

  

 

Осознанность и свобода

  

  «…Командир, опустив голову, объяснял Яру:

— Мы сами не понимаем. Три дня назад вернулся Денек. Мы обрадовались, стали созывать всех на весенний сбор. Сегодня мы слетелись на поляне. Денек начал рассказывать. И вдруг чувствуем, что холодно. Ну, просто трясет. Как… как раньше. Ну, когда мы были еще настоящие и боялись холода… Сразу все задрожали. Ведь в лесу-то еще снег. И Денек говорит: „Помчались! В ту школу, к ребятам!“ И мы через лес, бегом! Маленьких на руки… Лететь не смогли…

Яр спросил Командира:

 — Почему же это случилось?

— Мы не знаем. Совсем не знаем. Сразу перестали быть ветерками. Теперь мы опять…

— Но чтобы стать вот такими, настоящими, вы должны были это захотеть. Не так ли? — настойчиво сказал Яр.

Командир опустил голову.

— А мы всегда хотели. Если по правде…

— Это случилось только с вами? На вашей поляне? Или со всеми ветерками? — допытывался Яр.

Командир виновато сказал:

— Не знаю. Не могу понять…

— Яр! — громко окликнул Глеб. — Это, наверно, со всеми. Потому что Гелька порвал кольцо.

— Ничего не понял, — сказал Яр.

— Это не важно. — Глеб торопливо свернул листы. — Важно, что сейчас в лесах и на берегах оказались тысячи раздетых и голодных мальчишек».

Владислав Крапивин «Голубятня на желтой поляне»

  

Часто слышу от родителей:

— Ну как вы можете так говорить? Как вы можете давать такие советы и рекомендации нам? Вы же не живете с ребенком, вы не знаете, что это такое — жить с аутистом! Вам нас не понять никогда!

(Это главная отговорка, которая позволяет не учиться новому: нет ни времени, ни сил, ни возможностей и пр. Она оправдывает и позволяет не делать того, что кажется сложным или невыполнимым.)

— Возможно. Только вот я сама успела побывать одновременно и в роли «такого ребенка», и в роли «такого родителя», вытаскивающего ребенка, не дающего ему уйти в полный аут. Эта история тянется уже более пятнадцати лет, с тех пор как мои родители решили заняться помощью аутичным детям и, сами того не понимая, невольно ввергли в аутизм всю семью. А выкарабкиваться из него приходится и по сей день. При этом нам также надо было учиться, решать семейные и бытовые проблемы, работать и пытаться как-то жить.

Вытаскивать себя пришлось самостоятельно, потому что больше никто помочь не мог, несмотря на то что и хотел, и понимал, что помощь нужна, так как вся семья находилась в этой яме аутизма, в черной дыре. И выходить из нее мы стали все одновременно. Все просто боролись за банальное выживание, без каких-либо прикрас.

Шла я по этому пути, который и сейчас еще не пройден до конца, очень по-разному. С разным настроем и настроением, с разным результатом, с разными людьми и разной деятельностью. Но, оглядываясь назад, я вижу глобальные изменения. Из трагического героя я потихоньку стала превращаться в комического. И жить стало веселее. И дело тут не только в том, что я выросла. Сейчас, поумнев и повзрослев, я очень хорошо понимаю, как и когда началась аутизация и какова в этом моя роль. Как я этому не мешала, а помогала и аутизировалась, до поры до времени способствуя собственному уходу из реальности и социальности.

Это было аутичное существование. Без эмоций, без красок, без яркости, без общения и пр. Просто ровное существование. Там не было… жизни не было. Были, конечно, и эмоции, и краски, и яркость, но… они присутствовали кратковременными вспышками. Аутичные проявления остались и сейчас, хоть и не в такой форме, многие ушли совсем, что-то возвращается на короткое время в стрессовой ситуации, но легко убирается, особенно если понять, откуда ноги растут.

Этот дневник — мой собственный путь изменений, изложенный на бумаге. В первую очередь я препарирую саму себя, свой аутизм, свои особенности, проблемы и отношение к ним. Свои попытки решить их и способы, которые помогают мне в их решении и, возможно, помогут кому-то еще. Я признаю свои особенности и уже давно не испытываю по этому поводу отрицательных эмоций. Да, так, и что теперь? В моих силах изменить ситуацию, хотя это и сложно в силу разных причин.

Таким образом, много лет работая с аутистами и пройдя путь «в аутизм и обратно», здесь я описывала свое видение и чувствование проблемы и основанные на этом видении стратегию и способы работы с аутичными людьми, позволяющие, на мой взгляд, выходить из этого состояния. Из отдельных кусочков постепенно складывалась целостная картина, обреталась почва под ногами, позволяющая уверенно и эффективно жить и работать.

  

* * *

  

Довольно длительный период я работала, потому что это «хорошо и правильно», но по большому счету не очень понимала, что и зачем делаю, опираясь исключительно на интуицию и ощущения. Я сильно уставала, загружалась и занималась хоть чем-нибудь, а не чем-то конкретным и осознанным. Было тяжело работать с «легкими» детьми, легко — с «тяжелыми». Сложно было удерживать позитивный настрой как по отношению к себе, так и по отношению к работе, в частности к детям и родителям.

Сейчас же легко почти со всеми, и мне понятно, что конкретно я делаю, когда, почему; я могу объяснить любое свое действие. Но заниматься я буду по-разному, и объяснять по-разному, и у меня будут разные цели, средства, задачи и способы их реализации. И я надеюсь, что сейчас могу быть полезной практически любой семье и любому ребенку.

Раньше так не было, и главную роль сыграли, на мой взгляд, мои собственные личностные изменения и глобальное осознание и принятие себя, своих чувств, ощущений и действий. Признание и осознание своих проблем и особенностей позволили мне двинуться вперед. Исчезло то давление, как внешнее, так и внутреннее, которое накладывало непринятие и непонимание себя и своих особенностей. А значит, появилась и свобода — свобода меняться и развиваться.

Теперь у меня, как мне сейчас кажется, есть четкое понимание того, что такое аутизм, четкое представление о своих возможностях в работе с ним.

По моему глубокому убеждению, «вытащить из аутизма» можно любого ребенка, даже самого тяжелого. При раннем начале терапии, систематических занятиях, без бросания «из огня да в полымя», при максимальной вовлеченности семьи в процесс изменений и терапии, при отсутствии тяжелой органики у ребенка, на фоне которой аутизм приобретает второстепенное значение. Чем ребенок старше и тяжелее, тем дольше, больше, систематичнее надо все это делать. Но это возможно. И возможно в любом возрасте и при любой степени выраженности проблем.

Это сложно, действительно сложно во всех отношениях: физически, психологически, эмоционально, соматически и пр. Я это знаю, как никто другой. Но это не повод для бездействия. Самое сложное — это начать, а потом втягиваешься, и проблем становится меньше, и решать их проще. Самое главное, что это возможно. И этому в состоянии научиться каждый.

У любого человека есть выбор, и этот выбор каждый делает сам для себя.

Еще раз повторю, что все здесь написанное ни в коем случае не является истиной. Это всего лишь один из взглядов на аутизм, и подходит он далеко не каждой семье, не каждому ребенку на конкретном отрезке жизненного пути. Что-то будет ваше, что-то категорически нет, а возможно, и всё. Что-то можно взять на вооружение, что-то отмести, над чем-то задуматься, что-то принять и понять, возможно, и отличное от того, что здесь написано. Быть может, прочитанное натолкнет вас на какую-то иную ценную мысль, идею, действие, мнение и поможет вам в решении проблемы аутизма.

  

* * *

  

По итогам написанного мне можно смело приписать детскую наивность, юношеский максимализм или даже неэтичность. В сущности, это одно и то же.

Мне кажется, что если я признаю что-то в себе и могу говорить об этом вслух, то и другим это тоже ничего не стоит, — это и есть наивность. Я думаю, что, понимая, можно менять, и многие захотят этим воспользоваться, — это максимализм. И я прямо, возможно, излишне прямо, говорю об этом — некоторые назовут это неэтичностью.

Я не всегда могу грамотно сформулировать и выразить свою мысль. Я не умею врать, не могу, не хочу и не буду говорить то, чего не думаю и не чувствую, несмотря на то, что могу оказаться в меньшинстве.

Возможно, я сильно ошибаюсь в своем видении проблемы аутизма и взгляды мои будут меняться, а в чем-то они поменялись даже в процессе написания этой книги. Но чтобы понять это, мне необходимо озвучить свои представления и получить обратную связь. Иначе невозможно.

  

«Подсудимый! — говорит судья. — Объявляю вам наше решение: Ганноверский суд в целях установления вашей личности и во избежание судебной ошибки предлагает вам повторить при свидетелях известный подвиг барона Мюнхгаузена — полет на Луну!.. Вам понятны условия экспертизы?

— Да, ваше превосходительство, — отвечает Мюнхгаузен. — Тем более что это уже и приговор.

— Вы еще имеете право отказаться.

— Нет, я согласен.

— Сын мой, это испытание очень опасно. Вы не хотите исповедаться? — спрашивает пастор.

— Нет! Я это делал всю жизнь, мне никто не верил.

— Прошу вас, облегчите свою душу…

— Это случилось само собой, пастор! У меня был друг — он меня предал, у меня была любимая — она отреклась. Я улетаю налегке…

— Прости меня, Карл! Я это сделала ради нашей любви! — защищается Марта.

— Наверное… Но я как-то перестал в нее верить. Помнишь, когда мы были у Архимеда, он сказал: „Любовь — это теорема, которую надо каждый день доказывать!“ Скажи мне что-нибудь на прощанье!

— Что?

— Подумай. Всегда найдется что-то важное для такой минуты…

— Я буду ждать тебя…

— Нет, нет, не то…

— Я очень люблю тебя!

— Не то!

— Карл! — не выдержав, кричит Марта. — Они положили сырой порох!

— Мерзавка! Убийца! — кричит баронесса.

— Что вы наделали, Марта! — недоумевает пастор.

— Отстаньте от нее!.. Молодец, Марта!.. Пусть завидуют!.. У кого еще есть такая женщина?! — говорит Мюнхгаузен и обращается к Рамкопфу: — Как это понять, господин Рамкопф? За такие шуточки на фронте вешали!

— Подсудимый, ведите себя…

— Я веду себя достойно, ваше превосходительство! Чего не скажешь о судьях! Впрочем, я и не надеялся на вашу честность… — говорит барон и спрашивает у Томаса: — Томас, ты принес то, что я просил?

— Да, господин барон! — отвечает он и протягивает узел.

— Вот этот сухой, проверенный… — достав из узелка бочонок с порохом, говорит барон. — От такого — целый полк взлетит в небо!

— Ну, как знаете!.. Если вы столь безрассудны… Фельдфебель, перезарядите пушку! — командует судья.

— Прощайте, господа! Сейчас я улечу, вам недолго осталось ждать. Мы вряд ли увидимся. Когда я вернусь, вас уже не будет. Дело в том, что на небе и на земле время летит не одинаково. Там — мгновенье, здесь проходят века. Все относительно. Впрочем, это долго объяснять… Прощайте! Черт возьми, как надоело умирать…

В это время вбегает бургомистр в руках у него мундир, парик Мюнхгаузена и депеша.

— Остановитесь, барон! — кричит он. — Господа! Его величество признал в подсудимом барона Мюнхгаузена! Читайте! Карл, дайте я вас обниму!

— Действительно! „…Приказываю считать Мюнхгаузеном…“ Как же мы сразу не догадались?!

— Одевайтесь, одевайтесь, барон! Вас ждет внизу карета. Город с восторгом встретит своего героя!

— Это — он! Карл, я узнаю тебя! — закричала баронесса, словно впервые увидела его. — Фео, что ты стоишь? Разве не видишь? Это твой отец!

— Па-па! Я узнал вас! — закричал Фео, падая на колени. — Я восхищен вами!

— Фео! Вы честный юноша. Вы искренне любите и искренне ненавидите, но не делайте этого слишком часто! — шепчет бургомистр, оттаскивая его от барона.

— Господи! Ты совершил чудо! — в свою очередь, реагирует пастор на изменившиеся обстоятельства.

— Поздравляю вас, барон! — говорит Рампкоф.

— С чем?

— С успешным возвращением с Луны.

— Я не был на Луне.

— Как это — не был, когда есть решение, что был?.. Сейчас прозвучит залп, его услышат в городе… Это значит: вы слетали и вернулись… Завтра об этом сообщат газеты. Да мы все свидетели.

— Это неправда, — вмешивается Марта.

— Боже, какой примитив! Нет, сударыня, на этот раз я не уступлю, — говорит баронесса. — Если у вас не хватает воображения, то соображать надо. Мой муж летал! Летал!

— Не усложняйте, господа, не усложняйте, — пытается закончить ситуацию судья. — Залп немедленно!

 — Вот и все! Виват Мюнхгаузену! — кричат все. — Виват! Виват! Виват!

— Прекратите!.. Господи, как вы мне надоели!.. Поймите же, что Мюнхгаузен славен не тем, что летал или не летал, а тем, что не врет. Я не был на Луне. Я только туда направляюсь. А раз вы помешали мне улететь, придется идти пешком. Вот по этой лунной дорожке. Это труднее! На это уйдет целая жизнь, но придется… Марта, ты готова?

— Конечно, Карл.

— Пошли. А ты, Томас, ступай домой и готовь ужин. Когда мы вернемся, пусть будет шесть часов.

— Шесть вечера или шесть утра, господин барон?

— Шесть дня.

— Слушаюсь.

— Я понял, в чем ваша беда. Вы слишком серьезны. Серьезное лицо — еще не признак ума, господа. Все глупости на Земле делаются именно с этим выражением. Вы улыбайтесь, господа, улыбайтесь!»…

Из кинофильма «Тот самый Мюнхгаузен»

  

 

    Рекомендуемая литература

  

Амонашвили Ш. Здравствуйте, дети! — М.: Просвещение, 1983.

Бах Р. Карманный справочник Мессии. — Киев: София, 2009.

Брэдбери Р. И все-таки наш // Брэдбери Р. О скитаньях вечных и о Земле. — М.: ЭКСМО, 2002.

Грин Росс В. Взрывной ребенок. Новый подход к воспитанию и пониманию легко раздражимых, хронически несговорчивых детей. 2-е изд. — М.: Теревинф, 2009.

Дольто Ф. На стороне ребенка. — Екатеринбург: У-фактория, 2003.

Зеланд В. Трансерфинг реальности. — СПб.: ИД «Весь», 2008.

Клюев Е. Между двух стульев. — М.: Гаятри, 2006.

Коэн Ширли. Как жить с аутизмом? — М.: ИОИ, 2008.

Крапивин В. Голубятня на желтой поляне. — М.: ЭКСМО, 2006.

Макаренко А. Педагогическая поэма. — М.: Азбука, 2009.

Мурашова Е. Дети-«тюфяки» и дети-«катастрофы». Гиподинамический и гипердинамический синдром у детей. — Екатеринбург: У-фактория, 2006.

Никольская О. С., Баенская Е. Р, Либлинг М. М. Аутичный ребенок: пути помощи. Детский аутизм: введение в проблему. 5-е изд. — М.: Теревинф, 2009.

Победить аутизм. Метод семьи Кауфман/Сост. H. Л. Холмогорова. — М.: ЦЛП, 2005.

Франкл В. Человек в поисках смысла. — М.: Прогресс, 1990.

Фромм Э. Душа человека. — М.: ACT, 2009.

Экслайн В. Развитие личности в игровой терапии. — М.: ЭКСМО-пресс, 2000.

 

Это может быть вам полезно

  

СТРАНА и МЫ: МЫ ВМЕСТЕ http://www.stranami.ru/

Сайт социального информационно-аналитического журнала «СТРАНА и МЫ: вместе». За физическое и духовное оздоровление нации.

САЙТ ДЛЯ ИНВАЛИДОВ И ТЕХ КТО РЯДОМ С НИМИ http://inva-life.ru/

Наш сайт инвалидов был создан для людей с ограниченными возможностями и для людей, которым не безразличны проблемы инвалидов.

ДЕТИ-АНГЕЛЫ http://www.detiangeli.ru/support.html

Общество родителей особых детей.

СПЕШИТЕ ДЕЛАТЬ ДОБРО http://www.miloserdie.tellur.ru/mainx.html

Одна из целей создания сайта — показать, на что способны инвалиды, что они умеют делать, какими специальностями они владеют, как реализовывают себя в жизни, делятся опытом.

ПОВЕРЬ В СЕБЯ!

ЖИЗНЬ И ПРОБЛЕМЫ ИНВАЛИДОВ http://believe.net.ua/

Сайт освещает жизнь и проблемы инвалидов в Украине и в мире. Вы найдете интересные статьи и истории людей, советы по реабилитации, библиотеку, клуб знакомств для инвалидов, форум, чат.

ОСОБОЕ ДЕТСТВО http://www.osoboedetstvo.ru/

Родителям детей с нарушением развития, специалистам, всем, кому это важно.

НАШИ НЕВНИМАТЕЛЬНЫЕ ГИПЕРАКТИВНЫЕ ДЕТИ http://www.sdvg-deti.com/forum.htm

Международный форум родителей детей с СДВГ.

ОБЩЕНИЕ МАМА ОСОБЫХ ДЕТОК ФОРУМ РЕБЕНОК-ИНВАЛИД http://invamama.ru/

Общение родителей детей-инвалидов. Обсуждаются вопросы воспитания, лечения и реабилитации детей с ограниченными возможностями.

СКВОЗЬ ПАЛЬЦЫ http://absinfo.ru/

Когда ребенок рождается не таким, каким его ожидали увидеть, родители начинают искать причины, врачей, беспокоятся о будущем… Со временем оказывается, что на многие проблемы можно смотреть сквозь пальцы. Даже если у ребенка они не совсем обычной формы.

 

 

[1] Рюль К. Зеркало для психотерапевта. Работа с инвалидом // С собой и без себя. Сб. статей / Под ред. С. Кривцовой, С. Лэнгле. М.: Генезис, 2009. С. 57–70.

 

[2] Уайт М. Карты нарративной практики. Введение в нарративную терапию. М.: Генезис, 2010.

 

---

Дата добавления: 2021-01-21; просмотров: 35; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!