Часть вторая, которая появилась из-за неудачной попытки закончить часть первую 24 страница
10.11.2008
— Я не была такой, — говорит мама. — Я не была такой контролирующей и такой тревожной, пока с ребенком проблем не случилось.
— А может, и наоборот. Может, это у ребенка проблем не было, пока вы такой не стали по какой-то другой причине. А дальше уже цепная реакция. И тут уже не важно, ребенок на вас среагировал или вы на него. Но, взаимно реагируя ухудшением на ухудшение друг у друга, вы сначала незаметно, а потом уже и заметно для всех усугубляли общую ситуацию. Вы оба.
Однако такая цепочка возможна как в ту, так и в обратную сторону. Можно взаимно улучшаться. И точно так же, сначала изменения незаметны, а потом будут все заметнее и заметнее. Но в этом случае начинать уже по-любому придется вам, так как вы намного сильнее и стабильнее ребенка. И вам понятно, что надо делать и зачем.
* * *
Часто встречаются ситуации, когда ребенок уже достаточно сильно изменился и ему доступен качественно иной уровень развития, а родители уже настолько привыкли к нему такому, каким он был, что не замечают изменений и не идут следом за ними.
Они общаются с уже выросшими детьми, как с маленькими. Очень мягко и очень осторожно. Излишне мягко и осторожно. Очень опекающе. Боятся ребенка, вернее, его особенностей и возможных реакций. Боятся не справиться с реакциями. И таким образом вторично затормаживают его развитие.
12.11.2008
|
|
|
Родители либо излишне погружены в ребенка, либо излишне погружены в себя, не видя и не чувствуя ребенка. Эта особенность присуща практически всем родителям, с которыми я знакома. Отсутствие среднего состояния в общении с ребенком, а часто и в целом по жизни. Или все, или ничего. Но эта особенность на глазах уходит при совместной направленной на ее исчезновение работе.
* * *
У меня иногда такое ощущение, что аутизм — это некий культ. Раскрученный бренд. Аутичное состояние не пытаются корректировать, а стараются его культивировать. Типа: «Да! Они вот такие не простые! Загадочные».
Культ освобождает от ответственности, от необходимости что-то делать, куда-то вмешиваться, что-то менять. Это касается и специалистов, и родителей.
* * *
Напряжение, тревога — активная или пассивная, открытая или скрытая. Давление, которое также может быть внутренним или внешним, активным или пассивным, направленным на себя или на других. В первую очередь это типично для матерей, но в целом и для всей семьи. И как вершина в ней — ребенок. Понятно, что и отцы, как правило, не случайны в таких семьях. Ребенок — это лишь вершина семейного айсберга. А самое интересное всегда под водой. Даже спилив вершину айсберга, мы от него не избавляемся, более того, он становится еще опаснее, так как становится незаметным.
|
|
|
13.11.2008
Две недели назад начали заниматься с Артемом и его мамой и достигли определенных результатов. На третьей неделе по семейным обстоятельствам занятие они пропустили, а по их возвращении мы опять начали все с нуля. Артем опять визжит, опять катает машинки, опять не видит детей в группе, опять не смотрит и не слушает. Очень обидно сталкиваться с этим, и тем не менее так выглядит наша работа с большинством семей. Зачем тогда заниматься? — постоянно возникает у меня вопрос. Зачем выматывать себя и ребенка? Зачем тратить время специалиста? Это все равно что начинать курс, например, медикаментозного лечения, уже видеть результат, бросать по каким-то причинам, а через какое-то время опять начинать снова, и снова, и снова. В чем же глубинный смысл такого лечения?
Наверное, от бессилия у меня такие вопросы всплывают периодически…
* * *
Отсутствие принятия, осознания и дифференциации себя, своих состояний и ощущений, причинно-следственных связей свойственно как детям, так и многим родителям. Просто у детей это обычно проявлено в утрированной форме. И, как правило, перечисленный набор переходит к детям от матерей. А от отцов, которые в большинстве случаев аутично подавлены материнской тревогой, детям передается аутичность. Особенности матерей, наложенные на особенности отцов и стрессы в раннем возрасте, и создают картину клинического аутизма у ребенка. Вышеперечисленное часто является катализатором, хотя и не всегда аналогичный набор приводит к аутизму у ребенка. Но если понимать и принимать такую позицию, если работать над собой будет хотя бы один из членов семьи, помимо ребенка, то эта работа автоматически скажется как на его состоянии, так и на всех остальных членах семьи, которые будут вынуждены изменить систему привычных внутрисемейных отношений в связи с появлением изменившегося члена семьи.
|
|
|
14.11.2008
Искаженное социальное развитие — отставание в социальном развитии.
У аутистов, как правило, искажение вторично на фоне отставания, которое является следствием аутичной защиты. Убрать его достаточно легко, а дальше идет отставание, которое исчезает только через постоянно обновляющийся социальный опыт и психотренинг.
Искажение часто идет как компенсация отставанию, только вот вряд ли эта компенсация конструктивная.
|
|
|
* * *
— Но я же знаю, что он умеет это делать.
— Он умеет у вас дома. А здесь он еще не умеет.
18.11.2008
Можно сколько угодно дискутировать на тему, в каком саду, в какой школе ребенку лучше. В коррекционном или в обычном, в обычном или в коррекционном. В одном больше занятий, в другом — больше жизни. Сложно сделать выбор. В большинстве случаев ответ будет зависеть не от направления сада или школы, а от их педагогического состава. От людей, которые там работают. И выбирая между коррекционным садом с не ахти каким составом и обычным садом с аналогичным составом, лучше выбрать обычный, в котором есть дети, способные оказать огромную помощь в развитии ребенка.
* * *
Аутизм возникает тогда, когда в семье возникает депрессия. И исчезает тогда, когда в семье исчезает депрессия. Но остается привычка и остается отставание. И чем длительнее период депрессии, тем сильнее привычка и больше отставание.
19.11.2008
Медленно и незаметно выходить из аутизма можно только с очень маленьким ребенком. Во всех остальных случаях быстрые изменения могут происходить только на пределе возможностей и при условии, что эти изменения будут касаться всех членов семьи.
20.11.2008
Наиболее часто встречающаяся ошибка в работе с проблемными детьми, в том числе и с аутистами, заключается в попытке научить ребенка поверх его проблемы, в обход проблемы.
У многих возникает ощущение, что обученностью можно скрыть проблему, «замазать» аутизм интеллектом и навыками. Не убирать проблему, а научить проблему. Обученная проблема. Обученный аутизм. Обучение поверх аутизма.
Обучать, развивать поверх аутизма — это все равно что асфальтировать прогнившие коммуникации без ремонта и приведения их в надлежащий вид. Положить на них новый, красивый асфальт, который скроет неотремонтированные внутренности.
* * *
Маленьких детей, родители которых только что столкнулись с аутизмом, лучше брать лишь на индивидуальные занятия совместно с родителями. Если же добавлять групповые занятия, то более старшим детям. Так как обычно родители, только столкнувшиеся с проблемой ребенка, пытаются охватить все предлагаемые варианты помощи, часто противоречащие один другому — что снижает эффективность работы в каждом из них во много раз. Объединение же с более старшими детьми и родителями, уже прошедшими через этот бег по специалистам и выбравшими какой-то путь, защищает вновь пришедших от потока пока ненужной информации, потому как для адаптации и проверки эффективности выбранной терапии необходимо минимум два месяца работы без примесей и наслоений.
* * *
— Иди на батуте попрыгай.
— Идем пазл сложим.
— Сделай вот так ножкой.
Это то, что я чаще всего слышу на совместных с родителями занятиях, особенно в первые наши встречи. Постоянные указательные предложения, давление и предложение осуществлять задумки родителей без учета желания ребенка.
Всегда можно осуществить задуманное действие без давления, можно завлечь, привлечь и развлечь ребенка, параллельно оживляя любое свое предложение действием. И, оживляя, увеличивать масштаб любого действия ребенка, в том случае, когда он не говорит, да и когда говорит тоже.
— Будем на батуте прыгать? — спрашиваю я ребенка и начинаю прыгать на батуте. Не всегда он подойдет, но у меня и цель пока другая — обратить его внимание на мое действие, спровоцировать его на самостоятельное принятие решения.
То же с пазлом:
— Смотри, какой пазл красивый! Тут и волк есть, и заяц, смотри, какая красота, — говорю я так, чтобы ребенок обратил на меня внимание, и в то же время высыпаю пазл на пол рядом с ребенком, — давай соберем.
И здесь не факт, что мы соберем этот пазл, возможно, только начнем, но выбор сделает ребенок, сам меня заметив.
* * *
Чем больше всего понастроено над аутизмом, над проблемой, тем больше времени придется потратить, чтобы это разобрать и докопаться до чистого аутизма, аутизма без примеси обучения. Аутизма, с которым можно что-то делать.
Как при реставрации. Сначала надо убрать то, что за многие годы налепили поверх оригинала, и только потом уже работать, работать с оригиналом.
Как клубок с нитками. Он запутался, и чтобы его свернуть обратно, сначала надо все распутать, а потом уже в клубок сворачивать. И чем более запутанный клубок, тем сложнее и дольше его распутывать.
Поэтому вся первичная работа с аутистом построена на разрушении наслоений. Чем младше ребенок, тем меньше наслоений и проще докопаться до оригинала, с которым можно работать и который можно развивать.
21.11.2008
— Каждому дается по силам, — часто говорят родители, особенно смирившиеся с ситуацией и с аутизмом у ребенка.
— В таком случае, до тех пор, пока у вас есть силы выдерживать его аутизм, — он у него есть. Как только у вас есть силы сопротивляться ему — его у него нет.
Важно определиться, к чему будете прикладывать те силы, которые даны, — к тому, чтобы терпеливо сносить все тяготы и невзгоды, или к тому, чтобы сопротивляться им.
* * *
Сегодня с Ромой целый час рисовали. Я высыпала на стол гору карандашей и задала первый вопрос:
— Чем сегодня будем заниматься?
— С Катей, — еле слышно отвечает Рома.
— Чем сегодня будем с Катей заниматься? — снова спрашиваю я, немного скорректировав вопрос.
— С русским, — вновь чуть слышно отвечает Рома.
«С русским» — в это понятие он вкладывает практически любые наши занятия, потому как в итоге они все и впрямь сводятся к языку, к развитию и владению речью. Однако я беру листочек и для наглядности пишу на нем в столбик крупными печатными буквами: «читать», «писать», «говорить», «рисовать», «играть», «смотреть фотографии».
— Что будем делать? — вновь спрашиваю я и показываю ему возможные варианты.
— Рисовать, — делает выбор Рома, и мы приступаем к следующему ходу.
— Чем будешь рисовать? — задаю я следующий вопрос.
— На бумаге, — еле слышно отвечает Рома.
— Нет, Рома. — И я повторяю свой вопрос, расставляя акценты на нужных мне словах. — Я спрашиваю, чем ты будешь рисовать на бумаге?
— Карандаши, — отвечает он, еще некоторое время подумав.
— Целиком говори, пожалуйста, — сразу поправляю я.
— Я буду рисовать карандашом, — отвечает он.
— Что будешь рисовать? — задаю я следующий вопрос.
— Травку, — немного подумав, ответил он.
— Какого цвета?
— Зеленый, — берет карандаш, рисует траву.
— А теперь что?
— Цветочек.
Дальше по той же схеме были нарисованы еще «солнце» и «домик» — стандартный Ромин набор. И тут я решила сменить тактику.
— Отлично! Давай теперь переворачивай страницу. — Рома послушно переворачивает страницу и ждет. — Какой цвет возьмешь? — спрашиваю я.
— Красный.
— Отлично! — и задаю следующий вопрос: — Что ты будешь рисовать красным цветом?
— Бегемота, — отвечает Рома.
— Говори, пожалуйста, целиком, — уже на автомате реагирую я на Ромину манеру говорить, максимально сокращая все, что только возможно.
— Я буду рисовать бегемота, — говорит он с ударением на последнее слово.
— А каким цветом? — не отстаю я.
— Красным.
— А теперь целиком, — вновь напоминаю я.
— Я буду рисовать красным бегемота.
— Отлично, давай рисуй, — говорю я, и Рома приступает к рисованию привычного человекообразного головонога под названием «бегемот». Далее по той же схеме он рисует желтого «медведя», как две капли воды похожего на бегемота. Но так как сейчас моя цель — развитие его инициативы и уверенности в выборе цвета и рисунка, а также развитие речи, а не правильность рисования, я не акцентирую на этом внимания.
— Молодец. А теперь что?
Рома тянется к очередному красному карандашу, выбирая его из всей многоцветной массы.
— Красный, — говорит Рома, неуверенно протягивая мне карандаш.
— Что красный?
— Карандаш.
— Целиком говори, пожалуйста, — опять встреваю я.
— Катя, я взял красный карандаш, — с ударением на последнее слово рапортует он.
— Что ты будешь рисовать красным карандашом?
— Грибок, — подумав, ответил он, с ожиданием взглянув на меня… неизвестно же, как я отреагирую…
— Отлично, только скажи целиком.
— Катя, я буду рисовать красным карандашом грибок.
— И опять с ударением на последнее слово. Заметив мой кивок, он начинает рисовать, и в процессе рисования у карандаша ломается стержень. Рома протягивает его мне.
— Что? — спрашиваю я.
Рома протягивает карандаш еще ближе ко мне и показывает на сломанный стержень.
— Рома, словами, — опять настаиваю я.
— Карандаш.
— Что карандаш?
— Сломался, — еле слышно произносит Рома, не привыкший говорить вслух.
— Что сломался? — продолжаю я.
— Катя, у меня сломался карандаш, — говорит он. Основная его проблема — это не неумение говорить, а отсутствие навыка пользования речью и тренировки говорения. Он обходится минимумом слов по жизни, предпочитая использовать жесты и взгляд. Да его никто и не заставляет особо, поскольку все уже и так привыкли его понимать.
Далее вновь по той же схеме: «вопрос-ответ-предложение», рисуется очередной головоногий «бегемот», потом «трава», «носорог», «слон», и, уже войдя во вкус, поняв, что можно говорить все, что угодно, он довольно быстро стал перечислять всех зверей, какие приходили ему в голову, правда, периодически повторяясь. Так он нарисовал еще одного «бегемота», «енота», очередного «медведя» и «ослика», как две капли воды похожих друг на друга, разве что разных цветов.
— Еще что?
— Таню, — неожиданно вспоминает Рома о существовании сестры.
— Здорово! Давай Таню. — И Рома рисует теперь уже Таню, которую можно отличить от «бегемота» или «енота» только лишь по подписи, снабжающей каждого нарисованного героя.
Далее были нарисованы: «ляля», «медведь» и «ослик».
— А теперь что ты нарисуешь?
— Палкана, — говорит Рома.
— Кого? — переспрашиваю я, не расслышав с первого раза.
— Нет, — тут же теряется Рома, — не скажешь.
— Я не расслышала, Рома, — говорю я и спрашиваю снова: — Кого ты будешь рисовать?
Так как уже довольно много времени мы достаточно четко строили наше общение с Ромой и он был настроен на меня и на рисование, мне таки удалось добиться от него повтора. Ему всегда дается это с трудом, так как обычно «не расслышали» и «переспросили» для него приравнивается к «неправильно», чего он очень боится и замыкается.
— Палкана, — повторяет он через некоторое время.
— Палкана? — вновь переспрашиваю я и иду на практически заведомо провальный шаг: — А Палкан — это кто? — Обычно на такие вопросы он не отвечает, так как они для него достаточно сложные.
— Царь, — как ни странно, получаю я ответ. Вероятно, он уже в достаточной мере влился в этот процесс говорения, вопросов и ответов, необходимости что-то придумывать, что для него это уже не было так сложно, как обычно. И опять же в данном случае для меня совершенно не важно то, что ответ не совсем соответствует истине. Главное — ответ есть.
Рома дорисовал Палкана, я сижу молча и смотрю на него, ожидая его дальнейших действий, а он в ответ очень внимательно смотрит на меня. Не дождавшись моего очередного вопроса, Рома молча протягивает мне карандаш.
— Словами, — тут же реагирую я.
— Катя, я нарисовал Палкана.
— Здорово! — говорю я и вновь замолкаю, внимательно глядя на Рому.
Через некоторое время, поняв, что от меня ничего не дождаться, Рома неуверенно говорит:
— Винни-Пух.
— Что Винни-Пух? — спрашиваю я.
— Катя, я буду рисовать Винни-Пуха, — говорит он, в то время как я продолжаю молчать, ожидая. его Дальнейших действий. Не дождавшись от меня команды, Рома очень неуверенно начинает рисовать, постоянно поглядывая на меня, в ожидании, что я его остановлю.
И так, раз за разом все более самостоятельно, были нарисованы «собачка», еще один «Винни-Пух» и еще один «бегемотик». Затем «волк» и, более того, именно волк, а не человекообразный головоног. Затем — «Дед Мороз», еще раз «ляля», «Пятачок», «разбойник». Снова «бегемот» и «медведь». Затем — длинношеий «жираф» и опять головоногие «медведь» с «бегемотом». И последнее, что мы успели за этот час — «барсук».
Что интересно, из огромной кучи карандашей Рома в первую очередь выбирал все яркие цвета: красный, желтый, оранжевый, зеленый, реже синий. Черный, серый, бежевый, коричневый, фиолетовый в большинстве своем остались не использованными.
То, что мы сегодня сделали, — это очень и очень хороший результат для Ромы, которому извлекать что-то свое, от себя и из себя очень и очень сложно.
23.11.2008
Диета, поляризация, биомедицинское лечение, медикаментозное лечение, АВА, дельфинотерапия, бассейн, остеопат, логопед, дефектолог, психолог, психиатр, биологическая обратная связь, пиявки, собаки, лошади, гомеопат, мануальный терапевт, РМО, ТЕАССН, PECS, БАДы, арттерапия, музыкальная терапия, психоанализ, невролог, невропатолог, нейропсихолог, подсадка эмбрионов, стволовые клетки, УЗИ всего, чего только можно, ЭЭГ, МРТ, Допплер, сканирование головного мозга, бабки, экстрасенсы, хелирование, натуропатия, Доман, Томатис….
Колоть, вливать, впихивать, заставлять, потакать, дрессировать, развивать, консервировать, провоцировать, поощрять, подавлять, возбуждать, а также много-много другого одновременно или с небольшим перерывом. Иногда полностью противоречащее одно другому. Бросая одно и начиная другое. В чем смысл такой терапии?
Пожалуй, основное, с чего необходимо начинать свой путь в реабилитации аутичного ребенка, — выбор пути. Надо научиться думать и выбирать, а не брать все, что дают. Важно выбрать что-то одно или хотя бы двигаться в одном направлении, не прыгая с места на место, в итоге не видя, что же на самом деле дало результат.
Дата добавления: 2021-01-21; просмотров: 38; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!