Рыболовные суда и рыболовство

 

Поскольку приморские районы Китая весьма обширны, там великое множество рыболовных судов. Конечно, им необходима правительственная лицензия, за которую платят. Суда эти делятся на три класса: первый – это трехмачтовые корабли, в районе носа их ширина составляет восемь локтей^{148}; ко второму принадлежат двухмачтовые, ширина которых в районе носа семь локтей; третий – одномачтовые суда, ширина в районе носа – шесть локтей. Рыбак или группа рыбаков не могут построить рыболовное судно, не получив на то разрешения соответствующих вышестоящих органов, которые требуют описания технических параметров корабля. Когда судно спускают на воду, уездному правителю сообщают обо всех районах, где оно будет ловить рыбу. Для предотвращения пиратства издан закон, согласно которому за одно рыбацкое судно должны поручиться девять других. Каждые десять десятков, или сотня, лодок составляют одну компанию под руководством президента. Его избирают только на пять лет. Обычно это старый рыбак со средствами и хорошей репутацией. Он отвечает за добропорядочное поведение владельцев и команд ста судов, образующих компанию. Если хозяин какого‑нибудь судна захочет продать его с публичных торгов или сделать из него торговый корабль, он должен сообщить об этом президенту компании. Тот передает заявку властям.

Всем рыболовным судам первого класса разрешено оставаться в море для ловли рыбы в течение десяти дней. В начале каждой экспедиции на судно грузят четыреста пиколей соли для засолки рыбы. Судам второго класса разрешено оставаться в море пять дней; на каждое грузят по триста пиколей соли. Суда же третьего класса проводят в море по три дня и берут на борт двести пиколей соли. Если в море вдруг из‑за большого улова потребуется дополнительная соль, то ее не достать: заходить в ближайшие порты не разрешается, это было бы серьезным нарушением закона, которое наказывается конфискацией корабля, тюремным заключением капитана и команды и отзывом лицензии торговца, продавшего им соль.

Суда, на которых солят рыбу, не должны нести каменного балласта. Насколько я понимаю, цель этого установления – не дать рыболовам контрабандой провозить гранитные плиты под тем предлогом, что они используются в качестве балласта. Чтобы все суда, на которых солят рыбу, можно было распознать в открытом море, узнать их названия, имена владельцев и капитанов, а также порты приписки, эту информацию пишут большими иероглифами на гроте. Владельцы рыболовных судов должны возобновлять лицензию каждые полгода. На побережье провинции Гуандун есть много рынков, где всегда велик спрос на соленую рыбу с этих судов. Один из самых больших таких рынков я видел в Чжэньчжэне, на берегу Жемчужной реки. На этом рынке очень большие склады, некоторые построены из дерева – там выставляют на продажу рыбу.

Нередко такие суда уплывают на значительное расстояние от материка. В 1865 году пароход «Фудзияма», на котором я возвращался из Японии в Китай, столкнулся с одномачтовым рыболовным судном, принадлежащим к третьему классу, рядом с группой островов, носящих название Седельных. Пароходом «Фудзияма» управлял капитан Дандэс, искусный навигатор и весьма любезный джентльмен, который сделал все, чтобы спасти несчастную команду. Люди издавали душераздирающие крики, когда течение относило их от нашего судна. «Фудзияма» «легла на другой галс», и через полчаса, не слыша больше криков, после усердных, но безуспешных поисков мы уверились, что рыбаки погибли. Капитан Дандэс все же решил продолжать поиски, и через десять минут мы снова услышали крики. Немедленно спустили шлюпку, и в конце концов были обнаружены четыре человека, цеплявшиеся за обломок корабля. Когда рыбаков подняли на борт «Фудзиямы», они сообщили нам, что двое их товарищей погибли. Пропавшие люди приходились отцом и дядей славному юноше, одному из счастливо спасенной четверки.

Очень много судов, на которых пойманную рыбу не солят. Чаще всего своим устройством они напоминают только что описанные нами. По всему побережью провинции Гуандун, насколько хватает глаз, можно видеть множество таких кораблей. Они плавают по два в ряд, на расстоянии трехсот футов друг от друга. Между ними протянута сеть. Редко бывает, чтобы она не зачерпнула большой улов. На западном рукаве Жемчужной реки тоже ходят большие суда, занятые этим промыслом. На носу каждого судна установлены «ножницы», которые можно открывать и закрывать по желанию; к ним привязана большая сеть. Ее опускают в воду, держат там некоторое время и вытягивают из воды, закрывая «ножницы». Рыбу из сети вынимают и сбрасывают в центральный отсек трюма, который представляет собой не что иное, как широкий бак. Борта на уровне этого отсека снабжены отверстиями, через которые заливается большое количество пресной воды; при помощи этой меры рыбак получает возможность доставить на рынок живую рыбу.

Есть и другие лодки, средних размеров, узкие и с носом скорее острой формы. Они ежедневно прибывают в Кантон с живым грузом выращенной в садках рыбы. Такие лодки бывают одномачтовыми. Трюм по всей длине судна служит большим баком, в который бросают отловленную рыбу. Чтобы у них не было недостатка в воде, по сторонам трюма открывают две или три затычки. Для предупреждения затопления судна рыбаки посменно, по два человека, откачивают лишнюю воду при помощи цепного водоподъемника, пока лодка не войдет в порт, для которого предназначается живой груз. Водоподъемник качает воду при вращении ступального колеса, и постороннему может показаться, что рыбак, приводящий его в движение, наказан за какое‑то преступление. Рыба, которую эти лодки в таких больших количествах привозят на рынки, берется не из реки, а из искусственных прудов, где ее заботливо выращивают. В Даши, Личжэне, Сицяо‑шане, Цзюц‑зяне, Цзиньчжу и так далее есть несколько подобных прудов. Во втором и третьем лунном месяце, то есть в марте и апреле, вешние воды приносят много рыбы к верховьям реки. Самки мечут икру в длинной траве или тростнике, в больших количествах растущих по берегам. Икринки прилипают к траве, и через несколько дней появляются мальки. Сначала они совсем крохотные, размером почти с острие иглы. Молодь ловят сетями, помещают ее в лодки. Пока ее держат в лодках, живущие на борту рыболовы остерегаются использовать при готовке пищи растительное масло, потому что считается, что запах любых маслянистых или жирных веществ вреден для рыбы и иногда может привести к ее слепоте. Молодь кормят пастой из пшеничной муки, бобов и желтков сваренных вкрутую куриных или утиных яиц. Когда рыба вырастает, ее бросают в мелкие искусственные пруды: полагают, что большая глубина повредила бы ее росту. В центре или по сторонам многих прудов нередко устанавливают камни, под которыми рыба может укрываться от солнца. С той же целью иногда над частью пруда ставят шпалеры для винограда. В некоторых местностях вдоль берегов прудов часто можно видеть ряды многочисленных банановых «деревьев», по мнению рыбоводов, стекающая после ливней с широких листьев банана вода способствует здоровью рыбы. В других районах рядом с прудами сажают и деревья под названием фу‑линь, плоды которых считаются весьма калорийной пищей. Мне приходилось также видеть по краям многих прудов с рыбой многочисленные водяные лилии. Китайцы считают это прекрасное растение священным, а также гарантией, что другие водные растения там не заведутся. В некоторых случаях берега садков обносят невысокими каменными стенами, но северный берег неизменно оставляют неогороженным. Китайцы следят за тем, чтобы в садки не попадало ничего вредного для рыбы, чтобы там никогда не мыли коноплю или любые овощи, которые могут плохо повлиять на рыбу. Кроме того, в уездах, где развито рыбоводство, редко держат голубей, потому что в противном случае немало голубиного помета попадало бы в пруды, а он слывет пагубным для рыбы. В этих хозяйствах также не могут расти ивы, так как их листья тоже считаются вредными.

Рыбу кормят травой два раза в день, и поскольку все земли распаханы, ее можно достать только на речных берегах. При этом избегают собирать траву, растущую у самой воды, потому что на ней могут быть прилипшие икринки хищных рыб. Траву всегда бросают в пруд с северной стороны. Чем это объясняется, нам установить не удалось. Рыбу кормят только в летний сезон – однако во всякое время года у нее довольно еды. Рыбных прудов очень много в Цзюц‑зяне, Цзиньчжу и Сицяо‑шане, а также в Даши и Личжэне. Цзюц‑зянские рыбоводы взяли на откуп часть Жемчужной реки от Цзюц‑зяна до Цинъюаня и Шугуаня. За эту монополию они платят обычный налог. Цзюцзянские рыбоводы нередко навещают близлежащие деревни, чтобы продать рыбу владельцам местных садков. Цзюцзян‑цы везут молодь для продажи иногда в лодках, иногда в корзинах, сделанных непромокаемыми при помощи смолы. В каждой корзине находится от пятисот до шестисот штук рыбы. Чтобы ей хватало воздуха, корзины закрывают только сеткой. Переносить эти корзины следует с величайшей осторожностью, поскольку встряхивание может убить рыбу. Опытные носильщики несут корзины очень аккуратно. Проданную рыбу достают из корзины по пять штук при помощи маленьких горлянок. При этом рыбаки так искусны, что на движение их рук приятно посмотреть.

Однако вернемся от этого рыбоводческого отступления к рыбацким судам, которые мы оставили, когда они собирались разгружаться. Почти у всех торговцев рыбой есть каменные деревянные корыта или баки, куда и днем и ночью льется пресная вода. Туда и кладут рыбу, снятую с лодок. В Уси Сянь я посетил большую рыбную лавку. Там я заметил, что хозяин держал живую рыбу, чтобы она не уснула, в больших плетенках или корзинах, погруженных в Великий канал, воды которого текли непосредственно перед лавкой. На улицах больших и малых городов по берегам рек люди, торгующие рыбой вразнос, – обычное зрелище. Разносчик несет на плечах бамбуковый шест, на одном конце которого бадья с водой, полная живой рыбы, а на втором – колода. На этой колоде разносчик имеет обыкновение разделывать рыбу на порции по четверть фунта, полфунта или по фунту для удобства покупателей. И на реках нередко можно встретить мужчин или женщин в лодочках, на носу которых устроены углубления, полные живой рыбы. Это бродячие торговцы, развозящие рыбу для лодочного населения. В Нанкине я заметил, что на каждом таком судне был поднят белый флажок. Это означало, что они получили разрешение на рыбную ловлю.

Существуют также лодки под названием ба‑бай‑тин. На реках их нередко используют для ловли рыбы, но на таких лодках плавают только ночью. Они длинные и узкие; по одному борту от носа до кормы идет наклонная, длинная белая доска, ширина которой не превышает двенадцати дюймов. На уровне середины лодки в воду на шнурке опускают большой камень. На корме сидит рыбак; при помощи короткого весла он заставляет свою лодку скользить по волнам. Когда лодка плывет, камень, рассекая воду, издает шум. Пугаясь этих звуков и видя отражение белой доски, рыба прыгает к ней и девять раз из десяти промахивается, и попадает в центр лодки.

 

Ночная ловля рыбы

 

Рыбной ловлей занимаются и на других маленьких лодках. Они беспалубные, и на них плавают два рыбака. Один гребет парой весел на корме, а другой стоит на носу и забрасывает в воду намет. Такие рыбаки, видимо, должны быть очень настойчивыми людьми: мне приходилось видеть, как они забрасывали сеть в воду и вытаскивали ее без единой рыбки. Кроме того, судя по их оборванному виду, они очень бедны. На реках поблизости от Макао я наблюдал совсем простой и вместе с тем очень эффективный способ рыбной ловли. Поставив лодку на якорь в середине реки и встав на носу, рыбак опускает сеть в воду при помощи бамбуковых «ножниц». Затем он бросает с носа по прямой линии большие пробковые шары, к каждому из которых привязано несколько кусков приманки. Прилив относит шары в лодке, а за ними гонятся целые стаи рыбы, которые хотят схватить приманку; когда они проплывают над сетью, ее поднимают вместе с уловом.

В формозском порту Цзилун у меня был случай увидеть еще один простейший способ ловли рыбы. Каждый вечер в восемь часов – в Китае в это время уже совершенно темно – здешние рыбаки отправляются к устью реки или, точнее, к гавани в беспалубных лодочках с кормой в форме ласточкиного хвоста. В воду забрасывают большую круглую сеть. Лодка, таким образом, занимает место в центре круга, который образуют пробковые поплавки, привязанные к сети. Рыбак, гребущий парой весел, не дает ей сдвинуться. На носу стоят два человека, которые жгут связки ротанга, горящие ярким пламенем. Несколько других лодок, в каждой по два‑три человека, находятся вне круга, образованного поплавками. По сигналу они принимаются рьяно хлестать по воде длинными бамбуковыми шестами с целью напугать рыбу, которая бросается к яркому огню, горящему на носу первой лодки, и запутывается в сети. Сеть поднимают, и она почти всегда полна мелкой рыбешки. Таких рыбаков нанимают несколько цзилунских горожан, которые, как оказалось, обладают монополией на рыбную ловлю в этой части острова Формоза. Пойманную таким образом рыбу засаливают и продают в больших количествах не только на Формозе, но и в провинции Фуцзянь. Много летучей рыбы в бухте Саньо так же ловят островные аборигены. Каждый вечер на цзилунских водах царит почти неописуемое оживление. Тем вечером, когда я отправился на берег посмотреть на это, там было не меньше восьми лодок с полыхавшим ротангом на борту, а также лодки с людьми, бьющими по воде бамбуковыми шестами. Было очень темно, и густое зарево огней освещало не только поверхность вод, но и склоны соседних холмов. При этом освещении люди, хлеставшие по воде, выглядели скорее разъяренными дикарями, чем безобидными рыбаками.

Ручная сеть

 

В Гонконге и Цзюлуне в темное время суток вылавливают много рыбы при помощи способа, напоминающего цзилунский. Единственное различие состоит в том, что рыбаки пугают рыбу, не колотяпо поверхности воды, а шумным стуком один о другой бамбуковых шестов.

Во время поездок по Янцзы я заметил, что всюду использовались сети совершенно той же величины, что и ранее упомянутые, а иногда – и гораздо большие. Однако так называемые «ножницы», к которым они прикреплены, стоят не на носу лодок, а по берегам. Часто их поднимали и опускали при помощи лебедок. Ко многим таким сетям была привязана шнурками живая рыба, служащая приманкой. При многих сетях делают широкие верши, в которые бросают рыбу‑приманку; там она плавает, ничем не стесненная и не пострадавшая, будто на воле.

Рядом с каждой сетью стояла небольшая хижина, где рыбак укрывался от плохой погоды, пока сеть была погружена в воду. Я обнаружил, что использование сетей распространено на верхней части озера Поян. Но «ножницы», к которым они были привязаны, стояли не на берегах озера, а на широких деревянных платформах, стоящих на толстых сваях. На многих приливных реках и морских рукавах используют переметы, которыми ежедневно вылавливают немало рыбы.

В центральных провинциях рыбаки красят сети, чтобы придать им прочность. Для этого используется дубильная кора. Нередко можно видеть, как несколько бедных рыбаков, уцепившись за плоты торговца древесиной, которые медленно плывут по течению, сдирают с дерева кору. Когда сетью перестают ловить рыбу, то иногда ее подвешивают к потолку в качестве защиты от злых духов. Иногда для этого же сети расстилают на постели больного. Кроме того, во всяком случае на юге Китая, их шпагатом привязывают к парусам джонки, чтобы они отгоняли злых духов.

На озере Поян, а также на реке Янцзы и ее притоках, на Великом канале я наблюдал другой способ ловли рыбы. Большое количество прочных крючков было прикреплено к коротким лескам. Каждая свешивалась с очень длинной толстой веревки, одним концом прикрепленной к деревянным буям. На крючках не было приманки, не было и зазубрин, но очень острые, они, казалось, предназначались для того, чтобы на них насаживались проплывающие мимо рыбины. На нескольких горных речках, текущих по направлению к Янцзы и озеру Поян, я видел, как гарпунили рыбу. Рыбаки очень ловко делали это длинными трезубцами и редко промахивались. На Великом канале и рядом с городом Шэнцзэ я наблюдал, как рыбу ловили руками, причем весьма успешно, что меня удивило. На Жемчужной реке тоже пользуются этим способом при ловле угрей. В южных провинциях Китая мне редко приходилось видеть, чтобы рыбу ловили удочкой, но на Формозе, где реки, по всей вероятности, лучше подходят для такой ловли рыбы, я часто видел, как китайцы забрасывали в воду удочки со сноровкой, достойной самого сэра Исаака Уолтона. На берегах реки Миньцзян в провинции Фуцзянь, а также на северном рукаве Жемчужной реки рыболовы используют очень крепкие удочки длиной не более четырех‑пяти футов. К такой удочке крепится большое колесо, на которое намотано двадцать ярдов лески. Пользуясь даже этой неудобной удочкой, рыбак редко не наполняет свою корзину рыбой. Часто в качестве наживки используют червяков. В Пекине у удильщиков в этом качестве популярна синяя муха.

Рыбалка с бакланами

 

Однако самый оригинальный способ – это рыбалка с бакланами. На реке, где стоит город Цунхуа, столица обширного уезда провинции Гуандун, я видел, как рыбаки получали немалый улов с помощью этих птиц. А в 1862 году, двумя годами позже, на горной речке в том же уезде мне снова представилась возможность посмотреть на такую своеобразную рыбалку. Рыбак стоит на плоту или на катамаране на середине реки. На судне находились также четыре или пять бакланов, которые по сигналу ныряли в воду за рыбой. Чтобы птицы не глотали ее, вокруг шеи каждой закрепляют бамбуковое кольцо или полоску. Со своей добычей бакланы плывут к катамарану, и рыбак сразу же достает у них из горла рыбу, которую кладет в корзинку. Устав, бакланы некоторое время отдыхают на плоту, возобновляя работу, как только рыбак подаст им сигнал. В 1865 году, когда я был на озерах Дунтин и Поян, я видел, как много рыбы ловили с бакланами. Особенно много таких пернатых рыбаков, помогающим людям, я заметил в областном городе Жаочжоу, стоящем на берегах озера Поян. Лодки, которыми пользовались там владельцы бакланов, размерами и формой напоминали судна перевозчиков, ежедневно ходящиепо Жемчужной реке. По бортам каждой лодки от носа до кормы были сделаны насесты, на которых сидели бакланы, вынырнувшие из воды. Правда, мне показалось, что птицы, ловившие рыбу на озере Поян, были не так энергичны, как те, которых я видел на реках, текущих через уезд Цунхуа. В городе Жаочжоу и вообще на озере Поян, чтобы заставить бакланов нырять, рыбакам приходилось бить по воде длинными бамбуковыми шестами; иногда же удары приходились и по птицам. Добычу баклана рыбак клал в предварительно натянутую ручную сетку. Когда он видел, что птицы нуждаются в отдыхе, то протягивал бамбуковый шест, чтобы они могли сесть на него, и так поднимал их в лодку. В Уси, Суч‑жоу, Хучжоу и в других городах по берегам Великого канала я видел множество этих птиц за работой.

 

Охота на пресноводных черепах

 

В Ханчжоу – это областной город на южном конце Великого канала – я наблюдал, как не менее пятисот бакланов ловили рыбу в одно и то же время на пространстве в одну восьмую мили. Многие птицы были молоды и не вполне обучены. Так, когда одной из них удалось поймать рыбу, на нее сразу же набросилось множество других бакланов, стремясь отнять трофей. Результатом этого недисциплинированного поведения стала всеобщая сумятица. Я с интересом заметил, что каждый рыбак без труда распознавал своих птиц. Лодки таких рыбаков отличались от всех, которые я описывал раньше: они были очень легкими, а формой напоминали каноэ.

Во время плавания по реке Янцзы мое внимание было привлечено людьми, охотившимися за пресноводными черепашками. Для этого они пользовались удочками, очень похожими на те, которыми рыбачат на Миньцзяне и на северном рукаве Жемчужной реки (о чем я писал выше). К концу лески были привязаны маленькие крючки и несколько свинцовых шариков. Когда рыбак, который обычно сидит на одноногой табуретке, видит плывущую черепаху, он немедленно прицеливается и забрасывает удочку. Крючок протыкает панцирь черепахи, потому что грузила придают ему дополнительный вес, затем вытягивает добычу из воды, поворачивая большое колесо, прикрепленное к его удочке. Когда я плыл по маленькой реке, протекающей у стен Нанкина, мне встретились рыбаки, гарпунившие пресноводных черепах. Они стояли в лодках с трезубцем в каждой руке и пытались нащупать этих животных в мутной воде. На той же речке я видел других людей, занятых тем же; они стояли не в лодках, а в посудинах, очень похожих на обычные корыта для стирки белья. У каждого было только по одному трезубцу, которыми он не только протыкал черепах, но и приводил в движение и останавливал свое странное судно.

Во многих частях империи также весьма распространена ловля креветок. На Жемчужной реке почти каждый день богатые уловы креветок. Обычно в лодке два человека; один из них сидит на веслах, а другой стоит на носу и опускает в воду несколько корзинок, привязанных к одной веревке на расстоянии двух футов одна от другой; в каждой в качестве приманки кладут винный осадок. Привлеченные приманкой креветки забираются в корзины. Через определенное время улов вытаскивают и вываливают в плетенки для рыбы. На креветок всегда большой спрос. Некоторые гурманы предпочитают есть их живыми. Креветки подают к столу в сосуде с желтым вином, крепким уксусом и кунжутным маслом. Опьяневшие, они начинают проделывать необыкновенные скачки. В этом состоянии их и съедают любители. Особенным пристрастием к живым креветкам отличались жители северных и центральных провинций.

Очень много здесь и устричных отмелей. В сезон там собирают множество устриц, и больших и маленьких. Китайцы никогда не едят их сырыми, считая, что они чересчур холодные для желудка, поэтому жарят их с мукой. Засоленных маленьких устриц едят, не подвергая дальнейшей обработке. Раковины используют при возведении стен или при изготовлении извести. Для этого заготавливают много битуминозного каменного угля, который молотят крепкими цепами, обращая в мелкую пыль. Затем эту пыль смешивают с раковинами и кладут на горящие угли в центре большой промышленной печи. Стены ее примерно тридцать шесть футов в окружности, кирпичные и кое‑где укреплены или облицованы прочными бамбуковыми шестами. У стен каждой печи находятся большие мехи, которые выглядят как огромный ящик. Огонь и равномерный жар поддерживают, постоянно работая мехами. Через двенадцать часов огню дают погаснуть. Когда известь, в которую превратились устричные раковины, достаточно остывает, ее убирают из печи, выносят в большую комнату и там сбрызгивают водой. Таким же образом получают известь из раковин мидий.

Этих двустворчатых моллюсков используют и иначе: иногда рыбаки кладут в раковины только что пойманных мидий по шесть‑семь деревянных или свинцовых статуэток Будды Долголетия или какого‑нибудь другого божества; затем бросают в пруд и оставляют там на некоторое время, а когда вынимают и открывают, фигурки оказываются покрытыми перламутром. Такие раковины продают как большие редкости. Иногда невежественным и легковерным китайцам внушают, что изображения Будды Долголетия сами собой рождаются в раковинах моллюсков.

В Жемчужной реке немало садков, где разводят сердцевидку. Их пополняют дважды в год – в первом и в двенадцатом месяце. В эти периоды большое количество молодых моллюсков привозят в Кантон из уезда Дунгуань и из других мест. Их опускают в специально подготовленные для них садки, и там они быстро начинают увеличиваться в размерах. В седьмом месяце множество моллюсков достают из садков и продают, как деликатес. Садки днем и ночью хорошо охраняют сторожа, которые прогоняют не только браконьеров, но и всякую водяную птицу. Часто много моллюсков смывают сильные приливы и отливы, которыми известна Кантонская река; и каждый день можно видеть многочисленное лодочное население, ловящее сетью смытых из садков сердцевидок. В это время рыбаки держат нос лодки по направлению прилива или отлива. Чтобы течение не уносило их слишком быстро, они спускают в воду большие корзины или куски рогожи, тщательно прикрепленные к носу.

Сердцевидок, этих съедобных моллюсков, как и устриц, китайцы тоже солят, но чаще всего варят и сразу съедают. Поскольку гуан‑дунцы считают, что вода, в которой варились моллюски, обладает целебными свойствами, ее используют в качестве примочек от кожных болезней, особенно при выздоровлении от оспы. Во время новогодних праздников большой спрос на этих моллюсков, которые считаются едой, приносящей счастье. Насколько мне известно, это суеверие объясняется тем, что китайское слово «сердцевидка» напоминает по звучанию «яркость» или «сияние», что ассоциируется со счастьем и процветанием, в то время как слово «тьма» оказывается синонимом печали и несчастий. Из раковин сердцевидок тоже делают известь. Такая известь, смешанная с растительным маслом, – прекрасная замазка. Ее используют для промазывания гробов и в качестве грунтовки для фресок, которыми украшают фронтоны храмов и резиденций частных лиц.

В Китае рыбной ловлей занимаются как мужчины, так и женщины. Когда я плыл по озеру Мухайтай, то видел несколько больших лодок, экипажи которых состояли сплошь из женщин, и они ловили рыбу сетями. Кроме того, женщины очень часто занимаются ловлей устриц, мидий и сердцевидок.

 

Глава 31

Туземные племена

 

В некоторых частях Китая, а также на островах Формоза и Хай‑нань сегодня живут многочисленные племена аборигенов. Названия имеют отношение или к их внешнему виду, или к нравам и обычаям. Более чем двести сорок лет тому назад в собственно Китай вторглись маньчжуры, завоевали его и основали правящую династию, но тогда аборигены, видимо, сохранили свою независимость: они не носят кос или косичек, которые были навязаны китайцам в качестве символа покорности властям. Однако независимость некоторых таких племен была до некоторой степени ограничена в середине XVIII столетия императором Юнчжэном, который объявил им войну, воспользовавшись каким‑то пустячным предлогом. В настоящее время они признают власть императора, и их контролируют назначенные императором мандарины, но все‑таки этих чиновников выбирают из среды наиболее просвещенных представителей племен.

До войны Юнчжэна против племен они, по всей видимости, были рассеяны по обширной территории. Некоторые жили в провинциях Гуандун и Гуанси, другие населяли равнины и горные твердыни Гуйч‑жоу. В конце войны большинство племен, живших в Гуандуне и Гуанси, были приговорены Юнчжэном к переселению на северные границы Гуйчжоу. Им было сказано, что дома и работу они должны найти себе в краю, граничащем с тем, где уже жили такие же племена. Насколько мне известно, тогда же был издан указ, согласно которому крестьянские хозяйства и поля, принадлежавшие местным диким племенам и выставленные ими на продажу, могли приобретать только аборигены. По всей вероятности, Юнчжэн решил сконцентрировать туземное население в одном регионе, чтобы в случае восстания он мог одним ударом покончить с мятежниками. Насколько мне известно, аборигенов нередко притесняют их китайские соседи. Не больше сорока лет тому назад чиновник по имени Лю Тинчжи сообщил императору Даогуану, что аборигены в Цзиньсу восстали, и мандарину было приказано начать с ними войну. Лю Тинчжи явился в одно из их главных поселений и истребил более сорока тысяч человек. Как говорят, причиной этой позорной войны стала ссора между его сторонниками или свитой и старейшинами племени, против которого он выступил. Сторонники Лю Тинчжи стремились присвоить участок земли, который с незапамятных времен служил в Цзиньсу рыночной площадью, поэтому попытка отобрать эту землю встретила сопротивление со стороны племени и поддержавших его соседей. В конечном счете это привело к гибели нескольких сотен китайцев и более сорока тысяч аборигенов.

Китайцы считают местные племена народом диким и варварским. Обычаи китайцев и аборигенов весьма несхожи. Почти всем племенам, кроме одного‑двух, неизвестны свахи, и каждый влюбленный волен сам выбирать невесту. Во время празднования Нового года, когда члены нескольких племен заключают брачные союзы, юноши и девушки, согласно обычаю, отправляются на ярмарки, которые в это время устраивают во дворах разных храмов. Когда девушки расхаживают по ярмарке, рассматривая выставленные на продажу товары, юноши следуют за ними; если молодой человек видит девушку, которая ему нравится, он, не колеблясь, заговаривает с ней и в конце концов делает предложение. Если она его приняла, то помолвленная пара отправляется в храм и поклоняется идолу. После этой церемонии жених сопровождает нареченную к дому ее родителей, где подготавливают и подписывают некоторые необходимые документы. Свадьбу празднуют не меньше шести дней. Если союз будет благословлен потомством, первенца посылают в подарок родителям мужа, а второго ребенка – родителям жены. Муж должен прожить с родителями жены семь или десять лет. По истечении этого времени он волен вернуться в дом своих родителей. У этих диких племен существует обычай давать приданое женщинам из богатых семей (китайцам он неизвестен), притом при жизни родителей, вещи, которые выделены для жены, выдают ей в день, когда она оставляет дом своего отца, чтобы поселиться в доме свекра.

В племени, которое носит название лу‑тун‑и‑яо, нареченная невеста в сопровождении подружек и человека с зонтом отправляется в дом родителей жениха, где и выходит замуж. Пробыв там три дня, она вместе с мужем возвращается в родительский дом, где новобрачные остаются до рождения первенца. Затем, взяв с собой ребенка, они возвращаются в дом родителей мужа и остаются жить там. В одном из племен – лун‑чи‑мяо – о детях заботится в основном отец, что отражено в своеобразном погребальном ритуале. Умершего отца хоронят с повернутой вбок головой в знак того, что он будет наблюдать за своими детьми и из мира теней.

Когда умирает член племени, пользовавшийся доброй славой, есть обычай проносить его тело, украшенное цветами, по главным улицам города или деревни, где он жил. В зимние месяцы этот оригинальный обряд совершается все три дня после кончины, а в летние месяцы – только в первый день. Если родственники покойного богаты, останки кладут в каменный гроб, или саркофаг, но телу не дают долго покоиться в могиле, потому что эксгумация считается необходимой, чтобы по виду останков родственники могли узнать об ожидающей их судьбе. Если лицо трупа лишь слегка тронуло разложение, они заключают, что их ждет счастье, а если оно сильно обезображено, родственники начинают готовиться к ожидающим их страшным бедствиям.

По‑другому поступает племя под названием лу‑сы‑цзы. У них останки эксгумируют через год после похорон не для того, чтобы члены семьи покойного узнали о своем будущем, а для того, чтобы тщательно вымыть кости. Если кто‑нибудь из семьи покойного заболеет, кости тут же выкапывают и моют вне зависимости от того, как давно происходили похороны. Причина этого – любопытное суеверие, согласно которому здоровье или болезни в большой степени зависят от степени чистоты костей умерших родственников, поэтому китайцы называют это племя мойщиками костей.

Погребальные обряды племени под названием лань‑гу‑хэ‑мяо тоже весьма необычны. У этих людей покойника хоронят спустя значительное время после смерти. До похорон мертвое тело находится в герметично запечатанном гробу. Только когда наступают определенные счастливые дни, которые, согласно их астрономическим вычислениям, случаются не чаще четырех раз в год, живые предают земле мертвых.

Поразительное исключение в этом смысле представляют собой племена, которые называются соответственно чжэнь‑дао‑хэ‑лу, го‑лу, бай‑го‑лу и чжан‑чжу‑лун‑цзя: они не хоронят мертвых, а сжигают. Прежде чем сжечь мертвое тело, члены племени го‑лу накрывают его шелковым саваном, а члены племени бай‑го‑лу с той же целью используют лошадиные, коровьи, овечьи или козьи шкуры. Практикуется также обычай, который в Индии называется сати; для одного или более племен существует закон, такой же непреложный, как любой закон древних мидян и персов, согласно которому все вдовы должны быть сожжены на погребальных кострах своих мужей. В этих племенах люди соблюдают трехмесячный траур по смерти родителя, деда, или бабки, или вождя.

Одно из богатейших туземных племен шуй‑цзя‑мяо замечательно одной своеобразной и отталкивающей религиозной церемонией. У этого народа есть большой храм, где стоит идол в виде собаки. В определенный день каждый год все отправляются в этот храм для моления. Насколько мне известно, во время этого ежегодного религиозного празднества, согласно обычаю, богатые члены племени устраивают для своих более бедных собратьев пир в честь человека, избранного для того, чтобы его принесли в жертву на алтаре бога‑собаки, за что его семье выплачивают деньги. В конце пира жертву, допьяна напившуюся вина, убивают перед идолом. Эти люди считают, что, если они пренебрегут соблюдением обычая, их постигнет чума, голод или вооруженное нападение. Богатство, которым, как говорят, они располагают, в основном имеет источником торговлю солью, которую они кладут не в бочки или мешки, а в большие трубки, изготовленные из бамбуковых стволов.

Кое‑какие племена от чумы защищаются по‑другому. На роль козла отпущения выбирают человека, отличающегося большой физической силой. Нанеся на лицо краску, он оживленно жестикулирует и кривляется, чтобы навлечь исключительно на себя чуму и все губительные воздействия. Ему помогает жрец. Затем козла отпущения, которого азартно преследует толпа мужчин и женщин с боем гонгов, поспешно выгоняют из города или деревни.

На третий месяц каждого года устраивают большой праздник. В этом торжестве принимают участие многие племена; все радуются, отмечая, по поверью, полное уничтожение всех бед прошедших двенадцати месяцев. Уничтожение это якобы совершается посредством следующей церемонии. Большой глиняный кувшин наполняют порохом, камнями и кусками железа, а затем зарывают в землю. Затем укладывают запал, соединяющийся с этим сосудом, и поджигают его. Взрыв приводит к тому, что осколки кувшина и его содержимое разлетаются во все стороны. Камни и куски железа символизируют беды и несчастья прошедших двенадцати месяцев. Считается, что взрыв уничтожает все, что они символизируют. Во время этого праздника много едят и пьют. В таких случаях прибегают к остроумному способу, чтобы заставить людей пить. В определенный момент зажигают масляную лампу, и затем бражники начинают быстро передавать ее из рук в руки, пуская вокруг стола. Один из них следует за лампой и пытается задуть ее в момент, когда она переходит из рук одного человека к другому. Когда ему это удается, человек, в чьих руках погасла лампа, должен осушить наполненный до краев бокал вина.

Многие племена развлекаются такой забавой, как разновидность боя быков. Крестьяне одного племени выставляют своих быков против соседних. В определенный сезон несчастных животных, приведенных в ярость при помощи опьяняющего напитка, выводят на арену, чтобы развлечь толпу зрителей. Племена заканчивают эти игры, длящиеся несколько дней, принесением в жертву одному из главных божеств быка‑победителя^{149}.

Стоит отметить, что одним из туземных племен руководит женщина. Эту властительницу подданные, глубоко почитающие ее, называют Най‑да. Это племя известно под именем нюй‑гуань, или народ, которым управляет женщина. Право или привилегия управления этим племенем принадлежит только женщинам – потомкам одной семьи, так что в случае смерти правительницы маловероятен спор о том, кому принадлежит право наследования. Обычные китайцы удивляются тому, что в Великобритании и в других европейских странах, где не принят салический закон, время от времени могут править королевы. Они отчасти склонны думать, что жители этих стран ничем не лучше дикого племени нюй‑гуань.

Племена туземцев, описываемых мной, имеют репутацию хороших земледельцев, а также известны выведенной ими породой крупного рогатого скота^{150}. Их работники весьма прилежны и могут выносить большие физические нагрузки. В плуг, который на юге Китая тащат буйволы или волы, а на севере кроме этих животных еще и лошади, мулы или ослы, в некоторых уездах, где живут туземные племена, запрягают крестьян и крестьянок. Этот обычай особенно распространен у племени, которое называется е‑дао‑мяо. Власть крестьянина над батраками очень велика. Когда батрак нанимается к хозяину, составляют соглашение, где тщательно записаны возраст работника, время, на которое он нанят, и наказание, которому будет подвергнут в случае оставления работы до срока. Наказание, которому, как правило, подвергают беглых работников, так жестоко, что нередко приводит к смертельным исходам.

Многие племена занимаются также производством и окраской холста или сукна. Возможно, самое известное из племен, занимающихся ткацким делом, – это шуй‑цзя‑мяо.

В провинции Гуандун все еще живут различные туземные племена. В области Ляныпань (одно из административных подразделений этой провинции), по всей вероятности, живет большинство этих дикарей. Говорят, что племена этой области занимают не менее восьми отдельных поселений: пять племен на востоке, а три – на западе области. Ранее у этих аборигенов существовало традиционное самоуправление, причем его замысел был очень прост. Сотня человек составляла курию, или общество. Каждой курией руководил чиновник, которого можно назвать сотником. К вождю или вождям племени каждый сотник обязан относиться с должным почтением и всегда подчиняться. Племенем го‑лу управляют девять старейшин, избранных из среды народа. На двенадцатом году правления императора Даогуана разные племена, жившие в области Ляныпань, восстали с оружием в руках против своих китайских соседей, и их набеги привели к тому, что генерал‑губернатор особенно невзлюбил их. Чтобы подавить восстание, которое предвещало весьма серьезные последствия, его превосходительство попросил Хафэна, тогдашнего маньчжурского генерала, повести войска против варварских орд. После нескольких боев генерал разбил их необученные войска и смог добиться мира. Затем был издан императорский указ, согласно которому с этого времени в восточной части области каждым поселением будут управлять правитель, заместитель правителя и восемь помощников, а в западной – правитель и четыре помощника. Всех этих чиновников назначает императорское правительство, избирая их из среды наиболее просвещенных и разумных представителей племен. В Яншане, область Хуэйчжоу (еще одно административное подразделение провинции Гуандун), тоже немало туземных поселений. При этом каждое из них, как и на западе области Ляныпань, находится под управлением туземного правителя, назначаемого на должность императорским правительством, с четырьмя подчиненными ему чиновниками.

Кроме того, установлено, что аборигены живут в уездах Лунмэнь, Фэнчуань, Гуюй, Янчунь, Сыхуэй, Гуаннин, Яопин, Хайкан, Хопу, Ло‑дин, Дунъань, Синин, Боло, Цзэнчэн, Янцзян, Жуюань, Цюйцзян и Лэчан. Побывав в некоторых из перечисленных уездов, я узнал, что тамошние аборигены в подавляющем большинстве случаев не образуют больше особых племен, приняв нравы и обычаи своих китайских соседей.

Перейдем к аборигенам острова Формоза. Среди тамошних племен существуют большие различия в характере и образе жизни. Одни добры и кротки, другие свирепы и безжалостны. Некоторые кормятся земледелием и другими занятиями, свойственными миролюбивым сообществам; другие племена, как, например, сун‑мянь или ху‑лу, самые дикие из этих кланов, живут охотой и грабежом. Некоторые племена занимаются производством и окраской ткани. Я располагаю образцом их изделий. Это кусок очень прочного льняного полотна. Единственная часть тела, которую прикрывают мужчины‑дикари на севере Формозы – это чресла, а женщины – грудь. Более дикие племена (среди которых наиболее известны своей жестокостью мао‑тоу) люто ненавидят китайцев, да и вообще всех иностранцев, убивая всех, кто имел несчастье попасть к ним в руки.

Два племени, составляющие туземное население острова Хайнань, живут в областях Цюнчжоу, Ячжоу и Даньчжоу. Одно из них называется шан‑ли (шан‑лай), или уединенное племя; утверждают, что эти люди неповоротливы, глупы и необразованны. Как бы то ни было, по рассказам, они весьма усердные, хотя и невежественные земледельцы. Бывший кантонский генерал‑губернатор по имени Лу Гуань проявил большое внимание к благосостоянию этого племени и велел людям, сведущим в агрономии, научить их возделывать землю с большей выгодой. По предложению Лу Гуаня они обратили большее внимание на ирригацию. Люди из этого племени редко уходят из горных твердынь, по большей части они живут в своих пещерах.

Другое племя известно как шу‑ли, или дерзкое племя. Его представители имеют репутацию, возможно, самых ловких воров. Одновремя между аборигенами и китайцами был большой разлад; в настоящее время китайцы наводнили почти весь остров. На тринадцатом году правления императора Даогуана племя шу‑ли начало жестокую войну против китайского населения Хайнаня. Передают, что ее причиной послужило настойчивое желание китайцев ходить в горы, чтобы рубить лес, который аборигены считали своей собственностью. Когда китайцы победили в этой войне, император, дабы по возможности предотвратить волнения в будущем, назначил править каждым племенем высокопоставленного чиновника, или магистрата. Многие из наиболее доброжелательно настроенных представителей племен поступили на военную службу под императорскими знаменами и обещали приложить все силы, чтобы помогать магистрату в поддержании спокойствия и порядка. В то же время, чтобы аборигены и китайцы контактировали как можно реже, законом было определено, что аборигены не должны уходить за границы своего уезда, причем любое нарушение должно сурово караться. Чтобы они могли свободно торговать на рынках, было приказано, по крайней мере в области Даньчжоу, для племени шу‑ли открыть несколько торжищ – в Синьине, Наньтуне и Динъане. Было установлено также, чтобы эти ярмарки открывались одновременно и работали в течение пяти дней подряд. Строгость закона, установленного в то время, была необходима, чтобы предотвратить восстания диких племен; согласно ему каждый, кто являлся на ярмарку, должен был зарегистрироваться в специальной конторе. Во время работы ярмарки неподалеку, в казармах, были расквартированы солдаты, вооруженные копьями. Ярмарка закрывается, только когда все туземцы возвращаются домой. В конце каждого года, когда туземным племенам почти нечем заняться, над ними усиливают надзор. Для этого, насколько мне известно, вооружают пять рот китайских ополченцев, или храбрецов. Чтобы покрыть расходы на их содержание в зимние месяцы, на пятнадцатом году правления Даогуана двадцать тысяч долларов были помещены под высокий процент в некоторые ломбарды, находящиеся в уездах Паньюй и Наньхай. В день ополченцу выплачивают не более сорока медных монет, а офицеру – не более пятисот. Поскольку туземные племена должны платить земельный налог, можно было бы ожидать, что ополченцам и офицерам станут платить больше, но земли, где живут эти племена, как правило, неплодородны, и, несомненно, туземцы часто оказываются неплательщиками. Во всяком случае, они очень бедны, поскольку есть закон, разрешающий китайской администрации во время каждого посева ссужать жителям определенное количество риса. Этот заем аборигены по возможности возвращают правительству, но на него не начисляются проценты.

Китайское правительство постановило, что на стенах общинного здания в каждой деревне, где живут туземцы, на почетном месте должен висеть такой кодекс:

 

1. Старейшины каждого туземного племени, и только они, должны собирать с туземцев и выплачивать мандаринам земельный налог, следующий от них императорскому правительству.

2. Если кто‑либо, принадлежащий к туземному племени, нарушит закон, он (они) подлежит задержанию стражниками или солдатами, которые надзирают за туземцами по приказу правительства.

3. Китаец ни в коем случае не должен одалживать денег туземцам.

4. При продаже вещей туземцам китаец не должен просить за них чрезмерную цену.

5. Туземцам категорически запрещается иметь огнестрельное оружие.

6. Кузнецы, в отношении которых станет известно, что они изготовляют огнестрельное оружие для туземцев, будут сурово наказаны.

7. Над дверями дома каждого туземного домовладельца должно быть вывешено уведомление о том, что здесь не предоставляют ночлега чужеземцам и гостям.

8. Все туземцы, сбивающиеся в шайки, для того чтобы грабить соседей, будут сурово наказаны.

9. Туземным старейшинам, или правителям, вменяется в обязанность следить за тем, чтобы их подопечные постоянно обучались обращаться с плугом, валить лес и т. д.

10. Все туземцы, находящиеся под защитой императора Китая, должны отказаться от своих грубых украшений, обрить голову и принять платье, нравы и обычаи китайцев.

11. Любой китаец, убивший туземца, не подчинившегося предыдущему пункту, будет помилован.

12. Вождь каждого туземного племени раз в месяц должен встречаться с правителем уезда, в котором живет племя.

 

Некоторое время существовал обычай (может быть, он существует и сейчас), по которому китайцы, нарушившие закон своей страны, искали убежища среди туземцев. Был также издан закон, согласно которому аборигены, содействовавшие императорскому правительству в поимке и передаче преступника в руки правосудия, а также служившие его императорскому величеству на войне, могут получить ранг не выше четвертого; этот ранг можно наследовать на протяжении шести поколений. Сын может унаследовать титул своего отца в возрасте шестнадцати лет или старше. Провинциальный казначей имеет полномочия рассматривать все заявления претендующих на этот ранг и присваивать его, буде для того найдутся основания.

 

Глава 32

География Китая

 

Китай – это большой естественный бассейн, окруженный высокими горами на северо‑западе и юго‑западе и морями на юге и юго‑востоке. Земли представляют собой холмистые и равнинные пространства. Есть и горы, причем некоторые достигают большой высоты. Например, Лушаньские горы, отстоящие от морского побережья на пятьсот миль, имеют пять высоких острых пиков, каждый из которых возвышается на уровнем моря на пять тысяч футов с лишним. Из Нанька‑на на берегах озера Поян видны их величественные вершины, возносящиеся к небу. На северной границе центральной провинции Хунань расположена гряда гор, которые, как мне показалось, должны быть более шести тысяч футов в высоту, но они находятся так далеко, что о путешествии к ним не могло быть и речи. В северных^{151} и центральных провинциях зимой горы часто покрыты снегом. Он редко бывает глубоким и быстро тает. В южных провинциях снег не идет почти никогда.

В Китае есть несколько гор и холмов, которые по разным причинам с древнейших времен почитаются священными. Весной и осенью им правительственные чиновники приносят им жертвы. Ужасный тайфун, 27 июля 1862 года обрушившийся на Кантон, приписывали гневу духа Гуйфэн‑Шань – священной горы в уезде Синьхуэй. Насколько мне известно, разные государи правящей династии присваивали новые почетные титулы некоторым священным горам.

Вероятно, Китай не уступит в живописности горных перевалов никакой другой стране. Я ехал из Пекина в Чжан‑цзя‑коу через знаменитый перевал Нанькоу, очень узкий, пятнадцать миль в длину. Его часть от Нанькоу до Чатаня, строго говоря, называется перевалом Гу‑аньцзи. Одна его часть состоит из известняковых холмов, а вторая – гранитная. В середине перевала находится монументальная арка, возведенная татарами несколько сотен лет тому назад для увековечения решающей победы знаменитого Чингисхана над китайцами в первой четверти XIII столетия. Арка украшена разными рельефами, а надписи на пяти языках рассказывают о триумфе воинственных татарских полчищ над тысячами мирных китайцев. Такие арки, насколько мне известно, есть во многих больших и малых городах Монголии. Когда я возвращался из Внутренней Монголии в Пекин, то проехал по дороге между городами Цзин‑пу и Чэндэ через короткий, но прекрасный горный перевал Лань‑чжи‑лян‑гу.

Некоторые китайские равнины весьма обширны. Великая Китайская равнина, занимающая северо‑восточную часть империи, имеет протяженность в шестьсот пятьдесят миль и простирается от Великой стены на севере до провинций Аньхой и Цзянсу на юге. Ширина этой равнины от ста пятидесяти до двухсот миль. Ее изумительное плодородие соблазняло татарские полчища сходить с более холодных широт своих гор в здешние просторы и совершать набеги на земли соседей – китайцев. Именно от таких нападений китайцы хотели защитить себя, воздвигнув колоссальную приграничную твердыню. Я проезжал по этой просторной аллювиальной^{152} равнине с ее левой стороны по пути из Пекина через Шахэ дальше к Нанькоу. Уехав из приграничного города Чжан‑цзя‑коу, по пути к Долон‑нору, или Лама‑мяо, я пересекал обширные холмистые равнины Внутренней Монголии. Однообразие путешествия время от времени сменялось многочисленными монгольскими стоянками, в окрестностях которых мирно паслись отары овец, стада крупного рогатого скота и табуны лошадей. Часто попадались степные белки, причем некоторые из них интересной пятнистой окраски, а у ручьев и прудов большие болотные птицы. Как они называются на Западе, я в то время не мог положительно сказать, но впоследствии, посетив замечательные сады Зоологического общества в Лондоне, я сразу узнал там этого великолепного длинноногого болотного знакомца из Монголии: он известен как маньчжурский журавль (Grus montignesia)^{153}. Это путешествие запомнилось мне несколькими поразительными миражами. Один раз оптическая иллюзия была так совершенна, что все мы были убеждены, будто приближаемся к широкой полосе воды. Поскольку отражение было вертикальным, представшие нашим глазам отраженные объекты, конечно, оказались перевернутыми, какими бы они были, отражаясь в озере.

В мире мало стран, настолько обильных водой, как Китай. Вероятно, единственная страна, которая вообще в состоянии выдержать сравнение с Китаем в данном отношении, – это Соединенные Штаты Америки. В Китае три главных реки: Янцзы, или Дитя океана, Хуанхэ, или Желтая река, и Чжуцзян, или Жемчужная река. Самая большая из них – Янцзы. Ее исток находится на северо‑западе Великого Тибета, откуда течет, образуя прямой угол с близлежащей грядой гор, пока, повернув на север, не оказывается на территории собственно Китая. Далее она проходит по самой середине этой территории, окаймляя обширные плодородные равнины, и в конце концов вливается в Восточно‑Китайское море. Как говорят, ее длина составляет почти две тысячи двести миль, а ширина в некоторых местах достигает, видимо, полутора миль. На расстоянии сотни миль от моря ее ширина равняется почти трем милям. Эта величественная река усеяна наносными островами, самый большой из которых, Чун‑мин, расположен в устье и имеет не меньше шестидесяти миль в длину и восемнадцати – в ширину. На берегах Янцзы множество городов и деревень, самые известные из которых – Нанкин и недавно открытый для международной торговли порт Ханькоу. В настоящее время в Ханькоу идет активная экспортная и импортная торговля между китайцами и европейцами.

Хуанхэ, или Желтая река, берет начало в Китайской Татарии – к северу от Тибетских гор. Она очень извилиста, сильно изгибается к северу и многие мили течет по Татарии за пределами Великой Китайской стены, а затем снова оказывается на территории собственно Китая на Лессовом плато и примерно через четыреста миль в южном направлении разделяет провинции Шаньси и Шэньси. Рядом с тридцать пятой широтой она резко поворачивает на восток, течет через провинции Хэнань и Цзянсу, а затем впадает в Восточно‑Китайское море. Течение Хуанхэ очень быстрое. Эта река подвержена стремительным разливам. Недавно в окрестностях Хоуцзятяня она размыла большие дамбы, сдерживавшие ее течение; погибло множество людей, материальные потери тоже были велики. Чиновники и жители Хоуцзятяня приложили большие усилия к восстановлению дамб, и, видимо, эта работа была быстро завершена, так как в Pekin Gazette от 23 и 24 апреля 1872 года мы находим петицию трону от губернатора провинции Шаньдун об окончании работ. В эдикте, вслед за тем изданном императором, губернатора Шаньдуна весьма хвалили за проявленную им активность. Тридцать других мандаринов пожаловали титулами и павлиньими перьями. Чтобы умиротворить бога реки, император возжег на алтаре в храме ароматические свечи. Учитывая изгибы Хуанхэ, кажется, что она не может быть намного короче Янцзы.

Чжуцзян, или Жемчужная река, или, как ее чаще называют, Гуандунская (Кантонская) река, по своим размерам не может сравниться с Янцзы или Хуанхэ, но все же это достаточно длинная и очень важная река. Бесчисленные торговые суда, большие и малые, самого разного вида и назначения, пересекают ее воды и доставляют большое множество всяческих товаров в разные части провинций Гуандун и Гуанси. Строго говоря, существует три рукава этой реки, а именно: большой западный рукав, который называется Сицзян, Бэйцзян, или северный рукав, и Дунцзян, или восточный рукав. До 1859 года западный рукав Чжуцзяна был известен иностранцам разве только по на‑званию, но в 1859 году для его изучения была организована экспедиция на канонерской лодке, которая достигла областного города Учжоу в провинции Гуанси. В результате была составлена очень точная карта. Сицзян, по которой я добирался до уездного города Тин‑юань, лежащего за пятьдесят миль от областного города Учжоу, несет свои воды среди величественных горных кряжей.

Кое‑где горы сжимают Сицзян в тесных ущельях, кое‑где она разливается широкими озерами. Одно из самых великолепных ущелий – это Чжаоцинский перевал, как его называют иностранцы из‑за близости к областному городу Чжаоцин – древней столице провинции. Китайцы называют этот перевал Фу‑юн‑гу. Он тянется на четыре мили в длину, его образуют горы в тысячу восемьсот футов высотой. Между их складчатыми и почти отвесными склонами стремительно бежит Сицзян, которая здесь становится настоящим горным потоком. После пограничного города Учжоу путешественник прибывает к первой из восемнадцати знаменитых стремнин. Во время пути к Тин‑юаню мне пришлось миновать девять этих водопадов. Они образованы обширными уступами базальтовых скал, кое‑где пересекающих реку, которая в этих местах имеет как минимум милю ширины. На стремнинах навигация сопряжена со значительными опасностями. Узкие проходы, через которые с достаточной степенью безопасности могут проплывать в разных направлениях суда, обозначены бакенами, которые стоят на скалах, выступающих со дна реки. В дождливое время года лодочникам, видимо, едва ли удается направлять свои суда против течения. Судно с большой командой, на котором я плыл в сухой сезон, делало десять миль в день или меньше. Китайцы говорят, что у Гуандунской, или Жемчужной, реки бесчисленное множество названий; почти каждый плес имеет свое. Например, часть от Хуанпу до Бокка‑Тигрис называется Фумэнь, от Кантона да Хуанпу – Жемчужная река, от Ши‑мэня к столице провинции – Жадная река. Самую известную часть реки, знакомую иностранцам как Макаоский коридор, китайцы называют рекой Белого гуся. Своеобразный эпитет «Жадная» река получила много столетий назад, так как существовало поверье, будто любой, кто отведает воды из нее или использует эту воду для приготовления пищи, подвергается опасности воспылать неудержимой страстью к чужой собственности. Ни один порядочный человек не стал бы пить тамошней воды. Тем не менее в царствование императора династии Восточная Цзинь Фэй‑ди (366 год) губернатор провинции Гуандун У Янь‑чжи решил доказать народу абсурдность этого суеверия. Он торжественно проследовал в Шимэнь и принародно напился ужасной воды. Впоследствии губернатор продолжал исполнять свои обязанности верой и правдой, чем убедил своих суеверных подданных в том, что он не перестал уважать разделение собственности на тешп и tuum («мое» и «твое»). Среди менее значительных рек, вероятно, самые важные – это Байхэ, Миньцзян и Вампу, открытые для захода иностранных кораблей. Наверное, ни одна из многочисленных китайских рек не протекает через такие удивительной красоты места, как Миньцзян.

В Китае также множество горных рек, причем по большинству из них могут плавать лодки и легко нагруженные суда. Одна из самых интересных такого рода на юге Китая – это река, на берегах которой находятся уездные города Лунмэнь‑юань и Цзэнчэн. Они впадает в Жемчужную реку недалеко от кумирни Боло, расположенной рядом с портом Хуан‑пу. Один раз мне пришлось провести на этой реке семь дней. Насколько мне известно, ее пороги преодолевать труднее, чем на западном рукаве Жемчужной реки. Казалось, оживали знакомые нам картины канадских и американских стремнин. Другая горная река, по которой мне доводилось плавать, – это та, на берегах которой находится город Цзин‑дэ‑чжэнь, широко известный местной керамикой. Этот поток впадает в озеро Поян. От Цзин‑дэ‑чжэня до Хуангана река течет среди гор, причем некоторые достигают тысячи восьмисот и даже двух тысяч футов в высоту. На одном отрезке своего пути она принимает вид маленького озера^{154}. Путешествуя по Внутренней Монголии, я перебирался вброд через несколько мелких горных речек, и на меня произвели большое впечатление тамошние величественные пейзажи. Один из этих потоков, который, кажется, назывался Встречной рекой, так причудливо вился между стоящими рядом горами, что в течение дня мне пришлось переправляться через него не меньше тридцати раз.

В Китае множество каналов. Самый значительный из них Великий, или Императорский, канал был построен уже в VII веке и удлинен в XIII. Он течет через описанную выше большую плодородную равнину на северо‑востоке империи, а от города Ханчжоу на 30° северной широты. Он течет (мало мест, где течение незаметно) на расстоянии семисот миль к городу Линцин, где соединяется с рекой У Хэ. В некоторых местах его ширина довольно значительна, в других он очень узок. Водоотводы и ручьи, которые соединены с ним, так многочисленны, что он играет важную роль в осушении и ирригации близлежащих земель. Как и у всех китайских рек, его берега усеяны большими и маленькими городами, а также деревнями. Из‑за невероятной плодородности почвы и преимуществ внутренней навигации Великая равнина, через которую он протекает, стала одной из самых густонаселенных и цветущих частей Китайской империи.

Реки и каналы часто укрепляют, делая высокие насыпи, чтобы предотвратить наводнения. Эти дамбы, которые иногда сооружают из земли, а иногда – из камня, представляют собой воплощенные памятники энергии и предприимчивости китайцев прошлых лет. На разных притоках Гуандунской реки я видел много таких больших сооружений. Самые важные из них расположены в Лю‑гу‑гуне, Го‑цзи и Чжу‑цзи‑тоу. Рядом с горами Сицяо‑Шань находится земляная дамба значительных размеров. Ее много лет поддерживали в хорошем состоянии на проценты с суммы в восемьдесят тысяч лянов, которую с этой целью император Цзя‑цин поместил под высокий процент в многочисленные кантонские ломбарды. Вскоре после этого богатый горожанин по имени У Юаньлань потратил сто тысяч лянов на укрепление этой дамбы камнями. Император Цзяцин присудил ему высокую ученую степень. Недалеко от Кантона находится похожая дамба под названием Ши‑го‑вэй. Если она будет разрушена, воды Жемчужной реки, как утверждают кантонцы, затопят западные районы этого древнего города. Подобные плотины я видел в Фэн‑лэ‑вэй и Сы‑май‑коу в шелковых районах Гуандуна. Чтобы достичь высшей точки плотины от реки, иногда приходится подняться на шестьдесят или семьдесят гранитных ступеней. Обширные равнины, по которым течет Янцзы, тоже защищены дамбами на некотором расстоянии друг от друга. В 1861 году партия путешественников предприняла попытку перейти по суше из Китая в Индию. В письме к издателю North China Gerald они рассказывали, как «дошли до огромной равнины, которая занимает все расстояние от Ханькоу до северного берега Янцзы», и обнаружили «столь низкое ее расположение, что наводнение предотвращало лишь наличие огромных древних дамб»; иногда они рушатся, что приводит к бедствиям. На тринадцатый год правления императора Даогуана дамба Ши‑го‑вэй на рукаве Жемчужной реки обрушилась, и вода дошла до улиц западных предместий Кантона. На двадцать третий год правления того же императора насыпь Лоу‑го‑гун, заключающая реку Ханьцзян в русле на протяжении ее течения через часть Гуандуна, обрушилась, и воды затопили целый уезд. Говорят, император со всей щедростью выделил на ремонт дамбы двадцать четыре тысячи лянов. В 1864 году она снова разрушилась, и воды смыли с лица земли несколько деревень. Был найден короб, плывший по воде, в котором оказался мальчик нескольких месяцев от роду, рядом с ним лежал китайский кошелек с десятью долларами. Несомненно, деньги положили туда родители, надеясь на спасение малыша.

Реки и ручьи часто разливаются из‑за сезонных ливней. В 1871 году это привело к большим несчастьям по всей стране. В северных районах империи тем же летом случались бедствия из‑за того, что непрестанные дожди привели к разливу рек. Некий «гонконгский турист» так рассказывает о наводнении в письме к издателю China Mail от 25 августа 1871 года:

 

«Примерно на протяжении двадцати пяти миль вверх по реке можно видеть разрушительные последствия разлива: рухнувшие дома и затопленные поля. Но оценить в полной мере степень бедствия можно, только приблизившись к Тяньцзиню: высится одинокий берег, за которым нет ни клочка сухой земли; виднеются лишь немногие деревья и глиняные конусы над местами упокоения усопших или островки расплывшихся глинобитных стен оставленных домов. Справа и слева от нас, насколько видел глаз, не было ничего, кроме водной глади, усеянной парусами торговых джонок, оставивших извилистое русло реки и напрямую плывущих к Тяньцзиню. Один или два примера нужны для того, чтобы передать представление о страданиях несчастных крестьян. Весь день шел проливной дождь. В одном месте я заметил несколько разрушенных домов. Среди сырых глиняных руин можно было видеть бедную женщину и ее детей, сбившихся под плетеным навесом. Они страдали не только от холода, но и от ливня, от которого не защищала жалкая временная крыша. Несложно вообразить мучения несчастных, лишенных крова, вымокших под дождем и продрогших от холодных ночных ветров, лишенных средств к существованию. Это лишь один пример из тысяч. Время от времени о результатах стихийного бедствия недвусмысленно свидетельствовали мертвые тела, плывущие по реке. Во многих местах потерян богатейший урожай, который должен был дать людям пищу и топливо на зимние месяцы. Цветники и фруктовые сады затоплены, и об их местонахождении свидетельствуют лишь сухие ветви персиковых деревьев, торчащие из воды. Видны лошади и коровы, теснящиеся на островках, где не осталось ни былинки, или бродящие по воде в тщетных поисках еды.

Тысячи пострадавших крестьян стекались в Тяньцзинь и искали временного убежища на стенах, каждому выдавали по двадцать монет в день и немного еды.

Один из самых скорбных и отталкивающих зрелищ – район Тяньцзиня: вода затопила долину мертвых, и десятки тысяч могил были размыты. Мы видели гробы, и плывшие по течению, и держащиеся над землей на шестах, и привязанные к деревьям. Иногда они были вскрыты, а их содержимое разбросано. Вспомнив, что эта вода находится во всеобщем пользовании, содрогаешься, думая, что может случиться от того, что ее пьют.

Закончу письмо предложением, чтобы это дело разъяснили богатым китайцам из Кантона и Гонконга, дабы они сделали какой‑нибудь вклад для облегчения страданий их несчастных соотечественников на севере. Если в этом направлении будут предприняты какие‑либо шаги, то это следует сделать как можно быстрее, чтобы за разрушениями, происшедшими от потопа, не последовал массовый голод».

 

Тем временем его императорское величество Тунчжи, встревоженный непрестанными дождями, издал эдикт, в котором принцам крови было велено приносить жертвы и молиться о хорошей погоде в различных храмах; сам он принял такие же меры в «храме, посвященном Высочайшему».

Другой императорский эдикт в связи с запиской некоего Хэ Туншэня назначал день всеобщей молитвы богам на двадцатое число восьмого месяца (4 сентября 1871 года) и повелел, чтобы чиновники щедро раздавали в своих уездах милостыню пострадавшим. Всем судьям и магистратам был разосланы послания императора, где от них требовали милосердия при отправлении правосудия и немедленного рассмотрения всех имеющихся дел, с тем чтобы невиновных можно было выпустить на свободу.

Немало рек считаются священными, и им приносят в жертву овцу и свинью, иногда – дважды в год. Каждой из этих рек в это время «передают» сообщение императора. Его читает вслух глашатай в предполагаемом присутствии гения, или духа, реки, а затем это «послание» бросают в священный огонь – официальное вручение духу.

Насколько мне известно, единственная река, где возникает приливное течение или приливная волна, – это Цяньтан, рядом с устьем которой стоит крупный город Ханчжоу. Высота волны постепенно увеличивается, пока не достигнет города Ханчжоу, и после этого спадает. Ни одна джонка не может идти против этой катящейся водяной стены, которая иногда достигает десяти, а иногда даже четырнадцати футов высоты. Приливная волна возникает только во время сизигийных приливов^{155}, особенно в седьмом месяце, поэтому китайцы, конечно, могут рассчитать, когда следует ее ожидать, и спасти себя и свои суда.

Течение многих рек прерывается живописными водопадами. У деревни под названием Пакшумчи уезда Цунхуа, провинция Гуандун, вода падает с высоты двухсот футов. В сухое время года воды там крайне мало. Вода из этого потока по длинным бамбуковым трубам течет к домам обитателей деревни. Рядом с озером Поян, примерно в четырех милях от Нанькана, столицы области с этим же названием, я видел два водопада, образованные потоками, срывающимися с отвесных склонов Лушаньских гор. Водопад, который китайцы называют Великим, срывается стремительным непрерывным потоком со скалы высотой двести футов. Малый водопад имеет ту же высоту, но он поменьше. Падение воды в нем прерывается скалистым выступом. Эти водопады следует посещать во время первого или второго сезона дождей, в сухое время года они совсем не так впечатляют. К высшей точке Великого водопада ведет подъем в тысячу двести футов по почти отвесному склону отрога Лушаньских гор. Оттуда открывается грандиозный вид на озеро Поян и на долину у подножия Лушаня. Внизу у Малого водопада расположен кристально чистый источник, вода из которого плавно скользит по скалам к озеру Поян. Рядом с этим источником в китайской беседке приятно предаться отдыху, укрыться от палящих лучей солнца. На скалах вырезаны китайские иероглифы – высказывания, посвященные великолепию окружающего пейзажа. Внизу, у Малого водопада, некогда находился большой буддийский монастырь, руины которого все еще свидетельствуют о его былых размерах и красоте. И наверху у Великого водопада есть руины буддийского монастыря. Там сейчас живут два или три монаха, ушедшие от мирских тревог. Рядом со Снежной долиной, которая находится в уезде Фэнхуа провинции Чжэцзян, есть три водопада. Высота первого из них, расположенного сразу же за долиной, достигает двухсот сорока футов, а высота находящегося подальше третьего водопада составляет примерно четыреста футов.

В Китае множество озер. Наиболее значительные из них – это По‑янху, Дунтинху и Тайху. Два первых расположены на южном берегу реки Янцзы: Поян – в провинции Цзянси, на 116° восточной долготы, а Дунтинху – в провинции Хунань, на 113° восточной долготы. Поскольку эти озера прилегают к реке Янцзы, они образуют своеобразный резервуар для излишка ее вод и предотвращают опасность того, что разливы Великой реки станут такими же, как Хуанхэ. Говорят, озеро Поян достигает в сезон дождей почти триста миль в длину, и, поскольку в него вливаются не только воды Янцзы, но и других, менее значительных рек большая часть окрестностей представляет собой настоящее болото. Особенно это касается северо‑восточной оконечности озера, и именно в этом причина отсутствия пышной растительности, которую, естественно, ожидает найти путешественник в краю, расположенном так близко к тропикам. Иногда внезапные бури превращают воды этого озера в море пенящихся валов. Действительно, неистовство, с которым они набегают на берег, где стоит Нанькан, так безудержно, что построили надежную гавань, обнесенную каменной стеной, чтобы там могли укрываться суда. В сухой сезон вода очень быстро отступает, и Поян напоминает не столько озеро, сколько реку, текущую по направлению к Янцзы между низких илистых берегов. С вершины пагоды Шан‑ган рядом с областным городом Янчжоу открывается прекрасная и огромная панорама окрестностей, которые в сезоны дождей находятся под водой. В сухое время года китайские крестьяне, – возможно, слуги местных землевладельцев – строят соломенные шалаши на земле, с которой схлынула вода, и принимаются срезать грубую траву и тростник, которые обильно родятся на плодородном осадке. Их сваливают в стога у хижин, а потом на лодках перевозят в соседние города, где и продают как горючее.

На озере Поян изобилуют водяные птицы – по большей части гуси, утки, чирки, гагары и пеликаны. На них охотятся местные птицеловы и затем продают на рынках городов, усыпавших берега Янцзы. При ловле этих пернатых птицелов прибегает к весьма своеобразным методам. Иногда он закрепляет два мушкета в лодке с низкой осадкой и, ухватившись за корму, идет вброд или в случае необходимости плывет, мягко толкая лодку по направлению к птице. Подплыв на расстояние ружейного выстрела, он разряжает мушкеты в стаю птиц при помощи длинного фитиля. Другой способ охоты: птицелов пускает по воде несколько корзин, и, когда птицы к ним привыкают и начинают безбоязненно подплывать к ним, он надевает себе на голову такую же корзину и заходит в озеро. Постепенно он старается приблизиться к стае и прокрадывается в самую середину, затем внезапно раскидывает руки и обычно хватает пару птиц, которых сразу же кладет в плетенку за спиной.

Озеро Дунтин находится в двухстах пятидесяти милях от Поянху и, таким образом, в шестистах пятидесяти милях от берега моря. Множество рек впадают в это озеро, но поскольку в их воде нет такого количества песка и глины, как в тех, что текут в озеро Поян, их берега не так бесплодны. Озеро усеяно островами. Я был на том острове, которые китайцы, очевидно, считают священным местом. На нем много буддийских храмов, и священнослужителей. В их обязанности входит молиться у жертвенников, посвященных не только Будде, но и Дунтин Вану (таких несколько), или Царю озера. С высшей точки острова, холмистого и пересеченного отчетливо видными тропами, открывается прекрасная панорама. Я заметил, что там росло множество чайных кустов. Монахи любезно угостили нас этим освежающим напитком.

На так называемом Золотом острове много буддийских святилищ. Там тоже растет много чайных кустов. Поскольку считается, что выращенный здесь чай способствует долголетию, некоторое количество ежегодно отправляют в Пекин, во дворец, для его императорского величества.

Во время посещения озера Дунтин мои товарищи и я были атакованы разъяренной толпой, и нас чуть не убили. Вернувшись после поездки на лодке по озеру, мы прибыли в областной город Юэян, располагающийся на северном берегу. Мы шли по улицам города, окруженные толпой молодых людей и мальчиков, которых почему‑то – мы не могли понять почему – очень раздражало наше присутствие. В районе города, где дома были разрушены во время восстания, они закричали: «Смерть заморским дьяволам!» Чтобы слово не расходилось с делом, они безжалостно забросали нас обломками кирпичей. Мой товарищ упал на землю, и я совершенно не понимаю, как вышло, что его голову не проломил один из тех камней, что сыпались на нас буквально дождем. Когда он смог подняться на ноги, мы бросились в дом некого китайского господина, – а толпа гналась за нами по пятам, – и там хозяин разместил нас для большей безопасности в комнатах женской половины. Дамы совсем не были смущены нашим вторжением и проявили большую заботу о нашем спокойствии. Толпа продолжала яростно штурмовать дом, и мы решили, что целесообразно было бы бежать в ямэнь или официальную резиденцию префекта города. Мы вышли из нашего убежища через черный ход. Но нападающие, очевидно решившись покончить с нами, тут же выследили нас, и, когда мы начали спускаться вниз по дорожке, они угостили нас градом кирпичных обломков; право, достигнув подножия холма, мы были несколько удивлены, обнаружив, что еще живы. В этот критический момент чиновник, которому случилось проезжать мимо в паланкине, вышел, чтобы спасти нас, а потом проводил в ямэнь префекта. Этот сановник принял нас радушно и приютил у себя комнате, устроенной в галерее при резиденции. Вскоре толпа за захлопнувшимися перед нею воротами пришла еще в большее неистовство. Префект, боясь, как бы не сломали ворота, велел перевести нас в помещение в центре ямэня, но было сочтено, что и там мы не в безопасности, и в конце концов нас привели в личные апартаменты префекта. В половине десятого (вечер был очень темным) нас проводили, предварительно переодев по предложению префекта в китайское платье, через черный ход по каким‑то заброшенным садам в ямэнь военного мандарина. Этот офицер, у которого, по‑видимому, под началом было немного солдат, взял нас под охрану, и, когда составилась процессия вроде той, что сопровождает китайских чиновников при въезде и выезде из города, нас отнесли в Юэчжоу в государственных паланкинах с опущенными шторами. За воротами ждала маленькая беспалубная лодка, на которой мы должны были отправиться к нашей джонке. Как только мы оказались в безопасности на борту, якорь был поднят, и в темноте нас перевезли в более дружелюбный город, точнее, в порт. Это случилось в ноябре 1865 года, а 24 августа того же года французский священник был убит разъяренной толпой в городе, расположенном неподалеку от Юэчжоу. Он, как и мы, пытался укрыться в доме местного дворянина, но, чувствуя, что оставаться там небезопасно, он ушел оттуда, чтобы добраться до ямэня префекта. По дороге его забросали камнями насмерть.

На юге провинции Цзянсу я посетил большое озеро овальной формы – Тайху. В окружности оно имеет приблизительно двести шестьдесят миль. Его окрестности весьма интересны. К северу располагается обширный хлопковый район, а земли на юго‑западе славятся зеленым чаем и шелком. Гончарную глину, из которой изготовляют лучший фарфор, добывают поблизости; то же характерно и для Цзин‑дэ‑чжэна на берегах озера Поян.

Помимо эти трех важнейших озер, во время своих странствий я посетил еще несколько подобных. Хотя многие из них были сравнительно невелики, но очень живописны. Они напомнили мне о прелестных озерцах, которыми по праву славится мое родное графство – Камберленд. Но ни одно из этих меньших озер не доставило мне столько радости, как то, что находится рядом с городом Ханчжоу. С трех сторон оно окружено нагорьями, а с четвертой возвышаются городские стены Ханчжоу. Оригинальная пагода возвышается на склоне холма над водами озера, на юго‑западном берегу тоже находится подобное сооружение, по всей видимости очень древнее. На озере на меньшем из двух островков стоит опрятное строение в китайском стиле, где, как передают, император Цяньлун жил во время посещения Ханчжоу. Перед этим дворцом идет примыкающая к озеру широкая каменная эспланада. От материка к острову в центре ведут два декоративных каменных моста, соединенные хорошей широкой тропой. Была ли эта дорога сооружена в честь визита этого императора, мне установить не удалось.

Насколько мне известно, в Китае священными считаются три озера. Духи, якобы управляющие ими, входят в государственный пантеон божеств, и во время специальных молений им приносят в жертву овцу и свинью. Кроме того, читают вслух обращение императора к гению озера, которое затем предают священному огню. Три озера, которым поклоняются таким образом, – это Дунтин в уезде Балин, провинция Хунань, Поян в уезде Поян, провинция Цзянсу, и Хунцзэ в той же провинции.

Геологическое строение земли в этой обширной и интересной стране пока мало кому известно, но в настоящее время на это пролили свет изыскания некоего ученого немецкого барона.

В течение нескольких последних лет подозрительность китайцев по отношению к иностранцам не давала последним проникать за пределы открытых по договору для внешней торговли портов. Однако со времени последней войны иностранцы в Китае живут в иных условиях: им разрешается путешествовать по обширной империи, прежде закрытой для них, с севера на юг и с востока на запад, хотя такие путешествия и не лишены опасностей.

В качестве иллюстрации опасностей, каким подвергаются путешественники при нападениях грабителей во многих диких и горных районах в глубине страны, осмелюсь привести здесь один эпизод, подробности которого вряд ли изгладятся из памяти участников.

В 1862 году, 12 декабря, преподобный Джон Престон из Английского уэслианского общества, покойный преподобный У.С. Бонни из Американского пресвитерианского совета и я отправились из Кантона в путешествие в глубь страны. Мы собирались проехать через северозападную часть провинции Гуандун и проникнуть в провинцию Цзян‑си по дикому узкому ущелью, которое носит название Драконья шея. В течение первой недели наше путешествие шло очень удачно. Когда мы приехали в город Цунхуа, главный магистрат уезда предупредил, чтобы мы ни в коем случае не ездили дальше, поскольку окрестности наводнены грабителями. Тем не менее, сочтя, что это очередной крик «Волк! Волк!», когда на самом деле никакого волка нет, или же мандарины просто решили задержать нас, мы возобновили наше путешествие. Неподалеку от ущелья или лощины (длиной пять миль) нас остановили деревенские старейшины. Они сказали нам, что ехать через Драконью шею без сопровождения ни в коем случае нельзя: лишь за три дня до этого трое китайских путников были ограблены и убиты. Старейшины также сообщили, что велели кое‑где поджечь заросли, чтобы разбойники не смогли там укрыться. Мы ответили, что готовы ввериться их защите. Они немедленно предложили, чтобы через ущелье к городу Сюэ‑ди‑бай нас проводили тридцать вооруженных молодых мужчин, тут же добавив, что каждому из этих храбрецов нужно будет заплатить по доллару. Это требование придало делу другой оборот, потому что мы намеревались проделать большой путь. Нам показалось, что утрата тридцати долларов нанесет слишком большой ущерб финансам, которые следовало экономить, поэтому мы решили не прибегать к предложенной помощи и пошли своим путем. Через ущелье мы прошли без приключений и поздравляли друг друга в надежде на то, что миновали самую опасную часть пути. Когда мы прибыли в Сюэ‑ди‑бай, местные жители встретили нас далеко не радушно. Многие (следует упомянуть о том, что это происходило вскоре после того, как наши войска ушли из Кантона) были грубы с нами, и никто даже не впустил нас к себе в дом. Возмущенные их поведением, мы снова сели на лошадей, и наша пятерка – мистер Престон, мистер Бонни, я и двое слуг – поскакала дальше, надеясь найти какую‑нибудь гостеприимную усадьбу, где можно было бы переночевать. Мы не проехали и трех‑четырех миль, как наша надежда сбылась, и мы отлично устроились под кровом дружелюбного китайского крестьянина. Хотя у нас с собой была провизия (в Китае путешественники, как правило, считают целесообразным еду брать с собой), этот добрый человек настоял на том, чтобы забить кур, уток и поросенка, – принял нас очень радушно. Его дети тоже приветствовали нас, с удивлением первый раз в жизни разглядывая людей с Запада. Вечером, когда по соседним селениям разнеслась весть о том, что явились иностранцы, в доме собралось много народу, и исключительно ради того, чтобы посмотреть на варваров. Во время разговора с гостями мы заметили в толпе четыре или пять зверских физиономий, присутствие которых не предвещало ничего хорошего; они, вероятно, хотели узнать о том, куда мы собираемся двинуться дальше. Вообще, у толпы, кажется, сложилось мнение о том, что мы странствующие купцы, едущие на дальние рынки, чтобы потратить много денег на китайские товары. На следующее утро в восемь часов мы вновь сели на лошадей и отправились дальше, для пущей безопасности – в сопровождении ополченца. Наша экспедиция двигалась в следующем порядке: впереди двигался Престон в сопровождении слуг и ополченца, я ехал немного позади, а вслед за мной – Бонни, пополнявший свои путевые записки. Стоял ясный, теплый день; по обеим сторонам дороги поднимались покатые склоны холмов, поросшие грубой травой. Вскоре послышались сердитые крики; посмотрев вперед, мы увидели, что Престон исчез за поворотом, где дорога, прежде прямая, образовывала угол в форме буквы «V». Но ошибиться относительно того, что случилось, было нельзя. Были отчетливо слышны крики: «Убьем его! Убьем его!»; казалось, это кричала сотня глоток. Впоследствии мы узнали, что разбойников было двадцать пять. Я тут же направил свою лошадь вперед, в то время как сопровождавший нас ополченец счел своим долгом так же проворно поскакать в противоположном направлении. Когда я достиг места, где случилась беда, то оказался в центре круга мушкетов, нацеленных мне в голову. Когда подоспел Бонни, с ним немедленно обошлись так же. Теперь каждому пленнику пришлось иметь дело с теми, кто захватил его в плен; мужчина со злодейской внешностью подошел ко мне и агрессивно заявил: «Мне нужна твоя одежда». Я отвечал, что если она ему нужна, то ему придется снять ее с меня, сам же я ее не отдам. Он сразу принялся примерять мою шляпу – она не подошла ему, и он швырнул ее на землю. Затем снял с меня пальто и жилет; тщательно осмотрев последний, часть облачения, в котором я нередко проповедовал пастве, разбойник явно решил, что этот предмет одежды подходит ему куда больше, чем мне. Надев его и застегнув до самого горла, он заявил, что ему нужно «Хуан цзинь, хуан цзинь» (желтое золото). В конце концов он оставил меня стоять, если можно так выразиться, в древнем галльском костюме. Как ни странно, главарь, наблюдавший и за жертвой, и за грабителем, энергично и дружелюбно жестикулировал, показывая, чтобы я не противился действиям его подчиненного. Это поселило во мне надежду в тот момент, когда, казалось, роковой исход близился. Но тут же подошел субъект мрачного вида, чье худое мертвенно‑бледное лицо делала еще более отталкивающим обрамляющая его повязка из белого бинта. Разбойник сказал, косо глянув на меня: «Он забрал твою одежду, ну а я возьму твою жизнь». Он поднял ружье, но когда собрался нажать на спусковой крючок, мой верный слуга по имени Ахуа, ныне покойный, схватился за ствол и отвел дуло от меня. Все еще держась за ружье, Ахуа умолял разбойника ни в коем случае не стрелять в меня. Искренность и сила, с которыми этот преданный человек просил за своего «хорошего хозяина» (так он называл меня по доброте душевной), спасли мою жизнь. С тех пор мне не раз приходило в голову, что если бы я проповедовал о Христе с той же самозабвенной искренностью, с какой Ахуа убеждал горных разбойников пощадить меня, то обязательно убедил бы многих сойти с пути греха. Тут разбойники погнали нас через холм, причем к каждому пленнику было приставлено пять человек. При переходе через ручей Престон упал и сильно ушибся; он едва успел прийти в себя, как упал снова. По пути охрана Бонни стала обсуждать, не было бы более целесообразным избавиться от пленника, убив его на месте; тут наш друг сказал, что, по всей видимости, для нас наступило время примириться с Богом. Он попросил Престона прочитать вслух молитву, к которой мы могли бы молчаливо присоединиться во время перехода. Но Престон, ослабевший после падения, попросил меня взяться за это. Пока я молился, укравший мою одежду разбойник, который, несомненно, решил, что я скорее призываю возмездие на головы наших похитителей, чем возвышаю голос к Господу милосердному, угостил меня по голове тяжелым ударом дубовой палки, отнятой у Престона. В это время на склоне холма, по которому мы спускались, показалась еще одна группа разбойников. Они было собрались обратиться в бегство, решив, что захватившая нас шайка – это китайские крестьяне, с оружием в руках вышедшие против них; но тут один из наших похитителей крикнул им, что мы пленники и повода для тревоги нет. Это оказалась настоящая банда. Как только мы подошли, их вожак спросил главаря наших обидчиков, почему он не пристрелил пленных, и сразу же, не ожидая ответа, взял нас с Престоном на мушку – мы стояли близко друг к другу. Вновь показалось, что конец близок, и я сказал Престону: «Нам двоим придется умереть вместе; не отступим же и погибнем достойно». Как только я произнес эти слова, главарь нашей шайки, с самого начала выказывавший почему‑то исключительную заинтересованность в сохранности моей жизни, приказал опустить ружья. Затем шайки разошлись, и мы продолжили спускаться в долину. По пути мы миновали пещеру; снаружи был зажжен костер, на котором явно готовили еду. Видимо, это было логово грабителей. После некоторого колебания относительно того, стоило ли останавливаться там, разбойники направились дальше и шли, пока не достигли самой низменной части долины. Там началась дележка нашей собственности. Парень, который отнял у меня почти всю одежду, снова подошел ко мне. Он не нашел желтого золота – мы несли его в дорожных сумках – и заявил, что, если я сейчас же не отдам денег, он вышибет мне мозги. Чтобы слово не расходилось с делом, он собрался ударить меня по голове, а я попытался отразить удар правой рукой. В этот момент главарь шайки бросился на моего мучителя и вырвал у него палку. В это время мы подверглись новой опасности. Банда, делившая трофеи, рассорилась, и за гневными словами вскоре последовали угрожающие жесты в наш адрес. Они наставили ружья друг на друга. Кровопролитие казалось неизбежным, и нас тоже вряд ли пощадили бы, но вдруг их гнев утих, как летняя гроза, и они собрались отправиться дальше. Без нас? Казалось, что это было так, но мы едва верили в эту счастливую возможность. Не говоря ни слова, доброжелательным, хотя и бесцеремонным движением главарь шайки швырнул мне пальто, и вскоре мы увидели все уменьшавшиеся фигуры разбойников на противоположном склоне. Наконец мы остались в долине одни.

Теперь той же дорогой мы двинулись обратно. Одного из нашей группы так утомили восхождение и опасности, которые пришлось пережить, что он попросил нас сделать короткий привал, но мы ответили, что необходимо идти дальше не останавливаясь, чтобы разбойники, разочарованные скудной добычей, не вернулись отомстить нам, и он нашел в себе силы продолжить путь наверх. Мы продолжали идти, по возможности следуя направлению, откуда нас привели. На вершине мы остановились, но только присели, как услышали боевой клич; оглянувшись, мы увидели на некотором расстоянии другую банду разбойников. Очевидно, единственным выходом было ускорить движение. Через некоторое время мы пришли к месту, где высокая жесткая трава на горном склоне была примята в двух направлениях, так что нам пришлось думать, куда идти. Наши китайские слуги решительно стояли за одну из двух этих троп; поскольку я был не меньше уверен, что правильная дорога другая, возник спор. В конце концов, хотя друзья убеждали меня в том, что китайцы лучше знают дорогу, все‑таки уступили моим настояниям и решили, что нам нужно держаться вместе, а слуг отпустили идти другим путем. Так наша партия разделилась, но не прошли мы и сотни ярдов, как Бонни, бросившись вперед и подняв с земли какие‑то клочки бумаги, воскликнул: «Мы на верном пути!» Оказалось, что это были экземпляры молитвы «Отче наш» на китайском языке; он сказал, что сам дал листки с молитвой охранявшим его разбойникам, чтобы убедить их, что они захватили не странствующих купцов, а священнослужителей, когда они горячо спорили, стоит ли его убивать. Разбойники небрежно бросили их на землю, что сослужило нам хорошую службу. Это было почти буквальным исполнением слов царственного псалмопевца: «Слово Твое – светильник ноге моей и свет стезе моей».

Вскоре мы достигли того места, где на нас напали, и, когда один из наших слуг пинком опрокинул одну из больших закрытых корзин, забытых разбойниками, мы, к нашему удивлению, обнаружили бутылку хереса из нашего провианта. Безусловно, никогда с большим удовольствием не пили херес, чем тот, что по оплошности оставили наши похитители.

Однако на этом не закончились наши злоключения. На обратном пути мы остановились в доме гостеприимного крестьянина, у которого мы ночевали раньше, и он искренне пожалел нас. Вскоре мы отправились дальше – в Сюэ‑ди‑бай. В этой деревне быстро собралась шумная толпа, и нас повели в лавку, где торговали опиумом; ее незамедлительно заполнили туземцы в истовом желании полюбоваться на англичан с голыми ногами. Нам удалось выбраться, и, когда мы дошли до рынка, по пути услышав немало грубостей из толпы, несколько видных горожан предложили нам забраться на подмостки, чтобы позабавить народ. Мудро это было или нет, однако я отказался, заявив, что не хочу, чтобы меня выставляли на всеобщее посмешище. Выбравшись из этой негостеприимной деревни, мы пришли к усадьбе, где жил капитан ополченцев клана Хэ. Его усадьба, как и все дворы в этой местности анархистов, была построена в виде крепостцы. Мы попросили его предоставить нам кров на одну ночь, и он сразу же согласился. Капитан сказал, что наслышан о наших несчастьях и с удовольствием поможет нам всем, что в его силах. Когда мы сидели в комнате на первом этаже, вокруг собралась толпа бродяг и жителей Сюэ‑ди‑бай, которая все время шла за нами следом. Хозяин любезно позволил Престону, который признался, что сходит с ума от сегодняшних событий, удалиться в комнату наверху. Вечером нас накормили очень жестким мясом буйвола, но его качество вполне компенсировалось количеством отличных овощей и риса, поданных к нему. Ночью, когда я лежал в постели, старейшины деревни, пришедшие посоветоваться с нашим хозяином о том, что следовало предпринять, вошли в мою комнату и продолжили свой спор шепотом. Примерно в час ночи, перед уходом, они сообщили мне, что согласились выслать нас из уезда, для безопасности придав нам эскорт из тридцати ополченцев. Когда они ушли, а я как раз начал осознавать, как приятны темнота и тишина после всех треволнений, в моей комнате послышались крадующиеся, осторожные шаги. «Кто идет?» – воскликнул я. «Масса, масса, моя (то есть это я) – Ахуа, Ахуа». Это был мой верный слуга. «У вас нет штаны, – продолжал он несколько самодовольно, как мне показалось в данном контексте, – у вас нет штаны; вор забрал весь мой чау‑чау (то есть багаж), но у меня есть пара чистые штаны. Я знать этот шум (то есть я предвидел такие неприятности). Я чоп‑чоп (то есть быстро) вынуть эти чистые штаны из корзины и положить себе в куртку. Этот человек, вор, не видеть. У вас нет штаны. Моя платить вам (то есть я вам их отдам). Правда, эти штаны совсем первый сорт, чистые. Мытые, мытые. Не бойтесь. Первый сорт, чистые!» Я встал и, уверенный в том, что он говорит правду, надел китайские брюки.

Во время завтрака мы снова собрались вместе. Бонни спал в одной комнате с Престоном, которому теперь было гораздо лучше, хотя он все еще был измучен. Капитан сообщил нам, к какому решению пришли старейшины деревень и он сам. Они постановили, что нас в сопровождении тридцати ополченцев следует провести через Драконью шею. Однако, предполагая, что опасности могут подстерегать нас и по выходе из ущелья, мы решили пойти в ближайший уездный город и там вверить себя попечению местных правителей. Тогда мистер Хэ согласился проводить нас к Лунмэнь‑юань. Пройдя по гористой романтичной местности, напоминающей шотландские районы Хайлэндс, и прибыв в город, мы обнаружили, что правитель уезда в отъезде^{156}. Как бы то ни было, его помощник учтиво встретил нас и любезно принял у себя, выразив свое сочувствие. Он охотно предоставил нам стол и кров, достал одежду. Перед тем как мы отправились в Кантон, он купил для нас некоторые необходимые вещи: расчески, зубные щетки и палочки для еды. Когда мы рассказывали ему о наших злоключениях, то изъяснялись на гуандунском диалекте, и присутствовавший при этом переводчик переводил наши слова на мандаринский, или придворный, диалект. Это не вызвало у нас удивления, потому что эти диалекты очень несходны. Но все же впоследствии мы были немало изумлены, когда один из местных старейшин, по крайней мере видный горожанин Лунмэня, вошедший во время нашей беседы, заговорил с мандарином на том самом диалекте, для понимания которого только что якобы требовался переводчик, – на самом деле, мандарин был кантонцем. Случай, надо сказать, весьма характерный.

Помощник правителя уезда достал две лодки: одну для нас, другую для наших слуг – и на следующее утро уже отплывали в Кантон в сопровождении самого мандарина. Мы плыли вниз по горному потоку, и часто встречавшиеся стремнины не давали нам заскучать. К тому же мы проплывали по местности, где люди испытывали острое негодование из‑за недавней оккупации Кантона английскими войсками – этот город был гордостью южных провинций Китая. Когда мимо нас проплывали лодки, их экипажи осыпали нас проклятиями. В одном городе, где мы остановились, чтобы купить провизии (ею нас снабжал мандарин, который также покрывал все расходы), люди напали на нас, и, прежде чем мы отплыли, в одного из матросов был пущен с берега камень и поранил ему ногу. После этого мандарин сказал, что нам не стоит показываться и, сразу после купания, следует спрятаться под навесом.

Этот мандарин был человек с характером. Хорошо помню одну из бесед с ним об общественном положении женщин в Китае. Я указал ему на то, что только христианство способно предоставить женщине ее истинное место в обществе, и попытался убедить его в том, что для Китая было бы очень полезно, если бы его народ согласился освободить своих жен и дочерей от той зависимости, в которой они находятся сейчас. Мандарин отстаивал общественные установления своей страны и отплатил мне той же монетой, заговорив об опасностях и искушениях, которым подвергает женщин свобода, которой они наслаждаются в Англии; при этом он проявил определенные познания о состоянии английского общества. Затем в спор включились два моих друга, говорившие по очереди довольно‑таки долго. Мандарин терпеливо выслушал их и, когда они закончили, продемонстрировал, какое впечатление произвели на него наши объединенные усилия: он вытянулся во весь рост и с выражением, которое легче представить себе, чем описать, заявил: «Мужчина подобен небу, а женщина подобна земле!» Мы расстались с ним в соседнем уездном городе, где нас вверили попечению местного правителя, который, как учтивый мандарин, снабдил нас всем необходимым – и деньгами, и провизией, а также позаботился о нашей безопасности. Этот факт заслуживает упоминания, поскольку служит доказательством добросовестности, с какой разные китайские чиновники придерживались духа договора, недавно заключенного с британским правительством.

На шестой вечер мы прибыли в рыночный город, обстрелянный несколькими канонерками ее величества во время оккупации Кантона, обитатели которого были полны ненависти к иностранцам. Нам не хотелось ночевать там, но оказалось, что плыть по этой части реки после наступления темноты невозможно, так как она кишит пиратами. Мы без приключений продолжили наше плавание утром и испытали самую горячую радость, снова оказавшись в Кантоне.

Во время длительного пребывания в Китае я не раз сожалел, что не занялся изучением геологии, когда был студентом последнего курса Кембриджского университета. Если бы я регулярно посещал лекции профессора Седжвика, то, без сомнения, приобрел бы обширные познания в этой области и смог бы донести до своих читателей ценные сведения, касающиеся геологических особенностей Поднебесной империи. Осмеливаясь все же высказаться о геологии Китая, я верю, что читатель отнесется ко мне с должной снисходительностью.

В южных провинциях Гуандун и Гуанси равнины, образующие плодородные и густонаселенные рисовые и шелковые районы, целиком состоят из отложений, чаще всего аллювиальных. На одной из таких равнин в уезде Саныпуй я нашел множество раковин. Это свидетельствовало о том, что она образовывалась под водой. Горы в провинциях Гуандун и Гуанси, через которые течет западный рукав Кантонской реки, сплошь гранитные и сланцевые; часто они вздымаются отвесными остроугольными пиками. Таковы же горы на северо‑востоке провинции Гуандун (в уездах Лунмэнь и Чаннин). В этих горах, как правило, гранит скрыт под известняком и песчаником. Некоторые холмы, примыкающие к озеру Поян, выглядят как дюны; когда их освещает закатное солнце, они похожи на груды золота. Насколько я понимаю, это гранитные холмы, покрытые песком, который наносится ветром в сухой сезон, после того как обнажается дно озера. Во время путешествия по западному рукаву Кантонской реки рядом с рыночным городом Юэчэн я видел большой известняковый холм, странно контрастировавший с окружавшими его гранитными и сланцевыми образованиями. На этом холме, который, кажется, выше тысячи футов, множество людей работали в карьере, и в отсутствие вьючных животных женщины корзинами таскали глыбы известняка к печам. Печи стояли на берегах реки, а рядом с ними были пришвартованы большие баржи. Юэчэнский известняк можно шлифовать и использовать для ваяния. Почти во всех храмах этой части провинции есть идолы и курильницы из чисто‑белого или из крапчатого мрамора. На равнине рядом с Чжаоцином, городом на той же реке, я видел семь больших известняковых скал, достигающих приблизительно двухсот пятидесяти футов в высоту, что выглядит весьма своеобразно. Гуандунцы называют их Ци‑син‑янь, то есть скалы Пяти звезд. Их считают одним из семи чудес провинции Гуандун. Осмотрев их, я нашел там большие пещеры. Одна из них, как я увидел при свете факела, идет через всю скалу. Верхний свод этой пещеры украшают сталактиты самых причудливых и прекрасных очертаний, преддверие ее используется как храм. Я видел стоящий над алтарем идол популярной богини Гуаньинь. Помню, как на одном из этих известняковых холмов, носящем название Седельный, я заметил рабочих, изготовлявших известь для нужд земледелия. Несколько холмов такого же рода в уезде Хэюань народу пользы не приносят, поскольку мандарины настрого запретили добывать там известняк, чтобы не повредить благоприятному геомантическому влиянию, которое они якобы оказывают на окрестности.

Самая большая из пещер, которые мне удалось посетить, находится в Цзилуне на острове Формоза. Через несколько лет после этого, когда я путешествовал по центральным и северным провинциям, мое внимание привлекли несколько гротов на Серебряном острове, который находится на реке Янцзы неподалеку от города Чжэньцзяна. Я посетил небольшой грот, где находился идол бога Чжу‑Янь‑Чжи, одного из китайских второстепенных водяных божеств. Ему нередко молятся, чтобы предотвратить разливы великой Янцзы. Рядом с этим гротом расположен большой буддийский монастырь, который, как и грот, дважды посещал император Цяньлун Хуан. Перед храмом установлены две таблички, на каждой из которых выгравировано изречение императора. Каждая табличка стоит под куполом, крытым ярко‑желтой черепицей в знак царского достоинства. В нескольких главных покоях монастыря были размещены женщины, вынужденные искать там убежища, их деревню затопила река – Дитя океана. Неподалеку от грота находится кладбище. Я нашел там среди многих прочих три могилы, где были погребены британские моряки.

На Золотом острове, тоже на Янцзы, есть два грота. Можно, кстати, заметить, что китайцы всегда высоко ценили этот остров, и не только за его святость и красоту, но и за то, что его чтили несколько императоров. В одном из гротов жил буддийский отшельник, который, как мне сообщили, не ложился в течение года и ни с кем не общался. Когда я разговаривал с ним, он поведал мне о своем горячем желании достичь нирваны. Чтобы сделаться достойным этого, он и сокрушал свои тело с душой. На двери грота виднелись четкие иероглифы «Цзи» и «Цзин» – «покой» и «молчание». В двери было проделано окошко, через которое отшельнику подавали еду. Внутри он сам записал большими иероглифами на стенах грота принятые им священные обеты. Рядом с этими гротами находились три плиты, на которых были выгравированы фразы, по преданию составленные Цяньлун Хуаном, трижды посещавшим Золотой остров, как и Серебряный, и каждый раз оставлял пожертвования на ремонт некоторых монастырских зданий и пагоды поблизости от гротов. В трещинах и по краям этих гротов лежал сломанный тростник – так было и на Серебряном острове. Его оставляли здесь пилигримы и молящиеся, которые страдали от ужасного недуга, который носит название брайтовой болезни (воспаление почек), или хотели избежать его.

В 1865 году я посетил гроты рядом с Нанкином вместе с капитаном Маклеодом с транспортного судна «Вильяметта», принадлежавшего китайскому правительству. Этих гротов было семь. Первый из них находится приблизительно на расстоянии полутора миль от города. Второй расположен неподалеку от первого; его площадь составляет тридцать пять на двадцать один фут и высота пятнадцать футов. Этот грот находится на склонах известнякового холма; от подножия холма к нему ведет крутой неровный подъем в пятьдесят футов. Мы нашли там разбитого гранитного идола над полуразрушенным кирпичным алтарем. Вероятно, в этом гроте побывали повстанцы, ярые борцы с идолами, многие годы возмущавшие спокойствие в этой части империи. На стенах грота я заметил записанное китайскими иероглифами стихотворение. Как я узнал, его написал какой‑то поэт – солдат императорской армии. Он описал красоты пещеры, далее, в волнующих строках, радовался тому, что недавно Нанкин был отбит у мятежников, и не потому, что город снова был свободен от тревог и опасностей войны, но потому, что установление мира позволило ему насладиться истинным удовольствием от посещения такого своеобразного и интересного места, как грот Эр‑тай‑дун. Расположенный неподалеку третий грот называется Сань‑тай‑дун, он самый интересный из всех виденных нами. В центре его находится маленькое озерцо с ключевой водой, через которое перекинут каменный однопролетный мост, на наивысшей точке которого стоит каменный идол Будды. Вероятно, лучшие дни этот идол знавал до восстания, потому что хотя его голова и находилась здесь, но была отбита от туловища. По очень неровным ступенькам можно подняться к большому естественному проему в стене, через который, как нам сказали, дух идола время от времени отлетает в рай. Седьмой грот, как и шестой, – это всего лишь изрытый трещинами обрывистый склон известнякового холма; местное население относится к нему с суеверным трепетом. На склоне холма я заметил мраморную плиту, где было высечено изображение богини милосердия. Над плитой было выгравировано несколько китайских фраз. Какой‑то буддийский монах рассказал мне о том, что их сочинил первый министр императора династии Мин, чья полуразрушенная могила к юго‑востоку от Нанкина представляет собой одну из местных достопримечательностей. В расщелинах этих гротов мы обнаружили сломанный тростник, оставленный паломниками.

Китайский трактат, рассказывающий о различных интересных местах, какими может похвастаться провинция Цзянси, упоминает о гроте, расположенном в нескольких милях от Нанькана, областного города на берегах озера Поян. Местные анналы, на которые я ссылаюсь, конечно, склонны рассказывать о чудесах; так вот, там сказано, что в этом гроте есть отверстия, через которые свирепые ветры дули с громким свистом, что некоторое время оказывало самое пагубное влияние не только на разные плоды земли, но и на самих людей, поэтому окрестные жители поставили в гроте идол богини милосердия. Один грот, который я посетил, в течение нескольких лет был обителью ученого затворника. Перед входом стояла каменная глыба в форме стола, вокруг которой были каменные сиденья. На поверхности стола было выгравировано изображение китайского чернильного прибора. Мне сказали, что тихими летними вечерами отшельник имел обыкновение здесь писать. По словам братии, он вел такую святую жизнь, что был взят живым в рай.

В окрестностях Кантона есть некоторые признаки вулканической деятельности. Многие скалы и холмы имеют очень причудливые очертания. Я могу упомянуть холмы у устья Жемчужной реки, которые, как говорят, имеют очертания тигра, поэтому эта часть реки носит название Тигровая. Рядом с деревней Суй‑фэнь‑чжэнь поблизости от Вампу (Хуанпу) я видел холм, необычайно похожий на лежащего льва; в той же местности мое внимание было привлечено другой возвышенностью, поразительно напоминающей голову и туловище слона. В деревне Цзинь‑ча‑лин, которая тоже расположена неподалеку от Вампу, я видел холм, который якобы поразительно похож на крысу. Одно время обитатели этой деревни были весьма склонны к воровству и причиняли немало беспокойства магистратам Кантона. Когда геоманты в конце концов решили, что это дурное пристрастие объясняется плохими геомантическими влияниями Лаошу‑Шань, или Крысиной горы, на деревню, мандарины по предложению этих гадателей воздвигли обращенную мордой к горе огромную железную кошку! Этой дани благотворным влияниям семейства кошачьих якобы оказалось достаточно, для того чтобы противодействовать дурному влиянию вулканической крысы, которую природа, как бы помня о строчке Parturiunt montes, nascetur ridi cuius mus^{157}, породила в шутку. Железная кошка была водружена на свой ответственный пост в четвертый год правления императора Цзяцина, в 1800 году, провинциальным судьей и другими видными чиновниками Гуандуна. Она была отремонтирована на пятнадцатый год правления Даогуана, в 1856 году; этому удивительному стражу интересов правосудия придают настолько большое значение, что иногда чиновники провинции приносят ему жертвы и молятся перед ним. У противоположного въезда в деревню стоит железная статуя китайского чиновника, которая предположительно также оказывает благоприятное геомантическое влияние на жителей Цзинь‑ча‑лина, у которых столько соблазнов. В правую руку статуи вложен железный же веер, которым она якобы развеивает все вредные и пагубные для души влияния, какие только могут появиться в окрестностях. Эти удивительные предметы, само собой, должны напоминать жителям Цзинь‑ча‑лина о различии между meum et tuum (моим и твоим).

Рядом с Ляныпаньским перевалом, или Лотосовой пагодой, стоящей на берегах Жемчужной реки, то есть рядом со Второй заставой, расположен ряд скал, ясно свидетельствующих о прежней вулканической активности. Насколько я помню, они называются Ши‑чэн, или Каменный город. В Вампу есть скала, которую из‑за ее формы называют Каменной рыбой. Сразу перед ней я заметил скалу поменьше сферической формы. Мне сказали, что это Ши чжу, или Каменная жемчужина. Продолжая просвещать меня, проводник рассказал об этих двух скалах легенду, изложенную в анналах провинции Гуандун. Некогда на этом месте на берег выбросило большую рыбу, и в агонии она изрыгнула большую жемчужину. Он так рассказывал эту историю, что явно сам верил в происхождение этой окаменелости. Другое очень любопытное образование – это скала рядом с городом Дэцином, расположенным на берегах западного рукава Жемчужной реки. Эта скала носит название Памятник цветущей скрижали^{158}, имеет высоту восемьсот футов и напоминает очертаниями человеческую голову. С востока она кажется неприступной, но западная ее сторона представляет собой неровную и почти отвесную стену, по которой подъем возможен, хотя и сопряжен с большими трудностями. Я попытался взобраться на нее, но, когда начал подъем на высокий склон, у меня так закружилась голова, что дальше продвинуться не смог. Мой товарищ оказался более удачлив: с заметной легкостью и большим проворством он взобрался на вершину, таким образом совершив, по китайским представлениям, настоящий подвиг. По пути из Фэн‑нин‑чжэня в Жэхэ во Внутренней Монголии я наблюдал очень интересные геологические отложения поблизости от Чан‑бо‑коу. В Жэхэ мое внимание привлекла скала, образовавшая почти правильный перпендикуляр с поверхностью земли и возвышающаяся на несколько сотен футов. Среди самых своеобразных геологических образований следует упомянуть скалы Большой и Малый Сироты. На самой середине реки Янцзы, на расстоянии двадцати миль от места, где с ней протоком соединяется озеро Поян, стоит крутая известняковая скала в форме сахарной головы, которая называется Малый Сирота^{159}. На ее склонах стоит буддийский монастырь, где живут трое или четверо братьев. В озере Поян, на расстоянии семи миль от места соединения с Янцзы, стоит другая известняковая скала значительной высоты. Она называется Большой Сирота. Если смотреть на нее от рыночного города Ма‑хуэй‑чжэнь, ее очертания напоминают китайский башмак, и поэтому ее иногда называют также Башмаком^{160}. На ее вершине находятся развалины буддийского монастыря, рядом с которыми возвышается семиярусная пагода. Стоял сухой сезон, и из‑за того, что воды озера отступили, мне пришлось приблизительно полмили пробираться вброд по густой грязи. Когда я бродил среди монастырских руин, из города Цзин‑дэ‑чжэня явился буддийский монах, чтобы вновь вступить во владение руинами, которые до разрушения их во время мятежа были обширной обителью. Монаху повезло больше, чем мне: он сидел в плоскодонке, которую толкали по грязи три или четыре лодочника. Среди руин уцелела лишь одна комнатка, которую мог занять этот благочестивый языческий отшельник, и она была так по‑спартански проста, что в Лакедемоне в дни Ликурга могла бы считаться образцом совершенства. О здешних скалах китайцы рассказывают интересное предание, причем многие безоговорочно верят в его истинность. Рассказанная мне легенда повествовала о следующем. На реке Янцзы во время бури перевернулась лодка, где сидели родители с двумя детьми. Отец с матерью погибли на месте. Но большая лягушка, увидев барахтавшихся в волнах мальчиков, подплыла, чтобы спасти их. Дети уселись ей на спину, и лягушка поспешила к их дому, стоявшему на берегах озера Поян, но младший из сирот, горько печалившийся о безвременной смерти родителей, бросился в реку и утонул. Через некоторое время он превратился в крутой остроконечный пик, названный поэтому Малый Сирота. Добрая лягушка, тщетно пытавшаяся спасти обоих, продолжила свой путь вместе с оставшимся в живых мальчиком. Когда лягушка приплыла в озеро Поян и отплыла еще на семь миль, безутешный старший сирота в приступе отчаяния упал со спины лягушки в озерные глубины и утонул. Через некоторое время он принял вид большого утеса, который поэтому получил название Большой Сирота. Лягушка, отплыв на некоторое расстояние от места последнего несчастья, стала горько оплакивать свои напрасные усилия по спасению сирот и в нестерпимых муках испустила дух. Через некоторое время она тоже показалась из волн окаменевшей и получила название Лягушечьей скалы.

Китайцы утверждают, что в Китае с неба падает немало каменных метеоритов. Например, девять таких камней есть в городе Кантоне. Их называют «девятью звездными камнями». Возможно, в этом названии отражаются представления китайцев о том, что эти камни свалились или из созвездия Цербера, или из созвездия Тукана, или из созвездия Алтарь – каждое из них состоит из девяти звезд. Эти камни имеют различную форму, и на одном из них, как рассказывают, можно различить отпечаток большой человеческой ладони. Говорят, что на нем начертано стихотворение некоего Ми Юаньчжана, который жил при династии Тан^{161}. Как говорят, поверхность другого камня имеет такой вид, будто бы он покрыт пузырьками воды. Шесть из этих предполагаемых метеоритов в настоящее время в ямэне судьи‑литератора, два – в ямэне провинциального казначея, один – в областном храме Конфуция в Гуанчжоу. Рассказывают, что первоначально эти метеориты находились на озере Тайху, откуда и были привезены по предложению предводителя повстанцев по имени Лу Чэнь, который со своими ордами захватил провинцию Гуандун. В течение нескольких столетий камни стояли на краю пруда, который не существует более; в то время он находился поблизости от двойной арки городских ворот Гун‑бэй‑лоу.

На стенах многих пещер и гротов, а также на утесах и причудливых скальных образованиях китайцы имеют обыкновение писать очень большими иероглифами прозаические фразы или стихи, которые обычно, насколько мне известно, говорят об изысканности и величии пейзажа. Эти тексты напоминали мне то, что я читал о «Долине письмен» («Вади Мухатаб») на просторах Синая. Я конечно, имею в виду оригинальные надписи, которые, как известно, выгравированы на скалах на неизвестном ныне языке. Очевидно, на этот оригинальный обычай писания на скалах намекает Иов, восклицая: «О, если бы записаны были слова мои! Если бы начертаны были они в книге резцом железным с оловом, – на вечное время на камне вырезаны были!» (Иов., 19: 23–24). Из китайских анналов явствует, что некто по имени Су Дунпо^{162}, живший в конце VII века н. э., во время правления Чжун‑цзу‑на – четвертого императора династии Тан, и его зять, некто Чэнь Сюэюй, начертали немало прекрасных стихов на многих наиболее замечательных камнях и скалах Китая.

Говорят, что Су Дунпо посещал и город Гуанчжоу (Кантон) и написал на входе в девятиярусную пагоду слова «Лю‑Жун‑Сы» – «Монастырь шести баньяновых деревьев»; с тех пор монастырь, рядом с которым стоит эта пагода, известен под этим именем. Портрет того же Су Дунпо выгравирован на мраморной плите, хранящейся в Цзинь‑шань‑Сы, или монастыре Золотых холмов. Этот монастырь находится на расстоянии пятнадцати или двадцати миль от Кантона.

Кроме уже упомянутых мной следов вулканической активности, есть еще горячие источники Юнма; они находятся на расстоянии пятнадцати миль от португальской колонии Макао. Яйца, которые я опустил туда, всего за две минуты сварились вкрутую. Я наполнил этой водой бутылку, чтобы сделать ее анализ по возвращении в Кантон. Когда я уходил, несколько болтавшихся поблизости бродяг серьезно сообщили мне, что, если брать воду из источников, она остывает, и если я жду, что она будет продолжать кипение, меня ждет разочарование.

Кроме того, я был на горячих источниках в местечке Чжун‑лин‑тоу уезда Цунхуа. Люди, страдающие от кожных болезней, омывают тело водой из этих источников, которая высоко ценится среди окрестных жителей. Ею время от времени пользуются и для других нужд. Рядом с ними нередко забивают коз и свиней, чтобы обварить водой их туши, которые иногда требуются в больших количествах для многолюдной свадьбы или для похорон, поэтому здесь иногда можно видеть разбросанную по берегам шерсть этих животных. В Фучжоу есть горячие источники, к которым пристроены купальни. Их водами пользуются люди, страдающие кожными болезнями.

Кроме этих сернистых источников, которые высоко ценят китайцы, существуют и ключи, которые суеверные китайцы считают священными. В одном только Кантоне множество таких источников. Один из древнейших называется Солнечным колодцем, потому что предполагается, что и ночью на его поверхности часто можно видеть нечто вроде отражения солнца. Этот источник считается настолько священным, что из него запрещено черпать воду. В конце концов тут был воздвигнут храм, посвященный языческому божеству Лун‑вану, или Царю драконов, и пьедестал, на котором стоит идол, теперь водружен над самим ключом.

Следующим по важности считается Лунный колодец; кантонцы уверяют, что на его поверхности якобы видели отражение ночного светила. Людям запретили тревожить священные воды, и там был возведен храм языческой богини Цзиньхуа, а над самим источником поставлен ее идол на пьедестале. Есть еще и Звездный колодец; когда здесь работали бурильщики, оттуда взмыл в воздух похожий на звезду огненный шар.

Цзи‑па‑цзин, названный так, поскольку был обнаружен, когда курица рылась в земле, к счастью, не был почтен идолом на пьедестале, и поэтому приносит горожанам большую пользу. Говорят, что он был раскопан по инициативе некого Ин Цзуна, который не так любил чай, как воду. Воды этого колодца, расположенного поблизости от малых северных городских ворот, часто используют для вываривания шариков опиума; с этой целью ее увозят в деревни, находящиеся на значительном расстоянии от Кантона. К этому колодцу приставлен сторож, который берет небольшую плату с каждого, кто хочет зачерпнуть оттуда воды. Бывший страж этого неиссякающего источника как‑то в 1854 году подстрекал нескольких недружелюбно поглядывавших бездельников, стоявших неподалеку, убить и ограбить бывшего епископа Виктории Смита, ныне покойного преподобного Уильяма Сэмюэля Бонни и меня, когда мы проходили мимо.

Еще один из священных кантонских колодцев, считающийся древнейшим, – это Девятиглазый колодец, названный так из‑за того, что в нем имеется девять отверстий. Согласно китайским анналам, он был вырыт неким Чжао То, который когда‑то, при династии Хань, владел землями Гуанчжоу. Первоначально он был одним из министров императора Ши Хуанди, который выстроил Великую стену. Чжао То, по преданию, дожил до почтенного возраста – ста двадцати лет; его долголетие приписывали действию этой воды, которую он имел обыкновение пить в изобилии. Одно время все мандарины, приезжавшие в Гуанчжоу на новую должность, начинали свою деятельность с того, что пробовали эту воду. Этот колодец очень глубок, и воды в нем всегда довольно.

Я привел типичные образцы историй, какие связывают с китайскими колодцами. Как бы то ни было, один из них, с которым связано самое ребяческое суеверие, находится во внутреннем дворике ямэня, или официальной резиденции, префекта области Чжаоцин. Этот колодец многие века был завален большими камнями, потому что там предположительно живет злой дракон Гуань‑лун. Говорят, что это чудовище напускало на всю округу мор и землетрясения, пока несколько сотен лет тому назад префект по имени Пэй Вэньчжэн не сбросил его в этот колодец; чтобы заточение лютого дракона было вечным, каждый следующий правитель области (префект), вступая в должность, прикладывает свою печать к наваленным над колодцем камням. Чудовище не одиноко в своем заточении, потому что многие дьяволы и злые духи присоединились к нему в этой тюрьме; и как бы они туда ни вошли, выйти они не могут.

В этой главе я упоминал о следах вулканической активности. То, что она все еще продолжается, пусть и очень слабо, доказывают землетрясения, время от времени случающиеся в разных частях страны. Они нечасты и лишь очень редко имеют серьезные последствия. За время моего двадцатилетнего пребывания в Китае я только два раза был свидетелем землетрясения. Первое из них случилось в 1854 году. Постель, на которой я спал, как‑то утром затряслась так сильно, что я решил, будто под ней отряхивается большой ньюфаундленд. Я был так в этом уверен, что даже заглянул под кровать, чтобы проверить, кто туда забрался.

Второе землетрясение случилось в 1860 году. В ту минуту я сидел за завтраком в маленькой комнате верхнего этажа в китайском доме, где я тогда жил. Там не было потолка, и я увидел, как стропила, поддерживающие крышу, легонько покачиваются. Находившиеся в комнате два чайных столика, на которых стояли две мои любимые фарфоровые вазы, затряслись так, что я испугался: вдруг вазы разобьются. Мои китайские слуги в большом испуге поспешно выскочили из дома. Я быстро последовал за ними и на улице обнаружил группу моих китайских соседей, которые, по всей видимости, были очень испуганы. Один из них с искаженным от ужаса лицом заметил, что это большой дракон ползает под землей. Сие серьезное утверждение, которое европейцу трудно было слушать без смеха, как я увидел, нашло горячее сочувствие среди его соотечественников.

В Чжэньцзяне, порту на берегах реки Янцзы, землетрясение случилось ночью 24 июля 1872 года. Чжэньцзянский корреспондент North China Daily News описал его так: «Прошлой ночью здесь случилось землетрясение, несколько ошеломившее нас. Где‑нибудь в Маниле или в Японии, где к таким вещам привыкли, его, пожалуй, и не заметили бы, но я вас уверяю, что для нас оно было достаточно серьезным, и мы совсем не мечтаем о его повторении. Согласно судовым часам корабля ее величества «Leven», оно началось без десяти восемь пополудни и продолжалось пять секунд. В тот момент я лежал в кровати, и сначала мне показалось, что диван приподнялся, будто из‑под него хотела выбраться большая собака. За этим последовало волнообразное движение, которое сопровождалось низким рокотом и дрожанием всего в комнате. Когда началось землетрясение, один мой друг лежал в шезлонге на веранде, и ему показалось, что дом встряхнуло так сильно, что он вскочил, едва ли не ожидая падения части крыши из‑за шума, раздавшегося над головой. Если шум может быть показателем направления землетрясения, то я бы сказал, что оно шло с севера на юг: платяной шкаф в моей комнате задрожал первым, а когда он обрел прежнюю невозмутимость, от него, кажется, заразилось трюмо, которое тоже начало трястись. Большому толчку предшествовали два маленьких, но они были почти незаметны. Один из коллег, живущий в этом городе, говорит, что он видел, как тряслись опоры его дома. Туземцы утверждают, что так сильно землю здесь не трясло уже восемнадцать лет, а во время прежнего землетрясения на улице некоторые прохожие падали ничком». Три упомянутых землетрясения не отличались большой силой, но из отчета мистера Лоу, американского посланника в Китае, в мае 1871 года направленного государственному секретарю США в Вашингтон, явствует, что 11 апреля того же года в провинции Сычуань произошло разрушительное землетрясение. Вот что пишет мистер Лоу об этом землетрясении (цитирую по Nature от 22 июня 1871 года): «Батан находится на возвышенности за пределами провинции, примерно на двести миль западнее Литана и примерно в тридцати почтовых станциях от уездного города Да‑цзян на Тибетском тракте. Около одиннадцати часов утра 11 апреля в Батане произошло такое сильное землетрясение, что были полностью разрушены правительственные здания, храмы, амбары, каменные дома, склады, укрепления и все обычные жилые дома, а также монастырь Динлинь. Единственным исключением было стоявшее на участке этого монастыря здание под названием Да‑чао, оно осталось нетронутым. Некоторым солдатам и горожанам удалось спастись, но большинство жителей были раздавлены и погибли под деревянными и каменными обломками. Кроме того, внезапно город загорелся в четырех местах. Ветер раздувал огонь, пока небо не потемнело от дыма; рев пламени смешивался со стенаниями безутешных людей. 16‑го числа пламя спало, но под землей все еще слышался рокот, похожий на отдаленные раскаты грома, а земля дрожала и качалась, как корабль в бурю. Ко многим горестям пострадавших следует прибавить ужас тысяч жителей; однако в течение десяти дней все успокоилось, движение земли затихло. Сборщик зерна в Батане говорит, что за несколько дней до землетрясения залило плотины, земля потрескалась во многих местах, и из трещин потоком лилась черная зловонная жидкость. Если протыкали землю, оттуда мгновенно брызгал фонтан, как в соляных и нефтяных колодцах в восточной части провинции. Это объясняет, почему после землетрясения в Батане случился пожар. По приблизительным оценкам, было разрушено два больших храма, контора сборщика зерна, ямэнь местного магистрата, монастырь Динлинь, почти семьсот морских саженей храмовой стены и триста пятьдесят одно внутреннее помещение; шесть меньших храмов, всего включавших двести двадцать одно помещение, а также тысяча восемьсот сорок девять помещений и домов простонародья. При катастрофе погибло две тысячи двести девяносто восемь человек, включая солдат, в том числе местный магистрат и его помощник. Землетрясение ощущалось на востоке от Батана вплоть до Пан‑ча‑хемута, на западе – до Нань‑туна, на юге – до Линь‑цза‑ши и на севере – до соляных колодцев в Атим‑тозе, то есть заняло площадь более четырехсот миль. Оно возникло одновременно во всем этом регионе. Кое‑где крутые холмы раскалывались и опускались в глубокие расселины, в других местах небольшие возвышенности на равнинах обращались в отвесные утесы, а дороги и тракты были загромождены и сделались непроходимыми. Люди были разорены и рассеялись по всей округе, как осенние листья. Это бедствие для людей Батана и окрестностей действительно стало одним из самых горестных и разрушительных, какие когда‑либо знал Китай».

Китай отличается многообразием земной поверхности и богат минералами и металлами. Очевидно, каменный уголь находят в изобилии почти во всех районах империи. В провинции Гуандун есть несколько уездов, где добывают каменный уголь. Главный и важнейший из гуандунских районов добычи угля находится в уезде Хэюань.

Этот уголь находят во многих низких холмах из песчаника. Осенью 1861 года я имел удовольствие посетить шахты. Четыре из них располагались поблизости друг от друга. Шахтные стволы трех были не широки, но имели двести футов глубины. Но ими больше не пользовались, и они были затоплены. В четвертой шахте, по всей видимости, не было рабочих. Когда я выразил желание спуститься туда, мне сообщили, что приставные лестницы уже убрали. В Китае шахтные стволы разделены на несколько этажей, или ярусов, отстоящих друг от друга на двадцать футов. Углекопы спускаются туда и возвращаются наверх при помощи приставных лестниц. Тут же поблизости, на склоне холма, находилась другая шахта, которая, как я обнаружил, имела вид небольшой спиральной штольни. Крышу поддерживали деревянные стропила, укрепленные на деревянных же опорах. Рабочих там было занято немного. Оказалось, что уголь, который добывают в этой местности, невысокого качества, и возгораемость у него примерно такая же, как у антрацитовой мелочи или кускового антрацита. В окрестностях Кантона находят также наземный уголь. В Хуади – это городское предместье – есть несколько больших складов для хранения каменного угля, куда его в немалых количествах привозят из города Индэ, расположенного на берегах северного рукава Жемчужной реки. Уголь привозят в повозках, запряженных быками, на берег реки, а оттуда переправляют к складам на баржах.

Я посетил также несколько угольных шахт в формозском городе Цзилуне, точнее – в его угольной гавани. Они устроены как галереи и явно содержат много угля. Здесь крышу штолен поддерживают не деревянные стропила и опоры, а колонны из земли или пластов угля, которые специально оставляют здесь для этого. Когда я был в Цзилуне, углекопы, работавшие в соседней шахте, нечаянно проломили среднюю стенку отсека и неожиданно перед ними оказался прекрасный угольный пласт, по этому поводу тут же завязалась ссора и драка. Один из углекопов был так покалечен, что, когда выбрался из шахты, сразу умер.

Угольные копи рядом с Нинбо в общем гораздо обширней, чем те, что находятся в более удаленных к югу провинциях. На каменный уголь в Китае спрос небольшой; в какой‑то степени он находит применение при плавке железа. В городе Фошань, этом Бирмингеме провинции Гуандун, потребляют немало угля из уезда Хэюань. По пути из северной провинции Чжили в Лама‑мяо, во Внутренней Монголии, я проезжал мимо нескольких верениц верблюдов, которые везли каменный уголь в Пекин из обширных угольных копей в окрестностях Цзи‑мина. Поблизости от этого города я видел также пласты каменного угля, песчаника и глинистого сланца вперемешку со слоями антрацита. Я видел пласты угля рядом с городом Шуньхуахэ, который раньше был летней резиденцией монгольских императоров. На этом этапе моего путешествия я видел также немало порфира; то же самое мне попадалось в Чжан‑цзя‑коу.

Поблизости от Нючжуаня в Маньчжурии тоже есть угольные разработки. Нючжуаньский корреспондент «Шанхайского курьера» в письме от 3 апреля 1872 пишет о местных угольных разработках следующее:

«Некоторое время назад я уже писал об угле, который добывают в этой местности. С тех пор я узнал много его разновидностей. На шахтах, расположенных на расстоянии от восьмидесяти до ста двадцати миль от этого порта, добывают битуминозный уголь и антрацит. Углем, который там добывают, обеспечивают город Мукден (Шэньян) и его окрестности, а также широко используют для выплавки железа – поблизости от угольных шахт и рудников находится много печей. Лучший уголь добывают в районе Пиньсуху, который отстоит от Нючжуаня примерно на сто двадцать миль. Он напоминает кардиффский уголь: отлично горит, дает много тепла и не дымит. На самом деле это как раз такой товар, какой оценили бы вы в Шанхае; он подходит не только для паровых двигателей, но и для хозяйственных целей.

Уголь везут сюда все время в повозках – причем в каждую умещается от полутора до двух тонн, – каждую тащат шесть пони, которыми управляют два возницы. Уголь можно перевозить только зимой, когда дороги подмерзают, потому что летом на этой равнине дороги – настоящая топь, и колеса вязнут в колеях до самых осей. Если вы учтете стоимость шести животных, их прокорм и затраты на содержание, а также стоимость найма двух возниц на четыре‑пять дней, которые отнимает дорога, и амортизацию повозок, станет очевидным, как много добавляет к цене угля его перевозка. И все же его продают здесь по одиннадцать долларов, в то время как обычный уголь, который требует сильной тяги, идет по восемь долларов за тонну.

В Пиньсуху несколько шахт, принадлежащих одной компании. На добыче угля, его транспортировке на поверхность, взвешивании, погрузке и других работах там трудятся около двух тысяч человек. Каждый из носильщиков за раз выносит на поверхность по две корзины примерно с семьюдесятью цзинями каменного угля. Таким неудобным способом они ухитряются выносить на поверхность приблизительно по двести пятьдесят тонн в день; но это продолжается только в сезон холодов, то есть приблизительно четыре месяца в году. Шахты невелики: размером примерно пять‑шесть футов на четыре‑пять. Крыша надежно укреплена сваями. Если бы шахты были шире и в них применяли бы паровой двигатель, рельсы, вагонетки и лебедку, ежегодная добыча возросла бы так, что можно было бы полностью удовлетворить нужды и иностранцев, и коренных жителей. Кроме того, поскольку самую большую часть цены составляет доставка угля в наш порт, ее тоже можно было бы значительно уменьшить. Пока не будут обустроены обычные пути или построены подвесные, или даже железные дороги (!), уголь можно было бы привозить зимой на берег ближайшей реки и складывать там в кучи, а когда реки вскроются, привозить сюда в плоскодонках – их здесь много. Таким образом цена уменьшится на четверть или даже вполовину. Все, что для этого нужно, – решение властей. Деньги достать нетрудно, а дальше все пойдет как по маслу. В Линьяне, который находится примерно в ста девяноста милях отсюда, в шахтах добывают битуминозный уголь. В окрестностях также немало железной руды; кроме того, говорят, что этот край богат золотом».

Поскольку для хозяйственных нужд каменным углем не пользуются, существует большой спрос на древесный, и на холмах ежедневно можно видеть углежогов. Склоны холмов в Паньюе, Хэюане и Цун‑хуа – уездах провинции Гуандун – усеяны их кострами. А на склонах Лушаньской гряды в провинции Цзянси почти во всех деревнях в основном живут углежоги. Дома таких рабочих узнать легко: перед ними навалены груды угля.

На острове Формоза расположены многочисленные серные разработки. Немалое количество серы привозят на материк, где она быстро распродается, поскольку китайцы активно употребляют ее при белении, дублении, в красильном деле, а также при изготовлении пороха и фейерверков.

Среди самых важных минералов китайцы числят юй‑ши, или нефрит, который считается весьма ценным. В основном его используют для изготовления украшений. На одной из улиц западного предместья Кантона можно видеть, как гранильщики делают из этого камня серьги, кольца, шпильки, браслеты, броши и т. п. Для этого большие куски нефрита режут на кусочки с помощью проволочных пил.

Металлами эта страна тоже богата, но здесь не позволяют широко разворачивать горнорудные работы, так как правительство серьезно опасается, что это привлечет большие банды грабителей. Все же существуют правительственные золотые и серебряные рудники, которые, очевидно, весьма продуктивны, поскольку и золото, и серебро в широком обращении – не в виде монет, а как бруски и подковки. Драгоценности в Китае большей частью имеют хождение в среде правящего класса, поскольку основная монета страны – это собственно медяки. Провинции Юньнань, Гуйчжоу и Сычуань особенно известны золотыми, серебряными и медными рудниками; в изобилии там и железная руда. В 1862 году я посетил железный рудник рядом с деревней под названием Гутянь в уезде Цунхуа. Он находится в девяноста милях к северо‑востоку от столицы провинции – Кантона. Рудник имеет сто двадцать футов глубины. Его разрабатывали в течение двух веков, хоть и не особенно старательно, поскольку мандарины позволили владельцам добывать ежегодно строго установленное количество железной руды. Нынешний владелец – пожилой джентльмен, принадлежащий к клану Су. Однако последнее время на руднике не работали, так как главный местный чиновник установил такой высокий размер налога, что владелец или не захотел, или не смог удовлетворить его требования. Чтобы заставить его заплатить, корыстолюбивый мандарин посадил сына Су в тюрьму. Рядом с рудником стоят просторные здания, где хранятся все необходимые приспособления для обработки железной руды, весьма утомительной.

В заключение скажу несколько слов о климате. Справедливо замечали, что он отличается интенсивностью жары и холода в разных частях империи в разные сезоны. Для этих широт среднегодовая температура не особенно высока. Например, «хотя Пекин находится почти на той же широте, что и Неаполь – соответственно 39°54′ и 40°50′, – средняя температура в Пекине составляет всего 54° по Фаренгейту, а в Неаполе – 63°, но поскольку ртутный столбик в столице Китая зимой опускается гораздо ниже, чем в Неаполе, летом он поднимается несколько выше. Реки замерзают на три‑четыре месяца, с декабря по март, в то время как в 1816 году при последнем посольстве^{163} жара достигала 90‑100° по Фаренгейту в тени. Известно, что Неаполь и другие места на крайнем юге Европы не знают таких длительных холодов, а подобная жара также бывает там нечасто». В южных провинциях почти не бывает снегопадов. Тем не менее документально зафиксировано, что в 1835 году в Кантоне случилась снежная буря. Во время моего долгого пребывания в этом портовом городе не выпало ни снежинки, а град бывал крайне редко. В качестве примера суровости китайской зимы могу привести 1871 год: 12 декабря в Кантоне было так холодно, что вершины гор в глубине провинции покрылись снегом. В течение того же месяца несколько раз многочисленные лотосовые пруды и рыбные садки в пригородах покрывались слоем льда толщиной в серебряную монету. Можно было видеть многочисленных бедных горожан, которые утром приносили в город на плечах корзины, полные льда, на продажу. Лед охотно покупала «верхушка общества»: его тут же клали в керамические сосуды и герметично запечатывали их, поскольку талую воду китайцы считают лекарством почти от всяких лихорадок. Судя по описанию, приведенному в China Mail того времени, в Гонконге в 1871 году зима определенно свирепствовала не меньше, и старейшие иностранные жители Гонконга заявляли, что такого здесь не припомнят.

Среднегодовая температура в Кантоне, который находится в тропиках, соответствует той, что бывает обычно на тридцатой параллели. Обычно в течение года выпадает очень много дождей, но вообще‑то количество осадков из года в год значительно колеблется. Насколько мне известно, среднее их количество составляет от шестидесяти восьми до семидесяти двух дюймов. В зимний сезон, то есть с октября по февраль, на юге почти не бывает дождей. В конце сентября начинается северо‑восточный муссон, который не перестает дуть до апреля. В апреле его сменяет юго‑западный муссон, который неизменно сопровождается обильными дождями. Конечно, это объясняется тем, что южные ветры набирают влагу, пролетая над тропическими морями. Эта влага на побережье принимает вид густых туманов. За ними следуют проливные дожди, которые не только оживляют природу, но и в некоторой степени умеряют зной, типичный для тропических и субтропических регионов. Во время летнего солнцестояния в Кантоне солнце стоит почти над головой. Однако самая большая жара летом ощущается в июле, августе и сентябре.

Когда сменяются муссоны, нередки грозы. Они продолжаются недолго и не так интенсивны, как в Великобритании. Во время жизни на юге Китая я запомнил только одну действительно сильную грозу. Корреспондент Hongkong Daily Press в номере от 29 сентября 1871 года описывает ее так: «Ночью в прошлую пятницу, 15‑го числа текущего месяца, в этом городе [Кантоне] случилась сильнейшая гроза. Дождь шел большую часть ночи. Потоки ливня были так интенсивны, что существенно повредили дома. Только на улице Сихуа маньчжурского квартала, не говоря уже о других местах, было разрушено десять домов. Но к счастью, людей пострадало немного: погиб только один человек, восьмилетний маньчжурский ребенок. На многих улицах города и в предместьях из‑за ливней так поднялась вода, что затапливало даже дома. Кроме того, поскольку улицы были забаррикадированы, как всегда в больших и малых китайских городах по ночам, вода не находила стока. Во время той же грозы, из‑за ливней, которыми она сопровождалась, с грохотом рухнула часть большого храма в районе Хэ‑нань. Но молнии, насколько я смог узнать, не причинили сколько‑нибудь заметного вреда. Среди сообщений о менее значительном уроне от грозы говорилось о старушке, которой электрическим зарядом опалило волосы. Во время грозы казалось, что четыре стихии враждовали друг с другом: оглушительно гремел гром, молнии были такими яркими и пугающе близкими, что в воздухе витала опасность; ближе к окончанию грозы задул сильный ветер с севера, от которого мой дом и, как я предполагаю, дома моих соседей затрещали. Правда, такие внезапные шквалы в последние месяцы были нередки, и поэтому и мы, и наши дома почти привыкли к ним. Эти порывы ветра часто оказываются роковыми для китайских лодок. Например, только что описанный мной внезапный шквал опрокинул рядом с Датч‑Фолли лодку, в которой было восемь мужчин и две женщины; передают, что девятеро из них утонуло».

Поскольку в летние месяцы атмосфера становится очень разреженной, иногда случаются сильнейшие ураганы. Один из самых свирепых, которым я был свидетелем, накрыл Кантон 27 июля 1862 года; 27 сентября 1871 года Гонконг и Макао пострадали почти от такого же сильного тайфуна. Хорошо, что такие бури не продолжаются долее суток. Эти две бури по силе и величине нанесенного ущерба превзошел только сентябрьский тайфун 1874 года в Гонконге и Макао. По словам местных жителей, этот разрушительный циклон был самым большим бедствием из тех, что выпадали на долю Гонконга и Макао с незапамятных времен.

 

 

Комментарии

 

1

 

Пять элементов – это пять изначально присущих природе сущностей, на свойства каждой из которых указывает соответствующая форма материи. Здесь и далее, кроме особо оговоренных, примеч. авт.).

 

2

 

Истоки, основные начала (лат.) (Примеч. ред.).

 

3

 

м и л я (от лат. millea passum – «тысяча двойных римских шагов») – единица длины; в Великобритании одна сухопутная уставная миля равняется 1,609 км; одна морская миля – 1,853 км. Примеч. ред.)

 

4

 

ф у т (от англ. foot – «ступня») – единица длины в системе английских мер (в русской отменена в 1918 году), которая равна 0,3048 м. (Примеч. ред.)

 

5

 

Джентри (от англ. gentry) – в Китае – сословие шэньши (букв. – ученые мужи, носящие широкий пояс – символ власти); в феодальном Китае – часть господствующего класса. К ним принадлежали люди, выдержавшие экзамен на ученую степень. (Примеч. ред.)

 

6

 

Непреложное и печальное доказательство верности этого утверждения я получил, путешествуя через центральные провинции в 1865–1866 годах.

 

7

 

Это особенно относится к хакка, или бродячему народу.

 

8

 

Возможно, здесь или выше опечатка в фамилии. (Примеч. Пер)

 

9

 

Территория Гуандуна составляет более чем 97 000 квадратных миль, а население этой провинции примерно 19 000 000 человек.

 

10

 

В позиции родителя.

 

11

 

Цзянсу и Цзянси. (Примеч. пер.)

 

12

 

? а н ы (от хат. manes) – у древних римлян души умерших, почитавшиеся как божества. (Примеч. ред.)

 

13

 

Помимо двух уездных тюрем в городе Кантоне на улице Чафань, есть темница, где содержатся заключенные из более отдаленных частей провинции. Есть также тюрьмы на улицах Шу‑Инь‑ли и Гу‑Хуа‑ли. Первая была построена на восьмом году правления императора Даогуана, а вторую, стоившую 6300 серебряных монет, выстроили на пятьдесят пятом году царствования императора Цяньлуна. В тюрьме правителя уезда Наньхай обычно в одно время содержат от четырехсот до шестисот узников, а в тюрьме правителя уезда Паньюй – от двухсот до трехсот.

 

14

 

Жестокий обычай калечить военнопленных, по‑видимому, существовал у древних египтян. Доктор Ричардсон следующим образом описывает поле битвы, изображенное на стенах храма Мединет Хабу: «На южной стене и части восточной находится фреска с изображением боя; побежденных жестоко наказывают, отрезая руки и калеча тела, в присутствии властелина, непринужденно расположившегося на заднем сиденье своей колесницы, чтобы наблюдать за выполнением своего ужасного приговора. Перед ним можно увидеть три груды отрубленных рук. Трое писцов со свитками в руках ведут счет. Столько же рядов пленных стоят сзади, чтобы подвергнуться такому же увечью. Их руки связаны за спиной, или на голове, или просунуты в наручники в форме глаза. У некоторых головы повернуты назад, другие стоят спиной друг к другу, причем руки их связаны вместе за локти – так пленников ведут на казнь»

 

15

 

Акелдама – Земля Крови (библ.). (Примеч. ред.)

 

16

 

В Фучжоу преступников препровождают к месту казни в клетках, а в Пекине – в телегах.

 

17

 

Вероятно, за привилегию увоза тела друзьям покойного пришлось заплатить палачам. Мое внимание привлек случай, когда друзья казненного за кражу китайского мусульманина заплатили палачам за эту привилегию десять долларов.

 

18

 

Есть одно исключение, достойное внимания. Когда к концу III века Ши Хуанди, отличавшийся чрезмерным честолюбием, успешно установил верховную власть династии Цинь, он велел уничтожить священные книги, написанные Конфуцием, чтобы они не могли предоставить неблагоприятного материала для сравнения его собственного царствования с предшествующими. Трепеща, повиновались его приказу, и лишь «И Цзин» – «Книга Перемен» – избегнула общей участи, поскольку не носила исторического характера. Тогда, как и сейчас, среди интеллигенции было принято заучивать наизусть работы излюбленных философов, и, поскольку они, естественно, проявляли враждебность к Ши Хуанди, этот вандал завершил свой низкий план, казнив более четырехсот наиболее образованных людей. Однако при последующих правителях Китая, и особенно под покровительством императора династии Хань У‑ди, эти утраченные тексты были успешно найдены или восстановлены.

 

19

 

Для просвещения народа насчет обязанностей по отношению к родителям и правителям предусмотрено, чтобы магистраты больших и малых городов и старейшины деревень в первый и пятнадцатый день каждого месяца читали вслух в публичных залах, которые есть в больших и малых городах и даже в деревнях, определенные фрагменты «Книги Священных Наставлений».

 

20

 

Кровь, волосы и шерсть жертв закапывают в землю.

 

21

 

Хотя музыкальное сопровождение во время службы главным образом возложено на певцов, исполняющих гимн во славу мудреца, сбоку от жертвенника располагается оркестр, состоящий из музыкантов, которые по такому случаю облачаются в придворные одежды. В руках многие оркестранты обычно держат различные древние музыкальные инструменты, но, поскольку современным китайским музыкантам неизвестно, как ими пользоваться, наиболее громко во время службы звучит пение.

 

22

 

Гостия (от лат. Kostiae – «жертва») – облатка из пресного теста, которой причащаются католики. (Примеч. пер.)

 

23

 

Вергилий. Энеида. Пер. И. Шершеневича.

 

24

 

Скиния – место общественного богослужения. (Примеч. ред.)

 

25

 

Овидий. Фасты. Пер. Ф. Петровского.

 

26

 

Строго говоря, буддизм отрицает существование души и наводит мост над создаваемыми таким образом разрывами между каждой последующей жизнью при помощи тайны кармы. Как рассказывает мистер Рис Дэвиде в очень интересной статье, напечатанной в Contemporary Review за январь 1877 года, «когда разумное существо (человек, ангел или животное) умирает, новое существо немедленно обретает более или менее мучительное и материальное существование в соответствии с кармой – достоинствами или прегрешениями умершего существа». На вопрос о том, что случается с личностным сознанием, буддизм, конечно, не может дать удовлетворительного ответа; но того ответа, который он дает, достаточно, чтобы установить в сознании людей связь между этой доктриной и доктриной метемпсихоза. (Примеч. ред.)

 

27

 

Видимо, архатом. (Примеч. пер.)

 

28

 

Дело богов не оберегать нас, но карать (лат.). (Примеч. пер.)

 

29

 

Мат., 6: 7. (Примеч. пер.)

 

30

 

Соучастник (лат.). (Примеч. пер.)

 

31

 

Многие из этих дагоб сделаны из белого мрамора, они весьма впечатляющи и выглядят величественно. Замечательна дагоба в Хайтун‑сы, или монастыре Морского флага, но и ее превосходит дагоба в большом ламаистском храме на севере Пекина. По бокам этой дагобы находятся изображения Будды: его рождение, обучение, которое он прошел в юности, ^о того как стал проповедовать, чудесное спасение от диких варваров, замышлявших погубить его; попечение о нем священного цветка, с которым Будда не расставался; смерть и обожествление. Утверждают, что под дагобой хранится платье Будды. В некоторых случаях дагобы делают в форме пагод, как в монастыре Цветущего леса в городе Кантоне и в Мача, в окрестностях того же города.

 

32

 

В монастыре Хэйлун, провинция Чжили, я видел на жертвеннике медные изображения людей – мужнин и женщин, что несколько озадачило меня. По‑моему, такие фигурки встречаются довольно часто в монастырях Северного Китая. Некоторые из них чем‑то напоминают зрителю мифологическую историю Юпитера и Европы. Суть этого извращенного культа, заимствованного буддистами из индийской религии, я думаю, состоит в почитании мужского и женского начал Вселенной.

 

33

 

См.: Быт., 24: 17, 20; 29: 9; Исх., 2: 16.

 

34

 

В них, как и в храмах в честь Гуань‑ди, молятся правительственные чиновники.

 

35

 

Лун‑вану молятся также в первый и пятнадцатый день каждого лунного месяца, когда ему приносят в жертву овцу, свинью и кур.

 

36

 

Точнее, Нефритовому императору. (Примеч. пер.)

 

37

 

Самый большой колокол, виденный мной в Китае, находился в маленьком монастыре неподалеку от Пекина. Возможно, это один из самых больших колоколов в мире. На нем выгравировано несколько тысяч китайских иероглифов. По‑моему, это буддийский канон, который заучивают наизусть священнослужители, удаляясь от мира. Чтобы колокола приносили счастье, их принято мазать кровью какого‑нибудь жертвенного четвероногого животного, например козы.

 

38

 

Самое удобное из этих пристанищ расположено в верхней части ущелья, примыкающего к берегам озера Поян. Оно называется гротом Белого Оленя, поскольку ученый мудрец Чжу‑фу‑цзы в XII веке жил в пещере неподалеку от этого места, где его постоянным товарищем был белый олень. По преданию, он посылал это животное за едой в соседнюю деревню, привязав к его рогам корзину.

В колледже могут одновременно находиться двести студентов, но при мне там было лишь шестеро или семеро. Очевидно, учтивый директор этого колледжа не унаследовал мантии ученого Чжу, и немногие его ученики не показались мне особенно многообещающими. При колледже есть храм Конфуция, в котором, как мне сообщили, ежедневно молятся студенты. В этом храме вместо обычной таблички находится идол Конфуция, несмотря на то что известно его непримиримое отношение к идолам; мудрец изображен чернолицым. Там есть и идолы его знаменитых учеников. Этот приют находится у подножия горы высотой 2000 футов; близлежащие холмы обычно покрыты елями. Горный поток, текущий через ущелье, придает особую романтическую красоту пейзажу.

 

39

 

Ни один школьник не приходит первый раз в школу в годовщины смерти и похорон Конфуция или в годовщины смерти и похорон Цан‑Цзе, создателя письменности.

 

40

 

За единственным исключением: от кандидатов, живущих на острове Формоза, не требуется пересекать пролив, для того чтобы попасть в Фучжоу, столицу провинции, административным округом которой является Формоза. Их экзаменуют в Тайване, или Тайвань‑Фу, – областном городе.

 

41

 

Можно упомянуть о том, что частные библиотеки в Китае куда меньше, чем в нашей стране, в Англии. Знаменитый император Цяньлун оставил библиотеку, которая насчитывала 168 000 томов, – по сравнению с библиотеками европейских королевских домов это немного.

 

42

 

Ли – мера длины в Китае, около 800 м

 

43

 

В Китае не существует организованной управляемой государством почтовой системы. В больших городах, например в Кантоне, есть дома, где получают и пересылают письма, адресованные людям, которые живут в отдаленных портах. К месту назначения письма доставляют посредники, которым уплачивает почтовый сбор адресат по получении письма. Как правило, такие письма доверяют капитанам пассажирских судов. В подобных случаях за письмо иногда платят заранее, причем отправитель записывает на конверте, сколько он уплатил. Иногда плату за доставку осуществляют при получении письма, причем отправитель пишет на конверте сумму, которую должен получить адресат, и оплачивает ответ. Китайцев можно назвать знатоками искусства написания писем. Они нередко переписываются с живущими далеко родственниками или друзьями. Неграмотным письма пишут гадальщики, которые работают и как переписчики.

 

44

 

Письмо датировано 10 января 1871 года.

 

45

 

См., например: Быт., 21: 21 и 38: б и Втор., 22: 16

 

46

 

Чтобы обойти этот закон, рабов подкупают или принуждают силой предстать перед магистратом и заявить, что они не вступают в брак из‑за собственного нежелания жениться.

 

47

 

Элизий, или элизиум, – прекрасное поле на западном конце земли или острова, где живут легко, блаженствуя, бессмертные герои (в античной мифологии); а вообще – загробный мир, где блаженствуют праведники, Елисейские Поля. (Примеч. пер.)

 

48

 

С и к л ь, или шекель древневавилонский легкий – 8,4 г, тяжелый – 16,8 г; у евреев – серебряная монета весом 14,5 г. (Примеч. пер.)

 

49

 

Отсюда видно, что китайцы вполне убеждены в порождении подобным подобного: «Не родится кроткая голубка / От орла свирепого» (Квинт Гораций Флакк. Кармина. IV, 4).

 

50

 

Это явствует не только из истории Иосифа и Марии, но и из некоторых стихов Пятикнижия; см., например: Втор., 22: 25–28.

 

51

 

Ойкумена – населенная часть земли. (Примеч. ред.)

 

52

 

На следующее утро этот кусок холста подносят родителям жениха. Сходный обычай существовал у древних евреев.

 

53

 

Перистиль – прямоугольный двор, площадь или сад, окруженный крытой колоннадой. (Примеч. ред.) жене поклониться вам, надеясь снискать вашу милость и убедить вас даровать им многие блага».

 

54

 

Оказалось, что она тайно вступила в кровосмесительную связь со своим братом.

 

55

 

Однако в семьях, где второй или третьей жене удается завоевать привязанность мужа, авторитетом первой жены пренебрегают.

 

56

 

Вероятно, термин «пьянство» включает курение опиума. Так, в 1871 году врач по имени Линь Фусин, живший в Хэнане, пригороде Кантона, развелся с женой, обнаружив, что она была курильщицей опиума. Она была замужем за ним лишь несколько недель. Разочарованный муж отправил ее обратно в ее родную деревню

 

57

 

В подобных случаях китайские мужья обычно используют меч. Насколько мне известно, гуандунцы, проводящие свою жизнь в лодках, на воде, иногда связывают прелюбодеев вместе и топят.

 

58

 

В Китае изредка встречаются и акушеры, мужнины, которые в старости этим стремятся заработать себе на жизнь, но по большей части принято пользоваться услугами повивальных бабок.

 

59

 

Иногда пуповину пекут и, растерев в порошок, дают младенцу в качестве противоядия от оспы. Несколько лет назад один сычуаньский врач написал трактат, где рекомендовал эту меру.

 

60

 

См.: Лев., 12: 4, 5.

 

61

 

О наличии такого обычая у евреев, безусловно, свидетельствует история Иосифа. Кроме того, «разноцветную одежду» носили «царские дочери‑девицы».

 

62

 

Это напоминает мне об одном Моисеевом законе, согласно которому детей, осужденных за ругань или избиение родителей, казнили (Исх., 21: 15, 17; Лев., 22: 9).

 

63

 

Мат., 20: 7. (Примеч. пер.)

 

64

 

Евнухи занимали важные посты при иудейских царях, что видно из следующих фрагментов Священного Писания: 3 Цар., 22: 9; 4 Цар., 9: 32, 33; 4 Цар., 20: 18; 4 Цар., 23: 11; Иер., 38: 7 и Иер., 41: 16.

 

65

 

Свитки пишут каллиграфы. Большей частью это обнищавшие или неудачливые ученые, которые сидят за своими столиками во внутренних дворах храмов, на площадях, в чайных садах и по обеим сторонам улиц (чаще всего их можно встретить именно в эти дни). Если в течение года в семье кто‑нибудь умер, у дверей вешают не красные полоски, а синие, и на них делают траурные надписи.

 

66

 

Кроме того, обычно главы семей дарят кое‑что домашней прислуге – деньги или одежду. Продавцы также дарят небольшие сувениры постоянным покупателям в благодарность.

 

67

 

Во всех даосских и буддийских храмах и мусульманских мечетях тоже есть похожие таблички.

 

68

 

По‑видимому, карп. (Примеч. пер.)

 

69

 

Считается, что он помогает замужней женщине родить девочку.

 

70

 

Около того места, где, по преданию, погиб Цюй Юань, в его честь воздвигнут большой храм.

 

71

 

Кроме того, в первый и пятнадцатый день каждого месяца китайцы отмечают праздник, в чем‑то напоминающий торжества в честь новолуния у евреев, египтян, персов, греков и римлян. Суды и ямэни закрыты. Однако в эти дни поклоняются не столько луне, сколько другим божествам, в особенности богам изобилия. Некогда в первый и пятнадцатый день каждого месяца было принято приносить в жертву вола, впоследствии его заменили козлом. Накануне праздника устраивали процессию, которая вела по главным улицам вола или козла, оповещая жителей о приближении новолуния или полнолуния.

 

72

 

Среди бедноты, особенно деревенской, формируются так называемые общества лунных пряников. Казначей общества – или пекарь, или кондитер. Каждый член общества ежемесячно вносит в общую кассу сто грошей, или десять гривенников. Когда наступает праздник, казначей, который вправе использовать взносы в своем деле, как ему угодно, обеспечивает каждого вкладчика лунными пряниками. В городах в это время кондитеры раздают пряники в подарок нищим.

 

73

 

Одно из наименований так называемого животного магнетизма или гипноза. (Примеч. пер.)

 

74

 

Почтение, оказываемое в Китае старикам, настолько велико, что всем людям старше семидесяти лет разрешается носить чиновничье платье и прикреплять медный шарик к макушке шапочки. Как правило, уездные магистраты четыре раза в год посылают свои визитные карточки всем жителям своего уезда, которым исполнилось девяносто лет и более.

 

75

 

Несколько таких арок стоит перед жилыми домами в Кантоне. Они содержатся в хорошем состоянии. Некоторые из них сделаны из кирпича.

 

76

 

Л я н – основная весовая денежная единица в Китае; с 1933 года, после принятия закона об унификации денежной системы, лян как денежная единица был отменен.

 

77

 

X а н – владение, поместье.

 

78

 

Их положение настолько низко, что им не разрешается молиться в общественных храмах, а их сыновьям не разрешается держать государственные экзамены. Во многих отношениях они напоминают древнеримских pollinctores, в чьи обязанности входило обряжать и готовить тело умершего для погребения.

 

79

 

Это напоминает один из обычаев древних римлян. Цицерон (О законах, II, 24) и Плиний Младший (XXI, 3) утверждают, что, если римлянин получал венец за доблесть, после смерти на него всегда надевали эту награду.

 

80

 

Дюйм (от голл . duim – «большой палец») – единица длины в английской и американской системах мер, равная 2,54 см.

 

81

 

Китайский дюйм – мера длины, равная примерно 20 см.

 

82

 

См., например: 2 Цар., 21: 9‑14; 4 Цар., 9: 28–35; Пс, 79: 2; Екк., 6: 3.

 

83

 

Этот монастырь расположен за северо‑восточными воротами Гуанчжоу.

 

84

 

Представление о том, что душу хоронят вместе с телом, было присуще и римлянам. Вергилий пишет, что Эней похоронил душу Полидора в гробнице: «Animamque sepulcKro condimus».

 

85

 

По преданию, обычай воздвигать каменные статуи людей и животных перед гробницами знати был введен во время правления династии Цинь около 249 года до н. э.

 

86

 

Ц и л и н ь – единорог в китайской мифологии.

 

87

 

Эта своеобразная традиция напоминает мне похожий обычай, упомянутый Э. Робинсоном в его «Путешествиях по Палестине и Сирии». В своей увлекательной книге автор, рассказывая о гробнице или, скорее, мавзолее Авессалома в долине Иоса‑фата, сообщает, что в гробнице «не было видно входа, однако ее верхний ярус был взломан. Проходя мимо гробницы, мусульмане, иудеи и христиане, мужчины и женщины, старые и молодые бросают камни в это отверстие. Так они демонстрируют отвращение к тому, что сын восстал на отца».

 

88

 

Когда я путешествовал по Монголии, то встретил нескольких китайских чиновников, возвращавшихся домой в собственно Китай из мест, где они прослужили несколько лет. В каждом случае чиновника сопровождали не только секретари, писцы, слуги и рабы, но и все члены семьи. Иногда мулы и ослы были впряжены в дроги, на которых лежали останки умершего родственника. Эти процессии напомнили мне эпизод из истории Иосифа, когда он отправился из Египта в Ханаан похоронить отца, и с ним были «весь дом Иосифа, и братья его, и дом отца его» (Быт., 50: 8).

 

89

 

Оссуарии (от лат. os – кость) – вместилище для захоронения костей покойников.

 

90

 

Это считается равнозначным молениям, которые возносят на могиле умерших родственников, обращаясь к их душам. В основании плиты находится небольшой каменный алтарь, на который кладут обычные жертвоприношения.

 

91

 

Во время двух периодов, установленных для поклонения предкам на могилах, не полагается плакать и причитать, но жители провинции Хэнань в этом отношении – исключение.

 

92

 

Ювенал. Сатира первая. (Примеч. пер.)

 

93

 

Вергилий. Энеида. Пер. И. Шершеневича. Варшава, 1868. Кн. VI.

 

94

 

Согласно брошюре «Китайская медицина и медицинская практика» доктора Хендерсона из Шанхая, иногда принимают самородный аурипигмент или желтый сульфат мышьяка, но чаще китайцы прибегают к опиуму, поскольку «от вызывающего раздражение яда слишком много страданий и беспокойства».

 

95

 

С а т и – обычай сжигать вдов на погребальных кострах их мужей. (Примеч. ред.)

 

96

 

Это должностное лицо проживает в Маньчжурии.

 

97

 

Шпильки использовали в Китае уже в глубокой древности. Считается, что они восходят к 1122 году до Р. X., когда правила династия Чжоу. Тогда их делали из бамбука, однако в правление Сян‑гуна, восемнадцатого императора династии Чжоу, в 651 году до Р. X. модницы стали пользоваться шпильками из слоновой кости. А в правление двадцать пятого императора той же династии самыми популярными были шпильки из черепашьих панцирей. Во время правления Ши Хуанди, то есть около середины III столетия до Рождества Христова, большим спросом пользовались золотые и серебряные шпильки. Головка каждой золотой или серебряной шпильки делалась в виде феникса, и поэтому их называли «шпильками‑фениксами».

 

98

 

Мартингал – дополнительный повод, не позволяющий лошади задирать голову. (Примеч. ред.)

 

99

 

Тораций. Эподы, IX. (Примеч. пер.)

 

100

 

Милдью – ложномучнистая роса (ботан.). (Примеч. ред.)

 

101

 

Такими табличками пользовались не только в Китае, но и почти во всех азиатских или восточных странах на протяжении веков. В Евангелии от Луки мы читаем, что, когда у онемевшего Захарии спрашивали, как бы он хотел назвать своего сына, тот «потребовал дощечку и написал: «Иоанн имя ему» (1: 63). Преподобный Дж. Хартли в своей интересной и познавательной работе «Исследования Греции» утверждает, что «в греческих школах до сих пор обыкновенно бывает чистая табличка, где учитель записывает алфавит или любой другой урок, который должны читать ученики. По окончании урока буквы смывают или соскабливают, поэтому доской можно пользоваться на каждом уроке. Эта дощечка не только совпадает по своим функциям с описанной в Евангелии от Луки, греки вообще называют ее тем же словом». Варне в своих комментариях к Евангелию ясно пишет, что иногда такие таблички целиком делались из свинца.

 

102

 

Эти же слова произносят, случайно увидев обнаженного человека, что считается плохой приметой.

 

103

 

Гакаборт – самый верх кормы. (Примеч. ред.)

 

104

 

Насколько я понимаю, на существование с древнейших времен подобных практик у иудеев ясно указывает упоминание Моисея о таких амулетах: он велел, чтобы вместо них использовали заповеди Божьи (Исх., 13: 9‑16; Втор., 6: 8).

 

105

 

Без разбора падают молнии; они ударяют и в места священные, и в простые, поражают равно хороших и плохих людей (лат.)

 

106

 

Нередко пожилые китайцы носят в каждой руке маленький кусок дерева, постоянно сжимая его в ладони для улучшения кровообращения. Но этот обычай встречается чаще на севере, чем на юге, где, как я видел, вместо кусочков дерева используют грецкие орехи.

 

107

 

Баньян – индийская смоковница. (Примеч. ред.)

 

108

 

Нищие Пекина, Нанкина и Чжэньцзяна замечательны своим подобострастием и встают на колени не только перед своими соотечественниками, но и перед иностранцами, чтобы получить подаяние. Доэтого не опустился бы и самый последний нищий в Кантоне.

 

109

 

В монгольских гостиницах полностью отсутствуют удобства известного рода. Попеняв однажды на это хозяину, я услышал в ответ, что здесь они не нужны, поскольку в Монголии нечистоты ценятся меньше, чем собственно в Китае.

 

110

 

На стенах каждого такого общего зала я видел весьма непристойные картинки.

 

111

 

На самом деле – в провинции Цзянсу. (Примеч. пер.)

 

112

 

Ц я н ь – круглая бронзовая монета с отверстием в центре, первое упоминание о которой датируется 947 годом до н. э.

 

113

 

На Формозе, которая составляет часть провинции Фуцзянь, пагод нет. В Монголии я видел лишь две пагоды, одна из которых находилась в императорских владениях в Жэхэ, а вторая – на землях ламаистского храма поблизости.

 

114

 

Мне известны примеры, когда китайцы при приближении опасности поднимались на верх таких башен и пускали оттуда фейерверки, призывая крестьян близлежащих деревень к оружию.

 

115

 

В действительности Лу Бань жил задолго до того, как кантонскую пагоду начали строить. (Примеч. пер.)

 

116

 

Единственная одноярусная пагода, виденная мной, находится у Паньтана, как китайцы называют часть кантонского западного предместья.

 

117

 

Как я писал в другом месте, их называют так из‑за обычая носить красные тюрбаны.

 

118

 

Читателя может заинтересовать следующий рассказ о клепсидре из Chinese Repository (Т. 20. С. 430): «Клепсидра называется Тун‑Ху‑Ди‑Лоу, то есть медный кувшин с водяными каплями. Ее ставят в отдельном помещении под надзор человека, который помимо жалованья и чаевых зарабатывает на жизнь продажей часовых бирок. На кирпичной лестнице стоят четыре медных кувшина, верх каждого из которых находится вровень с дном стоящего выше. Самый большой, 23 дюймов в высоту и ширину, вмещает 70 цзиней, или 97 с половиной пинт воды; второй имеет 22 дюйма в высоту и 21 дюйм в ширину; третий – 21 дюйм в высоту и 20 дюймов в ширину; самый нижний – 23 дюйма высотой и 19 дюймов шириной. Они соединяются друг с другом открытым желобом, по которому тонкой струйкой течет вода. Деревянный указатель в нижнем кувшине указывают каждым утром и днем в пять часов: метка на этот час ставится вровень с крышкой. Потом она поднимается, указывая время. Воду вычерпывают и снова наливают в верхний кувшин, когда по указателю проходит полдня. Каждые три месяца воду меняют. Рядом стоят два больших барабана. В них бьют сторожа, по ночам отмеряя стражи».

 

119

 

От слова миля. (Примеч. ред.)

 

120

 

Сила и оружие (лат.).

 

121

 

Конечно, в Пекине церемонию проводят гораздо торжественнее, чем в провинциях. Император лично идет за плугом в сопровождении всех или нескольких принцев. Члены императорской семьи пашут желтыми плугами, а провинциальные чиновники – красными. Считается, что этот великий праздник земледелия был введен императором Шунем, который, согласно сведениям китайских историков, правил страной около 2200 года до Р. X. Этот император покровительствовал земледелию и каждый день частично посвящал возделыванию государственных полей.

 

122

 

Втор., 25: 4. (Примеч. пер.)

 

123

 

Пер. С. Шервинского.

 

124

 

Около 60 кг. (Примеч. пер.)

 

125

 

Масличная камелия. (Примеч. пер.)

 

126

 

Около 2,4 кг. (Примеч. пер.)

 

127

 

В Священном Писании о тростнике говорится в книгах Исход (30: 23), Песнь песней (4: 14), Исайи (43: 24), Иеремии (6: 20), Иезекииля (27: 19).

 

128

 

М а к – К у л л о х – английский экономист (1789–1864). (Примеч. ред.)

 

129

 

Буйвол с лошадиным хвостом. (Примеч. пер.)

 

130

 

Табльдот – общий стол в пансионатах и ресторанах (??.). (Примеч. ред.)

 

131

 

Из пекинского доклада доктора Даджена видно, что монголы гонят «баранье вино» также из молочного вина (водки на коровьем молоке). В таком случае его приправляют костями двухлетней овцы, черным и белым сахаром, изюмом, медом и разными растительными веществами, известными китайским аптекарям. Рецепт таков: «40 цзиней молочного вина; 4 унции меда; 1 унция белого сахара; 8 унций черного сахара; 1 цзинь изюма; 4 унции лунъянь, или драконьих глаз (плод Nephelium Longan); 5 драхм гвоздики; 5 драхм мускатного ореха; 3 драхмы экстракта корня карагана; 1 драхма сяньфэня; 3 драхмы пайчи; 1 драхма шаньни. Последние шесть ингредиентов – разные приправы».

 

132

 

Сизигиум – вечнозеленое дерево с грушевидными бледно‑розовыми ягодами 2 см длиной.

 

133

 

Г у а в а – растение семейства миртовых; плоды грушевидной или шаровидной формы желтого цвета с кисло‑сладким вкусом и сильным ароматом.

 

134

 

Китайцы высоко ценят косточки этих плодов. Они украшают их искусной резьбой, оправляют в золото и превращают таким образом в прекрасные броши или браслеты.

 

135

 

Лонган – фрукт покрыт розово‑желтой пупырчатой скорлупой, мякоть чуть кислее, чем у личи, а на черной продолговатой косточке белое пятнышко, напоминающее зрачок (из‑за чего и назван глазом дракона).

 

136

 

Хуанпи, или Clausena lansia. (Примеч. пер.)

 

137

 

Карамбола – фрукт, кожура и мякоть которого желтого цвета, вкус сладкий, с лимонной кислинкой.

 

138

 

Это замечание относится только к настоящим садам, поскольку нередко деревья и цветы можно встретить во внутренних дворах усадеб китайских дворян.

 

139

 

Тяньцзиньский договор 1858 года. (Примеч. пер.)

 

140

 

? а в о й – катушка большого размера, на которую наматывается нить основы для выработки ткани на ткацком станке. (Примеч. ред.

 

141

 

В синодальном переводе «мех». (Примеч. пер.)

 

142

 

Л и г а – мера длины, равная приблизительно трем милям.

 

143

 

Это было написано до последней войны. Зверства, в которых виновны турки по отношению к болгарам, кажутся невероятными в XIX веке – и не в краях, удаленных от влияния европейцев, а прямо, можно сказать, в присутствии ведущих сил христианства.

 

144

 

То есть бай‑дунь‑цзы. (Примеч. пер.)

 

145

 

¹Ахтерштевнь – нижняя кормовая часть судна в виде открытой или закрытой рамы, служащая продолжением киля.

 

146

 

Пескадорские острова, или острова Пэнху, находятся в Тайваньском проливе и считаются частью провинции Фуцзянь.

 

147

 

Лихтер – грузовое несамоходное судно, буксируемое с помощью других судов, а также для беспричальных грузовых операций при погрузке или разрузке на рейде.

 

148

 

Локоть – мера длины, равная 45–47,5 см.

 

149

 

Говорят, что бай‑мяо специально занимаются выращиванием быков с твердым черепом и крепкими острыми рогами для этой забавы. Основное развлечение этих первобытных людей – охота на оленя и других диких животных, которых они преследуют вооруженные копьями, верхом или пешком.

 

150

 

Исключение из этого общего описания аборигенов – племя чжэн‑мяо, плачевно невежественное в отношении земледелия; по большей части оно питается дикими плодами. Можно добавить, что пин‑фу‑мяо нередко угощаются собачатиной. Бай‑голу, которые, кажется, едят вообще все, всегда готовят пищу в сковородках и едят ее, как, вероятно, и многие другие племена, руками, а не палочками или вилками.

 

151

 

В Пекине и его окрестностях люди имеют обыкновение наполнять грубые глиняные сосуды снегом и герметически запечатывать их. Здесь снежную воду считают отличным жаропонижающим и используют как примочки для глаз. Я обратил внимание на то, что в деревнях, у подножия гор к северу от Пекина, большинство обитателей страдало увеличием щитовидной железы.

 

152

 

¹Аллювиальный – образованный отложениями водных потоков. (Примеч. ред.)

 

153

 

Официальный «Путеводитель по садам» сообщает: «К большому сожалению, в собрании общества остался только один экземпляр этой прекрасной разновидности журавлей. Корреспонденты общества в Китае не могут сделать нам более ценного подарка, чем другие маньчжурские журавли».

 

154

 

Речь идет о реке Чан, или Чанцзян. (Примеч. пер.)

 

155

 

Сизигийный прилив – наибольший прилив, когда Солнце, Земля и Луна выстраиваются в одну линию таким образом, что силы тяготения Солнца и Луны действуют на Землю в одном направлении и усиливают друг друга.

 

156

 

Он уехал в город, находившийся отсюда приблизительно в двадцати милях, чтобы расследовать гибель человека из‑за драки в театре.

 

157

 

Горы рождают, а на свет появляется смешная мышь. (Примеч. пер.)

 

158

 

Хуа‑бяо‑ши. (Примеч. пер.)

 

159

 

Сяо‑гу‑шань. (Примеч. пер.)

 

160

 

Се‑шань. (Примеч. пер.)

 

161

 

Знаменитый каллиграф Ми Юаньчжан, или Ми Фу, на самом деле жил во время правления Северной Сун. (Примеч. пер.)

 

162

 

Су Дунпо, или Су Ши, в действительности жил в XI–XII веках. (Примеч. пер.)

 

163

 

Посольство лорда Амхерста. (Примеч. пер.)

 

---

Дата добавления: 2021-01-21; просмотров: 83; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!