Очерки, корреспонденции. 1932 – 1936 49 страница
Мы сели в бухте Роджерса, чистой ото льда. Только редкие маленькие льдинки, как белые чайки, носились по воде. Молоков повел машину прямо к берегу. Там нетерпеливо ждали зимовщики, «островитяне»: начальник, парторг, эскимосы и среди них вся семья лучшего охотника острова – Таяна, – он сам, его жена и его дети.
Зимовщики горячо и дружески приветствовали Молокова. Но, прежде чем пожать Молокову руку, они с увлечением щелкали фотоаппаратами. Очень много фотографов появилось нынче в Арктике.
Мы вышли на берег. Мы увидели деревянные дома, тесной дружной кучей сбившиеся у бухты, мы увидели белые мохнатые медвежьи шкуры, развешанные для просушки. Мы увидели убитого моржа на берегу, живых медвежат – двенадцать штук – в клетках. Мы увидели радиомачту, электрические провода, собак, улегшихся с высунутыми языками по соседству с метеорологической станцией. Мы увидели красный флаг нашей родины, десять лет назад водруженный здесь Ушаковым и гордо развевающийся сейчас над скалами и льдами. Мы были на Врангеле.
Августа
О нас можно сказать, что мы «влетели» в жизнь Магадана. Молодая столица Колымы распахнулась перед нами своей будничной рабочей жизнью, своими ежедневными заботами, победами, радостями, печалями.
В порту под выгрузкой стоял пароход «Джурма». Джурма по‑тунгусски значит – летняя тропа. Тропа к морю, протоптанная совсем недавно. Пять лет назад по этой тропе бродили редкие посудины. Тогда не было ни Магадана, ни порта. Были пустынный берег, туманы, волны, одинокие деревянные срубы культбазы.
|
|
|
Порт возник из «пены морской» и прибрежных скал. Море отступало, скалы рушились в воду – возникали причалы, набережная. Появлялись механизмы, здания, мастерские, заводы. Пароходы смело подходили к каменным причалам. Путь в бухту Нагаево был протоптан.
Привезли в Магадан людей и грузы. На набережной суетились люди, бегали грузчики, скрипели лебедки. Выросли пирамиды ящиков, бочек. Возникла целая гора автомобильных покрышек – о них уже не раз беспокойно справлялись по телефону с авторемонтного завода. Автомобильные покрышки – предмет первой необходимости в Магадане.
По шоссе, пыля, проносились машины. Они устремлялись на трассу. Шли грузовики на Колыму, на прииски, «в глубинку», как говорят здесь. Шоссе развертывалось блистательное, тугое, как пружина. Оно стремительно падало вниз, взбегало вверх, вертелось серпантином в горах. Машины проносились легко и мягко, люди дремали, откинувшись на кожаные подушки. Новички восхищались горными перевалами. Яблоневым хребтом, тонкими ветвями лиственниц. Они смутно догадывались о той титанической работе, которая была проделана здесь людьми. А старожилы помнили первый снежный поход в тайгу по этому же маршруту. Тогда здесь не было ни шоссе, ни троп, ни дороги.
|
|
|
Сейчас через каждые тридцать километров попадались бензиновые колонки. Сторож тунгус отпускал бензин, равнодушно здороваясь с пассажирами. Сто пятьдесят – двести машин проходят мимо него в сутки. Разве станешь всему удивляться?
Его отучили удивляться. За последние годы он увидел столько чудес, которых другому хватило бы на всю жизнь. До этого он видел лишь то, что видели отцы и деды: как бежит олень, как замерзает река, как карабкается солнце по нежным стволам лиственниц.
Он даже узнал русскую грамоту. На трассе появились огромные цистерны, он прочел на них: «Бензин». Прочел и не понял. Он думал раньше, что все уже знает, а вот что такое бензин – не знал. Он решил тогда же, что цистерны – это башни в честь строителя дороги, имя которого Берзин. Гордясь своим знанием грамоты, он сказал начальнику:
– Однако ошибку дали. Надо «Берзин», написали «бензин».
Теперь он сам смеется, рассказывая об этом.
В Дунчанском совхозе, расположенном на одиннадцатом километре трассы, бурно зеленели посевы. Они подымались и зрели, словно насмехаясь над вечной мерзлотой почвы. В парниках поспевали овощи, в оранжереях – цветы. В луже воды плавали гуси. В птичнике копошились куры, утки, цыплята – все колымского инкубаторного производства. Здесь была их родина. Они входили в колымскую фауну вместе с медведем, оленем, волком. Они кудахтали, крякали, кукарекали. Мы видели птичьи базары на Севере, но такой видели впервые.
|
|
|
На шестнадцатом километре трассы сигналист из пионерского лагеря трубил сбор: в лагерь приехал Герой Советского Союза товарищ Молоков. Из палаток выбегали здоровые, загорелые дети, строились, кричали хором «Ура Молокову!». Молоков спрашивал:
– Как учитесь, ребята?
Отвечали:
– Хорошо!
Но Молоков затеял «неприятный» разговор об отметках. Ребята, смущаясь, рассказывали, обещали учиться лучше, тащили гостя к себе в палатки – на полу лежали охапки свежей травы, пахло зеленью, цветами, юностью, летом.
Из города в лагерь приезжали отцы и матери. В Магадане был выходной день. Многие выехали за город: на трассу, в сопки, в бухту Гертнера. Лежали на морском берегу, загорали, любовались отливом.
Несмотря на выходной, в городе продолжала шуметь стройка. Стучали молотками каменщики, на лесах качались штукатуры, плотники, маляры. Строились четырехэтажные каменные здания – десятилетка, горный техникум, рылись котлованы под хлебозавод, воздвигались фабрики‑кухни, амбулатория, жилые дома, достраивался гостиничный городок, разбивались скверы, мостились улицы, укатывалось шоссе. Всюду копошились люди, тракторы, грузовики, машины. На судоремонтном, на кирпичном, на лесопильном, на электрической станции, в порту, на трассе – всюду стояли на вахте в этот выходной день деловые люди с Большой Земли, мастера профессий, неизвестных ранее в этих широтах.
|
|
|
А те, кто был свободен, уезжали за город, или гуляли по главной улице города, или ходили друг к другу в гости, или шли в кино, театр, свои клубы потанцевать, отдохнуть, повеселиться. Большинство же устремлялись в парк культуры и отдыха. Шли целыми семьями, с детьми, женами. Детишки радостно толпились возле клеток зоологического парка, глазели на рогатого оленя, волка, юрких песцов.
На спортивных площадках было шумно и весело. Кольцо зрителей плотно окружало волейболистов. На теннисном корте шла захватывающая борьба между девушкой в алом берете и лохматым парнем в белых традиционных брюках. На футбольном поле кипела яростная схватка двух «вечных» противников: голубых и белых маек. На переполненных трибунах страдали болельщики. В острые моменты они вскакивали с мест и кричали, подбодряя любимцев, свистели мазунам. Отбив мяч, вратарь разговаривал с публикой – всюду сидели свои. На центральной трибуне среди хозяйственников сидели и те директора, чьи команды сегодня сражались. Они больше всех переживали матч. Окружающие подсмеивались над ними, поддразнивали.
Вечером в клубе демонстрировали фильм «Колыма», заснятый здесь. В зале сидели строители Колымы. История проходила перед ними. Они видели пустынный берег, безмолвие моря. Каждый, каждая в этом зале могли встать, протянуть свои руки и сказать: этими руками преображен край. Но они сидели молча. Скромность присуща героям. Когда‑нибудь о них будут рассказывать легенды, петь песни. Сегодня они сидели молча. То, что проходило на экране, было вчерашним днем, буднями, бытом. Оэабоченно думали о завтрашнем дне.
Над Магаданом тихо струилась ночь. Где‑то далеко за морем готовился к выходу новый рабочий день.
Августа
На острове Врангеля – предпраздничное оживление, суета. В бухту Роджерса съезжаются охотники с мыса Блассом, из бухты Сомнительной. На море шторм, дует свирепый зюйд‑вест, летят брызги, бурлит пена вокруг льдин и скал. Это не может, однако, остановить охотников. Едут на катерах, вельботах, легких байдарах из моржовой шкуры. Едут целыми семьями, забрав с собою стариков и грудных детей. Сейчас все население острова собралось в бухте Роджерса. Здесь те, кто десять лет назад вместе с Ушаковым высадился на пустынный берег незнакомого острова, – Таян, Паля, Кмо, Ниоко – охотники‑эскимосы, чьи имена стали знакомыми людям Большой Земли во время суда над Семенчуком.
Десять лет назад они прибыли сюда и, боязливо озираясь, вышли на берег. Они покинули землю отцов, могилы предков. Они оторвались от Большой Земли, от родного чукотского побережья, где кочевали, охотились и умирали их отцы и деды, и пошли за русским большевиком неведомо куда искать счастья, удачи в новой жизни. Женщины плакали, прощаясь с пароходом. Жалобные гудки разбирали и мужчин. Охотники крепились и отворачивались, чтобы скрыть слезу. Только теперь, через десять лет, Таян, смеясь, признался в этом.
Русский большевик не обманул. Таян, Паля, Кмо, их семьи, их дети, их жены нашли здесь свое счастье. Они никуда не уедут отсюда. Разве только в Москву учиться, – Таян серьезно подумывает об этом.
Далекий остров Врангеля давно привлекал взоры исследователей, моряков и промышленников. Свыше ста лет назад русский мореплаватель Фердинанд Врангель услышал от кочующих чукчей, что далеко в море есть скалистая земля. Они видели в ясные солнечные дни с мыса Шелагского далекие, снегом покрытые горы.
Несколько лет подряд пытался Врангель достигнуть этой легендарной земли, но так и не достиг.
С тех пор многие исследователи и экспедиции пытались ступить на эту предсказанную Врангелем землю. Суда подходили к острову, но высадить людей не могли – льды прочно оберегали его тайну. Только в августе 1881 года корабли «Корвин» и «Роджерс» высадили здесь людей, которые осмотрели остров и составили первую карту – неточную и путаную.
Остров оставался необитаемым. На долгие годы было прекращено его исследование. В 1911 году русское ледокольное судно «Вайгач» высадило здесь группу научных сотрудников, сделавших съемку острова. Но тяжелые льды торопили, – «Вайгачу» пришлось уходить.
Слава о богатствах острова Врангеля – о моржах, песцах, медведях, в изобилии обитающих здесь, прошумела всюду. Канада, Англия, США протягивали руки, чтобы завладеть заманчивым островом, собственностью СССР.
В 1924 году ледокол «Красный Октябрь» прибыл на Врангель и поднял над островом красный государственный флаг Советского Союза.
В 1926 году, десять лет назад, на острове поселились советские люди – русские и эскимосы. Их было немного. Маленькие кучки людей на пустынном, необитаемом острове. Ушел пароход, прощально прогудели гудки. Люди остались одни – без радио, без всякой связи с внешним миром, стали строить на острове новую жизнь.
Через год, обеспокоенное судьбой первой советской зимовки, правительство послало на Врангель самолеты. В этом сказалась присущая нашей родине забота о своих сынах, как бы далеко они ни находились. На первом самолете, пробившемся в труднейших условиях на Врангель, летел летчик Кошелев и бортмеханик Побежимов. Тот самый Побежимов, который сегодня в качестве старшего бортмеханика самолета Молокова присутствует на празднике десятилетия советизации острова.
Ушаков и вся зимовка не ждали самолетов. Они озабоченно следили, как машина кружила над островом. Опознавательных знаков на ней не было. На всякий случай Ушаков запасся маузером. Первый самолет сел в бухте Роджерса, в которой сегодня стоит машина Молокова. Побежимов и Кошелев вышли из самолета. Ушаков молчал и в оба глядел на них.
– Ну, здравствуйте, – удивленно сказал Побежимов, пораженный холодным приемом.
Услышав родной язык, Ушаков улыбнулся.
За этот прекрасный полет Побежимов награжден орденом Красного Знамени. Сегодня он надел его на свою куртку по случаю праздника.
С тех пор остров перестал быть пустынным; самолеты, суда, ледоколы сделались его постоянными гостями. Возникали дома, появились радиостанции, развернулись промыслы. Эскимосы учились у русских большевиков культурно жить, по‑новому работать. Даже мрачная «эпоха Семенчука», о которой с ненавистью вспоминают на острове, не сумела разрушить построенного за десять лет.
– Десять лет я живу на острове. Я понял: жизнь зависит от самого себя. Плохо работаешь – живешь плохо, хорошо работаешь – живешь хорошо, – говорит лучший охотник острова Таян. – Моя жена учится работать радисткой. Сам я учусь на аэролога станции. Сестренка тоже будет радисткой. Очень многому научили большевики нас.
Этот рассказ напечатан в сборнике, который выходит здесь к юбилею. Сборник отпечатан на пишущей машинке и даже переплетен.
Десятилетию посвящена большая выставка, раскинутая в пустом складе и палатках. Выставка показывает геологию острова, образцы пород, топографические карты, климат острова Врангеля, его «розу ветров», ледовые карты. На выставке много фотоматериала, стенограммы, фотогазеты. Много уделено места промысловому хозяйству. Охота на моржа представлена образцами продукции – клыками, шкурами, орудиями лова. На белого медведя здесь охотятся совсем по‑особому. Тут не ждут, покуда медведь придет ж зимовке. Оружие – нож, винтовка. Среди экспонатов – двенадцать живых медвежат, весело кувыркающихся в клетке.
Тут же разбита охотничья палатка, показывающая быт охотника. Специальная палатка показывает, как живет передовой эскимос острова: его одежду, пищу (вяленое мясо моржа, называемое здесь «нузкорок»), современное убранство зажиточного охотника.
Транспорт острова представлен главным образом собаками. Отобраны лучшие собаки, гонщики медведя с кличками «Зик», «Шакал», «Острый», «Ивашка» и самки «Марья Ивановна», «Лариса», «Белка». Почетом окружен юбиляр по кличке «Дед» – собака, завезенная еще Ушаковым. «Дед» славился тем, что в любую погоду безошибочно находил дорогу. Сейчас он стар, дряхл – на покое.
В красном уголке полярной станции сегодня всю ночь работают зимовщики. Выходит специальный номер стенгазеты. Стучат швейные машины – это женщины эскимоски шьют красные флаги. Геолог Громов, радист Кутузов склонились над стенгазетой. На кухне волнуется бородатый повар, почтеннейший Иван Семенович Кузякин, мучительно придумывая хитроумное меню. Все заняты, озабочены, шумны. То и дело уходят охотники, празднично одетые, торжественные. В красном уголке звучат голоса – смешался русский и эскимосский говор. А парторг зимовки говорит и на том и на другом.
С моря доносится шум шторма. Ветер свистит зло и порывисто. Где‑то штормом качает ледокол «Красин». С острова беспокойно поглядывают на море. Очевидно, «Красин» попал в шторм. На нем едет новая смена. Праздник начнется в день прихода «Красина». Шторму следовало бы стихнуть.
На ледоколе «Красин» вместе с новой сменой зимовщиков прибыли две семьи эскимосов – одиннадцать человек. Они приехали сюда жить, охотиться и работать. Как и первые поселенцы острова, они происходят из охотничьих семей береговых эскимосов Чукотки и всю свою жизнь провели в бухте Провидения. На Врангеле жили их родичи и бывшие соседи – Таян, Паля. В письмах, которые изредка приходили с острова Врангеля на материк, Таян и Паля писали своим землякам, что здесь и зверя много и люди хорошие. Даже мрачные дни семенчуковщины не поколебали этого мнения. Таян писал землякам, что «худой человек Семенчук с острова увезен и большевиками наказан, а на смену ему приехали настоящие большевики».
Богатая охота на острове, культурная жизнь влекли береговых эскимосов. Многие семьи охотно вызывались переселяться сюда. И вот две из них – семья Напауна и семья Айнафана – подъезжают на катере к желанному острову. Мужчины курят трубки, нетерпеливо глядя на берег, женщины подымают на руки детей: «Здравствуй, новая земля, новая жизнь, счастье и удача!» Не увидишь ни слез, ни боязливых взглядов, как у первых переселенцев, – сейчас твердо знают: здесь, на далеком советском острове, как и всюду на нашей родине, обеспечена возможность работать и счастливо жить.
И вот они выходят на берег, ступают на землю Врангеля. Их встречают старожилы эскимосы. Жена Таяна обнимает жену Напауна и целует детей. Дети Таяна быстро дружатся с приехавшими ребятами.
К ним присоединяется и маленький Володя, сын нового начальника острова. Так начинается дружба.
Старожилы ведут приехавших в свои почетные места. Завтра гости станут гражданами одного из самых далеких селений нашей великой Родины.
Сентября
Четвертого сентября летчик Боголепов и капитан ледокола «Садко» Хромцов на самолете «Ш‑2» вылетели из бухты Диксон на север. Они хотели «опробовать» в воздухе самолет, недавно присланный из Красноярска, и «заодно посмотреть состояние льда». Самолет вылетел, но к вечеру в бухту Диксон не возвратился... На «Ш‑2» не было ни радиостанции, ни продовольствия; горючего хватало только на два часа полета.
Исчезновение «Ш‑2» вызвало большую тревогу на Диксоне. На поиски самолета немедленно вышел ледокол «Малыгин». Он плавал всю ночь, но самолета не обнаружил.
Утром 5 сентября на поиски вылетел Герой Советского Союза товарищ Молоков. Вместе с ним полетел ваш корреспондент.
Лишь после трех часовых поисков мы обнаружили в бухточке маленького островка вблизи Диксона пропавший самолет и около него двух человек, машущих руками. Молоков сделал несколько кругов над островом, дав знать, что их увидели.
Через час с Диксона к островку вышел катер, на котором поехали начальник радиоцентра и ваш корреспондент. Там мы взяли самолет на буксир и доставили их на Диксон.
Боголепов и Хромцов рассказали:
– Увлекшись воздушным рейсом, мы полетели на север. У острова Свердрупа обнаружили, что бензиновый бак течет. Немедленно повернули. Но бензина все же не хватило, и пришлось садиться на воду. Так провели ночь. К утру ветер стал крепчать, пришлось сниматься с якоря, искать убежища. Поплыли по ветру. Ветер гнал на север. С трудом приблизились к маленькому островку и вылезли на берег. Зажгли костер, нашли на островке небольшой запас продовольствия, котелок, кружку, оставленные здесь «по закону тундры» гидрографами, и стали ждать...
Весь этот полет свидетельствует о большой недисциплинированности в воздухе. В Арктике по‑прежнему продолжают летать без радиостанций, без продовольствия. На самолете «Ш‑2», на котором по инструкции запрещается улетать из пределов видимости корабля, предпринимаются никому не нужные «ледовые разведки» тех мест, которые уже разведаны.
Слишком дорого стоят поиски, слишком дороги нам люди, чтобы предпринимать такие «полеты».
Сентября
Ровно год назад мы простились с новыми зимовщиками Диксона. Они остались на подернутом туманом берегу. Наш пароход ушел, отплыли и остальные корабли, бухта затянулась льдом, началась новая зимовка.
Теперь мы снова на острове. Год здесь не прошел даром. Это видно на радиоцентре, в порту, в жилых домах. Вот тут, где в прошлом году была свалка навоза и копошились собаки, сейчас сквер. Да, сквер на семьдесят третьем градусе северной широты. Он обнесен кокетливым зеленым забором, в нем цветочные клумбы, молодежь сидит на скамейках, болтает, поет, хохочет.
Цветы стали обычным украшением быта зимовщика. Они в каждой комнате, на окнах, на столах. Петунья, анютины глазки, табак, маки выращены заботливой рукой в дик ооновских теплицах.
Но теплица не только рассадник цветов – это своя овощная база. Как страдали прежде зимовщики из‑за отсутствия овощей! Картошка, правда, еще не растет на Диксоне, но огурцы уже не редкость на столе зимовщиков. И редиска, и красные, как розы, помидоры, и даже цветная капуста живут, здравствуют, растут в теплицах.
Агрономы затевают неслыханное выращивание овощей в открытом грунте в короткие летние месяцы. И на Диксоне и в бухте Тикси мы видели расцвет огородничества. Сами зимовщики возле своих квартир разбивают грядки.
В домах зимовки стало чище, культурнее. Кают‑компания приведена в порядок, стены покрашены масляной краской. Во всех комнатах поддерживается чистота.
Дата добавления: 2021-01-21; просмотров: 58; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!