Архимандриту Спиридону, миссионеру 6 страница
Сергиев Посад укрылся в туманной завесе моросящего дождя. Отворив дверь, отец чрезвычайно обрадовался, увидев меня:
– Здравствуй, сын! Здравствуй, родной! Спасибо, спасибо тебе за гостинцы и подарки! Но мне больше всего радостно оттого, что ты приехал! Надолго? Здесь все хорошо. Жив‑здоров, и даже кое‑что перепадает на хлеб от постояльцев: пускаю батюшек, студентов‑заочников, так сказать, которые на свои сессии приезжают. А когда же мы будем переезжать на Кавказ?
– Возможно, весной, папа. Потерпи. В зиму ехать нежелательно…
Отец немного огорчился:
– Ладно, как сможешь. Еще подождем. А у меня тут история вышла… – Он засмеялся, вспоминая свою историю. – Повадился какой‑то чудак с бородой и крестом на груди ко мне ходить: «Давай, – говорит, – старик, твой дом продадим, если ты к сыну хочешь уехать. У меня, мол, полно знакомых, быстро все сделаем!»
То одно предлагает, то другое – не голова, а какой‑то дом бесовских советов… – Отец махнул рукой. – Еле отвадил, а то прямо уж хотел продавать…
– Ну как же, папа, с незнакомым человеком продавать дом? – встревожился я.
– Так я и говорю… Прямо бес попутал! Потом спросил о нем в Лавре, кто это такой. А мне отвечают, что это известный аферист, выдает себя за батюшку!
Мне стало ясно, что пора перевозить отца поближе к себе.
– Папа, никого не слушай, жди меня. Мы все сделаем с Божией помощью и без таких помощников.
|
|
|
– Конечно, сын, конечно…
Мне было его очень жаль. В Лавре я попал на монашеское правило, читаемое у отца Кирилла в келье перед трапезой. После правила, когда монахи выходили из кельи, он сказал:
– Сейчас не успеем поговорить, Симон, вечерком приходи, вечерком…
Весь поседевший, постаревший, старец казался мне лучше и роднее всех людей на свете.
– Батюшка, я так рад, что вас вижу! – Я отдал ему подарки со Псху: несколько пачек восковых свечей и мед.
– Хорошо, хорошо, вечером все и расскажешь, да…
Несмотря на вечерний час, мне повезло: у дверей старческой кельи никого не оказалось. После исповеди я рассказал об увеличении братства на Псху и о просьбе на постриг послушника Аркадия.
– Ты вот что сделай: если кто возжелает пострига и захочет стать насельником скита, принимай и постригай, да. Но сначала лучше в иноки, если молодые. Хорошо бы им в Лавре оформиться. Ты спроси на это благословение у отца наместника.
– Ясно, батюшка. А еще я посетил монастырь, где игуменом отец Пимен. Заодно проведал духовника обители – иеромонаха Херувима. Он вам кланяется.
– Так‑так, а как он поживает? – Отец Кирилл даже наклонил голову, чтобы услышать мой ответ.
– Молится, спасается. Окормляет монахов и народ, едут к нему отовсюду. Только он все меня о Кавказе расспрашивал…
|
|
|
Старец усмехнулся.
– Понятно, понятно. Ему бы только Кавказ! Пусть пока там сидит… А сам что говорит?
– Рассказывал мне об экуменизме, об антихристе, о том, что наступают последние времена.
– Да, да, верно. Плохие идут времена. И об экуменизме и антихристе он правильно рассуждает. Мал золотник, да дорог… – Старец замолчал, опустив голову. – Судя по всему, да, идут последние времена. Ведь последняя стадия капитализма – сатанизм… «Когда увидите все сие, знайте, что близко, при дверех». Такими вещами не шутят. Что бы люди ни придумывали, как сделать жизнь лучше без Христа, а выйдет только хуже! И войны, и ненависть, и гонения – все это придет, как тать в нощи. Повсюду одна ненависть расплодится… А людей мало останется, ох мало… Однако не стоит забивать себе голову сведениями, не относящимися к спасению души. Умственное понимание Православия далеко отстоит от духовного понимания и толкования. Нужно жить не умом, а верою, ибо в уме – заблуждение, а в вере – благодать. Ведение истины есть благодать, как пишут отцы. Они не преследуют зло, они его просто оставляют, и оно гибнет.
– Отче, экуменизм, антихрист – это такие темы, что голова от них пухнет, когда у нас в скиту начинают об этом спорить.
|
|
|
Я понурил голову, вспоминая долгие споры на эти темы за чаем в нашей кухне.
– Пустословия избегай и в скиту не поощряй. Не впадай в болтливость, подменяющую духовную жизнь. Болтовня и пустословие – угождение плоти и чреву, а жизнь духовная – самоотречение и отвержение всякого самоугождения. Всегда наблюдай за собой: когда ты с Богом, а когда ты удаляешься от Него в пустословие и пустомыслие. На всяк день знай, что тебе нужно делать: молиться и спасаться, снова и снова приближаясь к Богу и утверждая дух свой во Святом Духе, ибо служение Богу должно быть в духе и истине. От ересей и церковных раздоров будь в стороне, много народа в этом враг запутал… – Старец печально вздохнул. – И не давай в себе никогда лености укорениться, да…
– Батюшка, сколько с нами монахов о пустыне разговаривали, о молитве, об Абхазии мечтали, а почти все остались в Лавре… – В моем голосе прозвучала грусть.
– Бывает, бывает, отец Симон, что монахи не могут вернуть первую благодать и остывают, сил не хватает, «ибо осуетились в умствованиях своих». Что долго копится, то долго устраняется. Так и разленение душевное копится понемногу. Нельзя позволять себе остывать духом, да… Горение, горение нужно иметь сердечное к Богу, отец Симон! Кстати, у меня попросил благословения поехать с тобой и присмотреться к абхазской жизни иеромонах Филадельф! Дела свои он устроил, хочет к тебе присоединиться. Ты когда едешь?
|
|
|
Я назвал примерную дату.
– Возьми его с собой, пусть посмотрит, подумает. Господь хочет, чтобы мы в свободном произволении пришли к познанию истины, а не силою знамений и чудес. Он желает, чтобы мы распились с Ним волей своей, как Он Сам распялся за нас Своей волей.
Отец Кирилл говорил в полумраке слабого света лампады, но казалось, что его лицо сияет на фоне икон, мерцающих позади его головы.
– Отче, когда я вступаю в духовный спор, то волнуюсь и не могу сразу найти нужные доказательства. Только потом вспоминаю, как нужно было ответить. – пожаловался я.
– Духовное рассуждение есть Божественная мудрость, и она не дается просто так, да. За нее нужно кровь пролить и смириться до зела. Эта благодатная мудрость проявляется только в мирном спокойном состоянии ума. А тот ум, который возбужден и рассеян, не может иметь никакого рассуждения. Возбужденный ум представляет собой полное заблуждение и иным быть не может. Сама природа возбужденного немирного ума есть всецелое заблуждение. Только ясный умиротворенный ум приходит к духовному просвещению и благодатному рассуждению во Святом Духе: «Духовный судит о всем, а о нем судить никто не может». Всеми силами храни в любых искушениях мир душевный, и Господь не оставит тебя!
– Скажите, пожалуйста, батюшка, как определить, правильно ли ведется духовная беседа?
Меня волновал этот вопрос, в котором я не чувствовал себя достаточно уверенно.
– Если будешь беседовать с кем‑либо о Боге, то признаком правильности беседы является присутствие благодати. А разногласия и спорливость в беседах – от лукавого! Умей молиться даже в беседах с людьми, не теряй молитву ни на мгновение и так стяжешь дар духовного рассуждения. Когда находишься один, внемли Богу, а когда говоришь с людьми, внемли своему сердцу. Нужно не столько учить людей, сколько молитвой помогать им спастись!
– Батюшка, я вам очень благодарен за добрые советы! Последний вопрос, и все! – Отец Кирилл улыбнулся и посмотрел на часы, стоящие на тумбочке. – В келье на Грибзе, чтобы не забыть какие‑либо важные моменты молитвенной жизни, мне пришлось их записывать. Продолжать вести такие записи или же прекратить?
– Записывай, записывай, потом пригодится…
– Простите, отче, что обременил вас вопросами, а время уже позднее, благословите!
– Бог тебя благословит! Зайди ко мне перед отъездом…
– Непременно, батюшка…
Наместник при встрече, выслушав мою просьбу с упоминанием о разговоре с отцом Кириллом, как всегда, был решителен и краток:
– Благословляю всех, кого пострижешь в монахи, зачислять в насельники Троице‑Сергиевой Лавры! Пусть подают документы.
– Благословите, отец Феофан! – с благодарностью поклонился я, не ожидая столь широкого великодушия.
В один из суетных дней, когда я собирался в дорогу, меня разыскал иеромонах, о котором говорил Старец.
– Отец Симон, меня батюшка благословил поехать с тобой в Абхазию, чтобы присмотреться к вашей уединенной жизни…
– Очень рад, присоединяйся, отец Филадельф!
– А что с собой брать?
– Рюкзак побольше, ботинки покрепче и одежду попрочнее. Можно круп разных взять, тоже пригодятся!
– Понял. Почти все это я уже приготовил. Что еще?
Мне нравился этот разумный благочестивый монах.
– Отец Филадельф, а тебе бывает когда‑нибудь одиноко?
– Только среди людей, – ответил он, подумав.
– Ну, для уединения это подходит! – сказал я, порадовавшись в душе за нового друга.
В оставшиеся до отъезда дни мне хотелось еще навестить монастырского схимника. В коридоре старого жилого корпуса стоял знакомый запах лекарств и ладана. Я постучал в дверь и произнес молитву.
– Аминь. – Ответивший мне старческий голос был очень слабым, как будто доносился издалека. – А, Симон, слава Богу! Держишься молодцом, выглядишь храбрецом! Очень рад, очень рад… – Схиархимандрит Михаил утомленно приподнял голову от подушки. – Что это ты привез?
Я достал из рюкзака кипарисовые заготовки для резьбы, сыр и баночку меда.
– Ну, спасибо, спасибо, дорогой… А я уж разболелся окончательно… А сыр убери, убери, теперь это уже не для меня! Закончились мои сыры, как и чревоугодие… Ведь у чревоугодника один друг – унитаз! Все внутри у меня вырезали. Теперь уж как Бог даст…
– Помоги вам Господь, отец Михаил, в ваших скорбях…
В моих словах прозвучала неприкрытая печаль.
– Знаешь, Симон, какое великое утешение имею в болезни? Только и благодарю Господа! Ведь тех, кто не имеет скорбей, Ангелы не допускают к благодати. Только в Боге мы познаем, что мы свободны, свободны именно благодаря скорбям, которые освобождают нас от всего земного. Пока вообще все не оставим, что нас держит на земле, чтобы сораспяться Христу. – Схимник помолчал немного, отдыхая. – Вот, недавно скончался отец Моисей: и жил праведно, и праведно умер. Так‑то отцы уходят… Царство ему Небесное!
– Вы еще поживете, батюшка, дай вам Бог здоровья! – попытался я переменить тему. – Когда я поступал в семинарию, то был в келье у отца Моисея, мне он очень нравился. Удивительный старец. Очень прямой и искренний, никакого лукавства…
– Не должно лукавствовать человеку пред Христом. Что Бог постановил, то да приемлем со всевозможным смирением. Главное ведь что? Спасение! Правильно я говорю?
– Правильно, батюшка.
– Вот‑вот, когда не ждем благодати, тогда она к нам и приходит! Все в руках Твоих, Господи! Где человек стяжает обильную благодать? В покаянии – это первое. В монашеском постриге – это второе. И третье – при рукоположении. Но покаяние – всех выше, ибо оно не дает разлениться душе.
Отец Михаил приподнял голову и перекрестился.
– Отче, так и старец Силуан Афонский говорил. Он еще о духовных бранях много сказал полезного.
Мое замечание заинтересовало схимника.
– А кто он такой?
– Русский монах, подвизался на Афоне в нашем монастыре. О нем недавно хорошая книга вышла с его собственными записями. Написал книгу его ученик, отец Софроний. Хотите, принесу вечером?
– Принеси, принеси… А что он о духовных бранях говорил?
– Сильные духовные брани таковы, что держат душу на грани отчаяния: «Держи ум во аде и не отчаивайся!» Эти слова ему сказал Господь, когда он изнемогал от вражеских нападений…
– Да, уж точно… Временами нам и падения нужны. Для опыта… – Затворник устало посмотрел на меня. – Опыт духовный нелегко дается!
Вечером я принес старцу книгу, а перед отъездом еще раз зашел к нему попросить благословения на дорогу.
– Немного почитал твою книгу, Симон, сил‑то у меня мало… А записи Силуана Афонского как Псалтирь – сильно слово его!
Сморщенной старческой рукой он благословил мою склоненную голову. Это было последнее свидание со старцем, принадлежавшим к удивительному поколению подвижников, прославивших Православную Церковь в годы коммунистического безбожия.
На Соловьевской улице меня ожидала новость. Ее сообщил расстроенный отец:
– А дом не удастся продать, сын, как мы с тобой думали!
– Почему, папа?
– Говорят, закон какой‑то вышел о приватизации. Нужно владение приватизировать и правильно оформить все документы. А как это делается, я совсем не знаю. И кто эти законы там выдумывает? Как с ума посходили…
Услышав это сообщение, я тоже приуныл, поскольку различные документы и их оформление – не моя стезя, но попытался подбодрить отца.
– Не огорчайся, папа, придумаем что‑нибудь. Будет еще и на нашей Соловьевской улице праздник!
– Нет, сын, праздников на земле – раз‑два и обчелся, а остальное – горе. Скажу тебе, что говорил мне отец и что он слышал от своего деда. Из тех людей, которых ты видишь вокруг, через сто лет никого не будет в живых. А из тех, кого не видишь, сколько умирает в больницах и тюрьмах? Кроме них, сколько людей погибает в пути, в тяжелых трудах, в тяжбах друг с другом и ссорах? Из горстки оставшихся, которых мы видим на улицах, – кто счастлив? И могут ли они удержать свое счастье? А если не могут, – счастье ли это?
– Ладно, папа, Бог даст, все сделаем. Посоветуемся с отцом Кириллом. Возможно, весной, если живы будем, займемся домом, пока еще другие законы не вышли…
Эта новость дала мне повод спросить старца:
– Батюшка, почему так происходит? Когда приедешь куда‑нибудь, то сначала все идет вроде бы хорошо, а потом искушения появляются и их становится все больше?
Отец Кирилл усмехнулся:
– Потому что сказано: В мире скорбни будете! Сатана духовно слеп и ищет души словно на ощупь. А когда найдет их по помыслам, которые окружают каждую душу, то воздвигает искушения. Обороняйся терпением, а если искушение начинает одолевать – побеждай его смирением. Мир – это место ошибок, а Христос – это смиренный мир премудрости Божией.
– Дорогой батюшка, у нас с отцом как раз такое искушение: нужно дом приватизировать, идти в мэрию, ходить по кабинетам. А там везде люди неверующие, и в этих учреждениях мне полный конец – духовно все теряю! Как себя вести, если грубят или говорят с издевкой?
– Если находишься среди благочестивых людей, благодари Бога, а когда попадаешь в среду неверующих, молись о них Богу – и охраняющая благодать не покинет тебя. В чем состоит главное исполнение первой заповеди Божией? Когда даже ни на секунду внимание не отходит от Христа! Монах есть тот, кто не причастен миру. Поэтому укрепляй непрестанную молитву, сживайся с ней, и она приведет тебя к Любви Христовой, искренней, нелицемерной.
– Спаси вас Господь, батюшка! Теперь планирую отца забрать поближе на Кавказ, чтобы его здесь одного не оставлять. И как мне держать себя в отношении новых послушников, которых я совсем не знаю? Что вы посоветуете?
Я поцеловал руку духовника, а когда поднял голову, встретил его изучающий взгляд.
– Никогда ничего не планируй, отец Симон. Когда мы отказываемся от наших планов, Бог открывает Свой Промысл человеку. Посмотрим, посмотрим, как твоего отца устроить… Нужно хорошо помолиться. А в отношении братии своей кавказской запомни, что следует учиться любить людей больше, чем они любят нас, чтобы не остаться должниками любви…
Скрепя сердце я отправился в мэрию и подал документы на приватизацию дома. Там услышал следующее:
– Ожидайте решения. Мы вам сообщим.
– А сколько ждать?
– Имейте терпение. Видите, какая у нас гора документов? Ох уж эти священники! Занимайтесь своими делами, а нам дайте заниматься нашими…
С этим напутствием я вернулся домой.
Отец с нетерпением ждал моего рассказа.
– Сдал документы, папа. А когда их оформят, неизвестно.
– Будем ждать. Главное – начало… – Он явно повеселел.
С отцом Филадельфом мы прибыли в Сухуми. Теплый осенний ветерок серебрил медленно остывающее море. Желтизна чуть тронула зеленые тополя. Отдав хозяевам – матушке Ольге и дьякону Григорию подарки, мы увидели перед собой стол, уставленный пирожками и варениками с картошкой.
– Первым делом отведайте моего борща…
Хозяйка поставила перед каждым из нас по огромной тарелке, налитой до краев. Мой спутник умоляюще взглянул на меня.
– Матушка, это очень много для нас! Простите, мы не сможем столько съесть, – попытался я отказаться от обильного угощения.
– Отец Симон, Глинские отцы и голодать умели, и покушать: у них в тарелках ничего не оставалось, все съедали!
– Так то отцы, нам до них далеко…
– Ладно, ты, как старший, можешь не есть. А вот твой батюшка пусть все съест, для смирения!
Отец Филадельф стоически съел всю предложенную порцию.
– Что там старец говорит? Что нас ожидает? – матушка внимательно ждала мой ответ.
– Говорит, что последние времена идут. Придется очень плохо всем… Войны и гонения начнутся. Одна ненависть останется…
– Точно так и отец Виталий писал: такая война в мире начнется, что крови по колено будет. Человек человека станет искать и не найдет – всех злоба уничтожит. А вот в Абхазию антихрист‑то и не успеет прийти, не до нее будет. А вы все, пустынники, здесь соберетесь…
– Ну, ты, мать, снова за свое, – прервал ее хозяин. – Може, так будэ, а може, и не так.
– Так, так! – твердо стояла на своем матушка. – А старец, отец Кирилл, возьмет свою палочку и пешочком сюда придет! Тогда ни поезда ездить ни будут, ни самолеты летать, ничего не будет… Ох, Господи!
После трапезы мы помолились у икон и прочитали Акафист Иверской иконе Матери Божией. Милая моей душе чета молилась усердно и сосредоточенно. За простенькими занавесками в окнах искрился последний отблеск вечерней зари, тепля в сердце тихую успокаивающую надежду и вселяя в него уверенность, что Бог рядом, в самой середине наших объединившихся в молитве сердец.
В Святом Духе Твоем, Господи, больше жизни, чем в плоти и крови тех, которые не знают и не имеют жизни в святой твоей любви. И лишь чистое сердце внемлет призывам Твоим, и еще – кающееся сердце, не дерзающее поднять изобилующие слезами очи свои на светлый образ Твой, Христе, в глубины его. Иногда далек я становлюсь от Тебя, Возлюбленный Спасе, дабы в смирении познал я, что дух мой омертвел более камней, скатившихся долу. Но с благодатью Твоей, Боже, Ты вновь пробуждаешь меня из усыпления миром, возвышаешь к молитве, надеваешь на руку перстень упования, а на главу возлагаешь святую десницу Божественного созерцания, дабы уразумел я, убогий, всесветлое осияние Троичности Твоей и узрел Тебя в свете блаженства Твоего, Боже Спасителю мой.
«АГЕНТ КГБ»
Господи, горек хлеб земной победы, ибо не в сладость она, если люди победили врагов внешних, а внутренних мысленных врагов расплодили в душе своей. Утратили ныне человеческие лики красоту свою и тщатся заменить ее масками и личинами, ибо вначале утратили они в душе образ Божий, прекрасный и благородный. Умножили люди болезни свои, изгоняя одну болезнь, приобретают несколько других, потому что оставили болеть и гнить душу свою, заболевшую безверием, гордыней, похотливостью и ненавистью. Землею, ходящею по земле, становятся люди, ибо оземлились души их и вросли в землю, став червями земными и забыв о том, что души их, словно Небесные птицы – могут летать в Небесах Царства Божия и воспарять в горняя на крыльях созерцания. Призри на нас, Боже, не дай нам стать землею, проросшею корнями трав и деревьев, но даруй нам силы познания, чтобы мы смогли обнаружить внутри прозревших душ наших небо Небес духовных с незаходящим Солнцем правды – Возлюбленным Христом.
Дата добавления: 2021-01-21; просмотров: 38; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!