ЛЮБОВНАЯ ИСТОРИЯ ДЖЕРЕМИ ПИТТА 18 страница
нельзя более удачно. Я счастлив и бесконечно благодарен вам, мосье Питт.
Такие речи показались Питту хорошим предзнаменованием, и он попросил
разрешения засвидетельствовать свое почтение мадемуазель Люсьен.
Д'Ожерон поглядел на него в крайнем изумлении.
-- Люсьен? Но Люсьен здесь уже нет. Сегодня утром она отплыла на
французском фрегате во Францию вместе со своим супругом.
-- Отплыла... с супругом?.. -- как эхо, повторил Джереми, чувствуя, что
у него закружилась голова и засосало под ложечкой.
-- Да, с мосье де Меркером. Разве я не говорил вам, что она помолвлена?
Отец Бенуа обвенчал их сегодня на заре. Вот почему я так счастлив и так
благодарен вам, мосье Питт. Пока капитан Тондер преследовал ее как тень, я
не решался дать согласие на брак. Памятуя о том, что проделал однажды
Левасер, я боялся отпустить от себя Люсьен. Тондер, без сомнения, последовал
бы за ней, как когда-то Левасер, и в открытом море мог бы отважиться на то,
чего он не решался позволить себе здесь, на Тортуге.
-- И поэтому, -- сказал капитан Блад ледяным тоном, -- вы стравили этих
двух, чтобы, пока они тут дрались, третий мог улизнуть с добычей. Это, мосье
д'Ожерон, ловкий, но не слишком дружественный поступок.
-- Вы разгневались на меня, капитан! -- Д'Ожерон был искренне
расстроен. -- Но я ведь должен был в первую очередь позаботиться о своей
дочери! И притом я же ни секунды не сомневался в исходе поединка. Наш
|
|
|
дорогой мосье Питт не мог не победить этого негодяя Тендера.
-- Наш дорогой мосье Питт, -- сухо сказал Блад, -- руководимый любовью
к вашей дочери, очень легко мог лишиться жизни, убирая с пути препятствия,
мешающие осуществлению желательного для вас союза. Ты видишь, Джереми, --
продолжал он, беря под руку своего молодого шкипера, который стоял, повесив
голову, бледный как мел, -- какие западни уготованы тому, кто любит
безрассудно и теряет голову. Пойдем, дружок. Разрешите нам откланяться,
мосье д'Ожерон.
Он чуть ли не силой увлек молодого человека за собой. Однако капитан
Блад был зол, очень зол и, остановившись в дверях, повернулся к губернатору
с улыбкой, не предвещавшей добра.
-- А вы не подумали о том, что я ради мосье Питта могу проделать как
раз то самое, что мог бы проделать Тондер и чего вы так боитесь? Вы не
подумали о том, что я могу погнаться за фрегатом и похитить вашу дочь для
моего шкипера?
-- Великий боже! -- воскликнул д'Ожерон, мгновенно приходя в ужас при
одной мысли о возможности такого возмездия. -- Нет, вы никогда этого не
сделаете!
-- Вы правы, не сделаю. Но известно ли вам, почему?
-- Потому, что я доверился вам. И потому, что вы -- человек чести.
-- Человек чести! -- Капитан Блад присвистнул. -- Я -- пират. Нет, не
|
|
|
поэтому, а только потому, что ваша дочь недостойна быть женой мистера Питта,
о чем я ему все время толковал и что он теперь сам, я надеюсь, понимает.
Это была единственная месть, которую позволил себе Питер Блад.
Рассчитавшись таким образом с губернатором д'Ожероном за его коварный
поступок, он покинул его дом, уведя с собой убитого горем Джереми.
Они уже приближались к молу, когда немое отчаяние юноши внезапно
уступило место бешеному гневу, Его одурачили, обвели вокруг пальца и даже
жизнь его поставили на карту ради своих подлых целей! Ну, он им еще покажет!
-- Попадись он мне только, этот де Меркер! -- бушевал Джереми.
-- Да, воображаю, каких ты тогда натворишь дел! -- насмешливо произнес
капитан Блад.
-- Я его проучу, как проучил этого пса Тендера.
Тут капитан Блад остановился и дал себе посмеяться вволю:
-- Да ты сразу стал записным дуэлянтом, Джереми! Прямо грозой всех
шелковых камзолов! Ах, пожалуй, мне пора отрезвить тебя, мой дорогой Тибальд
[81], пока ты со своим бахвальством не влип сноха в какую-нибудь скверную
историю.
Хмурая морщина прорезала высокий чистый лоб юноши.
-- Что это значит -- отрезвить меня? -- сурово опросил он. -- Уложил я
|
|
|
вчера этого француза или не уложил?
-- Нет, не уложил! -- снова от души расхохотавшись, отвечал Блад.
-- Как так? Я его не уложил? -- Джереми подбоченился. -- Кто же его
тогда уложил, хотелось бы мне знать? Кто? Может быть, ты скажешь мне?
-- Скажу. Я его уложил, -- сказал капитан Блад я снова стал серьезен.
-- Я его уложил медным подсвечником. Я ослепил его, пустив ему солнце в
глаза, пока ты там ковырялся со своей шпагой... -- И, заметив, как побледнел
Джереми, он поспешил напомнить: -- Иначе он убил бы тебя. -- Кривая усмешка
пробежала по его гордым губам, в светлых глазах блеснуло что-то неуловимое,
и с горькой иронией он произнес: -- Я же капитан Блад.
ИСКУПЛЕНИЕ МАДАМ ДЕ КУЛЕВЭН
Граф дон Жуан де ля Фуэнте из Медины, полулежа на кушетке возле
открытых кормовых окон в своей роскошной каюте на корабле "Эстремадура",
лениво перебирал струны украшенной лентами гитары и томным баритоном напевал
весьма популярную в те дни в Малаге игривую песенку.
Дон Жуан де ля Фуэнте был сравнительно молод -- не старше тридцати лет;
у него были темные, бархатистые глаза, грациозные движения, полные яркие
губы, крошечные усики и черная эспаньолка; изысканные манеры его дополнял
|
|
|
элегантный костюм. Лицо, осанка, даже платье -- все выдавало в нем
сластолюбца, и обстановка этой роскошной каюты на большом, сорокапушечном
галионе, которым он командовал, вполне соответствовала его изнеженным
вкусам. Оливково-зеленые переборки украшала позолоченная резьба,
изображавшая купидонов и дельфинов, цветы и плоды, а все пиллерсы имели
форму хвостатых, как русалки, кариатид. У передней переборки великолепный
буфет ломился от золотой и серебряной утвари. Между дверями кают левого
борта висел холст с запечатленной на нем Афродитой. Пол был устлан дорогим
восточным ковром, восточная скатерть покрывала квадратный стол, над которым
свисала с потолка массивная люстра чеканного серебра. В сетке на стене
лежали книги -- "Искусство любви" Овидия [82], "Сатирикон" [83], сочинения
Боккаччо [84] и Поджо [85], свидетельствуя о пристрастии их владельца к
классической литературе. Стулья, так же как и кушетка, на которой возлежал
дон Жуан, были обиты цветной кордовской кожей с тисненым золотом узором, и
хотя в открытые кормовые окна задувал теплый ветерок, неспешно гнавший
галион вперед, воздух каюты был удушлив от крепкого запаха амбры и других
благовоний.
Песенка дона Жуана восхваляла плотские утехи и сокрушалась о тяжелой
участи его святейшества папы римского, обреченного среди окружающего его
изобилия на безбрачие.
Дон Жуан исполнял эту песенку для капитана Блада; тот сидел возле
стола, опершись о него локтем, положив ноги на стоявший рядом стул. Улыбка,
словно маска, под которой он прятал отвращение я скуку, застыла на его
смуглом горбоносом лице. На нем был серый камлотовый, отделанный серебряным,
кружевом костюм, извлеченный из гардероба самого, дона Жуана (оба они были
примерно одного роста и возраста и одинакового телосложения), и черный
парик, добытый из того же источника.
Целая цепь непредвиденных событий привела, к возникновению этой
совершенно невероятной ситуации: заклятый враг Испании оказался почетным
гостем на борту испанского галиона, неспешно режущего носом воды Карибского
моря, держа курс на север, с Наветренными островами милях в двадцати на
Траверзе. Оговоримся сразу: томный дон Жуан, услаждавший слух капитана Блада
своим пением, ни в малейшей мере не догадывался о том, кого именно он
развлекает.
Историю о том, как Питер Блад попал на этот галион, пространно и
добросовестно, с утомительными подробностями изложенную старательным Джереми
в судовом журнале, мы постараемся описать здесь вкратце, ибо -- позволим
себе еще раз напомнить читателю -- в этой хронике мы предлагаем его вниманию
лишь отдельные эпизоды или звенья бесконечной цепи приключений, пережитых
капитаном Бладом во время его совместного плавания с бессменным шкипером и
верным другом Джереми Питтом.
Неделю назад на острове Маргарита, в одной из уединенных бухт которого
производилось кренгование флагманского корабля "Арабелла", с целью очистки
его киля от наросшей на нем дряни, кто-то из дружественных капитану Бладу
карибских индейцев принес ему весть, что в бухту Кариако пришли испанцы --
ловцы жемчуга -- и собрали там довольно богатый улов.
Противостоять такому соблазну было слишком трудно. В левом ухе капитана
Блада поблескивала крупная грушевидная жемчужина, стоившая баснословных
денег и представлявшая собой лишь незначительную часть фантастической
добычи, захваченной его корсарами в подобного же рода набеге на
Рио-дель-Хача. И вот, снарядив три пироги и тщательно отобрав сорок наиболее
подходящих для этой операции людей, капитан Блад однажды ночью неслышно
миновал пролив между островом Маргариты и Мэйном и простоял на якоре под
прикрытием высокого берега почти весь день, а когда свечерело, неслышно
двинулся к бухте Кариако. И тут их заметила испанская береговая охрана, о
присутствии которой в этих водах они и не подозревали.
Пироги повернули и помчались что есть духу в открытое море. Но
сторожевое судно в еще не сгустившихся сумерках устремилось за ними в
погоню, открыло огонь и разбило в щепы утлые челны. Все, кто не был убит и
не утонул, подали в плен. Блад всю ночь продержался на воде, уцепившись за
большой обломок. Свежий южный бриз, подувший на закате, гнал его вперед всю
ночь, а на заре его подхватило приливом и, вконец измученного, окоченевшего
и хорошо просоленного после столь долгого пребывания в морской воде, как в
рассоле, выбросило на берег небольшого островка.
Островок этот, имевший не более полутора миль в длину и меньше мили в
ширину, был, в сущности, необитаем. На нем росло несколько кокосовых пальм и
кустов алоэ, а населяли его лишь морские птицы да черепахи. Однако судьбе
было угодно забросить Питера Блада на этот остров именно в то время, когда
там нашли себе пристанище еще двое людей -- двое потерпевших кораблекрушение
испанцев, бежавших на парусной пинассе из английской тюрьмы в СентВинсенте.
Не обладая никакими познаниями по мореходству, эти горемыки доверились
морской стихии, и месяц назад их случайно прибило к берегу в тот момент,
когда, истощив все свои запасы провизии и пресной воды, они уже видели себя
на краю гибели. После этого они не отваживались больше пускаться в море и
кое-как влачили свои дни на острове, питаясь кокосовыми орехами, ягодами и
диким бататом, вперемежку с мидиями, крабами и креветками, которых ловили на
берегу между скал.
Капитан Блад, не будучи уверен в том, что испанцы, даже находящиеся в
столь бедственном положении, не перережут ему глотку, узнав, кто он такой,
назвался голландцем с потерпевшего кораблекрушение брига, шедшего с Кюрасао,
и" помимо отца-голландца, присвоил себе еще и мать-испанку, дабы сделать
правдоподобным не только имя Питера Вандермира, но и свое почти безупречное
кастильское произношение.
Пинасса казалась в хорошем состоянии, и, загрузив в нее изрядный запас
батата и черепашьего мяса, собственноручно прокопченного им на костре, и
наполнив имевшиеся на ней бочонки пресной водой, капитан Блад вышел в море
вместе с обоими испанцами. По солнцу и по звездам он держал курс на восток к
Тобаго, рассчитывая найти пристанище у тамошних голландских поселенцев, не
отличавшихся враждебностью. Впрочем, осторожности ради он сказал своим
доверчивым спутникам, что они держат путь на Тринидад.
Но ни Тринидада, ни Тобаго им не суждено было увидеть. На третий день,
к великой радости испанцев и некоторой досаде капитана Блада, их подобрал
испанский галион "Эстремадура". Делать было нечего, оставалось только
положиться на судьбу и на то, что плачевное состояние одежды сделает его
неузнаваемым. На галионе он повторил ту же вымышленную историю
кораблекрушения, снова назвался голландцем, снова добавил себе испанской
крови и, решив, что если уж нырять, так поглубже, до самого дна, и раз он
выбрал себе в матери испанку, то почему бы не выбрать ее из самых именитых,
заявив, что ее девичья фамилия Трасмиера и она состоит в родстве с герцогом
Аркосским.
Смуглая кожа, темные волосы, надменное, спокойное выражение тонкого
горбоносого лица, властная манера держаться, невзирая на свисавшие с плеч
лохмотья, а превыше всего -- довольно беглая и утонченная кастильская речь
заставили поверить его словам. А так как единственное желание этого
испанского гранда сводилось к тому, чтобы его высадили на берег в одной из
голландских или французских гаваней, откуда он мог бы возобновить свое
путешествие в Кюрасао, не было никаких оснований подозревать его в
чрезмерном бахвальстве.
На командира корабля "Эстремадура" -- дона Жуана де ля Фуэнте, с
сибаритскими наклонностями которого мы уже успели познакомиться, рассказы
этого потерпевшего кораблекрушение испанского гранда о его могущественных
связях произвели сильное впечатление; он оказал ему радушный прием,
предоставил в его распоряжение свой богатый гардероб и каюту рядом со своей
и держался с ним на равной ноге, как с человеком, занимающим столь же
высокое положение, как он сам. Этому способствовало еще и то обстоятельство,
что Питер Вандермир явно пришелся по сердцу дону Жуану. Испанец заявил, что
будет называть Питера -- дон Педро, как бы желая подчеркнуть этим его
испанское происхождение, и клялся, что кровь Трасмиеров, без сомнения,
должна была полностью подавить кровь каких-то Вандермиров. На эту тему он
позволил себе несколько вольных шуток. Шутки такого сорта вообще обильно
сыпались у него с языка, а четверо молодых офицеров знатных испанских
фамилий, обедавшие за одним столом с капитаном, охотно их подхватывали.
Питер Блад снисходительно прощал распущенность языка еще не оперившимся
юнцам, считая, что, поумнев с возрастом, они и сами остепенятся, но в
человеке, уже перешагнувшем рубеж третьего десятка, она показалась ему
отталкивающей. За элегантной внешностью и изысканными манерами испанца
угадывался повеса и распутник. Однако Питер Блад должен был затаить эти
чувства в своей груди. Безопасности ради ему нельзя было испортить хорошее
впечатление, произведенное им на капитана, и, приноравливаясь к нему и к его
офицерам, он держался столь же развязного тона.
И все это привело к тому, что пока испанский галифе, почти заштилевший
у тропиков, еле-еле полз К северу, поставив всю громаду парусов, часто
совсем безжизненно свисавших с рей, между доном Жуаном и доном Педро
завязалось нечто вроде дружбы. Многое восхищало дона Жуана в его новом
приятеле: сразу бросавшаяся в глаза сила мышц и крепость духа дона Педро;
его глубокое знание света и людей; его остроумие и находчивость; его чуточку
циничная философия. Долгие часы вынужденного досуга они ежедневно коротали
вместе, и их дружба крепла у росла со сказочной быстротой, подобно буйной
флоре тропиков.
Вот как случилось, что Питер Блад уже шестой день путешествовал на
положении почетного гостя на испанском корабле, который должен был бы везти
его закованным в кандалы, догадайся кто-нибудь о том, кто он такой. И пока
командир корабля, стараясь его развлечь, докучал ему своими игривыми
песенками, Питер Блад забавлялся в душе, рассматривая с юмористической
стороны немыслимую эту ситуацию и мечтая вместе с тем при первой же
возможности положить ей конец.
Когда пение оборвалось и дон Жуан, взяв из стоявшей рядом серебряной
шкатулки перувианскую конфету, отправил ее в рот и принялся жевать, капитан
Блад заговорил о том, что занимало его мысли. Динассу, на которой он
спасался вместе с беглыми испанцами, галион тащил за собой на буксире, и
Питер Блад подумал, что настало время снова ею воспользоваться.
-- У нас сейчас на траверзе Мартиника, -- заметил он. -- Мы находимся в
шести-семи лигах от берега, никак не больше.
-- Да, и все из-за этого проклятого штиля. Я бы сам мог надуть паруса
крепче, чем этот бриз.
-- Я понимаю, конечно, что вы не можете ради меня заходить в порт, --
сказал Блад. Франция и Испания находились в состоянии войны, и Блад
догадывался, что это было одной из причин, почему дон Жуан оказался в этих
морях. -- Но при таком спокойном море я легко могу добраться до берега в той
же пинассе. Что вы скажете, дон Жуан, если я распрощаюсь с вами сегодня
вечером?
Дон Жуан был явно огорчен.
-- Почему вдруг такая спешка? Разве мы не договорились, что я доставлю
вас на Сен-Мартен?
-- Да, конечно. Но, подумав хорошенько, я вспомнил, что корабли редко
заходят в эту гавань, и когда-то еще мне удастся найти там судно, которое
идет в Кюрасао, в то время как на Мартинике...
-- Нет, нет, -- капризным тоном прервал его хозяин. -- Вы прекрасно
можете сойти на берег и на Мари-Галанте, куда я должен зайти по делам, или,
если хотите, на Гваделупе, что, мне кажется, даже лучше. Но, клянусь, раньше
этого я вас не отпущу никуда.
Капитан Блад перестал набивать трубку душистым табаком из стоявшего на
столе сосуда.
-- У вас есть дела на Мари-Галанте? -- Он был так удивлен, что на
секунду отвлекся от основной темы разговора. -- Что может связывать вас с
французами в такое время, как сейчас?
Дон Жуан загадочно улыбнулся.
-- Дела военные, друг мой. Я же командир военного корабля.
-- Так вы собираетесь напасть на Мари-Галанте?
Испанец ответил не сразу. Пальцы его мягко перебирали струны гитары.
Полные яркие губы все еще улыбались, но в этой улыбке промелькнуло что-то
зловещее, а темные глаза блеснули.
-- Гарнизоном Бассетерре командует некая скотина, по фамилии Кулевэн. У
меня с ним свои счеты. Вот уже год, как я собираюсь разделаться с этим
господином, и теперь день расплаты близок. Война открыла передо мной эту
возможность. Одним ударом я устрою свои дела и сослужу службу Испании.
Питер Блад молча раскурил трубку. Использовать большой военный корабль,
для того чтобы напасть на такое незначительное поселение, как Мари-Галанте,
с его точки зрения, это была совсем плохая услуга Испании. Но он не выдал
своих мыслей и не стал настаивать, чтобы его высадили на Мартинике.
-- Я еще никогда не был на борту судна во время военных действий -- это
Дата добавления: 2021-01-20; просмотров: 58; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!