САМОУБИЙСТВО СОВЕРШАЕТ ОБЩЕСТВО, ЗАГОНЯЯ В ТУПИК КУЛЬТУРУ
Владимир Яковлевич Лакшин, писатель, академик Российской академии образования, размышляет о причинах и следствиях поразившего нас духовного кризиса.
Итак, власть и культура... Даже в те времена, когда культуру в нашем обществе признавали и оказывали её деятелям официальное покровительство в виде сталинских и ленинских премий, а также ритуальных посещений театральных премьер и художественных выставок, это носило в значительной степени декоративный характер. Будто вождям нашим было, с одной стороны, известно, что культуру надо любить, так принято, и умные люди с этим не спорят. А с другой стороны, любовь напоказ служила просто неким символом, её носили на мундире государства как украшающую розетку — для большей респектабельности.
Вспомните, как официальные деятели во время зарубежных визитов торжественно вручали иностранцам скульптуру Ленина или картину с идеологической нагрузкой. Участники таких церемоний с обеих сторон прекрасно понимали смысл унылых подношений: обряд требовал жертв. Условность и поверхностность «культурной озабоченности» на высшем уровне даже не скрывались.
Одним из самых непрестижных считался в правительстве пост министра культуры. В 1957 году в актовом зале Московского университета состоялось замечательное выступление крупного деятеля из политбюро, разоблачавшего «антипартийную группировку». В то время я был аспирантом филологического факультета.
|
|
|
— Вы не представляете, товарищи, до чего дошло дело,— разводил руками оратор,— ведь они хотели сделать Хрущёва министром сельского хозяйства, а Михаила Андреевича Суслова, не поверите, хотели сделать,— и тут последовала выразительная пауза с отточиями,— министром культуры!
Культура в нашем обществе была не столько государственным поприщем, сколько свидетельством незначительной весовой категории назначаемого сюда политика в партийной табели о рангах.
Можно было только завидовать Франции, где в правительстве де Голля пост министра культуры занимал знаменитый писатель, классик XX века Андрэ Мальро. Сама личность этого человека, его всемирный авторитет были для страны гарантией уважительного, профессионального подхода к проблемам культуры.
С началом перехода к новой экономической модели положение культуры в нашем обществе стало, увы, намного хуже прежнего. Ведь она лишилась даже той малой реальной поддержки, которую пусть и по остаточному принципу, но всё же исправно получала в прежней системе, будучи частью общественного механизма. Теперь же её наравне с производством стали приспосабливать к рынку.
Нет, это пришло не из лучших образцов мировой практики, это — из голов наивных «рыночников»: сегодня правит бал наше доморощенное, абсолютно бескультурное понятие о культуре. Она не может быть той частью жизни общества, где всё регулируется только законами коммерции. Иначе сохранится лишь её массово-потребительский, расхожий вариант, а высшие достижения, сам цвет и смысл культуры будут неизбежно загублены.
|
|
|
Не раз довелось говорить мне на эту тему с людьми государственными, занимающими солидное положение и ответственные посты в новых структурах власти. И эти прогрессивно настроенные, как они сами считают, деятели неизменно отвечали мне:
— О чём вы говорите?! В наше время и музеи, и театры, и журналы должны зарабатывать на своё существование сами.
— Каким образом? — пытался я каждый раз уточнить.
— А это уж как-нибудь, кто как сумеет — пусть повышают цены или сдают помещение в аренду...
Повышение цен на билеты в музеи до уровня самоокупаемости этих культурных учреждений может означать только одно — недоступность художественных и исторических коллекций для большинства публики. «Самоокупаемый театр» исключает серьёзные постановки Чехова, Островского или Шекспира. Стриптиз при соответствующей рекламе проходит по рыночному разряду, классика — нет. И если я не хочу ставить развлекательную пошлятину, упрямо отдавая предпочтение настоящему искусству,— мне придётся прсто закрыть театр!
|
|
|
В странах Европы, где лучше нашего умеют просчитывать все выгоды и невыгоды бюджетных трат, очень озабочены, чтобы ни школьники, ни пенсионеры, ни безработные не были отлучены от шедевров Боттичелли, Ренуара, Леонардо да Винчи... Во многих национальных музеях вход бесплатный, в других обязательно существуют дни для свободного посещения. Такова государственная политика.
А мне сегодня на страницах «Независимой газеты» пришлось познакомиться с другой стратегической линией. Новый министр печати и информации Михаил Александрович Федотов пишет, что государственные дотации журналам были до сих пор пособиями по бедности. Теперь же их превратят в приз за лучшую программу экономического выживания. Кто придумает, как продержаться на плаву, тот и получит государственную дотацию.
Здесь есть что оспорить. Попытаюсь показать это на примере наших популярных литературно-художественных журналов. «Новый мир», «Знамя», «Октябрь», «Иностранная литература» — все они рассчитаны на массового читателя, и традиция эта идёт от пушкинского «Современника» и некрасовских «Отечественных записок». Наши так называемые «толстые» журналы ещё недавно имели неслыханные тиражи, что было огромным завоеванием культуры. Но в последний год-два бешено повысились цены на бумагу, полиграфические услуги и распространение — монополисты диктуют нам свои условия. В таком положении дотации должны хотя бы частично компенсировать эти сверхмонопольные цены. Вместо этого нам говорят о призах за выживаемость.
|
|
|
Тираж «Иностранной литературы», где я работаю главным редактором, сегодня составляет 100 тысяч экземпляров, мы обогнали все «толстые» журналы. Думаю, удалось нам это, в частности, и потому, что мы оставили умеренную цену. В первом полугодии номер стоил 33 рубля. А не 150, не 200 или 300 рублей, как можно было сделать «для выживаемости», исходя из размера наших производственных расходов. Но тогда подписка на «Иностранную литературу» превратится в привилегию для самых богатых, как концерты Аллы Пугачёвой. А для скромной учительницы из провинции, для ветерана на пенсии журнал станет недоступным — прервётся нерв, соединяющий их сегодня с культурной жизнью мира...
У общества должны быть сформированы ясные и точные представления: что ему нужно. Надо, чтобы выжили литературно-художественные журналы, а не только низкопробные коммерческие издания? Нуждается общество в хороших театрах или только в дешёвых развлекательных представлениях? А выставки серьёзных художников и галереи с собраниями образцов искусства необходимы людям?.. Одним словом, если обществу нужно сохранить спои культуру, тогда эту культуру обязательно надо поддерживать на государственном уровне. Без такой поддержки культура не живёт.
Та поддержка, которую получали до сих пор мы,— спасибо Верховному Совету и Министерству печати — дала нам возможность как-то продержаться, не растерять читателей. Хотя всех издержек дотация не покрывает, приходится выходить из положения и своими силами. Концы с концами сводим с огромным трудом. В то время как бумажники, например, имеют колоссальный уровень рентабельности. По сообщениям СМИ, 25 процентов прибыли идёт у них на повышение зарплаты работникам отрасли. За счёт чего они роскошествуют? За счёт того, что мы — на нищенском пайке.
Если посмотреть на книгу или журнал как на результат труда многих людей, окажется: самое дорогое в ней — бумага, переплёт, набор. Очень дорого стоит продажа. А вот умственный труд создателей главного — текста стоит какую-то долю процента, не больше, в этой общей сумме расходов. Нигде в мире нет такой дешевизны интеллекта, как у нас! Наши переводчики уже отказываются с нами сотрудничать — столь низок уровень оплаты их ювелирного труда. Вынужденно низок.
Этой зимой на Татьянин день был я на традиционном празднике в родном университете. В зале оказался рядом с профессором исторического факультета. Разговорились, и я поинтересовался, сколько же платят сегодня в МГУ специалистам высшей квалификации. Хотите знать, что я услышал? 4 тысячи рублей в месяц. Таким было положение вещей на начало 1993 года. Выходит, власти бессовестно пользуются тем, что вузовская профессура не бастует и не бунтует, а погибает молча... Что это — эксперимент на выживание или ставка на самых невероятных бессребреников?
Интеллектуальная собственность ценится сегодня в России дешевле всего, и эта несообразность имеет множество опасных последствий.
Даже если исходить из радужного допущения, что экономические реформы пойдут у нас наконец хорошо и дадут замечательные плоды — повысится материальный уровень жизни, и люди перестанут страдать, как сегодня страдают,— всё равно процесс развития по этому пути зайдёт в тупик и мы никуда не выплывем. Причина?
Для производства, кроме всего прочего и не в последнюю очередь, нужны грамотные, культурные люди. А мы эту культуру и грамотность — то, что и сейчас составляет подспудную основу всего, а черех 10 лет ещё в большей степени будет такой основой,— мы это сегодня теряем. Потому что думаем: «А, с образованием как-нибудь, это мы потом». Через 10—15 лет мы неизбежно столкнёмся с тем, что у нас нет людей, способных вести производство на необходимом уровне.
Спрашиваете, почему мы об этом не задумываемся?
Наверное, потому, что в нашем сознании укоренена простейшая модель: первична материя, сознание — вторично. Примитивный материализм выдаёт нам уже на уровне подсознания аксиому: сначала — хлеб и колбаса, потом — душа и культура. Проблемы образования, проблемы духа второстепенны?..
Между тем низкое сознание никогда не приведёт к высокому уровню бытия. Если культура не нужна тебе сегодня, когда ты голоден, она может не понадобиться и завтра, когда ты будешь сыт. Один из крупных искусствоведов Эрмитажа вспоминал, что в блокаду его спасла от гибели рукопись, над которой он работал, забывая о голоде и холоде. Душа и тело одинаково первостепенны, они не живут порознь.
В России до революции были созданы своеобразные институты защиты культуры. Слышали, наверное, или читали об императорских театрах, императорском университете, библиотеке, академии наук? Звание означало, что учреждение субсидируется министерством императорского двора, на очень высоком уровне. Денежное обеспечение было куда щедрее, чем по нынешнему Указу Президента об особо ценных объектах национального культурного достояния. Да и сам круг опекаемых учреждений был шире: свой — у императора, императрицы, свой — у великих князей. С оживлением класса российских предпринимателей появились и неофициальные покровители отечественной культуры и искусства. Мы помним Солдатёнкова, построившего на свои средства городскую больницу, выпускавшего учебные пособия для студентов, и доброго гения МХАТа Савву Морозова, и бесценный дар Москве Павла Михайловича Третьякова.
Определять часть своего дохода добровольно на культурную благотворительность стало традицией в мире сегодняшних деловых людей. Несколько лет назад я был приглашён в США на всемирную встречу писателей, устроенную Фондом Гетти. Семейство Гетти значится в списке самых богатых людей современности. Фонд покупает картины для Нью-Йоркской галереи, поддерживает своими вкладами «Метрополитен-опера», устраивает встречи нобелевских лауреатов из разных стран. Все это связано с колоссальными расходами. Для чего тратятся люди?
Они отвечают: «Как для чего? Во-первых, мы помогаем культуре, и нам это приятно. Во-вторых, с нас снимаются некоторые налоги, а в-третьих, это лучшая реклама нашему бизнесу».
Современному бизнесу выгодно быть не только честным, но и щедрым. А что же у нас дома, на родине вошедшей в историю культурной благотворительности?
По обстоятельствам моей жизни и работы я имею дело со многими начинаниями и учреждениями культуры. И каждое из них буквально вопиет о том, в каком оно забросе.
Четыре года назад специальным авиарейсом в Москву был доставлен бесценный дар — картины, библиотека, архив семьи Рерихов. И уже четыре года эти сокровища духа, принадлежащие всему человечеству, не представлены для всеобщего обозрения. Хотя именно этого требует завещание дарителя — Святослава Николаевича Рериха. Но здание будущего музея — усадьба Лопухиных, недалеко от Волхонки,— как стояло, так и стоит с проваленными окнами: правительство и московская мэрия забыли о своих обещаниях, достаточных средств на ремонт и реставрацию не выделено.
В попечительском совете Министерства культуры недавно обсуждалось тяжелейшее положение, в котором находится ещё одно наше национальное сокровище — Ясная Поляна. Безграмотные помощники Президента «забыли» включить её в число объектов общенационального достояния, и теперь этот уникальный памятник культуры числится по областному разряду — со всеми вытекающими отсюда последствиями.
А как мы чтим другого нашего классика — Островского, чьё 170-летие скоро отмечается? Подлинный дом его, чудом сохранившийся до наших дней в Москве на улице Житной, уже дважды обливали бензином и поджигали искатели удобных участков в центре Москвы. Варварам от бизнеса требуется «голая земля», но старинная постройка, хоть она из брёвен, оказалась крепким орешком. Стоит полуобгоревшая, взывая к совести людской. А многолетней тяжбе запередачу памятника Центру Островского всё ещё не видно конца.
Штрихи к портрету общества... Вот вы у меня спросили, интеллигентна ли наша власть. Ответ очевиден. Но я задумался: какое это сегодня размытое понятие — «интеллигентность», «интеллигент». Мы за последние годы многого лишились. У нас уже нет понятия «народ» — есть только «население». Вместо «Родина» привычно произносят «эта страна». Мы зашли с самоотрицанием на самый край и, получив в наследство великую культуру, засомневались сегодня: а была ли она вообще — русская интеллигенция?
Это ставшее классическим понятие возникло в России в прошлом веке и распространилось затем по свету. Но что за ним стоит сегодня? Образованность? Нет, потому что можно быть образованным и не быть интеллигентным. Воспитанность? Но умение вести себя в соответствии с обстоятельствами не исчерпывает понятия «интеллигентный человек». Есть нечто большее, чем образованность и воспитанность.
В русском понимании интеллигент был таким человеком, которому «не всё равно». Писателя волновали не только литературные интересы, а композитора — не только музыкальные. У них была забота, как живут люди вне их круга, был внутри некий моральный стержень, который не позволял поступить против совести, уклониться от дел неприбыльных и в эгоистическом смысле бесполезных. Одним словом, интеллигентность невозможно объяснить с точки зрения рыночных законов...
К сожалению, в наше время сложилось впечатление о рассматриваемом нами типе человека, как только о критикующем и разрушающем. Но насквозь пропитанных политикой интеллектуалов я бы назвал скорее «идеологистами». Они несут в общество узкий групповой или партийный интерес. Настоящие интеллигенты не сбиваются в группы и стаи, в отличие от идеологистов они выражают идеалы правды и добра, которые живут в народе. Выразить адекватно то, что скрыто в молчании не выступающего с трибун большинства,— вот, по-моему, миссия писателя-интеллигента, художника. В идеале это и значит, я думаю, быть совестью народа. Таким был Лев Николаевич Толстой, Антон Павлович Чехов...
— Ой, не люблю нашу интеллигенцию, истеричную, мелочную,— не раз говорил Чехов.— Кстати, её притеснители выходят из её же недр.
— В кого же вы верите? — спрашивали его.
— Я верю в отдельных людей — интеллигенты они или мужики. Пусть их мало, но в них вся соль...
В прежние времена, если известный деятель культуры, побуждаемый совестью, не мог молчать, он выступал в обществе от себя самого. И это было куда сильнее, чем сегодняшние коллективные декларации и письма, подписанные «группой товарищей». Так протестовал Короленко, так протестовал Толстой. Голос их слышала вся Россия, нравственная жизнь общества настраивалась по этому камертону.
В условиях зрелых западных демократий роль интеллигенции не так мучительно важна, как у нас, потому что там давно отработано правовое сознание и поведение. Если происходит явная, шокирующая всех несправедливость, ну тогда «носители духа» могут и голо< возвысить. Но регулируется жизнь всё-таки законом. И массовое правосознание там достаточно высоко, чтобы подавляющая часть населения этим законам повиновалась.
Наше же общество до сих пор пребывает в состоянии чеховского злоумышленника, который не может понять, почему нельзя отвинтить гайку, «коей рельсы прикрепляются к шпалам», если лучшего грузила для рыбной ловли не найти. А что поезд может сойти с рельсов — это ему следователь должен объяснять.
И перестройка, к великому сожалению, началась у нас не с права, а с политики и экономики. Мы живём без разработанной системы правовых норм и без достаточного правосознания, наши экономические реформы с самого начала были очень слабо поддержаны правовыми решениями. И это тоже проблема культуры общества, поскольку правосознание может утвердиться только среди образованных, культурных людей.
Когда я бываю в российской провинции — а это случается куда чаще, чем выезды за границу, хотя я и редактирую «Иностранную литературу»,— всегда встречаю там замечательных подвижников, истинных интеллигентов. Мало их осталось, но вокруг них объединяются для живого дела люди, смягчается климат, повышается планка нравственных отношений. Драматический театр в провинциальном городе или самодеятельный музей становятся теми очагами просвещения и тепла, которые незаметно влияют на общую атмосферу жизни. И как же надо беречь и лелеять этих редких в нашем обществе хранителей огня!
Давно пора дать работникам культуры другой статус, из «литрабов» и «культрабов» перевести их в положение людей уважаемых и, следовательно, достаточно обеспеченных. Бросая их без всякой поддержки в океане коммерческой стихии, общество загоняет не только культуру, но и себя в самоубийственный тупик.
Что же делать, спросите вы, если падает производство и сокращается бюджет, если сама государственность оказывается сегодня под угрозой?
Когда клубок противоречий так велик и так запутан, надо каждому ухватиться за один конец нити и начать его с большим терпением и настойчивостью распутывать. «Делай, что должно,— советовали древние мудрецы оказавшимся в смертельной опасности людям,— и пусть будет, что будет». Здесь прочитывается осуждение малодушного эгоизма и напоминание о гражданской ответственности. Такая ответственность и нам сегодня нужна. Я не знаю чудодейственных рецептов спасения культуры, но знаю, что, занявшись пристально Фондом Рериха, или судьбой Ясной Поляны, или журналом «Иностранная литература», я могу, употребив все свои силы, что-то сделать. А если к тому же поможет власть, есть надежда сохранить в это тяжёлое время хотя бы эталоны культуры, её камертоны, по которым можно будет в будущем настраиваться. Ведь если не станет вдруг Большого театра, Третьяковки или перестанет выходить «Новый мир», мы скоро забудем, что такое высокое вокальное искусство и великая живопись и что может значить в жизни человека «толстый» литературно-художественный журнал... Последствия этих непоправимых потерь скажутся на всех сферах жизни — не только нынешнего, но и последующих поколений.
Чтобы сохранить уровень, не потерять вершин, нужен не контроль в старом его понимании, а экономическое поощрение. В Германии, например, резко снижены налоги не только на производство продуктов, но и на «духовную пищу». Мудрость такой политики свидетельствует, что принимать ответственные решения способны только люди высокого уровня образованности и культуры. Иначе не будет даже осознания грозящей опасности.
А побеждённым я себя не чувствую. Тот, кто работает, кто не ушёл с поля, тот не побеждён.
Записала Ирина СЕРГЕЕВА
Народный депутат. 1993. № 7
Дата добавления: 2020-04-08; просмотров: 108; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!