К фрагментам из книги Марселя Омэ 4 страница



 

 

Скоро уже кончится ночь. На востоке заметно белеют и гаснут звезды. Дремлем, свесив головы на колени. Вдруг Юра вздрагивает и настораживается. Через минуту шепчет:

– Слышишь, трава шелестит?

Сколько ни напрягаюсь, ничего уловить не могу… На фоне белеющего восточного небосклона медленно выплывает четкий контур рогатого зверя. Вышел!

Юрка осторожно поднимает ружье.

Гремит выстрел!

Переталкиваем лодку на ту сторону. Подходим к изюбру. Тот уже затих. Бык отличный, в самом расцвете сил. Развесистые рога с семью отростками отвердели, но мышастая кожица еще не счищена, свисает клочьями. На минуту мелькает чувство жалости, но тут же меркнет: ведь в нашем положении другого выхода не было.

Заметно светлеет. Разводим маленький костер. Дым отгоняет докучливых комаров.

К восходу солнца мясо вывезли к Алеуну и погрузили в лодку. Юрка на костре жарит шашлыки. Я плыву проверять сети. Воздух чист и легок. По кустам снуют стайки длиннохвостых синиц, а над озером тянут табунки взматеревших уток. Из сетей выпутываю пять штук толстенных карасей и трех крупных щук. Ловушки оставляю еще на сутки.

Ребят нет. Это уже начинает беспокоить. Сегодня минуло шестнадцать дней, как они покинули табор. В хлопотах с копчением и солением мяса и рыбы проходит еще один день. Снова наступает утро. Тайга помаленьку одевается в яркие одежды. В листве кустарников все заметнее сверкают лиловые, синие и золотисто‑палевые оттенки, рыжеет марь.

Мы с Юрием в огромных количествах поглощаем мясо, хлебаем суп, жарим гуляш, отбивные, шашлыки. Чувствуем заметный прилив сил и бодрости…

Если не появятся ребята, то решаюсь следующим утром отплывать на розыски. День тянется медленно. Переделали всю работу, заштопали штаны, выстирали бельишко и теперь, не зная, куда себя девать, сидим и ждем, когда сварится из карасей уха. Сети сняты, перемет тоже. В бочонке подсоленная рыба. В тазу в ямке у воды стынет холодец из изюбриных ног и головы. Спускаюсь проверять, открываю крышку и вздрагиваю от Юркиного ликующего крика:

– Ура! Едут!

Взбегаю на яр. Вот они, долгожданные! По плесу стремительно несется лодка, а из нее глядят на нас черные, бородатые, улыбающиеся физиономии.

Задорно и весело пылает большой костер. Мы сидим в кругу у груды жареного мяса, жуем и, перебивая друг друга, говорим, говорим. Здорово досталось парням! Они пробыли в тайге десять дней без кусочка хлеба, сахара, лапши и масла и, питаясь одной лишь косулятиной, выполнили всю главную работу. Не всякие сумели бы такое.

Потом мы долго сидим, потягивая чай.

Я рассказываю об интересной встрече с дедом Терешкой и его питомцем Артемкой. Из уснувшей тайги раздается знакомый крик: «Сплю, не сплю! Сплю, не сплю!»

– Кто ото? – спрашиваю ребят.

Кто‑то отвечает:

– Восточноазиатская совка. Раз прокричала, значит, и нам спать пора.

Все встаем, потягиваемся, расходимся по палаткам.

Еще день ребята отдыхают, бреются, моются, стирают белье. Юра перебирает их мотор, наклепывает гребной винт. А на следующее утро наши лодки мчатся вниз по Алеуну, вывозя нас навстречу большой жизни.

 

 

Об авторе

Сосунов Алексей Григорьевич. Родился в 1916 году в гор. Вельске, Вологодской губ. По специальности инженер‑лесовод. Работает старшим инженером‑лесоводом в Западносибирской охотоустроительной экспедиции. Начал публиковаться с 1958 года. В 1960 году в Новосибирском издательстве опубликована его книга «В далеких лесах». Основной жанр автора – очерки, в которых он описывает свои скитания по таежным лесам. В сборнике печатается вторично. Сейчас работает над книгой о своих путешествиях по Сибири.

 

 

Н. Немнонов

В ЗИМНЕМ ЛЕСУ

 

 

Фотоочерк  

 

Холодно и голодно в зимнем лесу. Птицы, не улетевшие на юг, с трудом добывают себе корм, а крупным животным и того тяжелее. Даже теплая шуба иной раз не спасает от жгучих морозов. В поисках пищи зверю приходится долго бродить по заснеженному лесу. Иной раз прогремит выстрел, и с дерева упадет убитая птица или, окрашивая снег кровью, замрет животное.

Но теперь чаще бывает так. Человек прицелился… и вместо раската выстрела раздается сухой короткий щелчок затвора фотоаппарата. Животное лишь насторожило уши, а человек доволен: еще один богатый трофей. Вот такие трофеи и довелось принести нам из зимнего леса.

 

 

 

 

 

 

Синица гаичка и зимой истребляет вредителей леса

 

Зимний вылет тетеревов кормится березовой почкой

 

Ага, где‑то пискнула мышь…

 

Матерый волк почуял добычу

 

Косуля прислушивается… Не пора ли бежать?

 

Заяц возвратился своим следом. Чего испугался косой?..

 

В зимнюю бескормицу кабаны с удовольствием принимают угощение от людей

 

Мишка попал в «клещи»

 

Свежий снег словно перина

 

Снежное одеяло надо стряхнуть

ФАНТАСТИКА

 

Александр Казанцев

«ЗАВЕЩАНИЕ» НИЛЬСА БОРА

 

 

Рассказ  

Рис. В. Макеева  

 

 

I. Воспоминания

 

Говорят, все писатели рано или поздно принимаются за мемуары. Работая в жанре научной фантастики, я считал себя от этого застрахованным, и вдруг…

Передо мной четкая фотография, снятая нашим фотографом Центрального Дома литераторов А. В. Пархоменко. На ней группа писателей, моих товарищей по перу. На первом плане поэт Семен Кирсанов, в заднем ряду Леонид Соболев, Георгий Тушкан, Борис Агапов. В центре группы передо мной, проводившим эту встречу, стоит очень пожилой человек рядом со своей заботливой женой. У него усталое лицо с большим ртом и высоким лбом, живые, острые глаза.

Это Нильс Бор, великий физик нашего времени, один из основоположников современной физической науки, а также один из создателей первой атомной бомбы. Он романтически бежал на парусной лодке из оккупированной гитлеровцами Данни. Он создал Копенгагенскую школу ученых, пройти которую считал за честь любой, даже выдающийся физик первой четверти двадцатого века.

 

 

 

Нильс Бор с супругой среди группы писателей. Слева направо: Борис Агапов, Георгий Тушкан, Евгений Рябчиков, Леонид Соболев, Семен Кирсанов, Александр Казанцев

Нильс Бор говорил тогда на встрече с советскими писателями, что в физике назревает кризис. Кризис «от переизбытка знаний». Сложилось положение, сходное с концом девятнадцатого века, когда, казалось бы, все физические явления были объяснены и найденные закономерности выражены в виде механики Ньютона и теории электромагнитного поля Максвелла. Все опыты подтверждали господствовавшие теории. Все, кроме одного, кроме опыта Майкельсона, доказавшего, как известно, что скорость света от скорости движения Земли НЕ ЗАВИСИТ. Казалось, объяснить этот парадокс невозможно. Кое‑кто хотел бы закрыть на него глаза. Но появился человек с «безумной», как сказал Нильс Бор, идеей – Эйнштейн! Он выдвинул теорию относительности и перевернул все прежние представления физиков. Он создал для готового рухнуть храма познания новый фундамент, на который теперь надо было этот храм перенести. Опыт Майкельсона был объяснен. Но какой ценой! Ценой отказа от обычных представлений во имя того, что законы природы действуют одинаково во всех условиях. Это простое и бесспорное положение приводило к неожиданным и головоломным парадоксам, которые понимали и принимали далеко не все физики. Тогда говорили, что едва ли шесть современников Эйнштейна понимали его. В числе их был Макс Планк, введший понятие о кванте. Он первый поддержал Эйнштейна, утешая его, что «новые теории никогда не принимаются. Они или опровергаются, или… вымирают их противники». Впрочем, Эйнштейна нисколько не беспокоило, признают ли его теорию или нет. Он был так уверен в своей правоте, что только пожимал плечами по поводу непонимания его мыслей. Но мысли его были по‑настоящему «безумны», с точки зрения консервативных умов конечно. Именно поэтому они и сыграли такую большую роль в развитии науки.

Так закончил свое выступление Нильс Бор.

Кто‑то из нас нашел уместным пошутить:

– Недаром, значит, говорят, что на будущем Всегалактическом научном конгрессе какой‑нибудь из высокочтимых ученых – собратьев по разуму, подняв свои щупальца, скажет: «Земля? Ах, это та планета, на которой жил Эйнштейн!»

Нильсу Бору перевели шутку, и он устало улыбнулся.

– Скажите, профессор, – начал мой сосед. – Теперь, когда люди овладели внутриядерной энергией…

Нильс Бор поморщился.

– …когда научились взрывать атомные бомбы…

– Это надо безусловно запретить! – твердо вставил Нильс Бор.

– …Ясен ли теперь механизм разрушаемого атомного ядра? Помог ли в этом Эйнштейн? – закончил свой вопрос писатель.

– Эйнштейн безусловно помог. В прошлом веке энергетические процессы велись на молекулярном уровне. Молекулы входили в различные химические соединения. При этом выделялась энергия, скажем, при горении. Атомная энергия – это энергия на более глубоком уровне проникновения в вещество. И именно на этом уровне подтвердились многие из парадоксальных принципов Эйнштейна. Но… в физике снова назревает кризис из‑за «переизбытка знаний». Прежде все было ясно. Атом состоит из протонов и нейтронов в ядре и электронов в оболочке. Планетарные схемы атома поначалу удовлетворяли физиков. Но вскоре подобно опыту Майкельсона в физику стали врываться сведения о существовании каких‑то неведомых элементарных частиц, для наглядной картины модели атома совсем ненужных. Поведение же старых, уже известных частиц становилось необъяснимым. Скажем, электрон проявлял двойственность, ведя себя одновременно и как частица, и как волна. Чтобы осознать все это, пришлось ввести понятие «неопределенности», найти его строгое математическое выражение. Но появляются все новые и новые частицы, удивляя необъяснимостью* поведения, кратковременностью существования и неожиданными характеристиками. Кто знает, сколько их еще появится?..

– Профессор, может быть, элементарные частицы в свою очередь состоят из каких‑либо более мелких «кирпичиков»? Что, если электрон действительно неисчерпаем? – был задан Нильсу Бору вопрос.

– Познания действительно неисчерпаемы, в том числе и в отношении элементарных частиц. Но чтобы понять и объяснить то, что лежит в основе этой неисчерпаемости, нужны новые «безумные идеи». Прежние теперь уже кажутся само собой разумеющимися. Впрочем, дело не в опровержении старых идей, а в том, чтобы старые теории были верными в частном случае, как это произошло с теорией относительности, включившей в себя классическую механику Ньютона и максвелловскую теорию электромагнитного поля, верных при малых скоростях движения, несопоставимых со световыми.

Вместе со своими друзьями по перу я провожал Нильса Бора и его супругу, помогал им одеться, усаживал в ожидавшую их машину. А сам все время думал о его словах насчет «безумных идей». Они не давали мне покоя, когда я ехал домой. Я все старался вспомнить какую‑то «безумную» физическую идею. И даже ночью не мог долго заснуть, чего со мной никогда не бывает. Но все же заснул… и увидел во сне страшные дни боев на Керченском полуострове. Тогда я вспомнил все.

Таковы ассоциации подсознательного мышления. То, что было накрепко забыто, всплыло теперь в памяти во всех деталях.

В моей памяти ожил невысокий, плотный человек, очень мягкий и воспитанный. Он тотчас вскакивал, едва во время разговора с ним я почему‑либо поднимался. Поначалу я думал, что виной всему моя шпала военного инженера третьего ранга и его два кубика артиллерийского лейтенанта. Но потом я понял, что это просто черта его характера. Фамилия его была, кажется, Ильин. В этом я не совсем уверен, но буду и дальше его так называть.

Встретились мы на Керченском полуострове в трагические дни немецкого наступления.

Я возглавлял особую группу Главного военно‑инженерного управления, направленную маршалом Воробьевым в распоряжение командующего инженерными войсками Крымского фронта генерал‑полковника Хренова. В мою задачу входило испытать в бою изобретение, сделанное совместно с моим другом (ныне он академик, назовем его Осиповым), – управляемую на расстоянии противотанковую танкетку‑торпеду.

Пусть теперь уже управляют с Земли космическими аппаратами, один из которых создан под руководством академика Осипова, удостоенного за это высших правительственных наград, но тогда наша наивная танкетка, управляемая по проводам, могла принести большую пользу в бою.

Кроме нескольких сухопутных торпед на вооружении моей группы был еще легкий танк с вмонтированной в него передвижной электростанцией, которая питала электромоторы торпед.

Маленький артиллерийский лейтенант заинтересовался нашей «новой техникой», с любопытством рассматривал ее и заметил, что стелющиеся за танкеткой провода легко перебить снарядами или минами.

Конечно, это было уязвимым местом наших танкеток.

Рядом с лейтенантом стоял командир дивизии, не помню уже его фамилии, грузный, озабоченный полковник. Он рассердился на слова лейтенанта:

– Ежели бояться снарядов и мин, так и воевать нечего! Вас послушать, так и линию связи тянуть нельзя. Вдруг перебьет снарядом?

Артиллерийский лейтенант щелкнул каблуками и согласился с начальником. Тот обратился к сопровождавшему его невысокому полковнику, который оказался писателем Павленко:

– Важна неожиданность. Торпеды – средство оборонительное. Их надо выпускать внезапно из укрытия, из подворотни или из капонира, прямо на танк, а не гнать ее с разматывающимся проводом через простреливаемое поле. Вот, помню, читал я в вашем романе «На востоке»… – И, взяв Павленко за плечи, командир дивизии повел писателя в свой блиндаж.

Он был из числа тех командиров, которые недавно смелой высадкой отбили Керченский полуостров у гитлеровцев и теперь, держа оборону, сковывали силы врага, мешали развивать наступление на материке.

Потом командир дивизии вызвал меня и обстоятельно объяснил нашу задачу. Он, видимо, верил в торпеды, хотя главную ставку делал все же на противотанковые батареи.

По указанию командира дивизии наши танкетки‑торпеды были тщательно спрятаны и замаскированы. Танк‑электростанция расположился за холмом, и провода от него к находящимся в засаде танкеткам провели по специально вырытой для этого траншее.

Мои помощники инженер Катков и техник‑лейтенант Печников должны были управлять торпедами из укрытий.

Батарея противотанковых орудий стояла рядом с нашей позицией. Нам с артиллеристом привелось ночевать вместе. После ужина в полутемном блиндаже, освещаемом коптилкой из гильзы, у нас и произошел знаменательный разговор.

– Знаете ли, товарищ военинженер, – начал лейтенант, – никак не могу забыть свои физические проблемы.

– Да, сейчас другие проблемы, – заметил я.

– Но ведь законы природы все те же. И все так же надо их понять и объяснить.

Я удивился, искоса посмотрев на лейтенанта, размышляющего накануне боя о законах природы.

– Конечно, вы инженер, а не физик, – полувопросительно сказал лейтенант, глядя на меня.

Я ответил, что вместе с Осиповым возглавляю научно‑исследовательский институт, что мы сотрудничаем с академиком Иоффе и потому я имею некоторое отношение к физике.

– Тогда я расскажу вам, – решил он. – Кто знает, что случится со мной хотя бы этой ночью. Успею ли я опубликовать то, что открыл…

– Открыли?

– Ну, может быть, так еще рано говорить. Дело не в открытии, как таковом, а в модели элементарной частицы, как мы ее себе можем представить.

– Значит, вы хотите представить себе не только модели атома, но и частичек, из которых он состоит?

– Вот именно. Вы сразу меня поняли.

Лейтенант оживился. Коптилка освещала часть его лица и один ус. Говорил он тихим голосом, размеренно, терпеливо.

– Вы сказали о модели атома, – начал он. – В девятнадцатом веке атом считали неделимым. Кстати, древнегреческое слово «атом» значит «неделимый». Наш двадцатый век ознаменовался разгадкой строения атома.

И лейтенант напомнил мне о Нильсе Боре, о его планетарной модели атома с вращающимися электронами вокруг центрального ядра. Он сказал об условности этого сходства, поскольку в действительности все не так просто, и подчеркнул, что центральное ядро обладает значительно большей массой, чем электрон. Удерживается электронная оболочка вокруг ядра благодаря взаимодействию электрических зарядов. Ядро заряжено положительно, электроны – отрицательно.

– Наука не может остановиться, скажем, на электроне, как конечной стадии познания.

– Конечно. Так считал Ленин.

– Все было ясно. Есть протоны, электроны., обнаруживаются нейтроны. Но вот беда: стали появляться непрошеные частицы, для модели атома вовсе ненужные. Их уже шесть штук!.. Куда их девать? Они отличаются от протонов и электронов своей неустойчивостью, коротким сроком жизни. Физиком Дираком были предсказаны, а потом экспериментально получены электроны с положительным электрическим зарядом – позитроны. Электрон и позитрон при соприкосновении исчезали, аннигилировали, выделяя энергию, согласно формуле Эйнштейна Е=МС2.


Дата добавления: 2020-04-25; просмотров: 126; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:






Мы поможем в написании ваших работ!