С.А. и Л.Н. Толстые в Ясной Поляне. 62 страница
Во время второго заграничного путешествия Толстой познакомился с Лелевелем, примерно за два месяца до его смерти. Встреча произошла в Брюсселе, на квартире у Лелевеля, в конце марта — начале апреля 1861 г. В старости Толстой вспоминал об этой встрече: «Герцен дал мне письмо к Прудону, поставил меня с ним в самые близкие отношения, и к Лелевелю.
У Лелевеля вместо звонка чернильница, — и отворил старик. Я ему привёз поклон от Герцена, он меня принял, рассказывал мне про старину...» (ЯПЗ. I. С. 115). Толстой вспоминал, что Лелевель «жил дряхлым стариком в большой бедности» (75: 71). «Не зная точно адреса Лелевеля, Толстой спросил его адрес в ближайшей молочной лавочке, где ему “с восторгом и уважением” указали адрес изгнанника» (Гусев. Летопись. I. С. 230). О встрече с Лелевелем Толстой сначала хотел написать Герцену, но потом передумал. «Потом почему-то два или три письма, в которых я писал к вам про Лелевеля и про впечатленье, произведённое им на меня, я разорвал» (60: 376). В Брюсселе Толстой приобрёл портрет Лелевеля и по возвращении в Ясную Поляну повесил его в своём кабинете. Молодой писатель был одним из последних посетителей Лелевеля в Брюсселе. Уже в апреле 1861 г. друзья польского патриота отвезли его в Париж, где он скончался 29 мая 1861 г.
Имя Лелевеля упомянуто в черновой редакции рассказа «Поликушка», над которым Толстой работал в 1861 г. Писатель был удручён физическим состоянием и материальным положением Лелевеля. По его мнению, жизнь на «барском горохе много достойнее» жизни «этого старика, бойца за свободу и т.д., умирающего на чердаке у цирюльника. И я бы сейчас выбрал быть стариком Данилой и прожить Данилой и быть пороту на конюшне, только не умирать
|
|
|
280
так, как Лелевель», — писал Толстой (7: 349). В окончательный текст рассказа эта фраза не вошла.
Толстому импонировал демократизм Лелевеля, преданность национально-освободительным идеям, независимость и смелость суждений польского патриота. Наряду с этим, крайние выводы национал-патриотических воззрений Лелевеля, в частности, представление о том, что «Смоленск-исконный польский город», Толстой одобрить не мог.
Ю.В. Прокопчук
ЛЕНИН Владимир Ильич (наст, фамилия: Ульянов; 1870-1924) — политик, руководитель Октябрьского переворота 1917 г. в России; организатор радикальной социал-демократической рабочей партии.
Ленин — автор семи статей о Толстом, из которых одна вышла при жизни Толстого, а остальные вскоре после его смерти. Во всех своих статьях Ленин рассматривал личность и творчество Толстого с точки зрения современной ему политической ситуации в России. Первая статья «Лев Толстой, как зеркало русской революции» была напечатана в газете «Пролетарий» 24 сентября 1908 г. Основная мысль её передана словами: «Толстой велик как выразитель тех идей и тех настроений, которые сложились у миллионов русского крестьянства ко времени наступления буржуазной революции в России».
|
|
|
В «Рабочей газете» (1910. № 2) были помещены две статьи Ленина о писателе – «Толстой и пролетарская борьба», где подчёркивалась критика Толстым устоев жизни современного ему общества, и «Начало демонстраций» (об уличных демонстрациях, связанных со смертью Толстого). В газете «Наш путь» (1910. № 7) вышла статья Ленина «Толстой и современное рабочее движение», а в газете «Социал-демократ» (16 ноября 1910 г.) — статья «Л.Н. Толстой», где Ленин отметил непосредственную связь творчества Толстого с первой русской революцией. Творчество писателя, отразившего эпоху подготовки революции в России, он назвал «шагом вперёд в художественном развитии всего человечества». В статье «Герои “оговорочки”» (журнал «Мысль». 1910. № 1-4, декабрь) акцент сделан на отражении Толстым «экономических особенностей России прошлого века». 22 января 1911 г. в № 6 газеты «Звезда» была напечатана статья «Л.Н. Толстой и его эпоха», об эпохе «после 1861 идо 1905 года», которая «замечательно рельефно отразилась как в его <Толстого. - Т.А.> гениальных художественных произведениях, так и в его учении».
|
|
|
Сохранившаяся доныне библиотека Толстого отчасти даёт ответ на вопрос, как представлял себе писатель практику различных партий в России, знал ли о большевиках, о Ленине. Известно, что Толстой читал в 1907 г. статью Ленина «Против бойкота», об отношении к Ш Гос. думе. Видимо, тогда же была читана им книга С.С. Гарта (Зусмана) «Революция и наши партии», сохранившаяся в Ясной Поляне с многочисленными отчёркиваниями Толстого. В книге цитируются большевистские издания. В одной из цитат Толстой отчеркнул большой отрывок о роли пролетариата и интеллигенции в революции по работе Ленина «Что делать?». В библиотеке есть ещё одна статья Ленина: в № 12 легального марксистского журнала «Жизнь» за 1899 г. Видимо, Толстой в журнале разрезал последние листы статьи П. Нежданова «Полемика о рынках», а следующая за нею — статья Ленина «По поводу так называемого вопроса о рынках (ответ Нежданову)», напечатанная под псевдонимом «В. Ильин».
После революции 1917 г. Лениным были подписаны декреты о сохранении домов, в которых жил Толстой (в Москве и Ясной Поляне), об установке памятника писателю и об издании его сочинений.
|
|
|
Т.Н. Архангельская
ЛЕОНТЬЕВ Константин Николаевич (1831-1891) – литературный критик, прозаик, публицист, которого благословил на литературное поприще И.С. Тургенев, заметивший, что «новое слово» в литературе «могут сказать только двое молодых людей, от которых можно многого ожидать... Лев Толстой и вот этот...» (Леонтьев К.Н. Страницы воспоминаний. СПб., 1922. С. 33). Помещик Калужской губ., по образованию врач, затем консул на Востоке, цензор в Москве, Леонтьев побывал и на Афоне, и в других монастырях, а с 1887 г. поселился в Оптиной пустыни и незадолго до смерти принял тайный постриг под именем Климента.
С последнего курса университета в 1854 г. Леонтьев отправился в Крым, где шла война, «в самый Севастополь», где уже сражался подпоручик Толстой.
В 1880 г., не зная писателя лично, Леонтьев отправил ему письмо с предложением печататься в «Варшавском дневнике», а позже послал три тома своих сочинений «Из жизни христиан в Турции. Повести и рассказы» и книгу «Византизм и славянство». Толстой высоко оценил «восточную» прозу Леонтьева.
Лично писатель и критик познакомились летом 1882 г., когда в «Гражданине»
281
вышла статья «Страх Божий и любовь к человечеству» за подписью «Русский мирянин», скрывавшей имя Леонтьева. Позднее Толстой как-то обмолвился, что знаком с Леонтьевым: «...он раза два был у меня в Москве, и мы не очень, кажется, понравились друг другу» (ТВС. 1960. 1. С. 301). В упомянутой статье философ поднимал проблему ответственности гения перед обществом и противопоставлял Толстого-писателя Толстому-мыслителю, что впоследствии будет характерно и для других работ. Мысль о любви, которою, по Толстому, «люди живы», Леонтьев оценивал как новое, еретическое «розовое христианство», горделивую самоуверенность личности, и противопоставлял ей свою модель «настоящего церковного православия» как религии личного спасения и «страха Божия».
Критик не всегда принимал во внимание художественные законы, установленные автором произведения, что, например, выражалось в предпочтении графа Вронского как жизненного типа «с патриотической точки зрения» — самому его создателю, графу Толстому, в статье «Два графа: Алексей Вронский и Лев Толстой» (1888).
В 1890 г. в «Русском вестнике» Леонтьев опубликовал «критический этюд» «Анализ, стиль и веяние. О романах гр.Л.Н. Толстого» и писал А.А. Фету: «Хотя Льва Николаевича за его новейшие проповеди готов бы был сослать в самое суровое заключение <...> думаю один экземпляр этих оттисков и ему в Ясную Поляну послать…’’Автору, мол, “Войны и мира” и т.п. Но не автору “Моей веры”, “Исповеди”...» (Леонтьев К. Избранные письма. 1854-1891. СПб., 1993. С. 514-515). Упрекая Толстого за обилие «натуралистических мух» (диалектизмов, ненужных мелких подробностей, звукоподражаний и т.д.) и «психологические придирки», особенно к представителям высших сословий, т.е. за черты, свойственные «натуральной гоголевской школе», автор статьи не переставал превозносить Толстого, отдавая дань его художественному таланту.
В «этюде» философ развивал тезис о «неисторичности» романа «Война и мир», доказывая, что манера повествования противоречит атмосфере изображаемого ушедшего времени, а мысли Болконского и Безухова – мысли людей, уже осмысливших Гёте, Пушкина, Гегеля, Шопенгауэра, Герцена, славянофилов, Тургенева. Помимо прочего, жизнь, изображённая в романе, считал Леонтьев, недостаточно религиозна и православна. Не принимал мыслитель и писательского исторического фатализма. Более высоко оценён роман «Анна Каренина», а ещё выше – рассказы для детей.
Толстой, вероятно, читал эту работу и говорил о Леонтьеве: «Что касается его статей, то он в них всё точно стёкла выбивает; но такие выбиватели стёкол, как он, мне нравятся» (Леонтьев К.Н. О романах гр. Л.Н. Толстого. М., 1911. С. 7). Зимой 1890 г. Толстой, находясь в Оптиной пустыни, записал в дневнике: «Был у Леонтьева. Прекрасно беседовали. Он сказал: вы безнадёжны. Я сказал ему: а вы надёжны. Это выражает вполне наше отношение к вере» (51: 23-24). После этого разговора отношение Толстого к Леонтьеву улучшилось. Философ же в день встречи с писателем сообщил в одном из писем: «Сейчас ушёл от меня гр. Л.Н. Толстой. Был ужасно любезен, но два часа спорил. Он неисправим»; а позже упомянул в переписке о том, что сказал Толстому: «Жаль, Лев Николаевич, что у меня мало фанатизма. А надо бы написать в Петербург, где у меня есть связи, чтобы вас сослали в Томск и чтобы не позволили ни графине, ни дочерям вашим даже и посещать вас, и чтобы денег вам высылали мало. А то вы положительно вредны». На это Толстой будто бы с жаром воскликнул: «Голубчик, Константин Николаевич! Напишите, ради Бога, чтоб меня сослали. Это моя мечта. Я делаю всё возможное, чтобы компрометировать себя в глазах правительства, и всё сходит мне с рук. Прошу вас, напишите!» (Памяти К.Н. Леонтьева. СПб., 1911. С. 135).
Как видно из писем, проблема взаимоотношений с Толстым была чрезвычайно важна для Леонтьева и на личном уровне, как часть судьбы и как философский спор, насущный для всей России. Примирить Леонтьева и Толстого могло только творчество – художественный гений одного и гениальная проницательность другого.
Лит.: Бочаров С.Г. «Эстетическое охранение» в литературной критике (Константин Леонтьев о русской литературе) // Контекст-1977: Литературно-теоретические исследования. – М., 1978; Никифорова Т.Г. Автографы К.Н. Леонтьева в рукописном отделе ГМТ // Толстой и о Толстом. Вып. 2. - М., 2002.
И.В. Гречаник
ЛЕРМОНТОВ Михаил Юрьевич (1814-1841) — «Лермонтов и я не литераторы», — говорил Толстой, уже будучи автором «Войны и мира» и других признанных произведений (Русанов. С. 47). Столь необычное суждение имело, однако, вполне убедительную аргументацию. Толстой не призна-
282
вал писания ради писания. Писать должно тогда, когда не можешь не писать, когда это необходимо для нравственного воздействия на общество, для познания жизни, своего места в ней. Таким автором, выходящим за рамки чисто литературного труда, и был, по мнению Толстого, Лермонтов.
Разница в возрасте (Толстому не исполнилось и 13 лет, когда Лермонтов погиб на дуэли) исключала возможность их личного общения. Но судьбы их пересеклись в творчестве, где Толстого можно считать преемником и продолжателем лермонтовских традиций.
Толстой был знаком со многими людьми из окружения Лермонтова: с А.П. Шан-Гиреем, троюродным братом поэта, дружившим с ним и оставившим о нём ценные воспоминания; с А.А. Столыпиным (Монго), Д.А. Столыпиным, с поэтессой Е.П. Ростопчиной и бывшей фрейлиной императорского двора А.О. Смирновой-Россет, с которыми у Лермонтова в последние годы были короткие отношения. Эти знакомства закрепляли представления Толстого о Лермонтове как ближайшем предшественнике и старшем современнике; он даже считал, что если бы Лермонтов остался жив, то русской литературе не нужны были ни он, ни тем более Достоевский. Толстому виделась особая роль Лермонтова-художника, в творческом арсенале которого заключались, как в эмбрионе, почти все линии последующего развития отечественной литературы. Важным было признание автора «Войны и мира», что «зерном» для его Бородинского сражения послужило лермонтовское «Бородино» (Дурылин С.Н. Литературная газета. 1937. № 56).
Действительно, основными героями истории у Толстого, как и в «Бородине» Лермонтова, представлены не цари и полководцы, а простые солдаты и командиры, близкие к ним. Без рисовки и громких фраз они делали именно то, что необходимо в сражениях для спасения отчизны. Вряд ли случайны и ситуативные совпадения, вплоть до словесных реминисценций (повторений). Андрея Болконского солдаты называют «наш князь» за те же качества мужества и чести, что и солдаты лермонтовского «Бородина», с уважением отзывавшиеся о своём командире: «Полковник наш рождён был хватом <...> / Да жаль его: сражён булатом». Смертельную рану на Бородинском поле получил и полковник Андрей Болконский, посчитавший своим долгом в трудную минуту находиться рядом с солдатами.
Интерес к Лермонтову у Толстого проявился задолго до обращения к собственным литературным опытам. В письме к М.М. Ледерле (25 октября 1891 г.) писатель сообщал, что в период с 14 до 20-ти лег «очень большое» впечатление произвело на него чтение романа «Герой нашего времени», наряду с пушкинским «Евгением Онегиным» и повестями Гоголя. «Читаю Лермонтова третий день», «целый день читал то Лермонтова, то Гёте...» — отмечал Толстой в дневнике в 1852-1853 гг., когда уже шла интенсивная работа над повестями «Детство», «Отрочество», др. сочинениями. И позднее, оценивая литературные произведения, Толстой неизменно обращался к Лермонтову, творения которого, по его убеждению, могли служить эталоном настоящего искусства. Так, незадолго до смерти в письме И.И. Горбунову-Посадову (24 октября 1910 г.) он рекомендовал включать в книги для народа лишь «самые лучшие стихотворения», авторами которых названы Пушкин, Тютчев, Лермонтов и – с небольшой оговоркой – Державин. Столь строгий отбор продиктован заботой писателя о формировании у народа подлинно эстетических вкусов. «Если мания стихотворства так распространена, то пускай, по крайней мере, они <массовые читатели. — И.Щ.> имеют образец совершенства в этом роде».
Уникальность Лермонтова Толстой видел не только в совершенстве его стихотворной формы, но и в последовательности и глубине нравственных исканий автора «Маскарада», «Песни про... купца Калашникова», «Думы», «Казачьей колыбельной песни», «И скучно и грустно» и др. лермонтовских шедевров. Именно как художник высочайшего нравственного идеала Лермонтов из всех русских писателей, по свидетельству П.А. Сергеенко, «имел наибольшее влияние» на Толстого (ТВС. 2. С. 144). Об этом есть запись и у А.Б. Гольденвейзера, в беседе с которым Толстой заметил, имея в виду Лермонтова: «Вот в ком было это вечное, сильное искание истины! У Пушкина нет этой нравственной значительности...» Отсюда постоянное сожаление Толстого о преждевременной гибели поэта: утрата осталась невосполнимой в русской литературе. «Вот кого жаль, что рано так умер! — говорил Толстой. — Какие силы были у этого человека! Что бы сделать он мог! Он начал сразу как власть имеющий» (Русанов. С. 47), т.е. осознающий свою особую миссию не только в литературе, но и в жизни.
Отзвуки лермонтовских мотивов, а то и непосредственное их продолжение можно найти во многих сочинениях Толстого, в особенности ранних. Как и Лермонтов, первые
283
свои произведения Толстой создаёт на основе личных наблюдений, автобиографических материалов («Набег», «Рубка леса», «Утро помещика» и др.). Лермонтовский принцип изображения «истории души человеческой», которая «едва ли не любопытнее и не полезнее истории целого народа» (Лермонтов М.Ю. Герой нашего времени. Предисловие к Журналу Печорина), также находит новаторское развитие в прозе Толстого. Новаторство в том, что психологический анализ, составивший силу и преимущество лермонтовской прозы, применён в трилогии и военных рассказах в особом качестве – как изображение «диалектики души», её «текучести». Это художественное открытие Толстого генетически связано с психологизмом Лермонтова.
Равным образом колорит, поэтику «кавказских описаний» («Набег», «Рубка леса», «Как умирают русские солдаты», «Кавказский пленник» и др.) следует рассматривать не только в контексте пушкинской поэмы и повестей А.А. Бестужева- Марлинского («Аммалат-Бек», «Мулла-Нур»), но в большей степени – лермонтовских зарисовок величавых красот экзотического края. Кавказ и в годы молодости Толстого воспринимался как некий символ «вольности простой» (Лермонтов), сохраняющей естественную связь человека с природой, нравственно здоровый быт, несовместимый с пороками «цивилизованного» мира. В этом плане особый интерес у Толстого вызывала поэма Лермонтова «Измаил-Бей» (опубликована в 1843 г.), которую писатель относил к числу лучших произведений поэта.
Восторженное отношение к кавказским сочинениям Лермонтова сказалось в близости некоторых «кавказских» образов Толстого лермонтовским персонажам. В рассказе «Набег» поручик Розенкранц напоминает, с одной стороны, Грушницкого, с другой — обобщённый образ «кавказца», нарисованного Лермонтовым в одноимённом очерке (1841). Капитан Хлопов — вариант лермонтовского Максима Максимыча. Можно провести некоторую параллель между Печориным и московским аристократом Олениным («Казаки»). И в том, и в другом персонаже побеждает в конечном счёте философия эгоцентризма. Оба страдают от внутренней раздвоенности, разочарования и не способны строить своё счастье так, чтобы не разрушать благополучие других.
Можно полагать, что в 1850-е гг. не без воздействия «Журнала Печорина» складывается толстовская манера дневниковой исповеди, отличающаяся предельной искренностью в оценках своих поступков и настроений. По-печорински остро, но без его скептицизма Толстой анализирует причины неудовлетворённости собой, задумывается над сложностью человеческих отношений, ставит задачи личного совершенствования, соотносимого с требованиями морали и нравственности. В некоторых записях начала 50-х гг. можно уловить отзвуки «печоринского» стиля: «Отчего никто не любит меня? Я не дурак, не урод, не дурной человек, не невежда. Непостижимо. Или я не для этого круга?» (18 июля 1853 г.). Невольно вспоминаются раздумья Печорина, когда он узнал о гнусном заговоре против себя, возглавляемом драгунским капитаном: «За что они все меня ненавидят... За что? Обидел ли я кого-нибудь? Нет. Неужели я принадлежу к числу людей, которых один вид уже порождает недоброжелательство?» (гл. «Княжна Мери»).
В 1860-е гт. и позднее в записях, в художественных описаниях Толстого почти не встречаются текстовые или сюжетно-перипетийные совпадения с сочинениями Лермонтова. Но в нравственно-социальных и религиозно-философских исканиях Толстой вольно или невольно смыкался с самым мощным порывом лермонтовского духа — с мечтой поэта о любви как гармонизирующей основе человеческих отношений. «Любить необходимость мне», — заявлял Лермонтов в одном из ранних стихотворений, имея в виду не только интимное чувство. Поэт в большей степени говорил о любви, в которой забота о другом и других превышает заботу о самом себе.
Дата добавления: 2020-01-07; просмотров: 163; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!