УСТАНОВКА (ОТНОШЕНИЕ) И ПРОЦЕСС ВЫБОРА МОТИВА 3 страница

 

 

К. Р., спокойный, трудолюбивый 50-летний мужчина. В дет­стве ничем особым в поведении не выделялся. Школу закончил со средними результатами. Молодым человеком начал работать на железной дороге, 11 лет спустя стал продвигаться по службе, через 20 лет занял должность в службе безопасности движения. Это была руководящая должность, связанная с большой личной ответственностью. Работал с постоянным напряжением, нередко по 15 часов без перерыва. Это страшно утомляло его, он часто болел, но никогда ему не приходило в голову уйти с этого места. «Нервы, однако, все чаще отказывались слушаться». Каж­дый телефонный звонок мог означать несчастье. Когда побли­зости произошла железнодорожная катастрофа, появилось чув­ство сильного страха.

Именно в это время материальные условия его сложились та­ким образом, что он стал собственником даомика с .садом и пасе­кой. Появилась возможность спокойной жизни, о которой он когда-то мечтал. Но он не мог, однако, на это решиться. Возник но­вый конфликт — не только между требованиями работы и его нервной устойчивостью, но также между его стремлениями удержаться на месте, которого он добивался столько лет, и желанием тихой и более отвечающей особенностям его лич­ности работы на пасеке.

Вскоре, кроме страхов перед предвещающим неприятность телефонным звонком, появились новые болезненные явления, которые сделали работу совершенно невозможной и вынудили его к долгому лечению. К. Р., однако, надеется, что после выз­доровления сможет работать на старом месте. Психотерапия типа убеждения не принесла никаких результатов. К. Р. согла­шается со всеми аргументами, но тем не менее остается при своей точке зрения: утверждает, что уже слишком стар, чтобы из­менить свою жизнь, понимает, что работа, которую он выполнял, была «не для его нервов», но считает, что, выдержав столько лет, выдержит и до пенсии.

 

 

Пример этот иллюстрирует одну из наиболее часто встречающихся психотерапевту ситуаций — пациент по какой-либо причине не может согласиться на одобрение мотива, который вывел бы его из состояния неприспособ­ленности.

Следует вспомнить еще об одной очень существенной особенности мотива. Покажем ее на примере умственно отсталых детей. Из клинических описаний известно, что деятельность этих детей слабо направлена, они не обла­дают выдержкой в работе и не способны к продолжитель­ной конструктивной деятельности. Интересные результа­ты при изучении этой проблемы были получены в одной из советских школ для умственно отсталых детей (Пин­ский, 1962). В этой школе был организован кружок юных натуралистов с целью пробудить у учеников интерес к научно обоснованным формам полевых работ. Каждый ученик получил свою делянку и выбрал достаточно слож­ную задачу, например о влиянии азотных и фосфорных удобрений на скорость созревания овса. Предполагалось при этом, что ученики, сами выбравшие темы, проявят необходимую инициативу, настойчивость в работе над ними. Случилось иначе. Не отдавая себе отчета ъ  харак­тере и значении избранной темы, ученики превратили свои делянки в обычные грядки, на которых, как и всю­ду, росли огурцы или картофель, и не проявляли ника­кого интереса к применению рациональных способов вы­ращивания. Результат согласовывался с тем, чего следо­вало ожидать от умственно отсталых.

Однако преподавательница Якушева не отказалась от педагогических усилий и выработала сложную систему инструкций и пояснений, сформулированных так, что они стали вполне доступными сознанию умственно отсталых. Задания при этом были пересмотрены, оставлены только простые, например получить большое количество карто­феля с одного клубня. Наряду с понятной программой, ко­торую устанавливало задание, дана была также понят­ная цель — участие во Всесоюзной сельскохозяйственной выставке. Эффект был необычайным. Ребята из кружка получили несколько медалей и неоднократно принимали участие в выставке, что являлось наградой за высокие достижения.

Опыт этот показал, какую большую роль играет фор­мулирование понятного и убедительного для данной лич­ности мотива,  и подтвердил, что только такой мотив мо­жет полностью выполнить свою функцию направления и контролирования поведения человека. Таким образом, мо­тив, представляющий только набор слов, который дает возможность предпринять определенную деятельность, не всегда может участвовать в ее регуляции. Достаточно вспомнить неумелость и неэффективность деятельности, опирающейся на «пустые» стандартные фразы, — описа­ние подобной деятельности, вслед за Славомиром Мрожеком, способствовало успеху многих сатириков. Нет не­обходимости вновь подчеркивать здесь ту решающую роль, которую играет во всех отраслях практической пси­хологии проблема зависимости между содержанием мо­тива и эффективностью деятельности.

 

 

4. ЗАЩИТНАЯ РОЛЬ МОТИВА

 

 

Содержание мотива складывается из двух элементов. Одним из них является программа деятельности, дру­гим—цель деятельности или то, к чему должна вести реализация программы и что в сопоставлении с послед­ствиями действия служит критерием при проверке пра­вильности сформулированной программы. Сформулиро­ванные в мотиве цель и программа должны быть тесно связаны, так как программа — это уточнение средств, с помощью которых может быть реализована цель. На практике, однако, мы не всегда встречаемся с мотивом, сконструированным таким образом. При анализе моти­вов лиц, страдающих невротическими нарушениями, час­то можно заметить, что программа, заключенная в моти­ве, не может обеспечить реализации цели, заданной этим мотивом. Более того, она нередко противоречит реализа­ции этой цели. При этом уровень умственного развития личности, руководствующейся мотивом, ни в какой сте­пени не объясняет такой непоследовательности. Можно привести в качестве примера ученика, который за четыре месяца до экзаменов на аттестат зрелости думает о го­дичном отпуске, чтобы за это время углубить свои зна­ния по предметам, которые в программе были затронуты «слишком поверхностно»; мужчину среднего возраста, ко­торый избегает женщин, ожидая «настоящей любви»; алкоголика, пьющего, чтобы забыть о неприятностях, вы­званных в действительности его склонностью к спиртным напиткам.

Встречаясь с такими случаями, мы часто задаем себе вопрос — неужели эти люди не знают подлинных причин своего поведения? Ведь они ясны. Уже беглое знакомство с результатами психологического изучения этих лиц по­казывает, что ученик, способный юноша, страдающий неврозом, боится неудачи и хотел бы как можно дальше отодвинуть кошмар экзамена. Старый холостяк, ожидаю­щий настоящей любви, когда-то в молодые годы «ском­прометировал себя» (по его мнению) в глазах женщины, которая, пользуясь его наивностью и неопытностью, по­смеялась над ним. Теперь он боится проявить инициа­тиву. Алкоголик, как нам удается узнать, — человек сла­бовольный, страдающий комплексом различия, работая некоторое время контролером, не мог устоять перед уго­ворами окружающих, которые предоставляли ему все новые случаи для выпивки. Наконец его понизили в должности за алкоголизм, а дурная привычка осталась.

Почему они обманывают себя, одобряя в мотиве лож­ные цели? Народная мудрость гласит, что человек только тогда охотно смотрит правде в глаза, когда она ему при­ятна. В приведенных случаях открытая постановка во­проса, признание правды было бы неприятно для упомя­нутых лиц. Более того, это обязывало бы их отказаться от существующей программы деятельности. Подстановка в мотив ложной цели при сохранении старой программы позволяла им продолжать ту деятельность, к которой они были наиболее склонны. Ученик получал хотя и мнимое, но все же какое-то основание для мысли об отпуске. Роб­кий мужчина мог гордиться собственным отречением. Ал­коголик имел причины для того, чтобы «залить горе». По­становка ложной цели приобретала, следовательно, прин­ципиальное значение для продолжения ими реализации их программы. Можно было бы сказать, что это защища­ло направление их действия, что если бы они не произ­вели такого рода замещение, то не смогли бы реализо­вать своей программы.

Кто проводил психотерапию типа убеждения, тот, ве­роятно, не раз наблюдал, как очень интеллигентные, само­критичные, рассудительные люди проявляли иногда пол­ное отсутствие критичности и наивность в отношении не­которых мотивов своего действия. В своей практике ав­тор использовал это явление для поисков так называе­мых «главных зон нарушения приспособления». Расспра­шивая пациента о том, как он обосновывает разные виды своей деятельности, я отмечал те, обоснование которых было неубедительным, и впоследствии занимался ими осо­бенно подробно. Опыт показал, что это были явно ключе­вые проблемы для выяснения причин нарушений приспо­собления, которое обнаружилось у исследуемого.

Защитные мотивы,  так следовало бы их назвать, яв­ляются при этом чрезвычайно устойчивыми. Пациент на­стаивает на них с необычайным упорством. Легко подда­ваясь убеждению во многих других, казалось бы, более важных делах, в этих вопросах он нередко допускает серьезные нарушения правил логики, только бы остаться на своем. Мы встречаемся здесь с явлением, которое Фрейд приписывал «сопротивлению подсознательного», правильно отмечая, что реакция такого рода свидетельст­вует о важности проблемы, в данном случае проблемы нарушения приспособления. Фрейд утверждал далее, что, когда мы обнаружим «комплекс» и объясним пациенту его содержание, наступает выздоровление. В свете выше­сказанного можно предполагать, что одного лишь выяв­ления мотивов защитного типа недостаточно. Только ког­да нам удается убедить пациента в необходимости их из­менения (что, как будет показано в главе об установках, очень трудно) и склонить его к принятию правильного мотива, можно думать, что он стоит на пути к выздоров­лению.

Я уделил столько внимания роли защитного мотива при невротических нарушениях, чтобы показать, какое большое значение для правильного приспособления че­ловека имеет верно сконструированный мотив, а также какую серьезную роль выполняет защитный мотив, то есть такой мотив, в котором цель была подменена «официальной версией», необходимой для сохранения тре­буемого решения. Эта версия важна, так как благодаря ей деятельность сохраняет видимость рациональности, что позволяет реализовать программу. В противном случае этого не могло бы произойти, поскольку реализация про­граммы ведет к целям, противоречащим убеждениям лич­ности. Можно было бы сказать, что невротик обманывает сам себя, принимая такую формулировку цели, благода­ря которой его программа кажется рациональной и со­гласуется с его убеждениями.

Классическую иллюстрацию применения защитного мотива мы находим в басне о волке и ягненке. Хищник-волк «заботился о законности» и, увидев ягненка около ручья, начал подыскивать обоснование приговора, кото­рый хотел бы привести в исполнение. Ягненок активно защищался, сводя на нет волчьи аргументы, и волк, каза­лось бы, собрался уйти ни с чем, когда вдруг пришел к заключению, что ягненок, несомненно, виноват в том, что он, волк, чувствует голод. Это соответствовало истине, ибо аппетит в самом деле появляется при виде пищи. Волк мог теперь спокойно съесть ягненка. Действие его было обосновано и узаконено.

А вот пример из клинических исследований.

 

 

Г. Й., способный и обладающий чувством собственного дос­тоинства специалист, много лет проработавший на руководящих постах, известный (своими несколько автократическими наклонно­стями, из тактических соображений был понижен в должности.

Новые руководители отстранили его от какого-либо участия в принятии решений и недвусмысленно дали понять, что поддержа­ли бы его просьбу об уходе. Г. Й., однако, остался и внешне со­гласился со своим новым положением, «считая себя жертвой вер­ности прежним идеям. В учреждении, несмотря на это, начали происходить конфликты на почве того, что Г. Й. постоянно оспа­ривал действия руководства, находя в его распоряжениях тупость, недальновидность и профессиональную некомпетентность. Иногда это было правильно, иногда, однако, даже его сторонники из «уч­режденческой оппозиции» не могли найти никакой грубой ошиб­ки, а тем более ошибки, которая обосновывала бы такую острую реакцию. Г. Й. объяснял свое поведение тем, что чувствовал се­бя ответственным за учреждение, не мог терпеть недоучек и дол­жен был поэтому, невзирая на неприятности, вмешиваться в каж­дое «нечистое» дело. Он «не может работать как-нибудь и равно­душно смотреть на то, что происходит вокруг; он чувствует тог­да угрызения совести».

Здесь налицо явная формулировка мотива. Есть, следователь­но, цель — благополучие учреждения, есть программа — контроль всех действий своего начальства. Существует целый ряд убеди­тельных данных, подтверждающих, что Г. Й., объясняя мотив сво­его поведения, не обманывал. Вместе с тем анализ ситуации и личности Г. Й. свидетельствует, что поведение его имело другую цель, тем более что его замечания не оказывали и не могли ока­зать никакого положительного влияния на решения начальства. Наоборот, не раз делались непродуманные шаги, чтобы не созда­валось впечатление, что кто-то подпал под влияние Г. Й.. Подлин­ным направлением деятельности Г. Й. было нагнетание отрица­тельной атмосферы в учреждении и подрыв авторитета его пре­емников. Программа его деятельности была, следовательно, диа­метрально противоположна цели, которая являлась (содержанием мотива, а последствия — заключительное отстранение его от ра­боты — были финалом, неожиданным для него.

 

 

В вышеприведенном примере мы видим противоре­чие не только между сформулированной целью и сформу­лированной программой, но также и между сформулиро­ванной целью и последствиями деятельности. Интересно, что ни то, ни другое противоречие не влияло на отноше­ние к собственному мотиву. Это достаточно типично для приспособления, регулируемого с помощью защитных мо­тивов. Интересными при этом представляются связи меж­ду типом личности и тенденцией к использованию защит­ных мотивов. Проблема эта еще не была предметом спе­циальных исследований, тем не менее практика позволя­ет выдвинуть гипотезу, что мотивы защитного характера проявляются прежде всего у личностей с особенно жест­кой и разработанной системой принципов поведения; уз­кие и жесткие мерки, с которыми они подходят к разно­образной и изменчивой действительности, сделали бы для них невозможными многие виды деятельности, если бы не применение защитных мотивов.

 

 

5. ОПОЗНАВАТЕЛЬНЫЕ КРИТЕРИИ ЗАЩИТНОГО МОТИВА

 

 

Приступим к анализу характерных черт защитного мотива, благодаря которым можно выделить его среди мотивов, считающихся обычными, то есть такими, про­прайма которых приспособлена к сформулированной це­ли в той степени, в какой это позволяет интеллектуаль­ный уровень личности и ее знания о мире. Исследо­вания, которые я вел на пациентах Городской консуль­тации психического здоровья в Познани, позволяют назвать три основных опознавательных критерия. Два основываются на анализе содержания мотива, а один — на анализе поведения, регулируемого таким мотивом.

Следовательно, анализируя содержание разных защит­ных мотивов, мы можем убедиться, что содержание цели в защитном мотиве находится в логическом противоре­чии с содержанием программы,  тогда как личность, кото­ рая нас информирует о своем мотиве, обладает достаточ­но высоким интеллектуальным уровнем, чтобы не допус­тить такого рода противоречия. Вот пример.

 

Д. О., 58-летний инженер, не отдает зарплату жене, ведущей хозяйство, объясняя свое поведение воспитательными целями. Он утверждает, что жена его в общественном отношении неразвита, беспомощна и только таким образом он может научить ее само­стоятельности в борьбе за существование. Конечно, Д. О. питает­ся вне дома, оставшиеся же деньги кладет на книжку, поскольку живет в постоянном страхе перед беспомощностью, когда пойдет на пенсию. Д. О. старше жены на 20 лет. Никто, кроме непо, не верит, что такого рода воспитание жены может дать положитель­ный результат. Когда этому пациенту приводились примеры за­щитных мотивов с подобной структурой у других людей, он с легкостью находил (заключающуюся в них ошибку. Только к соб­ственному мотиву он относился некритически.

 

 

Конечно, иначе обстоит дело с людьми умственно отсталыми. Когда женщину, страдающую слабоумием в степени дебильности, изнасилованную группой хулиганов, судья спросил, почему она не звала на помощь, она от­ветила: «Не кричала, так как боялась, что может прий­ти милиция». Шизофреник на вопрос, почему он пишет грубые пасквили на начальство, ответил: «Делаю так, потому что меня бросила невеста». И в первом и во вто­ром случаях мотивы являются обоснованными. На таком уровне ориентировки или при нарушениях такого рода обоснование, более связанное с программой действия, объективно невозможно и мотив этот нужно считать не защитным, а патологическим.

Можно назвать также другой вид защитного мотива, когда программа логически не противоречит цели, но в то же время связана с ней только частично.  В качестве примера приведем упомянутого в предыдущем разделе Г, Й. Анализируя его мотив, мы должны согласиться с тем, что включение в программу деятельности контроля за распоряжениями начальства в известной мере обосно­ванно, то есть ведет к цели, которая для Г. Й. заключа­лась, как он утверждает, в заботе о благополучии учреж­дения. Эта цель, казалось бы, оправдывает выступления на собраниях, сочинение петиций, агитацию коллектива, обращение к вышестоящему начальству. Программа Г. Й. не содержит якобы ничего другого. Однако Г. Й., как ад­министратор с многолетним стажем, должен был знать, что одно только мелочное «контролирование» начальст­ва, раздувание пустяков никогда не приведут к постав­ленной им цели. Тем более что Г. Й. не вносил никаких позитивных предложений, которые могли бы противосто­ять начинаниям новой администрации. Это была критика ради критики.

Таким образом, в мотиве этого вида цель, строго говоря, логически не противоречит программе, но обосно­вывает ее лишь частично. Следует заметить, что я не имею в виду ошибок, то есть ошибочно установленной программы, которая при первой возможности будет пере­смотрена. Речь идет о таком мотиве, содержание кото­рого не подвергается изменениям, несмотря на то, что практика иногда ощутимо показывает его нереальность. Этот тип защитного мотива особенно выразителен у су­тяг, нарушение приспособления которых имеет реактив­ное происхождение.

 

 

Например Б. Л., адвокат на пенсии, постоянно затевает слож­ные судебные процессы о возвращении ему взятых много лет назад 150 злотых. Целью, к которой применена его программа, является «торжество справедливости». Не подлежит сомнению, что если нанесен ущерб, следует его возместить, необходимо бо­роться с несправедливостью. Но в данном случае программа ока­залась в явной диспропорции с экономической стоимостью, кото­рую можно получить в случае успешной реализации программы. Не имеет смысла так рьяно затевать дела с целью возвращения 150 злотых. Мы, однако, видим, с каким удовлетворением Е. Л. пишет все новые заявления, как охотно, с излишними подробно­стями рассказывает о своих боях. Е. Л., во всяком случае, не про­изводит впечатления пострадавшего старика. Он полон энергии, часами просиживает в здании суда, присутствует на слушании многих дел, любит давать советы ожидающим свидетелям. Ана­лиз его биографии, психологические беседы в достаточной степени убеждают нас в том, что его мотив висит защитный харак­тер. Как бедна, бессодержательна была бы жизнь этого пенсионе­ра, если бы он вдруг выиграл свое дело!

 

 

Значит ли это, что в каждом таком случае мы имеем дело с защитными мотивами? Конечно, нет. Как уже го­ворилось, о защитном мотиве может идти речь только тогда, когда личность в ходе реализации своей цели не в состоянии из-за невротических нарушений произвести реалистический анализ программы действия и установ­ленной цели. В случаях когда в основе сутяжничества можно вскрыть первичные по отношению к действию психические нарушения, мы уже имеем дело не с защит­ным мотивом, но с мотивом патологическим, связанным с бредом преследования или со слабоумием, «структур­но» делающим невозможным правильное отношение к своей программе действия.

---

Дата добавления: 2019-09-13; просмотров: 195; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!