В чем дело? Давно тебя не видел. Все схвачено?



А потом появляется изображение. Это снимок моего аватара, обработанный фотошопом, чтобы выглядеть так, будто она связана и без сознания. Или, может быть, мертвая. Я не пытаюсь это выяснить, прежде чем щелкаю пальцем по экрану, чтобы закрыть его сообщение.

Я дышу так тяжело, что боюсь задохнуться.

Я снова его блокирую.

Мне нужно успокоить свое сердце.

Я рада, что одна дома – но в то же время, и нет.

Я представляю себе разговор.

«Мам, какой-то тип послал мне снимок моего аватара, который полностью связан.

Эмма, я же говорила тебе держаться подальше от компьютера. Когда ты уже научишься слушать?»

Я сглатываю. Нет уж, спасибо.

Я переключаюсь на сообщения. Мой отец все еще не ответил.

Я не могу поговорить об этом с Кейт. Она не поймет.

Затем я вспоминаю сообщение Итана этим утром. Он может быть онлайн. Я надеваю наушники и регистрируюсь в игре.

Нет, его тут нет. Но я переключаюсь на Гильдию Воинов, чтобы проверить, играет ли он там.

Бинго! Я посылаю ему групповой запрос.

 – Привет, – говорит он удивленно. – Все в порядке?

 – Привет, – говорю я. – Ага, просто... семейная драма.

Он фыркает.

 – Об этом мне известно все. – Пауза. – Ты, кажется, подавлена.

Я и правда подавлена. Мне нужно это преодолеть. Это просто дурацкий фотошоп. Я и раньше получала подобные снимки.

 – Все в порядке. Я в норме.

– Хочешь поговорить об этом?

 – Боже, нет. Мне просто нужно поиграть.

Итан смеется.

 – Вот это моя девчонка.

Я едва его знаю, но слыша его голос, чувствую себя менее одинокой. В игре, надев гарнитуру, я никогда не бываю одинока.

Я делаю глубокий вдох и начинаю играть.

 

Глава 14

Рев

 

До того дня, как я семилетним впервые попал в дом Джеффа и Кристин, никто никогда раньше не заботился обо мне, кроме моего отца. Люди спрашивали меня, почему я не заявил о нем раньше, и мне этот вопрос казался таким странным. Как можно заявить на кого-то за что-то, что ты всю свою жизнь считал правильным?

Мой отец не был глуп. Теперь я это знаю. Я не имел никакого понятия о школе до тех пор, пока не стал жить у Джеффа и Кристин – до этого момента мой отец обучал меня на дому. Иногда я гадаю, стал бы учитель сообщать что-то полиции, но сомневаюсь в этом. У моего отца была та странная харизма, которая заставляла людей полюбить его. Он был почитаем и уважаем как служитель Господа. Я не осознавал этого в то время, но его церковь была воплощением того, что люди называют организованной религией. Мы следовали Библии, мы верили в Бога, но на самом деле принадлежали церкви моего отца – и к тому времени это все, что я знал. Все, чем я жил, было по его интерпретации. Любой, кто этого не придерживался, был грешником – или того хуже.

Я помню, как сидел на церковной скамье впереди церкви, в то время, как он проповедовал о том, как быть отцом и о том, что дисциплина является истинным проявлением любви. Пожилая женщина склонилась к моему уху и прошептала: «Ты так благословенен».

Я ей поверил. Независимо от того, что мой отец делал со мной, он утверждал, что это приближает нас к Богу. И моим долгом было приветствовать это.

Когда мой отец поднес мою кожу к газовой горелке на плите и сломал мне руку, я с криком выбежал из дома. Меня увидел сосед и спросил, в чем дело – и моему отцу почти что удалось выкрутиться из ситуации. Я стоял там с вывернутой рукой и рвотой на рубашке, а мой отец говорил о том, как простуда настолько меня дезориентировала, что я упал с лестницы. В какой-то момент сосед, должно быть, не поверил ему – а может быть, я просто выглядел очень жалко. Мои воспоминания слишком туманны – должно быть, это некое сочетание боли и голода, которое я чувствовал тогда, смешанных с ужасом в ожидании того, что кто-то из них перейдет к более решительным действиям.

Дело вот в чем: в то время я стыдился побега. Я не хотел, чтобы меня забрали.

И все же это произошло. Меня отвезли в больницу, место, где я никогда не бывал раньше. Я ничего не знал о докторах, медсестрах, прививках или рентгене. Я помню иглы и людей, которые меня держали. В то время я готов был отдать все на свете, только бы вернуться в «безопасность» к своему отцу. Я помню, как кричал об этом. Уверен, они меня усмирили.

На следующий день социальный работник оставила меня с Джеффом и Кристин, которые не могли бы быть более милыми и приветливыми. Кристин почти всегда пахнет пирогами или печеньем, и никто не может противостоять ее ласке.

Впрочем, я смог. Сперва. Я думал, что попал в ад. Мой отец учил меня, что темнокожие люди – посланники дьявола.

Я ему верил.

Как только они повернулись ко мне спиной, я сбежал.

Я очутился в доме Деклана, потому что задняя дверь была открыта. Его мама занималась в саду, повернувшись ко мне спиной. Я прокрался в дом, нашел спальню и спрятался в шкафу позади огромного ящика с Лего.

Я был хорош в прятках.

Меня нашел Деклан. Я помню луч света, когда он открыл шкаф. Ощущение паники, сковавшее мне грудь. Удивление на его лице. Нам было по семь лет.

Деклан сказал: «Привет. Хочешь поиграть?»

Я никогда раньше не играл с другими детьми. У меня никогда не было игрушек.

«Я не знаю, как», – прошептал я.

«Это легко. Я тебе покажу».

И с этими словами он начал строить.

 

* * *

 

Я нахожу Мэтью в его новой спальне, сидящим на идеально застеленной кровати. Джефф подобрал серое постельное белье и голубое покрывало. Новый стол с лампой стоит у стены рядом с кроватью. Все пахнет свежестью и чистотой – не то, чтобы в комнате раньше плохо пахло. Но теперь это запах ткани и мебели, а не детского порошка.

На тумбочке рядом с ним лежит книга, но Мэтью не читает. Он пялится в окно на дождь.

Я останавливаюсь на пороге комнаты, но дальше не иду.

 – Привет.

Он на меня не смотрит, но в его позе появляется некое напряжение.

Я не такой, как Деклан. Я не знаю, как себя вести.

Я призываю себя не быть таким слабаком.

 – Можно мне войти?

Он ничего не отвечает.

Я хмурюсь и стараюсь не показывать раздражения в голосе.

 – Если не хочешь, чтобы я входил, просто скажи.

Мэтью ничего не говорит. Мне не хочется давить на него, но придется, или мы навечно будет заперты в этой молчаливой неловкости.

Я прохожу в комнату, и он едва заметно двигается в сторону, буквально на долю миллиметра. Едва заметное, но явно оборонительное движение.

Единственный стул в комнате стоит у стола рядом с кроватью. Я не хочу так сильно давить на Мэтью, так что вместо этого сажусь на пол, прислонившись к стене. Напротив двери. Он может выйти, если захочет.

Я ничего не говорю. Он тоже молчит.

Между нами нет ножа, но эта ситуация похожа на ту ночь. Противостояние.

Синяки на его лице и шее приобрели желтоватый оттенок по краям и большая часть отека спала.

– Ты в самом деле начал драку? – спрашиваю я.

Никакого ответа. Дождь барабанит по дому, подчеркивая его молчание.

– Я так не думаю, – говорю я.

Это привлекает его внимание. Едва уловимое движение, но его взгляд переключается на меня.

 – Если бы ты был тем типом парней, которые первыми начинают драку, ты бы ее уже начал. – Я делаю паузу. – Кто-то застал тебя врасплох и избил?

Его выражение лица совершенно непроницаемо, но я чувствую, что он изучает меня.

Я пожимаю плечами.

– Эти следы на твоей шее очень напоминают отпечатки пальцев.

Его рука тянется к горлу.

Я стараюсь говорить мягко.

 – Зачем ты убедил всех в том, что это ты начал драку? Кристин сказала, что ты рисковал быть отправленным в колонию для несовершеннолетних.

 – В колонии было бы лучше. – Его голос хриплый и очень тихий.

Я изумленно поднимаю брови.

 – Лучше, чем здесь?

Он качает головой, едва заметно. Он говорит так, будто не уверен, что хочет говорить.

 – Лучше, чем там.

Мы снова погружаемся в тишину. Снаружи раздается громкий раскат грома, и он подскакивает. Гроза пришла так неожиданно, и послеполуденное солнце исчезло. Мэтью обхватывает живот руками.

– Хочешь, чтобы я ушел? – спрашиваю я.

Он не отвечает.

В то же мгновение я вспоминаю письма отца, которые остались без ответа в моем ящике. Может быть, Мэтью не знает, как мне ответить, точно так же, как я не знаю, как ответить своему отцу.

Сидеть здесь и допрашивать его внезапно кажется самым ужасным проявлением жестокости.

 – Все в порядке, – говорю я. – Я уйду.

Он меня не останавливает. Я иду по коридору в свою спальню и падаю на кровать.

Это был самый утомительный день, а сейчас только середина вечера. Мой телефон вспыхивает на прикроватной тумбочке, и по цвету вспыхнувшей иконки я уже могу сказать, что это сообщение.

Я даже не хочу смотреть.

Я должен посмотреть.

Просто что-то из школы.
Когда я снова опускаю телефон, то замечаю, что Мэтью стоит у входа. Он цепляется за дверную раму, словно тень.

Я стараюсь вести себя так, будто это не самая странная вещь на свете.

 – Как дела?

 – А ты тот самый тип?

Я медлю.

 – Какой тип?

– Тот тип парней, которые начинают драку?

 – Нет.

Он размышляет об этом с минуту.

 – Ладно.

Затем он разворачивается и снова исчезает в коридоре.

 

Глава 15

Эмма

 

Я считала минуты до восьми вечера, а сейчас идет проливной дождь.

Это так похоже на мою жизнь.

Я прижимаюсь носом к окну в гостиной, оставляя дыхание на стекле. Мама бы взбесилась, что я пачкаю окна. Если бы она была дома. Я понятия не имею, где она. После йоги она надела брючный костюм и сказала, что ей нужно прогуляться. Ее не было целый день.

Так же, как и папы. Он так и не ответил на мое утреннее сообщение.

Дождь барабанит по сайдингу.

Значит ли это, что теперь я не должна встретиться с Ревом? Тогда в чем был смысл судьбы, которая дважды направила меня на его путь?

Вот в чем несправедливость, когда полагаешься на судьбу. Или Бога. Или что бы то ни было.

Я свищу сквозь зубы.

 – Идем, Текси. Придется промокнуть.

Дождь холоднее, чем я ожидала – что глупо, потому что сейчас март. Мои щеки замерзли к тому времени, как мы проходим два квартала, а волосы тяжелым грузом падают на плечо. Очки настолько мокрые, что мне приходится спрятать их в карман. Я накинула мамину ветровку на свой свитер, прежде чем выйти из дома, надеясь, что она окажется непромокаемой, но я так ошибалась.

К тому времени, как я делаю последний поворот к церкви, я гадаю, не сглупила ли я, что пришла сюда. Дождь такой сильный, что вокруг уличных фонарей образовалась дымка, и я едва могу различить что-нибудь в темноте.

Мои кроссовки хлюпают в траве. Я добираюсь до места, где мы сидели последние два вечера.

И, конечно же, его там нет.

Я вздыхаю. Только последний идиот пошел бы на свидание под дождем.

Затем Текси гавкает и прыгает на задних лапах.

Я оборачиваюсь, и ощущаю себя героиней мелодрамы. Его затемненная фигура бежит вприпрыжку по траве.

Ладно, возможно, темнота и дождь делают эту сцену больше похожей на фильм ужасов, чем на романтическую комедию, НО ТЕМ НЕ МЕНЕЕ.

Он останавливается прямо передо мной. У него хватило ума надеть толстую, непромокаемую куртку на толстовку, но капюшон промок насквозь и дождь стекает с его щек.

 – Привет, – говорит он чуть громче, чтобы перекричать шум дождя.

Я краснею. И стараюсь это скрыть.

 – Привет.

– Я не был уверен, что ты придешь, но не знал, как тебе сообщить...

– Я думала о том же.

Текси тычется носом ему в ладонь. Рев чешет ее за ушами, но продолжает смотреть на меня.

 – Не хочешь пойти сесть спереди? Там есть арка. Не обязательно стоять под дождем.

 – Конечно.

Несколько месяцев назад церковь частично отремонтировали, и теперь у нее большой каменный вход, который образует закрытый двор. Несколько скамеек повернуты ко входу, поставленные под навесом. Сенсорный уличный фонарь светит над нами, отбрасывая слабый отсвет на все вокруг, но скамейки по прежнему находятся в темноте.

Рев опускается боком на скамейку, развернувшись лицом к стеклянной стене церкви, скрестив ноги. Я не настолько пластична, но мне удается сесть напротив него, поджав под себя ноги. Текси плюхается на бетон под нами.

Рев отбрасывает промокший капюшон назад и вытирает руки о джинсы. Его волосы превратились в мокрый, спутанный комок, но свет отбрасывает блики от капель на его лице, делая его почти нереальным.

Я же, наверное, выгляжу как утопленная крыса. Коса свисает с моего плеча, словно липкий канат. Я обхватываю себя руками и вздрагиваю.

Рев хмурится.

– Тебе холодно?

Я оттягиваю ветровку.

 – Не знаю, почему я подумала, что она непромокаемая.

Он сбрасывает с плеч куртку.

 – Вот. Возьми.

Он делает это как ни в чем не бывало, но никто никогда не предлагал мне раньше свою куртку. Моя мать прочитала бы мне нотацию о том, что я неподобающе одета, а потом заставила бы меня закаляться.

Я качаю головой.

 – Не могу. Ты замерзнешь.

– У меня сухой свитер. Я в порядке. – Он протягивает куртку и слегка ее встряхивает. – Серьезно.

Отчасти мне хочется, чтобы это был грандиозный романтический жест – та же часть меня заставляет мои щеки пылать. Но я также знаю, что он не флиртует. Он просто проявляет заботу.

Я стягиваю ветровку через голову, чтобы не намочить его куртку изнутри, а затем просовываю руки в рукава. Они примерно на шесть дюймов длиннее моего размера, но куртка тяжелая и согрета его телом. Мне хочется завернутся в нее и впитать в себя это чувство.

 – Лучше? – спрашивает Рев.

 – Да. – Я все еще краснею. – Спасибо.

 – Не за что.

Затем мы невольно погружаемся в молчание. Дождь временно затихает, обволакивая нас белым шумом, делая этот дворик еще более уединенным.

Я изучаю его руки, сложенные на коленях. У него длинные пальцы, ногти короткие и ровные. На правом запястье из-под рукава выглядывает край шрама, почти что тянущийся к большому пальцу. Тончайшая линия черных чернил тянется над ним.

Татуировка? Не могу сказать точно. Это может быть просто ручка, но чернила кажутся введенными под кожу.

Я поднимаю глаза и вижу, что Рев наблюдает за мной.

Я сглатываю. Не знаю, что сказать.

Он сдвигается, совсем чуть – чуть, но достаточно для того, чтобы его рукава закрыли шрам и отметку. Движение кажется умышленным.

 – Есть какие– То новые сообщение от того парня из игры?

 – Да. – Я заставляю свой голос звучать бодро, но напоминания о Nightmare оказывается достаточно, чтобы заставить меня напрячься. – Какие-нибудь новые сообщения от твоего отца?

Его взгляд встречается с моим.

 – Да.

Я достаю телефон из кармана и провожу по экрану, затем пару раз нажимаю, чтобы вывести на экран последнее сообщение Nightmare. Мне почти что не хочется делиться, но Рев единственный, кто знает, насколько хуже стали эти сообщения, а мне весь день так отчаянно хотелось с кем-нибудь этим поделиться.

Я протягиваю ему телефон.

 – Не хочешь поменяться?

Рев смотрит на меня так, будто я только что предложила ему ограбить банк, но тем не менее достает свой телефон, нажимает иконку и протягивает мне.

Я читаю. Кажется, его отец считает себя победителем.

Затем Рев говорит:

– Эмма.

Я поднимаю взгляд. Он пристально смотрит на меня поверх моего мобильника. Его глаза затемненные, а выражение лица напряженное.

– Что? – спрашиваю я.

 – Зачем кому-то присылать тебе такую картинку?

Изображение, которое прислал мне Nightmare, буквально выжжено на обратной стороне моих век.

 – Все в порядке. Это ничего не значит. Это ведь даже не изображение реального человека...

– Это изображение... это твой персонаж в игре?

Внезапно я жалею о обмене телефонами, как будто я показала ему снимок, на котором изображена я сама, связанная и голая. Мои щеки горят.

 – Забудь. Я не должна была тебе показывать.

– Ты рассказала своим родителям?

Я таращусь на него.

– Твое сообщение от кого-то , кого ты знаешь. Человека, который, совершенно очевидно, причинил тебе вред. Ты рассказал своим родителям?

Долгую минуту мы пялимся друг на друга. Затем он издает вздох сожаления и отводит взгляд.

 – Прости. Я не слишком в этом силен.

 – Не силен в чем?

Он указывает на расстояние между нами.

 – В этом. Я не... не силен в общении с людьми.

– Я тоже. – Я делаю глубокий вздох. – Я гораздо лучше чувствую себя за экраном и клавиатурой.

 – Мой лучший друг познакомился со своей девушкой, переписываясь с ней в течение месяца. Сейчас я так ему завидую.

 – Правда?

 – Правда.

 – Ладно, – говорю я. – Отвернись. Смотри в другую сторону.

Он бросает на меня недоуменный взгляд, типа «Ты серьезно?»

Но я уже ерзаю, отворачиваюсь от него. Он не издает ни звука, так что я не знаю, последовал ли он моему примеру или нет.

Затем я ощущаю тепло его спины рядом с моей и задерживаю дыхание. Я не имела в виду «сидеть, прижавшись друг к другу», но теперь, когда он это делает, я не могу заставить себя отодвинуться.

 – А теперь, – говорю я чуть запыхавшимся голосом, – дай мне свой номер.

Он подчиняется.

Я быстро печатаю текст.

 

Эмма: Так лучше?


Дата добавления: 2019-09-13; просмотров: 135; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:






Мы поможем в написании ваших работ!