На пути к сравнительной эпистемологии

⇐ ПредыдущаяСтр 7 из 75Следующая ⇒

лизироваться и разрабатываться в «многомерном пространстве», образуемом совокупностью когнитивных и социальных измерений науки. В таком анализе должны приобрести новое содержание традиционные эпистемологические понятия (факт, теория, метод, истина, доказательство и др.), а рядом с ними стать такие понятия, как «стиль мышления», «мыслительный коллектив», «идеал познания», «консенсус» и другие, имеющие очевидную социальную и социально-психологическую нагруженность. Понятие истины должно быть поставлено в смысловую связь с этими понятиями. Отсюда глубокая реформа теории научной рациональности, которая должна открыть новые перспективы эпистемологии.

Флек был одним из пионеров этой реформы, трудно, с противоречиями пробивающей себе путь в философии науки. И поэтому его работы в этой области сохраняют свое значение и в настоящее время, когда синтез когнитивно-методологического и социальных аспектов науки становится одной из главных тенденций современной теории научного познания.

Т. КУН ПРЕДИСЛОВИЕ К АНГЛИЙСКОМУ ПЕРЕВОДУ¹

R [ход английского перевода книги Людвика Флека «Происхождение и разви-ие научного факта» знаменует осуществление проекта, который я настойчиво рекомендовал своим друзьям и знакомым (но не редакторам нынешнего издания), хотя впервые я познакомился с этой книгой четверть века назад. Советуя им перевести книгу Флека, я не просто хотел сделать ее доступной англоязычному читателю, а, скорее, вообще сообщить о ней читателям. За двадцать шесть лет я встретил только двух человек, которые прочли эту книгу независимо от моих советов. (Одним из них был Эдвард Шильс, который вообще читал все на свете; вторым был Марк Кац, знавший автора этой книги лично). По словам редакторов этой книги, они впервые узнали о ней от меня. Учитывая это, я не мог отказать в их просьбе написать несколько вступительных слов о том, чем я обязан Флеку.

Насколько мне не изменяет память, я впервые прочитал эту книгу в 1949 г. или в начале 1950 г. В то время я был членом Гарвардского Научного общества (Society of Fellows), пытаясь одновременно подготовиться к переходу от исследований в области физики к истории науки и разработать ту идею, которая осенила меня двумя или тремя годами ранее². Она касалась той роли, которую в развитии науки играют отдельные некумулятивные эпизоды, с тех пор называемые мною научными революциями. На эту тему, которая не имела тогда еще своего названия, не было и подобранной библиографии, и сформировать круг моего чтения было, скорее, исследовательской задачей, часто решаемой по наитию. Одно примечание в книге Р. Мертона «Наука, технология и общество в Англии XVII века»³ навело меня на работы по генетической психологии Жана Пиаже. Хотя книга Мертона была, безусловно, подарком для начинающего историка науки, книга Пиаже, конечно, таковой не была. Но еще более неожиданным было примечание, которое привело меня к Флеку. Я нашел его в книге Ганса Райхенбаха «Опыт и предсказание»⁴.

Конечно, Райхенбах как философ вряд ли согласился бы с тем, что у фактов есть свой жизненный цикл. Упоминая гравюру, в которой Флек видел пример из-

¹ Kühn Т. Foreword // Fleck L. Genesis and Development of a Scientific Fact. Chicago, L., 1979. P. vii-xi.

² Более подробное описание этого «озарения» можно найти в предисловии к недавно опубликованному сборнику моих работ «The Essential Tension: Selected Studies in Scientific Tradition and Change». Chicago, 1977.

³ Merton R. K. Science, Technology, and Society in Seventeenth Century England. N.-Y., 1970, p. 221 ff. Монография Мертона впервые была опубликована в 1938 г.

⁴ Reichenbach H. Experience and Prediction. Chicago, 1938, p. 22A ff.

Т. Кун. Предисловие к английскому переводу

менения представлений о строении человеческого скелета, он писал: «Интеллектуальные операции указали нам путь к преодолению ограниченности наших субъективных интуитивных способностей... Каждая картинка, несмотря на содержащиеся в ней частные ошибки, может добавить некоторые истинные детали в композицию»¹. Флек не мог бы написать такую фразу точно так же, как Райхенбах не стал бы говорить о «происхождении и развитии научного факта». Но последнее выражение было названием книги Флека, и Райхенбах должен был привести его, когда упомянул об этой гравюре. Прочитав это, я сразу же понял, что книга с таким названием должна касаться как раз тех проблем, которые волновали меня. Знакомство с книгой Флека вскоре подтвердило эту интуицию, и тем самым было положено начало моим не всегда последовательным усилиям дать этой книге более широкую аудиторию. Одним из тех, кому я показал ее, был Джеймс Браян Ко-нант (James Bryant Conant), в то время Президент Гарварда, а вскоре чрезвычайный посол (High Commissioner) США в Германии. Несколько лет спустя он не без юмора рассказывал о реакции немецких коллег, которых он познакомил с этим названием: «Как возможна такая книга? Факт — это факт. У него нет ни возникновения, ни развития». Такая парадоксальность, конечно, и привлекла меня к этой книге.

Меня не раз спрашивали, что я взял у Флека, и я могу только ответить, что почти совершенно не знаю, что сказать об этом. Конечно, меня подбодрило существование этой книги, что было немаловажно, потому что в 1950 г. и еще несколько лет после этого я не знал никого, кто бы так смотрел на историю науки, как я в то время. Также весьма вероятно, что знакомство с работой Флека помогло мне понять, что проблемы, которыми я занимался, имеют фундаментальное социологическое измерение. Во всяком случае, именно в этой связи я упомянул его книгу в моей «Структуре научных революций»². Но я не уверен, что взял что-либо конкретное из книги Флека, хотя, очевидно, мог бы взять и, несомненно, должен был это сделать. В то время язык, на котором написана книга Флека, был для меня слишком труден, отчасти оттого, что мой немецкий был в не лучшем состоянии, и отчасти потому, что я не имел достаточной подготовки и не знал терминологию настолько, чтобы воспринимать дискуссию по медицине и биохимии, особенно когда эта дискуссия велась в неизвестном мне и даже как бы неприемлемом ракурсе социологии коллективного ума. Отметки на полях моего экземпляра этой книги свидетельствуют, что я обращал внимание главным образом на то, что уже было вполне понятно мне: изменения гештальтов, в которых нам является природа, возникновение трудностей в том случае, если «факты» полагаются независимыми от «точки зрения». Даже в это время, хотя я находился под впечатлением от работ Келера, Коффки и других гештальт-психологов, у меня вызывало внутреннее сопротивление (которое, конечно, испытывал и Флек) то, что они постоянно подменяли понятие «видеть» понятием «видеть

¹ Ibid.

⁷ Кун Т. Структура научных революций. М., 1979, ее. 8-9.

как». То, что я вижу, когда смотрю на известную картинку «кролик-утка», это либо утка, либо кролик, а не черточки на странице — по крайней мере, до тех пор, пока не будет сделано более сознательное усилие. Эти черточки — не факты, по отношению к которым «утка» или «кролик» выступают как альтернативные интерпретации.

Перечитывая эту книгу заново, чего я не делал с тех пор, я нахожу в ней много мыслей, которые могли бы с пользой для дела войти в мою концепцию. Например, мне очень импонирует то, как Флек рассуждает на тему об отношении между журнальной наукой и наукой учебника (гл. 4, § 4). Последнее, возможно, вполне могло бы стать исходным моментом моих собственных замечаний о науке учебника, но Флек занимается другой проблемой — личностным, предположительным и некогерентным характером журнальной науки наряду с креативными и направленными на выявление существа дела действиями тех индивидов, которые с помощью селективной систематизации устанавливают порядок в науке и авторитет общедоступных руководств.

Я не касался этих проблем, но они заслуживают гораздо большего внимания не только потому, что могут исследоваться эмпирически. С другой стороны, если взять те проблемы, которыми я занимался, мне особенно пришлись по душе замечания Флека (гл. 4, § 3) о трудностях, связанных с обменом идеями между двумя «мыслительными коллективами», особенно (в конце параграфа) о возможностях и ограничениях участия в нескольких «мыслительных сообществах». («Одна и та же проблема может исследоваться в рамках совершенно различных стилей мышления, и это бывает чаще, чем применение к ее решению близких стилей. Чаще бывает, что врач исследует болезнь и с точки зрения клинико-терапевтической (бактериологической), и с точки зрения культурно-исторической, нежели с точки зрения клинико-терапевтической (бактериологической) и чисто химической»). И здесь Флек раскрывает широкую перспективу для эмпирических исследований.

Читатели найдут много других подобных aperçus¹ в содержательной и глубокой книге Флека. Хотя уже много воды утекло со времени ее публикации, она остается прекрасным и еще совершенно неисчерпанным источником идей. Но концепция, которая в ней выражена, не свободна от фундаментальных проблем, и я думаю, что они сосредоточены вокруг понятия «мыслительного коллектива». Меня беспокоит не то, что «мыслительный коллектив» — это гипостазированная фикция, хотя я думаю, что это действительно так. По-видимому, Флек адекватно ответил на такого рода возражение (гл. 4, § 3, прим. 1). Скорее, я нахожу это понятие внутренне ошибочным, приводящим к многочисленным трудностям в книге Флека.

Если говорить кратко, похоже, что мыслительный коллектив функционирует как некий сверхиндивидуальный разум, потому что многие люди обладают им (или он ими обладает). Чтобы объяснить его явно принудительную власть, Флек поэтому не раз обращается к терминам, заимствованным из рассуждений об индивидах. Иногда

¹ Суждений (франц.). —Прим. перев.

Дата добавления: 2019-09-08; просмотров: 226; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

⇐ Предыдущая 2 3 4 5 678 9 10 11 Следующая ⇒

Мы поможем в написании ваших работ!