ПРОБЛЕМА ЧЕЛОВЕКА В АНТРОПОЛОГИИ XX СТОЛЕТИЯ 5 страница

тей в сложной ткани, сплетенной из познавательных, ценностных, эмоциональных, рациональных, волевых и т. п. компонентов созна­ния. Понятие ткани общественных взаимодействий не является ме­тафорой. В качестве такого феномена внимание современной фило­софии все больше занимает общение, или коммуникация⁴⁷. Как и прежние “абсолютные начала” (власть, труд, идеология), коммуни­кация не является чисто умозрительным понятием, специально скон­струированным в философии для разрешения только методологиче­ских затруднений. Широкая общественность, осознающая несовер­шенство традиционных форм освобождения — таких, как революци­онный протест или критика идеологии, не доверяющая больше ли­дерам (будь то великий философ или политик), возлагает надежды на коммуникативный процесс взаимодействия, в ходе которого дости­гается диалог и взаимопонимание людей, объединение сторонников различных систем ценностей, идеологий, вероучений.

Коммуникация — не просто передача и восприятие информа­ции. Общение предполагает наличие определенного уровня компе­тентности, достижения консенсуса и соблюдения языковых норм. Однако это еще не обеспечивает адекватной коммуникации, которая может оказаться искаженной, основанной на мифах, идеологемах и разного рода предрассудках. В рамках определенных сообществ взаи­мопонимание достигается на основе предпосылок, которые разде­ляют другие сообщества. Первым шагом на пути преодоления за­стывших норм, предрассудков, идеологических мифов может стать исследование проблемы языка в аспекте возможностей понимания и переводимости. Она выходит за пределы перевода иностранного языка и затрагивает понимание прошлого, взаимодействие позна­вательного и ценностного, научного и вненаучного. Политики и военные, технократы и гуманитарии, специалисты и общественность часто говорят на разных языках, и это “лигвистическое” различие оборачивается противоборством жизненных практик. Отсюда чис­то техническая проблема перевода и понимания оказывается свя­занной с человеческим общением в широком смысле этого слова, условием которого выступает демократизация и открытость обще­ства, возможность широких дискуссий, в которых спорящие сторо­ны готовы признать и понять друг друга, вести себя на согласован­ных началах, сообща обсудить основополагающие ценности, обес­печивающие самосохранение и выживание общества.

⁴⁷ Каган М. С. Мир общения. М., 1988. — Хотя автор различает и даже противопос­тавляет общение и коммуникацию, его исследование включает как социально-психологические, так и нравственные аспекты общения.

 

Общение тесным образом смыкается с ценностями. Нравствен­ная коммуникация, предполагающая объединение людей на принци­пах любви и ненасилия, связана с признанием другого Я и реализаци­ей собственной индивидуальности. Выработанные в рамках семейно-родственных и дружеских союзов способы коммуникации, включаю­щие веру, надежду и любовь, осуществляющиеся в ходе бесед и на­ставлений, поучений и откровений, конечно, не должны абсолютизи­роваться. Но они не должны противопоставляться способам социаль­ной интеграции, объединяющей людей на основе социально-юриди­ческих норм институтов. Поиску взаимодополнительности между фор­мами духовного единства и социальной интеграции и посвящается данный раздел работы. Он может показаться утопическим. Ведь давно известно, что ценности, на которых основана нравственная коммуни­кация, не являются жизнеспособными: чистая справедливость долж­на прибегнуть к силе, чтобы реализовать нравственные идеалы, а это вызывает аберрацию ценностей. Думается, не следует впадать в песси­мизм. Смена эпох воодушевления эпохами неверия, а также взаимная игра бытия и ценностей в историиевропейской цивилизации свиде­тельствует о взаимосвязи и дополнительности силы и справедливости, энергией напряженности которых и живет культура.

В культуре можно выделить несколько форм деятельности, каж­дой из которых соответствует определенный тип сознания. Так, на основе познавательной деятельности формируется рефлексивное соз­нание с его характерными абстракциями субъекта и объекта, истины и заблуждения, трансцендентального и эмпирического. Сознание по­знающего субъекта мыслится вынесенным в некую временную и вне-пространственную точку, из которой возможно рассмотрение бытия. Благодаря этому вневременному единству обеспечиваются непрерыв­ность опыта, синтез символов и чувственных данных.

Другой тип опыта основан на господстве и принуждении и выраба­тывает особое, как говорил Гегель, “хитрое” срзнание, которое против одной силы направляет другую, используя результат их взаимодействия в своих интересах. Здесь выделяются вожделяющий субъект, предмет, способный его удовлетворить, и средство преобразования или подчине­ния. Для человека характерна задержка непосредственного влечения, изо­бретение орудий и инструментов, усиливающих тело, которое первона­чально само приносится в жертву и используется в качестве средства.

Отношения власти сначала основываются на силе и принужде­нии, но постепенно в ходе истории эволюционируют к контролю и управлению. Власть — это сила, конституированная в разнообразных институтах. Чистая сила не требует рассуждения и признается без рас­суждений, она не принимает никаких обязательств, не дает гарантий

и he опирается на нравственные принципы. Проявляясь в борьбе за власть и богатство с другими силами, она либо побеждает, либо сдает­ся и терпит поражение. Действие чистой неограниченной силы при­водит к тирании, господствующей над всем и вся. В ней власть пере­ходит свою границу и может стать причиной универсальной смерти — энтропии, в которой исчезает все качественно разнородное. Поэтому создаются специальные институты права, являющиеся, с одной сто­роны, легитимацией силы, а с другой — своеобразными противовеса­ми, защищающими общество от разрушения.

Особым способом обуздания инстинктов разрушения выступают семейно-родственные отношения, предполагающие любовь, взаим­ное признание и другие формы духовного единства.

Их основой являются нравственные отношения, которые идеализи­руются в сознании как сфера духовной тотальности и справедливости, подлинной коммуникации индивидуального и общего. В основе такого сознания лежит понятие чистой справедливости, для реализации кото­рой требуется допущение автономности нравственности, независимости ее от биологических и психологических импульсов и интересов. Нравст­венное Я опирается на свободу воли, которая предполагаеттакже превос­ходство этических ценностей над социальными и групповыми.

Справедливость как чисто нравственное действие, раскрывающее духовную сущность человека, предполагает признание другого в каче­стве равноценного субъекта и отрицание зла, т. е. насилия. Чистая справедливость, сконструированная из любви, прощения и смирения противостоит силе и принимается в качестве изначального абсолют­ного принципа человеческого существования. Вместе с тем, если спра­ведливость должна быть реализована в мире, то она допускает опосредование в форме институтов власти и познания, которые в силу этого оказываются средствами осуществления не только силы, но и спра­ведливости. Труд и познание не являются ценностно-нейтральными формами отношения человека к миру. Орудия и средства труда, как и социальные институты, открывают новые возможности реализации человеческой свободы, борьба за которую включает опору на цивилизированные нормы, правила и технику социального действия.

На основе указанных типов абсолютного действия развиваются ме­тафизики сознания и труда, власти и нравственной справедливости. Однако бесперспективно пытаться объяснить жизнь, исходя из какой-нибудь одной из них. Необходимо выявить взаимосвязи и переплете­ния названных типов деятельности. Конечно, в том или ином обществе 'гот или иной опыт является преобладающим, и было бы неправомерно объяснять отношения людей, объединенных родственными или нравст­венными связями, борьбой за власть или логикой инструментального действия, так же как и наоборот: понятие чистой справедливости не ра­ботает в обществе, основанном на институтах труда, познания и власти. Может быть, поэтому и сегодня, признавая множество ролей и функций человека, философы стремятся редуцировать его природу к экономике, политике, науке или нравственности.

Зародившаяся вместе с философией установка на познание зако­нов Космоса и преобразования в соответствии с ними человеческой жизни в настоящее время стала символом веры не горстки мудрецов, а широкого социального слоя, определяющего историческую необходи­мость. И все же считать познание автономным видом опыта, имеющим дело с самим бытием непосредственно, было бы по меньшей мере на­ивно. Во-первых, сама метафизика не лишена идеологических аберра­ций. Во-вторых, теоретическое знание в процессе его практического использования претерпевает глубокие изменения. Современное, а тем более традиционное производство не нуждается в метафизическом зна­нии, а точнее — само порождает определенный тип инструментальной онтологии. Универсум не признается больше образцом для подража­ния, напротив, он рассматривается как объект преобразования.

Развитие науки существенно реформировало идеологию. В ре­зультате возникла ситуация, когда, с одной стороны, утверждается “деидеологизация” общества, а с другой — наука и техника разобла­чаются и критикуются как идеология. В XX в. как развитие марксиз­ма сложилась школа “критики идеологии”, находившая элементы “ложного сознания” во всех формах жизнедеятельности. Крушение монолитных идеологий дало толчок популярной доктрине о “конце идеологии”. Однако, если внимательно разобраться, что же собст­венно “закончилось”, то оказывается, что речь идет о замене единой системы взглядов плюрализмом общественного мнения и его разно­образных субъектов.

Отказ of тотальной идеологии является признаком социального прогресса, свидетельствующим об оздоровлении общества и избавле­нии от ряда узких стереотипов, в частности “образа врага”, затрудняю­щих коммуникацию и взаимопонимание. Однако процесс “деидеоло-гизации” далеко не так прост, как представлено в доктрине о “конце идеологии”. Прежде всего “размножение” различных микроидеоло­гий в системе общественного мнения существенно обостряет пробле­му коммуникации, которая прежде решалась методом “железного за-, навеса”: люди, представлявшие разные системы взглядов, просто-на­просто не вступали в непосредственное общение; в условиях же аль­тернативности и плюрализма возникает потребность в общих нормах коммуникации, и нет никакой гарантии, что они окажутся свободны­ми от аберраций. Далее, от идеологии совсем не так-то просто изба­

виться, ибо она не остается системой насильственно навязанных идей, а происходит из традиционных и врастает в новые формы жизни. Только просвещенческая иллюзия приводит к утверждению о насильствен­ной, внешней по отношению к традиционным формам жизни приро­де идеологий. На самом деле они эффективны и жизнеспособны на­столько, насколько укоренены в почву народного бытия и связаны с формами духовной интеграции людей.

Современная идеология функционирует не как система догм или лозунгов, доктрин или теорий, а как язык большой прессы, массовой культуры, рекламы и т. п. Любой кинофильм, роман, видеоклип, да­же заголовок или фотография в газете начинены идеологическим со­держанием. В литературе это проявляется в осовременивании про­шлого, когда, например, герои античной эпохи действуют по канонам героев современных кинобоевиков. Большинство фильмов и романов извращают прошлое, оставляя из него лишь вызывающую интерес у массового зрителя экзотику и заслоняя этим подлинный драматизм реальных проблем наших предков.

Хорошо знакомый с методами работы “большой прессы” извест­ный французский семиолог Р.Барт считал, что идеология паразити­рует на реальности, не устраняя совсем, она мифологизирует ее, ак­центирует нужное содержание и смысл происходящего. Идеология — это прежде всего система концептов, которые определяют наше пони­мание происходящего, формирует “гештальт” явлений. Владея этими концептами, внедряя их в сознание путем массового тиражирования, можно управлять видением, пониманием и осмыслением действитель­ности. Общество нагружено анонимной идеологией: “интересы наро­да”, “могущество нации”, “мудрость правительства”, “гласность”, “де­мократия” и т. п. Эти концепты прочно укоренены в этнос и ментальность, во вкусы и взгляды, в образ жизни людей. Это-то обстоятель­ство как раз игнорирует леворадикальная критика, тем самым попадая в ловушки власти и способствуя ее усилению, а не либерализации.

Опровержение идеологом и мифологем общественного сознания связано не только с трудностями, но и с опасностями. Уже К.Маркс — основоположник критики идеологии — относился к ней двойственно:

с одной стороны, как к искажению, а с другой — как к отражению реальности. Например, буржуазная политэкономия оценивается как доктринерская и апологетическая и вместе с тем точно отражающая законы буржуазного общества. Поэтому опровергать идеологию, тес­но связанную с формами жизни, весьма небезопасно, ибо критика сознания непосредственно затронет привычные, ставшие естествен­ными нормы труда и развлечения, морали и права, поведения и обще­ния. Разумеется, можно говорить о гибельной для природы и человека ориентации на “общество потребления”, но в силах ли люди отказать­ся от благ техногенной цивилизации?                   ,i

Таким образом, необходимо более детально обсудить вопрос о при­роде, структуре и функциях нравственности. Если идеология связана с социальной практикой и выражает ее логику, то не превращается ли тогда нравственность в простое морализаторство, не имеющее никако­го практического значения. Реализация справедливости социально-по­литическими средствами, безусловно, далека от совершенства. Спра­ведливость, воплощенная в общественном законе, так или иначе явля­ется справедливостью силы. Ориентируясь на идеалы абсолютной спра­ведливости, философия не способна правильно оценить социальный прогресс. Волей-неволей она следует христианскому протесту против власти, труда, богатства, закона и других общественных институтов, которым противопоставляются нравственные ценности. С точки зре­ния христианской морали единственный путь достижения справедли­вости — это чувство общей вины и покаяния, которые примиряют оби­женного и обидчика. Напротив, наказание за преступление лишь умно^ жает количество мирового зла. Основной принцип действия христиан­ского героя — непротивление злу насилием: сила порождает, а не побе­ждает зло. Абсолютной силе христианство противопоставляет абсолют­ную справедливость, которая является бессильной. Парадоксальная на­дежда на ее эффективность вызвана недостатками силовой практики, порождающей зло. Даже нравственная заповедь, осуществляемая чуж­дыми ей методами инквизиции, превращается в свою противополож­ность. Так формируется дилемма: если справедливость не может вос­пользоваться институциональными средствами, то она остается бессиль­ной, и наоборот, если справедливость реализуется в обществе, то она становится сильной и превращается в зло.

Опыт снятия такого рода дилеммы показывает, что они возникают вследствие прямого столкновения метафизического принципа, приме­нимого к сфере абсолютно безусловного, с эмпирической реальностью. Между тем нравственность осуществляется людьми, действующими ис­торически доступными средствами. Следовательно, существует какой-то механизм опосредования силы и справедливости, благодаря которо­му сила становится справедливой, а справедливость — сильной. В чисто метафизическом определении как сила, так и справедливость выступа­ют в качестве абсолютных данностей. Сила не требует рассуждения. Ее главный аргумент: молчи или я тебя убью. Точно так же справедливость не выводима из дискурса. Христос не спорит с Пилатом, а молчит в ответ на его вопросы, как бы зная, что речь уже заражена насилием и является формой его воплощения. Однако на практике сила без спра­ведливости повсеместно признается злом и поэтому контролируется

легитимацией власти, установлением прав, законов, обязанностей. Точно так же чистая справедливость бессильна и должна быть выражена в про­поведях, рассуждениях, моральных и правовых нормах. Именно рассу­ждение сводит вместе и опосредует силу и справедливость, именно дис­курс оказывается формой их коммуникации.

Рассматривая различные речевые практики, можно выделить дискурс силы и дискурс справедливости, выработанные в различных тео­ретических дисциплинах. Когда с этим впервые столкнулся И. Кант, то посчитал их принципиально непереводимыми друг к другу. В со­временной семиологии признается возможность взаимоперехода язы­ка теории и идеологии. Язык идеологии, который Р. Барт называет энкратическим, существует под сенью власти и ее многочисленных учреждений. Он укоренен в культуру, быт, прессу, и от него невоз­можно укрыться: он одновременно подспудный, скрытый и всепроникающий. Другой - акратический — язык построен систематиче­ски и основан на мысли. В качестве его примеров Барт приводит фрейдизм, марксизм и структурализм как критико-идеологические теории.⁴⁸

Тезис о войне языков всовременном обществе не лишен основа­ний, ведь общество перешло на такую стадию развития, когда форми­рование политических институтов все больше зависит не от непосред­ственно силовых форм политической борьбы, а от критических дис­куссий и развития общественного мнения. Смена институтов тоталь­ной идеологии институтом общественного мнения приводит к необ­ходимости разработки более тонких средств управления, контроля и манипуляции сознанием. Однако это вовсе не означает, что на смену дискурсу силы приходит коммуникативный дискурс. В классовом об­ществе гласность и дискуссии неизбежно превращаются в резонерст­во, а общественный язык — социолект — заражен мифологемами и идеологемами власти. Классовая борьба переходит в теоретическую плоскость, и ее орудием становится открытый дискурс, гарантирован­ный правовым государством. Сегодня сила проявляется в праве гово­рить. Она учреждает себя в качестве субъекта рассуждения, переходит в мир языка и в силу своей универсальности хочет подчинить его весь целиком. Посредством рассуждения сила наделяется правом и спра­ведливостью: власть рассуждения и рассуждение власти сливаются. Дискурс силы отрицает бессильную справедливость, которая не мо­жет реализоваться, и наделе признает господство несправедливой си­лы. Таким образом сила овладевает справедливостью: справедливо сильное. Не способные сделать справедливое сильным, рассуждения

⁴⁸ Барт Р. Избранные работы. Семиотика, поэтика. М., 1989. С. 538.

 

 

оправдывают силу. Так формируется власть языка, которая проявля­ется в том, что политика становится рассуждением, а рассуждение — политикой.

Все общественные дискурсы в той или иной мере затронуты, или, как говорят французские философы, ангажированы властью. Анализи­руя “боевую силу языка”, Р. Барт выделяет три типа дискурсивного ору­жия: 1) всякая сильная дискурсивная система есть представление (шоу), демонстрация аргументов, приемов защиты и нападения; 2) социолект образует плотную замкнутую систему своеобразных логических фигур, выступающих средствами манипуляции тех, кто пользуется этим язы­ком; 3) фразы такого языка превращены в средство подавления и уст­рашения: власть говорит четкими законченными фразами, повиную­щиеся же издают лишь жалкий лепет⁴⁹. Речевая практика протекает, таким образом, по правилам “ближнего боя”: взрослые и дети, врач и больной, учитель и ученик — все партнеры языковой игры. Часто не отдавая себе в этом отчета, выполняют роли, предначертанные властью и одновременно образующие ее.

Все это уменьшает возможность нравственной коммуникации, ос­нованной на взаимном признании и доверии, требовании широкого пространства свободы, борьба за которое даже в форме критики и про­теста невольно принимает правила игры власти. Трагедия “инакомыс­лия” состоит, в частности, в том, что оно способствует не столько осво­бождению, сколько закабалению общества, и нередко специально под­держивается самой властью, требующей для своего сохранения и под­держания атмосферы враждебности. И даже когда сила протеста побе­ждает власть и стремится реализовать справедливость, желанной эман­сипации не наступает, если “революция” ограничивается лишь сменой субъектов власти, заменой ее одряхлевших институтов новыми и более действенными. Не является ли в таком случае самым эффективным средством обретения свободы древний идеал мудрецов —молчание?

---

Дата добавления: 2019-09-02; просмотров: 128; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!