Янус определяет сознание Будды 51 страница
Асуры, от которых обороняет Агастья приходят с моря. Адмиралтейство, штаб ВМФ, был создан в Индии Чандрагуптой,[1913] в греческой транскрипции Сандрокотт,[1914] — первым объединителем Индии, основавшим империю Маурьев. Чандрагупта считается первым царём из варны то ли кшатриев, то ли шудр (рабов) из Магадхи.[1915] Магадха[1916] — область в Индии (в бассейне Ганга), упоминаемая в Атхарваведе, Рамаяне и Махабхарате, управлялась царями-буддистами. Правильное восстановление событий его правления во времени может сильно поколебать наш взгляд и на древнюю историю.
Чандрагупта отказался от трона, принял аскезу и умер в провинции Карнатака в пещере Шраванабелагола от добровольного голодания, там до сих пор стоит его храм.[1917] Римляне разными способами лишали себя жизни. Но голодание: самый длительный и редкий. Например, голодом уморил себя в 33 году н. э. Кокцей Нерва, «неизменный приближенный и спутник принцепса (Тиберий, — Д. Н.), хотя его положение нисколько не пошатнулось и он не страдал никаким телесным недугом. Когда это стало известно Тиберию, он посетил его, стал доискиваться причин такого решения, уговаривать; наконец, признался, что тяжелым бременем ляжет на его совесть и добрую славу, если его ближайший и лучший друг, у которого не было никаких видимых оснований торопить смерть, безвременно расстанется с жизнью. Уклонившись от объяснений. Нерва до конца упорно воздерживался от пищи. Знавшие его мысли передавали, что чем ближе он приглядывался к бедствиям Римского государства, тем сильнее негодование и тревога толкали его к решению обрести для себя, пока он невредим и его не тронули, достойный конец. Гибель Агриппины, сколь это ни невероятно, повлекла за собою и гибель Планцины».[1918]
|
|
|
У голодовок на востоке есть особенность. И. Руссо: «Из рапорта Индийской Комиссии по медицинскому применению конопли: «С помощью конопли аскеты проводят дни без еды и питья. Поддерживающая сила бханга пронесла множество индийских родов невредимыми сквозь ужасы голода. Запрет и даже серьезное ограничение использования столь святой и доброй травы причинит горе и страдание повсеместно и вызовет глубокий гнев множества почитаемых народом аскетов. Он отнимет у людей то, что смягчает их лишения и лечит их болезни; отнимет защитника, чья милосердная поддержка хранит от бед; отнимет Учителя, который силой своего могущества помогает тем, кто следует Ему, рассеять демонов голода и жажды, уныния и страха, освободиться от волшебных чар Майи или материи, от безумия; и служить Вечному, чтоб Вечное, завладев телом и умом, растворило эго в океане бытия. Эти верования разделяют приверженцы ислама. Наравне с братьями Хинду, исламский факир почитает бханг как растение, которое продлевает жизнь и разрушает оковы эго. Бханг дарит единство с Божественным Духом. ‘Мы пили бханг и тайна изречения Tat Tvam Asi, То Есть Ты, становилась проста. Такой великий результат – столь ничтожной ценой’».[1919]
|
|
|
Согласно традиции, в ранние годы Чандрагупта учился в Таксиле, где он встретился со своим наставником Чанакьей. Чандрагупта сначала захватил Пенджаб. Заручившись поддержкой союзников в Северо-Западной Индии, он двинул свои войска против Нандов в Магадхи и разгромил их силы. Получив власть, Чандрагупта воспользовался войском своих предшественников и занял всю северную Индию, установив империю от Бенгальского залива до Аравийского моря. Затем он двинулся к реке Инд и занял земли в Центральной Индии, к Маурьям отошли Пароламис, Арахосия и Гедросия.[1920]
В основе военного движения и дипломатии Маурьев была Мандала,[1921] карта мира, мировой круг, слово, в котором нетрудно увидеть производное от латинского mundus, мир, с уменьшительным суффиксом: mundula-мирок.[1922] Рисунок мира и сейчас так называется на Востоке.[1923]
Считается, что в 16 г. до н. э. Агриппа отправился на Восток. Он отдает приказы в Причерноморье, сообщает в Рим расстояния на Каспии и в Индии. В Рим Агриппа вернулся через два года.
|
|
|
Путь к власти Чандрагупты повторяет истории Фраата, принимавшего Аполлония Тианского, частично, монетные истории Куджулы Кадфиза и Гондофарна. Начало его победоносного пути: на севере, в Таксиле и Пенджабе, месте укоренения невозвращенцев. Трудно предположить в выросшем в Афганистане молодом человеке будущего основателя Адмиралтейства.
Широко известно изображение голодающего Будды из Гандхары. На нем Будда напоминает узника Освенцима.[1924] Однако череп голодающего выдает его породу. Она более походит на породу Агриппы, чем тюркскую, китайскую или какую-либо индийскую.
Человек, скрытый за именами Фраат, Чандрагупта и Агриппа покровительствовал искусствам и был философом: среди римских стоиков есть тезка и у Агриппы (Ἀγρίππας), о котором известно только то, что он к 10 тропам воздержания[1925] прибавил еще 5[1926].[1927] Стоики[1928] вроде Агриппы называли себя по-гречески смотрящими, скептиками (σκέπτομαι, рассматриваю, исследую, σκέψις, исследование). Диоген пишет о неких последователях Агриппы (οἱ περὶ Ἀγρίππαν).
|
|
|
Напрашивается предположение и вопрос. Агриппа мог придти в Афганистан и найти там соотечественников: Агриппа прообраз Будды?
Если так, то история морского волка во главе многотысячной армии матерых монахов из волчьего племени, еще не написана. Через века остатки античных карт в разромленной Европе дадут начало христианской картографии. Она «привнесла новое значение в понятие обитаемой земли: ἡ οἰκουμένη — обитаемая земля, на которой разыгрывается драма спасения рода человеческого. Отсюда и дидактическая[1929] задача карт — проповедь богословской картины мира, как удачно определил ее А. В. Постников. В скриптории аббатства Центула (Сен-Рекье, на севере современной Франции) в середине IX в. был ряд настенных христологических росписей, о котором оставил поэтическое свидетельство монах Микон. Этот ряд включал изображение «мира, которому суждено погибнуть», разделенного на три части. Средневековый мир сосредоточен на Христе: уже сама схема Т интерпретируется как крест. Христологическое содержание западноевропейских карт особенно усиливается в XIII в., когда Христос изображается со схемой обитаемой земли в руке или восседает над ней на троне в окружении ангелов. В то же время сохраняет влияние античная теория микрокосма и макрокосма: мир и человек устроены по одним и тем же принципам. На схемах, получивших особенное распространение с XIII в., все эти темы сливаются в новый образ обитаемого мира как тела Христова».[1930]
«В бытность свою в Аполлонии он [Октавиан, — Д. Н.] поднялся с Агриппой на башню к астрологу Феогену. Агриппа обратился к нему первый и получил предсказание будущего великого и почти невероятного; тогда Август из стыда и боязни, что его доля окажется ниже, решил скрыть свой час рождения и упорно не хотел его называть. Когда же после долгих упрашиваний он нехотя и нерешительно назвал его, Феоген вскочил и благоговейно бросился к его ногам. С тех пор Август был настолько уверен в своей судьбе, что даже обнародовал свой гороскоп и отчеканил серебряную монету со знаком созвездия Козерога, под которым он был рожден».[1931]
Агриппа удержал Октавиана от немедленного добивания Антония после бегства его с Клеопатрой от Акция. Там самым Агриппа дал Антонию и его людям несколько месяцев на подготовку исхода из Александрии.[1932] В итоге римляне взяли Александрию без осады или штурма:
«Около полуночи, как рассказывают, среди унылой тишины, в которую погрузили Александрию страх и напряженное ожидание грядущего, внезапно раздались стройные, согласные звуки всевозможных инструментов, ликующие крики толпы и громкий топот буйных, сатировских прыжков, словно двигалось шумное шествие в честь Диониса. Толпа, казалось, прошла чрез середину города к воротам, обращенным в сторону неприятеля, и здесь шум, достигнув наибольшей силы, смолк. Люди, пытавшиеся толковать удивительное знамение, высказывали догадку, что это покидал Антония тот бог, которому он в течение всей жизни подражал и старался уподобиться с особенным рвением.
С первыми лучами солнца Антоний расположил войско на холмах перед городом и стал наблюдать, как выходят навстречу врагу его корабли. В ожидании, что моряки проявят и доблесть, и упорство, он спокойно смотрел вниз. Но едва только сблизились они с неприятелем, как, подняв весла, приветствовали суда Цезаря и, получив ответное приветствие, смешались с ними, так что из двух флотов возник один, который поплыл прямо на город. Пока Антоний глядел на это зрелище, успела переметнуться и конница; а когда потерпела поражение пехота, Антоний возвратился в город, крича, что Клеопатра предала его в руки тех, с кем он воевал ради нее».[1933]
Без предварительного сговора командиров и центурионов такое невозможно. О последствиях таких неоднократных несчастий Антонию неизменно докладывал его легат Канидий Красс. Советы и командование легата иногда выглядят странными:
«Тогда Титий удалился, а Галл, ведя ожесточенный бой с врагом грудь на грудь, не заметил, как значительные силы парфян зашли ему за спину. Осыпаемый стрелами отовсюду, он посылал просить помощи. Тут начальники тяжелой пехоты, среди которых был и Канидий, один из друзей Антония, имевший на него громадное влияние, совершили, сколько можно судить, грубую ошибку. Надо было сомкнуть ряды и двинуть против неприятеля всю боевую линию разом, а они отправляли подмогу мелкими отрядами, которые, один за другим, терпели поражение, и мало-помалу ужас и бегство охватили чуть ли не все войско, но в последний миг подоспел из головы колонны сам Антоний с воинами, и третий легион, стремительно пробившись сквозь толпу бегущих, встретился с противником и остановил преследование».[1934]
«Цезарь (Октавиан, — Д. Н.) заявлял, что Лепида он отрешил от власти за наглые бесчинства, что военной добычею готов поделиться с Антонием, если и тот поделится с ним своим завоеванием — Арменией, а что на Италию у солдат Антония никаких притязаний быть не может: ведь в их распоряжении Мидия и Парфия, земли, которые они присоединили к Римской державе, отважно сражаясь под начальством своего императора. Этот ответ Антоний получил в Армении и немедленно отдал распоряжение Канидию спускаться во главе шестнадцати легионов к морю, а сам вместе с Клеопатрою отправился в Эфес. Туда со всех сторон собирался его флот, числом восемьсот кораблей (включая грузовые), из которых двести выставила Клеопатра. От нее же Антоний получил две тысячи талантов и продовольствие для всего войска. По совету Домиция и некоторых иных Антоний приказал Клеопатре плыть в Египет и там дожидаться исхода войны. Но, опасаясь, как бы Октавия снова не примирила враждующих, царица, подкупивши Канидия большою суммою денег, велела ему сказать Антонию, что, прежде всего, несправедливо силою держать вдали от военных действий женщину, которая столь многим пожертвовала для этой войны, а затем, вредно лишать мужества египтян, составляющих значительную долю морских сил. И вообще, заключил Канидий, он не может назвать ни единого из царей, участвующих в походе, которому Клеопатра уступала бы разумом, — ведь она долгое время самостоятельно правила таким обширным царством, а потом долгое время жила бок о бок с ним, Антонием, и училась вершить делами большой важности. Эти соображения взяли верх, — все должно было устроиться наивыгоднейшим для Цезаря образом, — и меж тем как войска продолжали собираться, Антоний с Клеопатрой отплыли на Самос и там проводили все дни в развлечениях и удовольствиях».[1935]
«Убедившись, что флот ни в чем не имеет удачи и никуда не поспевает своевременно, Антоний, волей-неволей, снова обратил главные свои надежды на сухопутные силы. Их начальник, Канидий, пред лицом опасности тоже переменил свое прежнее мнение: теперь он советовал отправить Клеопатру обратно и, отступив во Фракию или в Македонию, дать сухопутное сражение, которое и определит исход всего дела. Царь гетов Диком, убеждал Антония Канидий, обещает сильную подмогу (! — Д. Н.), и нет никакого позора в том, чтобы уступить море Цезарю, который приобрел навык в морских боях, отвоевывая у Помпея Сицилию, — гораздо хуже будет, если Антоний, не знающий себе равных в искусстве борьбы на суше, не воспользуется мощью и боевой готовностью столь многочисленной пехоты, но распределит всю эту силу по кораблям и, тем самым, растратит ее впустую. Однако ж верх взяла Клеопатра, настоявшая, чтобы войну решила битва на море».[1936]
«Начальники сухопутных сил, со стороны Антония — Канидий, со стороны Цезаря — Тавр, выстроили своих подчиненных вдоль берега и ожидали исхода борьбы. Что касается самих императоров, то Антоний, объезжая на лодке свои корабли, призывал воинов сражаться уверенно, словно на суше, полагаясь на большую тяжесть судов, а кормчим наказывал, принимая удары вражеских таранов, удерживать суда на месте, так словно бы они стоят на якорях, и остерегаться сильного течения в горле залива. Цезарь еще до рассвета вышел из палатки и обходною дорогой направился к судам, и тут, как рассказывают, навстречу ему попался какой-то человек, который гнал осла».[1937]
«Туда же, к Тенару, уже собирались в немалом числе грузовые суда, начали прибывать и друзья, спасшиеся после поражения: они сообщали, что флот погиб, но сухопутные силы, по их мнению, еще держались. Антоний отправил к Канидию гонца с приказом, не теряя времени, отступать через Македонию в Азию...
...С сообщением о потере войска, стоявшего при Актии, к Антонию прибыл сам Канидий. Одновременно Антоний узнал, что Ирод, царь Иудейский с несколькими легионами и когортами перешел к Цезарю, что примеру этому следуют и остальные властители и что кроме Египта за ним уже ничего не остается. Но ни одна из этих вестей нимало его не опечалила, напротив — словно радуясь, отрекся он от всякой надежды, чтобы вместе положить конец и заботам, бросил свое морское пристанище, которое называл Тимоновым храмом, и, принятый Клеопатрою в царском дворце, принялся увеселять город нескончаемыми пирами, попойками и денежными раздачами.
Флот при Актии долго сопротивлялся и, несмотря на тяжелые повреждения, которые наносили судам высокие встречные валы, прекратил борьбу лишь в десятом часу. Убитых насчитали не более пяти тысяч, зато в плен взято было триста судов, как рассказывает сам Цезарь. Немногие видели бегство Антония собственными глазами, а те, кто об этом узнавал, сперва не желали верить — им представлялось невероятным, чтобы он мог бросить девятнадцать нетронутых легионов и двенадцать тысяч конницы, он, столько раз испытавший на себе и милость и немилость судьбы и в бесчисленных битвах и походах узнавший капризную переменчивость военного счастья. Воины тосковали по Антонию и всё надеялись, что он внезапно появится, и выказали при этом столько верности и мужества, что даже после того, как бегство их полководца не вызывало уже ни малейших сомнений, целых семь дней не покидали своего лагеря, отвергая все предложения, какие ни делал им Цезарь. Но, в конце концов, однажды ночью скрылся и Канидий, и, оставшись совсем одни, преданные своими начальниками, они перешли на сторону победителя».[1938]
Веллей Патеркул о неделе выжидания легата не сообщает:
«Так же поступило войско, находившееся на суше, когда Канидий стремительно бежал, чтобы соединиться с Антонием».[1939]
Странно пишет он и о конце Канидия:
«О том, каков был конец Антония и Клеопатры, мы рассказали. Канидий ушел более трусливо, чем подобало при занятии, которому он посвятил жизнь».[1940]
Об этом ярком легате от авторов на Западе больше ничего не дошло. Уход Канидия Красса в Индию правдоподобен. На Востоке благодаря бурной литературной, законодательной и иной деятельности скоро станут известными диковинные там имена Канады и Канишки.
Жизнь и служба молодых моряков и сейчас нелегки, тяжкими были они и в Риме. Письмо морпеха (classiarius) Клавдиа Теренциана с корабля «Александрина» (classis Alexandrina) отцу выглядит современно. Он благодарит родителя за плащ, рубаху и обмотки для ног, но просит у отца byrrus castalinus, вероятно, короткий плащ с капюшоном. Значение прилагательного castalinus не вполне ясно, оно может означать castorinus (castor, бобер), в этом случае byrrus должен быть сделан из шкуры бобра. Морпех носит рубаху с рукавами (tunica bracilis) и портки (bracae). «Весьма неожиданное обстоятельство — писавший обращается к отцу с просьбой о присылке военного снаряжения, включая боевой меч (gladius pugnatorius), боевой топор (dolabra), абордажный крюк (copula) и два копья (longae)! Судя по всему, отец прислал сыну очень хорошую dolabra, поскольку в следующем письме сын хотел бы получить другую — он признается, что прежнюю забрал помощник центуриона (optio)! Почитав корреспонденцию Теренциана, поневоле задаешься вопросом: что же собственно тогда выдавала солдатам армия?![1941]
В другом письме Теренциан просит о паре невысоких кожаных сапог (caligae) и паре войлочных носков (udones)».[1942]
Вооружение и наряд римских морпехов совпадает с оснащением воинов-индусов Чандрагупты,[1943] внук которого Ашока прославился победой над государством Калинга (Орисса)[1944] и своим указами, [1945] которые дошли до нас.[1946] Согласно буддийской традиции, в правление Ашоки в Паталипутре[1947] состоялся Третий буддийский собор. Буддизм стал философией знати. Разноязыкость потомков римлян сыграла дурную шутку с историей подвигов их отцов. И чем ярче был художник, рассказывавший о недавнем прошлом, тем туманее она становилась. Однако и в художественных произведениях содержится немало далекого от сказок.
Важность сочинений Вергилия для римлян неоспорима. «Вергилий — национальный поэт Рима. Уже начиная с Августовского века сочинения его изучались в школах, комментировались учеными и служили для предсказаний судьбы, как оракулы Сибилл. Sortes Virgilianae были в большом ходу во времена Адриана и Севера. Имя Вергилия окружалось тайной, превратившейся в Средние века в веру в него как в волшебника. Основанием многочисленных легенд о его чудодейственной силе послужили непонятые места его сочинений, как например IV и VIII эклоги. Рассказ о загробной жизни в VI песне Энеиды и т. д. и, кроме того, толкования скрытного значения его имени (Virga — волшебный жезл) и имени его матери (Maia — Maga, имя как у матери Будды). Уже у Доната встречаются намеки на сверхъестественное значение поэзии Вергилия. Высшее проявление значения, приписываемого средними веками Вергилию, — это роль психопомпа,[1948] которую ему дает Данте в Божественной комедии, выбрав его как представителя самой глубокой человеческой мудрости и сделав его своим руководителем и проводником по кругам ада».[1949]
Считается, что «в Энеиде Вергилий отступил от первоначального замысла описывать реальные события, и содержанием поэмы стал миф, а не история, как он предполагал вначале. Современная история, тесно связанная с политикой, была очень коварной темой. Автор, пишущий о недавних событиях, рисковал превратиться в льстеца и угодника».[1950]
Написаное между 29 и 19 г. до н. э. сочинение Вергилия посвящено истории Энея, легендарного троянского героя, переселившегося в Италию с остатками своего народа, который объединился с латинами и основал город Лавиний, а сын его Асканий (Юл) основал город Альба Лонга.[1951]
Считается, что Энея Вергилий писал с Августа. Но может Эней списан с Агриппы?
Написанная ранее вторая поэма Вергилия Георгики состояла из четырех книг и возбуждала любовь к земледелию в душе ветеранов, награжденных землями:
«В Георгиках чувствуется превознесение воли к труду, звучит мощный призыв к непрестанной сельской работе, не отступающей ни перед какими трудностями и превратностями — засухой, непогодой, мором животных и т. п. Но зато труд земледельца озаряется у него истинно художественной красотою окружающей природы и богато вознаграждается обилием плодов «всегда справедливой земли» (justissima tellus). В тесной внутренней связи с этим стоит новое для античного автора провозглашение достоинства труда, освящение и возвышение его до степени патриотического подвига, притом труда не легкого и приятного, служащего как бы отдыхом от умственных усилий (как то звучит местами, например, у Цицерона), а именно тяжкого крестьянского труда, подчас даже чрезмерного — labor omnia vicit improbus[1952]».[1953]
Дата добавления: 2019-09-02; просмотров: 152; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!