Рудольф Абель: Портрет художника 26 страница
Бливенса и Ингрид отправили в Баутцен, город в шестидесяти милях к югу от Берлина, около польской и чехословацкой границ. Там Восточная Германия и Россия открыли «школу веры» для дезертиров. Сотни солдат прошли через Баутцен, изучая историю партии, социальные науки, им рассказывали о зле капитализма. В то же время Баутцен – «маленькая Америка», где советские шпионы узнают манеру речи американцев, их сленг. Большинство дезертиров, содержащихся в Баутцене, живут в лагере, который входит в школу, и в перерывах между занятиями работают в городе. В Баутцене живут почти все дезертиры из американской армии.
Но Бливенса и Ингрид поселили в квартире, им выдали пропуск на поездки по всей территории Восточной Германии. Поскольку они пользовались определенными льготами, им сказали: «Если вас кто‑нибудь спросит, говорите, что вы русские».
Бливенсу представили «Джона Пита», английского перебежчика, который должен был помогать ему писать статьи. Вместе они готовили материалы для восточногерманских журналов.
Затем в Баутцен приехал Карпов, который сказал, что Бливенс и Ингрид должны вернуться в Берлин. Их ждала меблированная квартира в хорошем жилом районе. Карпов показал им квартиру, помог разобрать вещи и пообедал с ними. После обеда он потер руки и сказал: «Что же, время отдыха прошло, пора начинать работать».
Карпов объяснил, что квартира не только их любовное гнездышко, что с этого времени Ингрид должна заманивать сюда американских солдат, а задача Бливенса склонять их к дезертирству на Восток. «Все что вам нужно делать, это рассказывать о том, как с вами обращались», – сказал полковник. Когда он ушел, Бливенс и Ингрид обсудили новый поворот в их романтических отношениях. Все зашло слишком далеко, решил Бливенс: то, чем его просили заниматься, может быть квалифицировано как предательство.
|
|
|
Он сказал Ингрид, что сдастся американцам, которые не предъявят ему никаких обвинений, когда услышат его рассказ. Он бежал на следующий день и снова оказался там, где и начал, – на гауптвахте. Оказавшись в заключении, Бливенс снова изменил свое решение. Он вернулся в Западную Германию в апреле, а в мае бежал обратно. Позже он объяснял, что «хотел захватить кого‑либо, чтобы оправдать себя».
Когда перебежчик вернулся в Восточную зону, его отправили в Карлсхерст, где он стал переписывать документы на английском языке. Однажды вечером он задержался на работе и украл из шкафа какой‑то документ. Отсутствие документа было замечено на следующий день, кто‑то вспомнил, что Бливенс поздно ушел с работы, его арестовали и отправили в тюрьму в Дрезден. У Бливенса появилась возможность сравнить систему наказаний в Восточной Германии и американской армии. В тюрьме его избивали и заставляли подписать признание, что он американский шпион. Ему сказали, что его будут судить и скорее всего расстреляют. Однако в августе его отправили в Баутцен. В школе было много других американцев, и от них он узнал о контрразведчике, который работал здесь инспектором. Он познакомился с этим человеком, его звали Глокенштайн, и заплатил ему, за то чтобы тот встретился в Западном Берлине с представителями американской разведки, чтобы таким образом защитить его. Глокенштайну он сказал, что хочет стать разведчиком и работать на Запад. Глокенштайн должен был вернуться через три дня. Когда он не появился, Бливенс обратился за помощью к его жене, которая смогла сделать ему пропуск на имя мужа. С помощью пропуска Бливенс прошел во французский сектор Берлина, где был задержан французской полицией во время обычной проверки.
|
|
|
Его передали американцам, и Бливенс стал первым американским солдатом, которого судили по закону Смита, запрещающему обращаться к услугам адвоката тем, кто выступал за свержение американского правительства. Его обвинили в сотрудничестве с восточногерманской службой безопасности, которую называют «коммунистическим гестапо».
|
|
|
Поведение Бливенса на суде было довольно любопытным. С одной стороны, он пытался оправдаться тем, что хотел работать на американскую разведку, став двойным агентом. С другой стороны, он не рассказывал о деталях своего пребывания в Восточной Германии. «Меня уже четыре месяца заставляют рассказать об этом, но я не буду говорить», – сказал он военному трибуналу. Бливенс был приговорен к тринадцати годам заключения, его приговор стал одним из самых строгих приговоров, которые получали американские рядовые в Германии.
В марте 1952 года, через месяц после побега Бливенса, при подобных обстоятельствах исчез еще один рядовой армии США. Роберт В. Дори, двадцатилетний солдат, должен был предстать перед военным трибуналом по обвинению в краже 134 долларов из тумбочки другого солдата. Как и Бливенс, Дори бежал в Восточную Германию и обратился к полиции в деревне Гранасзее. Он попросил, чтобы его отвели к русским властям, у которых он хотел просить убежища.
Дезертиру выдали гражданскую одежду, деньги и отвезли для допроса сначала в Веймар, а потом в Потсдам. Он хотел угодить русским и согласился вернуться в Западную Германию с советскими агентами, которым мог показать свои бараки. Дори сопутствовала удача – она обычно помогает пьяным и лунатикам, – он смог вернуться в свою часть вместе с тремя агентами МВД, которым показал склады оружия, топливные хранилища и другие объекты. Для того чтобы попасть на объекты, интересовавшие русских, он надел свою форму. Дори и его русские спутники пробыли в Западной Германии с 23 по 26 апреля, они побывали на военных базах во Франкфурте‑на‑Майне.
|
|
|
Дори вернулся в Потсдам и начал писать статьи для советских и восточногерманских газет. Статьи, как и во всех других случаях, развенчивали армию и правительство США.
В июле Дори отправили в Баутцен для прохождения учебы, ему выдали документы, ограничивавшие его передвижение городской чертой. Он проходил учебу с остальными дезертирами и работал в булочной. Вскоре Дори начал уставать от жизни в «народной демократии». В августе он первый раз попытался бежать, но обнаружил, что покинуть Баутцен было гораздо сложнее, чем бежать с гауптвахты. Ему дали новую работу в автомастерской, которая тщательно охранялась. За следующие несколько месяцев Дори сидел в тюрьме пять раз – четыре раза за попытку бежать и один раз за кражу.
Его снова отправили в Баутцен, где он посетил лекцию, которую читал советский майор, выступавший за свержение американского правительства революцией рабочего класса. В конце лекции «студентов» попросили подписать заявление о поддержке революции. Дори выскользнул из зала до того, как подошла его очередь подписывать бумагу.
Он продолжал посещать уроки в школе и работал в автомастерской. В конце концов в августе 1953 года ему удалось скопить достаточно денег для очередной попытки бежать. Он подкупил жителя Баутцена, который купил ему билет до Берлина. Дори сумел незамеченным сесть в поезд и в Западном Берлине сдался американским властям.
В ноябре он предстал перед военно‑полевым судом, на котором сказал в свою защиту, что действовал под угрозой и давлением. Он также был признан виновным в нарушении закона Смита и был приговорен к пятнадцати годам заключения, но позже приговор изменили на три года.
Тридцатитрехлетний мастер‑сержант Рой Родс понял, что ему не нравится Москва. Там ему показалось холодно, неуютно. К тому же ему не нравилась его работа. В армии он не собирался быть шофером у дипломатов. Он был одинок. Он скучал по своей жене и двухлетней дочери. Отслужив девять лет, пройдя подготовку шифровальщика, он получил слишком тяжелое задание. Он руководил гаражом американского посольства, под его началом работали два русских механика – Василий и Иван. Большую часть времени он возил военных атташе посольства.
Московский май был похож на январь в родном городе Родса в Оклахоме. Ему не с кем было поговорить. Его семья и друзья были на базе в Аризоне. Русские механики, ремонтировавшие автомобили посольства, казались не слишком умными и не говорили по‑английски.
Сержант Родс предпринял два шага, чтобы улучшить свою жизнь: он обратился за визами для своей семьи, чтобы она смогла жить с ним, и воспользовался довольно либеральным доступом к алкоголю в магазине посольства. В этом он оказался похожим на большинство русских: водка смягчала русскую зиму, а время проходило незаметнее.
В конце 1951 года сержант Родс получил известие, что его семье выданы визы на въезд в Россию. Это нужно было отметить, и Родс немного выпил за обедом, после чего отправился в гараж, находившийся в двух милях от посольства. Его переполняла любовь ко всем людям. Позже он так рассказывал о произошедшем:
«Вернувшись в гараж, я, насколько помню, решил, что русские механики, работавшие со мной, тоже должны были выпить за это. Мы немного выпили, потом еще – и так, наверное, продолжалось весь день. Где‑то около половины четвертого или четырех часов дня в гараж приехала подруга младшего механика, которая в тот день ездила на его машине. У нас еще оставалось немного водки, и я предложил: „Почему бы твоей девушке не выпить с нами?“ Она привела с собой еще одну девушку, которую я раньше не встречал. По‑моему, мы еще немного выпили, а потом кто‑то, я не знаю кто, предложил вместе поужинать, может быть, я сам и предложил.
Я не могу точно вспомнить, как все началось, но мы уехали из гаража на его машине с двумя девушками и, насколько я знаю, поехали к нему домой. Я не был внутри. Я даже не знаю, что было внутри этого здания. В любом случае, его не было пятнадцать‑двадцать минут. Он переоделся и вернулся в машину, после этого мы поехали в московскую гостиницу, и вечеринка продолжалась всю ночь. Я знаю, что я танцевал, пил и ел с этими людьми, но я не помню, чтобы я вообще уходил из гостиницы в любом состоянии. Может быть, они унесли меня оттуда. Я знаю, что на следующее утро я проснулся в постели с этой девушкой, как мне показалось, в ее комнате».
На следующий день Родс заглянул в гараж, страдая от похмелья, и вместе с механиками посмеялся над своими приключениями. Сержант уже успел забыть об этом происшествии, когда через полтора месяца младший механик сказал ему, что девушка, с которой он провел ночь, хочет еще раз встретиться с ним.
Они договорились о встрече, и любвеобильный сержант принял участие в классической сцене. Там была сама девушка, она выглядела несчастной, и ее брат, который казался очень разозленным. Кроме них, на встрече присутствовал посредник, представившийся Бобом Деем. Он говорил на английском с американским акцентом. Боб обнял Родса за плечи и по‑мужски объяснил ему ситуацию. «У тебя проблемы, сержант, – сказал он. – Девушка беременна. Когда она родит ребенка и назовет тебя его отцом, ты не сможешь уехать из страны. Ты будешь отцом советского гражданина. Ты останешься здесь».
Родс все это выслушал. Он понимал, что его жена может приехать в Москву в любой день, что ему теперь грозит военный трибунал, что он не сможет скрыть свой поступок. Однако Боб Дей сказал ему, что эта проблема легко решается. «Почему бы тебе не поработать на нас? – спросил он. – Это все уладит».
«Но у меня нет никакой информации», – ответил Родс. Боб Дей объяснил, что он должен рассказать о себе, о своей семейной жизни, службе в армии и работе в посольстве. Родс согласился.
Возможно, сержант изумился, если бы кто‑то назвал его шпионом, но он стал им. Родс работал на русских и был ценным внутренним агентом, который передавал им безобидные слухи о личной жизни сотрудников посольства. Слухи эти при соответствующей обработке становились ценной информацией. Разговоры, подслушанные в машине, сплетни о сексуальной жизни и личных особенностях дипломатов, привычки сотрудников Государственного департамента и военных атташе – все это Родс сообщал русским. За период с начала 1952 года по июнь 1953‑го, когда вернулся в США, он встречался с ними пятнадцать раз. На всех встречах, проходивших в разных московских квартирах, присутствовали Боб Дей, а также высокопоставленные офицеры в форме и сотрудники МВД в штатском.
На первой встрече, по словам Родса, ему «задавали конкретные вопросы», на которые он давал конкретные ответы. Отыскивая в памяти лакомые кусочки информации, Родс вспомнил о поездке, которую совершил с военно‑воздушным атташе. Они переоделись в штатское и поехали к заводу по производству управляемых ракет, находящемуся недалеко от Москвы. Родс сказал русским, что атташе фотографировал завод. Боб Дей остался доволен этим рассказом и в конце встречи положил в карман Родсу небольшую пачку денег. Родс утверждает, что за пятнадцать встреч он получил около 3000 долларов. Но с его стороны было наивным оставлять русским расписки, как будто он получал официальную плату.
На следующей встрече Родсу показали фотокамеру размером не больше спичечного коробка: «Они предложили мне взять ее с собой, отметив, что, если я не смогу прочитать какой‑либо документ в посольстве, я должен сфотографировать его, а негатив принести им». Родса просили фотографировать документы в кабинете того же атташе, с которым он ездил на военный завод. Чувство самосохранения заставило Родса отказаться от этого задания, но он продолжал рассказывать о нравах посольства.
На всех встречах, по словам Родса, царила сердечная атмосфера. С ним обращались как с товарищем по оружию, всегда было много водки, а когда он уходил, в его карманах обязательно лежала пачка денег. Иногда устраивались вечеринки с девушками, но Родс больше никогда не встречал ту, от которой у него должен был родиться ребенок.
Когда Родс узнал, что его переводят на военную базу в Калифорнию, он сообщил об этом своим русским друзьям. «Во время трех последних встреч мне рассказывали о том, как я должен найти связного в США, – сказал Родс. – Они потребовали, чтобы я продолжал сотрудничать с ними и в США, и мне пришлось согласиться, потому что я понял, что увяз в этом по самые уши. Я не видел другого выхода».
Родсу дали псевдоним «Квебек» и сказали, что, если советский агент не встретится с ним в течение года, он должен сам разыскать его. Сделать это надо было следующим способом: вырезать из «Нью‑Йорк таймс» статьи, критикующие коммунистическую экономику, и три из них отправить по почте в советское посольство в Вашингтоне, отметив каждую статью красным карандашом. То же самое проделать в течение трех недель в один и тот же день. В тот же день через четыре недели он должен стоять у определенного кинотеатра в Мехико. Родс должен был попросить у связного спички, в коробке с которыми будут инструкции на следующую встречу. Он обещал сделать это. Незадолго до отъезда Родс, будучи в нетрезвом виде, стал виновником дорожно‑транспортного происшествия, но московская милиция не выдвинула против него обвинений. Его связной сказал ему, что это могло очень дорого обойтись для него, и напомнил, что он должен сотрудничать с русскими, приехав в США.
Когда Родс в июне 1953 года уезжал из Москвы, он думал, что все оставляет позади. Он не собирался продолжать заниматься шпионажем. Родс провел полгода на базе в Калифорнии, а затем его перевели в Нью‑Джерси. Русские знали, что он в Нью‑Джерси, о чем свидетельствует сообщение, отправленное Абелю, в котором говорится, что его можно найти в «Ред‑Бэнк, Нью‑Джерси, где он руководит тремя гаражами. Всю работу по гаражам выполняет его жена». Супруги в самом деле жили в Ред‑Бэнк, но у них не было никаких гаражей.
К тому времени, когда Абель получил сообщение, в котором ему приказывали установить контакт с Родсом, сержанта снова перевели, на этот раз в Аризону. Именно там закончился срок его службы, и он был отправлен в запас 17 ноября 1955 года. У Родса не было профессии, он не умел делать что‑либо особенно хорошо, оставался только один выход – вернуться на службу. У него был хороший послужной список, и в январе 1956 года он вернулся на военную базу в Форт‑Монмаут, Нью‑Джерси, где получил доступ к секретной информации.
В июне 1957 года к Родсу пришли агенты ФБР, установившие его личность по сообщению «Квебек». «Расскажите нам о Вашей работе на советское правительство», – попросил один из агентов. Родс, казалось, успокоился и сказал: «Я ждал, что кто‑нибудь придет и спросит меня об этом».
Родс был свидетелем на суде над Абелем осенью 1957 года. После его выступления адвокат Абеля Джеймс Донован подверг его получасовому допросу, в котором он представил его безответственным алкоголиком:
«Вопрос. Что Вы пили?
Ответ. Виски, водку, почти все, что Вы можете назвать.
В о п р о с. В каких количествах Вы пили эти напитки?
Ответ. Довольно много.
Вопрос. Правда ли, что последние два месяца Вашего пребывания в Москве Вы были пьяны каждый день?
О т в е т. Я полагаю, это так, да, сэр».
Затем Родс признал, что, кроме шпионажа, он занимался продажей рублей на черном рынке в Москве. Когда его задержало ФБР, на его счету было 19 000 долларов, которые, по его словам, были его сбережениями.
Попытки Донована подвергнуть сомнению верность показаний сержанта не помогли его клиенту, но они добавили еще несколько штрихов к портрету самого безответственного человека, призванного в армию.
На заседании военного суда в феврале 1958 года Родс сказал в свою защиту: «Теперь я понимаю, что оказался вовлеченным в эту ситуацию либо из‑за страха, о чем я только что сказал, либо из‑за того, что они предложили мне больше денег, чем мне предлагали за всю мою жизнь».
Искренность солдата, который может признать, что стал предателем за «секс, водку и рубли», не помогла ему. Родса приговорили к пяти годам общественных работ, и он был уволен из армии. Когда его жена услышала об этом, она сказала: «Я шокирована. Я думала, что его освободят». Других шокировала мягкость приговора.
Весной 1957 года тридцатишестилетний капитан Джордж X. Френч дошел, как говорится, до ручки. Френч – герой Второй мировой войны, совершивший тридцать два боевых вылета пилотом или штурманом самолета Б‑17. Он был награжден за бомбардировку завода боеприпасов в Берлине. Взрыв был настолько мощным, что его самолет трясло в воздухе. За время корейской войны, в которой он участвовал незадолго до ее окончания, он совершил пять боевых вылетов на Б‑29, уничтожая боевые склады северокорейской армии.
Френч был воплощением летчика‑лихача. Он совершал боевые вылеты, а молодые люди его возраста все еще просили разрешения взять на вечер машину отца. Его знали как хорошего пилота, который любил риск и волнение боя, он дружелюбно относился к членам своего экипажа и другим пилотам.
Капитан был женат. Он познакомился с женой в І942 году, когда проходил летную подготовку в Алабаме. Как и немногие другие, Френч вступил в армию сразу после нападения японцев на Пёрл‑Харбор. К 1956 году у него было три дочери. Его жена думала, что ему следует уйти из ВВС и начать спокойную жизнь. Он пытался сделать это в промежутке между войнами, но с нескрываемым облегчением встретил приказ о возвращении на службу для участия в новых боевых действиях в 1950 году.
После корейской войны у Френча возникла проблема, общая для всех ветеранов войн, – привыкание к жизни, которую можно планировать, как маршрут полета. Большинство его друзей стали продавцами или учились в университетах по закону о военнослужащих, некоторые стали пилотами коммерческих авиакомпаний.
Но он остался в авиации. В мирное время в армии появляется чувство тщетности, которое разлагает армию и ослабляет ее лучших людей. Больше не нужно было сбрасывать бомбы. Френч вернулся в школу, он изучал новые виды оружия, изобретенные в то время, когда он пользовался старыми, изучал новые стратегии, разработанные в его отсутствие. Все это было довольно скучно, а Френч никогда не любил учиться. Он был средним учеником в школе своего родного города. Его любимыми занятиями была гимнастика и футбол. Начавшаяся война позаботилась о выборе колледжа.
Дата добавления: 2019-09-02; просмотров: 116; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!