БЕСПРИЧИННЫЙ СТРАХ — ОДНА ИЗ ФОРМ СТРАХА СМЕРТИ

Много лет назад психолог Ролло Мэй язвительно за­метил, что беспричинный страх силится отыскать себе причину. Иными словами, необоснованный страх быст­ро «прикрепляется» к тому или иному реальному объек­ту. История Сьюзен иллюстрирует идею о том, что чело­век может испытывать неоправданно сильный страх пе­ред тем или иным возможным событием.

Сьюзен, приятная женщина средних лет, бухгалтер по профессии, обратилась ко мне после конфликта со сво­им начальником. Мы встречались с ней на протяжении нескольких месяцев, и в конце концов она ушла с этой работы и основала собственную фирму, дела в которой пошли более чем успешно.

Несколько лет спустя она позвонила мне с просьбой о срочной встрече, и я с трудом узнал ее голос. Обычно оптимистично настроенная и отлично владеющая собой Сьюзен, казалось, была в панике, голос ее дрожал. Мы встретились в тот же день, и меня встревожил ее вид: обычно спокойная, стильно одетая, она была какой-то растрепанной и взволнованной. Лицо ее покраснело, глаза были заплаканы, на шее виднелась не вполне чис­тая марлевая повязка. Она сбивчиво рассказала мне свою историю. Ее уже взрослый сын Джордж, серьезный молодой человек с хорошей работой, попал в тюрьму по обвинению в продаже наркотиков. Полиция остановила его за небольшое нарушение правил дорожного дви­жения, в машине обнаружили кокаин. Тест показал и на­личие кокаина в крови. Это был уже третий случай, свя­занный с наркотиками. В тот момент Джордж проходил программу восстановления, поддерживаемую государ­ством, и суд приговорил его к месяцу тюремного заклю­чения и обязал пройти годовой реабилитационный курс.

Сьюзен проплакала четыре дня подряд. Она не могла ни спать, ни есть. Впервые за двадцать лет она не смогла пойти на работу. По ночам ее мучили жуткие сны: Джордж, весь в грязи, с гнилыми зубами, с жадностью пьет что-то из бутылки, завернутой в бумажный пакет. Ей снилось, что он умирает в сточной канаве.

— Он умрет там, в тюрьме! — сказала она и начала говорить о том, как она вымоталась, пытаясь всеми правдами и неправдами добиться его освобождения. Ее очень расстроил просмотр детских фотографий Джорд­жа — ангельское личико, вьющиеся светлые волосы, за­думчивый взгляд. Казалось, впереди у него — много­обещающее будущее.

Сьюзен всегда считала себя очень изобретательной. Эта женщина сделала себя сама, она добилась успеха, вопреки неблагополучной ситуации в доме родителей. Но на этот раз она чувствовала себя абсолютно беспо­мощной.

— Почему он так поступил со мной? — спрашивала Сьюзен. — Это бунт, планомерное разрушение моих пла­нов на его будущее. А что же еще? Разве я не дала ему все, что помогло бы ему добиться успеха? Лучшее обра­зование, уроки тенниса, фортепиано, верховая езда! И вот его благодарность? Если мои друзья об этом узнают, я умру со стыда!

Сьюзен просто сгорала от зависти, когда думала об успешных детях своих друзей.

Первым делом я напомнил Сьюзен о том, что она уже знала. Сон о сыне в сточной канаве — это иррациональ­ное видение, не имеющее ничего общего с реальностью. Я подчеркнул, что, в общем и целом, Джордж уже на пути к избавлению: он проходит реабилитационную про­грамму, и, кроме того, с ним работает отличный частный психотерапевт. Избавление от наркотической зависи­мости редко проходит гладко: рецидивы здесь неизбеж­ны, иногда их бывает много. Конечно, Сьюзен прекрасно знала об этом: она только недавно посвятила целую не­делю курсу семейной терапии в рамках реабилитацион­ной программы сына. Более того, муж вовсе не разделял ее тревог о судьбе сына.

Знала Сьюзен и то, что ее вопрос «Почему Джордж так поступил со мной?» не имеет никакого смысла, и со­гласилась с моим предложением исключить саму себя из всей этой картины. Его срыв не имел к ней никакого от­ношения.

Любая мать была бы огорчена, если бы ее сын снова начал употреблять наркотики или попал в тюрьму. Но все же реакция Сьюзен казалась чрезмерной. Я начал подозревать, что львиная доля ее страхов происходит из другого источника.

Особенно меня поразило ее глубочайшее ощущение беспомощности. Она всегда думала о себе как об очень изобретательном человеке, но теперь этот образ пошат­нулся. Сьюзен ничем не могла помочь своему сыну (раз­ве что исключить себя из картины его жизни).

Но почему Джордж занимал в ее жизни столь важное место? Конечно, это ее сын. Однако не все было так про­сто. Он значил для Сьюзен слишком много. Складывалось впечатление, что вся ее жизнь зависит от его успе­хов. Я рассказал ей, что для многих родителей дети за­частую являются залогом их вечной жизни. Сьюзен заинтересовалась этой мыслью. Она признала, что на­деялась продлить свою собственную жизнь за счет Джорджа. Теперь она поняла, что не должна больше об этом думать.

— Он не подходит для этого, — сказала Сьюзен.

— Ни один ребенок не подошел бы для этого, — от­ветил я. — Кроме того, Джордж никогда и не претендо­вал на такую роль. Его поведение, его срывы — все это не имеет никакого отношения к вам.

Ближе к концу сеанса я спросил Сьюзен о повязке у нее на шее. Она рассказала, что недавно сделала себе операцию по подтяжке кожи. Чем больше я расспраши­вал о подробностях операции, тем заметнее нервничала женщина, и, в конце концов, перевела разговор на сына. Ведь она обратилась ко мне именно из-за него, напом­нила Сьюзен.

Однако я не дал ей сменить тему.

— Расскажите мне, почему вы решили сделать опе­рацию?

— Меня бесит то, что возраст вытворяет с моим телом. Что стало с моей грудью, с лицом... Но особенно меня раздражала дряблая шея. Эта операция — мой по­дарок себе на день рождения.

— Какой по счету день рождения?

— О, это день рождения с большой буквы Д. Шесть Ноль. На прошлой неделе...

И она начала говорить о том, что это значит — когда тебе 60 лет, когда ты понимаешь, что время уходит сквозь пальцы. А я рассказал ей о том, как ощущает себя человек в 70 лет. Затем я заметил:

— Я уверен, что вы понимаете: ваш страх избыточен. Ведь в глубине души вы очень хорошо знаете, что при лечении наркотической зависимости срывы неизбеж­ны. Думаю, что часть вашего страха — иного рода, хотя и проецируется на Джорджа.

Сьюзен подтвердила мои слова энергичным кивком, и я продолжал:

— Вы боитесь не столько за Джорджа, сколько за са­му себя. Ваш страх связан с вашим шестидесятилетием, с осознанием своего возраста — и со смертью. Мне ка­жется, что где-то в глубине вы пытаетесь разрешить важные вопросы. Как мне распорядиться оставшейся частью моей жизни? Что наполнит мою жизнь смыслом, особенно сейчас, когда стало ясно, что Джордж не соби­рается выполнять эту роль.

Поведение Сьюзен изменилось: на место нервозно­сти пришел живой интерес.

— Яне слишком много думала о старении и о том, что время уходит. Мы никогда раньше не обсуждали этого с вами. Но я начинаю понимать, что вы имеете в виду.

В конце сеанса Сьюзен взглянула на меня и сказала:

— Я не совсем представляю, чем мне поможет то, о чем вы сейчас говорили. Ноя должна сказать: вы завла дели моим вниманием на эти пятнадцать минут. За че­тыре дня это самый долгий период, на который Джордж покинул мои мысли...

Мы договорились о консультации на следующей не­деле, рано утром. Из нашего предыдущего общения Сью­зен знала, что я предпочитаю оставлять утренние часы для писательской работы, и удивилась, что я нарушаю традицию. Я объяснил ей, что на следующей неделе ра­ботаю не по графику, так как мне нужно будет на не­сколько дней уехать — у моего сына свадьба.

Мне хотелось сказать что-то еще, и я добавил:

— Сьюзен, мой сын женится второй раз. Я помню, как тяжело было, когда он разводился. Я, его отец, ниче­го не мог для него сделать. Поэтому я по собственному опыту знаю, как плохо вам сейчас. Желание помочь сво­им детям всегда присутствует в нас.

Следующие две недели мы обсуждали не столько  Джорджа, сколько ее собственную жизнь. Страх за Джорджа стремительно рассеивался. Врач Джорджа предложил, чтобы Сьюзен на время прекратила общение с сыном — по его мнению, это пойдет на пользу им обо­им. Я поддержал это предложение. Сьюзен просила ме­ня рассказывать ей о страхе смерти и о том, как с ним справляться. Я поделился с ней идеями, многие из кото­рых изложены в этой книге. К началу четвертой недели она сообщила, что возвращается к нормальному состоя­нию, и мы договорились провести заключительный се­анс через пару недель.

На последней встрече я спросил Сьюзен, какой из на­ших сеансов оказался для нее наиболее полезным. Она провела четкую грань между идеями, которыми я с ней поделился, и плодотворным общением, которое сложи­лось в процессе нашей работы.

— Самое ценное для меня, — отметила Сьюзен, — это то, что вы рассказали мне о своем сыне. Меня очень тронуло то, что вы поделились со мной этим. Да и другие моменты, на которых мы останавливались, — как я пере­носила на Джорджа опасения по поводу моей собствен­ной жизни и смерти — определенно захватили мое вни­мание. Я думаю, что вы были совершенно правы, но кое-какие ваши идеи... ну, например,то, что вы рассказыва­ли из Эпикура... для меня они слишком сложны. Даже не знаю, сильно ли они помогли мне. Но вот тот контакт, ко­торый возникал во время сеансов, однозначно пошел мне на пользу.

Разделение, которое Сьюзен сделала между идеями и установлением контакта — это ключевой момент (под­робнее об этом в главе 5) (8). Какими бы полезными ни были идеи, лишь глубокий контакт с другими людьми может реализовать потенциал этих идей.

В конце сеанса Сьюзен сделала удивительное при­знание о важных изменениях в жизни. «У меня есть одна проблема — я слишком погружена в работу. Я слишком долго была бухгалтером, большую часть своей созна­тельной жизни. А теперь я начинаю думать, что эта рабо­та была вовсе не по мне. Я экстраверт, а занимаюсь тем, что больше подошло бы интровертам. Я люблю болтать с людьми, заводить знакомства, а эта работа напоминает заключение в монастырь. Мне нужно сменить сферу деятельности, и последнее время мы с мужем серьезно обсуждаем планы на будущее. У меня еще есть время на­чать делать что-то другое. Нет ничего хуже, чем, огляды­ваясь на свою жизнь, понять, что я даже не попробовала ничего другого.

Затем она рассказала мне, что раньше они с мужем частенько шутили, что их мечта — купить пансион в До­лине Напа. Но теперь вдруг это перестало быть шуткой.

На прошлых выходных они уже встречались с риелтором и начали подыскивать подходящую гостиницу.

Спустя полгода я получил весточку от Сьюзен. Текст был написан на обороте фотографии прекрасной до­машней гостиницы в Долине Нэпа. Сьюзен приглашала меня приехать к ним. «Вы будете нашим первым гос­тем!»— писала она.

История Сьюзен иллюстрирует несколько идей. Во-первых, ее неоправданно сильный страх. Разумеется, она была расстроена из-за того, что ее сын попал в тюрь­му. Да и кто на ее месте не был бы расстроен? Но реак­ция Сьюзен достигала масштабов катастрофы. Кроме то­го, у ее сына уже много лет были проблемы с наркотика­ми, и этот срыв был не первым в его жизни.

Верная догадка пришла ко мне, когда я обратил вни­мание на повязку у нее на шее — след вмешательства пластического хирурга. В общем, риск ошибиться был невелик, ведь ни один человек ее возраста не может из­бежать беспокойства из-за старения. Пластическая хи­рургия и недавно пройденная отметка «60» помогли об­наружить сильный страх смерти, который она перекла­дывала на своего сына. На наших сеансах я помог ей понять первопричину этого страха и попытался помочь противостоять ему.

Сьюзен удалось сделать несколько открытий. Она осознала, что ее тело стареет, что сын был в ее глазах способом обеспечить собственное бессмертие и что она может воздействовать на обе ситуации лишь в опреде­ленных пределах. В конце концов понимание того, что всю жизнь она копила разочарования и сожаления, под­вигло ее на важные изменения в жизни.

Вот один из многочисленных примеров, которые до­казывают, что мы способны сделать больше, чем просто смягчить страх смерти. Осознание смерти может послу­жить позитивным импульсом, сильнейшим катализато­ром серьезных жизненных изменений.

ГЛАВА 3

ПРОБУЖДАЮЩЕЕ ПЕРЕЖИВАНИЕ

 

Один из самых известных героев мировой литерату­ры — Эбенезер Скрудж, нелюдимый, скупой старик из повести Чарльза Диккенса «Гимн Рождеству». Однако в романе с ним произошла удивительная метаморфоза. Его ледяное спокойствие вдруг растаяло, и он превра­тился в щедрого, добросердечного человека, всегда го­тового помочь ближнему.

Что же произошло? Что вызвало эту метаморфозу? Не его совесть, и не сердечность святочных поздравле­ний. На самом деле он испытал на себе экзистенциаль­ную шоковую терапию, или, как я буду называть ее да­лее, пробуждающее переживание (1). Скруджа посетил Призрак Будущего (Призрак Наступающего Рождества) и устроил ему хороший сеанс шоковой терапии, предло­жив заглянуть в будущее. Скрудж видит собственную смерть, наблюдает, как незнакомые люди дерутся за его вещи, даже за простыни, и слышит, как легко и непринужденно обсуждают его смерть. Затем Призрак Будущего ведет Скруджа на церковный двор и показывает его соб­ственные похороны. Скрудж в ужасе смотрит на надгро­бие, ощупывает свое имя на камне, и в этот момент его личность изменяется. Буквально в следующей сцене Скрудж предстает перед нами новым человеком, способ­ным на сочувствие и сострадание.

В литературе и кинематографе много примеров про­буждающих переживаний — конфронтации со смертью, обогащающих нашу жизнь. Пьер Безухов, герой эпопеи Толстого «Война и мир», встречается со смертью в плену у французов, когда на его глазах расстреливают его то­варищей, а ему чудом удается избежать гибели. После этого случая Пьер, заблудшая душа, полностью меняется и до конца романа действует как человек, ощущающий полноту и смысл жизни. (Достоевский реально пережил похожую ситуацию в возрасте 28 лет, когда буквально в последний момент смертный приговор был заменен ка­торгой. После этого его жизнь тоже изменилась.)

Задолго до Толстого мыслители древности напоми­нали нам о взаимозависимости жизни и смерти. Стоики (например, Хрисипп, Зенон, Цицерон, Марк Аврелий) го­ворят о том, что научиться правильно жить — значит научиться правильно умирать, и наоборот: умение пра­вильно умирать — это умение правильно жить. Цицерон писал, что философствовать — значит готовиться к смерти, а святой Августин отмечал, что душа человека рождается только перед лицом смерти. Многие средне­вековые монахи хранили в своих кельях человеческие черепа, чтобы сосредоточиваться на мысли о смерти и на том, чему она учит живущих. Монтень говорил, что ок­на кабинета писателя должны выходить на кладбище — это делает мысли отчетливее.

Вот таким образом великие учителя сквозь тьму ве­ков напоминают нам о том, что, хотя физически смерть нас уничтожает, идея смерти дарует нам спасение.

Итак, если физически смерть нас уничтожает, то идея смерти дарует нам спасение — давайте более пристально рассмотрим эту мысль. Что значит «дарует спасение»? Спасение от чего? И каким образом идея смерти может нас спасти?

---

Дата добавления: 2019-09-02; просмотров: 133; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!