Вечера встречи одноклассников или однокурсников



Вечера встреч одноклассников или однокурсников, особенно тридцать или больше лет спустя, могут принес­ти очень насыщенные переживания. Когда мы видим своих одноклассников взрослыми людьми, то почти фи­зически ощущаем течение жизни. А перечисление имен тех, кто уже умер, отзывается в нас еще сильнее и болез­неннее. На некоторые встречи люди прикалывают на одежду свои детские фотографии, и участники сравни­вают фото с лицами, пытаясь под нынешними морщини­стыми масками отыскать невинные детские глаза. Мало кто может удержаться от мысли: «Такие старые, они все такие старые... Что я делаю среди этих людей? И глав­ное, как в их глазах выгляжу я?».

Для меня такие встречи — это окончания рассказов, которые я начал читать тридцать, сорок, даже пятьдесят лет назад. У одноклассников — общие воспоминания, их объединяет чувство глубокой близости друг другу. Они знали нас, когда мы были молодыми, неиспорчен­ными, когда у нас еще не было взрослого «имиджа», час­то оказывающегося лишь маской. Возможно, именно в этом причина того, что подобные встречи вызывают всплеск новых браков. Однокашники вызывают в нас доверие, старые чувства вспыхивают с новой силой, и все выступают героями драмы, которая началась так давно и развивалась на фоне бесконечной надежды. Я советую своим пациентам посещать такие встречи и за­писывать свои впечатления.

Мысли о распределении наследства

Распределение наследства неизбежно вызывает эк­зистенциальную тревогу: вы обсуждаете свою смерть и своих наследников и думаете о том, как распорядиться деньгами и имуществом, которые вы накопили в течение всей жизни. Когда вы подводите итог своей жизни, не­минуемо возникает множество вопросов: кого я люблю? Кого не люблю? Кто будет скорбеть по мне? К кому мне стоит быть щедрым? В этот момент вы окидываете взгля­дом все прожитые годы, и вам нужно принять конкрет­ные меры, чтобы подготовиться к окончанию жизни: от­дать распоряжения насчет похорон, разобраться с неза­вершенными делами.

Один из моих пациентов, смертельно больной чело­век, начал приводить в порядок свои дела, и провел мно­го дней, просматривая свою переписку: он хотел унич­тожить все сообщения, которые могли бы так или иначе потревожить членов его семьи. Разбирая письма от быв­ших возлюбленных, он внезапно почувствовал приступ тоски. Окончательное уничтожение всех фотографий и писем, всех следов его страстей и восторгов, вызвало неизбежный экзистенциальный страх.

Дни рождения и годовщины

Значимые дни рождения и годовщины тоже могут служить сильнейшим пробуждающим переживанием. Хотя празднование дней рождения связано с подарка­ми, тортами, открытками, веселыми вечеринками, что мы отмечаем в действительности? Возможно, вся эта мишу­ра — лишь попытка замаскировать грусть от напомина­ния о неумолимом ходе времени. Психотерапевтам сле­дует всегда обращать внимание на дни рождения паци­ентов, особенно если речь идет о значительных датах, и спрашивать о чувствах, которые они вызывают.

История Уилла: пятидесятилетие

Любой психотерапевт, который начинает тщательно анализировать вопросы страха смерти, бывает потрясен его вездесущностью. Я убеждаюсь в этом снова и снова. В тот день, когда я начал писать этот раздел книги, один из моих пациентов совершенно неожиданно и без како­го-либо участия с моей стороны дал яркую клиническую иллюстрацию идеи пробуждающего воспоминания.

Это была наша четвертая встреча с Уиллом, адвока­том 49 лет, человеком выдающихся умственных способ­ностей и очень рассудочным. Он обратился ко мне из-за того, что потерял интерес к своей работе и мучился, что не нашел своим выдающимся умственным данным луч­шего применения (он закончил с отличием престижный университет).

Свой рассказ Уилл начал с того, что некоторые колле­ги открыто не одобряли его привычки работать сверх­урочно, не получая за это денег. Он долго описывал об­становку у себя на работе, а затем наконец рассказал о том, что всегда и в любых организациях чувствовал себя белой вороной. Я счел эту информацию важной и вни­мательно выслушал все, не вставляя никаких замеча­ний. Я отметил только его способность к сочувствию, проявившуюся в его работе ради общественного блага.

После недолгой паузы он заметил:

— Кстати, сегодня мне исполнилось пятьдесят...

— И как? Как это ощущается?

— Ну, моя супруга хочет что-то такое устроить... Она пригласила на ужин несколько наших друзей. Но это не моя идея. Мне все это не по душе. Не люблю, когда во­круг меня суетятся.

— О чем вы? Что именно вам не нравится, когда во­круг вас, как вы говорите, суетятся?

— Ну, мне неловко выслушивать всякие приятные вещи. Мой внутренний голос как будто все время шеп­чет: «Они не знают, какой ты на самом деле», или: «Если бы они только знали...»

— И что бы они увидели, если бы знали вас по-на­стоящему? — спросил я.

— Я сам себя не знаю. Мне трудно не только выслу­шивать, но и говорить другим людям что-нибудь прият­ное. Я не понимаю, почему так происходит, и не могу да­же толком описать это. Ну, разве что... мне кажется, су­ществует какой-то очень глубокий темный слой, которого я просто не могу достичь.

— Уилл, а вы можете назвать хоть что-нибудь, что ко­гда-либо поднималось с этого глубокого слоя?

— Да, кое-что... Смерть. Если я читаю книги, в кото­рых есть смерть, особенно, если это смерть ребенка, я очень нервничаю.

— На наших сеансах что-то вызывало шевеление этого темного слоя?

— Нет, не думаю. Почему вы спрашиваете? У вас есть какая-то догадка?

— Я вспоминаю наш первый или второй сеанс, когда вас внезапно охватила какая-то сильнейшая эмоция, вы даже прослезились. Вы тогда сказали мне, что слезы для вас — это большая редкость. Я не помню дословно, а вы можете вспомнить этот случай?

— Совершенно не помню. Я вообще не помню этот эпизод...

— Мне кажется, это как-то связано с вашим отцом. Погодите, дайте я посмотрю. — Я подошел к компьюте­ру, открыл файл с его историей, набрал в строке поиска слово «слезы» и спустя минуту вернулся к Уиллу. — Да, это действительно связано с отцом. Вы с горечью рас­сказывали, что вам ни разу не удалось толком погово­рить с ним. А потом на ваших глазах показались слезы.

— Да-да,теперь я вспомнил, и... о боже, я только что понял, что отец снился мне этой ночью! Но до этого мо­мента я совершенно не помнил этого сна! Если бы вы спросили меня в начале сеанса, видел ли я сны сегодня ночью, я сказал бы, что нет. В общем, в этом сне я разго­варивал со своим отцом и с дядей. Отец мой умер около двенадцати лет назад, а дядя — еще раньше. Мы втроем стояли и мило беседовали о чем-то, и я услышал свой го­лос как бы за кадром: «Они мертвы, они мертвы, но не волнуйся, все в порядке, во сне это нормально».

— Такое ощущение, что этот голос за кадром охраня­ет ваш сон, не дает проснуться. Вам часто снится отец?

— Никогда. Ну, или я этого не помню...

— Уилл, сеанс уже подходит к концу, но мне надо задать вам еще один вопрос. Мы уже говорили об этом. Я имею в виду то, что вам трудно выслушивать и произно­сить приятные вещи. А здесь, в этом кабинете, вы когда-нибудь испытывали подобный дискомфорт? В разгово­рах со мной? Помните, когда вы рассказывали о своей работе, я отметил вашу способность к сочувствию. Вы ничего не ответили. Я хочу вас спросить, что вы почувст­вовали в этот момент, ведь я сказал вам приятную вещь? И будет ли вам так же трудно сказать что-нибудь прият­ное мне? (Я почти никогда не заканчиваю сеансов, не задав вопрос о том, что произошло за этот час.)

— Точно не знаю. Мне надо подумать, — сказал Уилл и начал вставать со стула.

— Еще только один момент, — удержал я его. — Ска­жите, какие ощущения вы испытываете от сегодняшнего сеанса и от общения со мной?

— Это был хороший сеанс, — ответил он. — Меня поразило то, что вы помните мои слезы на том, раннем сеансе. Но должен признать, что мне стало действитель­но не по себе, когда вы спросили, трудно ли мне выслу­шать приятную вещь от вас или сказать что-либо вам.

— Ну что же, я уверен, что этот дискомфорт даст нам новые плодотворные направления в нашей работе.

Обратите внимание, что на этом сеансе тема смер­ти всплыла совершенно неожиданно, когда я спросил Уилла о его «темном слое». Я редко подхожу к компью­теру посреди сеанса, чтобы отыскать что-либо в сво­их документах, однако Уилл был настолько рассудоч­ным человеком, что мне очень хотелось вернуться к то­му единственному случаю проявления эмоций с его стороны.

Давайте еще раз обсудим все экзистенциальные во­просы, за которые я мог ухватиться в случае с Уиллом. Во-первых, ему исполнилось 50 лет. Такие даты обычно имеют множество последствий во внутреннем мире че­ловека. Затем на вопрос о его потаенном слое он, к мо­ему удивлению и без каких-либо намеков с моей сторо­ны, ответил, что начинает нервничать всякий раз, когда читает о смерти, особенно о смерти детей. А затем, так­же совершенно неожиданно, он вспомнил о своем сне, в котором разговаривал с покойными отцом и дядей.

Когда я акцентировал внимание на этом сне, Уилл осознал тайную грусть и страх смерти — смерти отца, смерти маленького ребенка и стоящий за всем этим страх собственной смерти. Мы решили, что он боится проявлять чувства, чтобы не дать вырваться на свободу страху смерти. На последующих сеансах он еще много раз давал выход эмоциям, и я помогал ему открыто рас­сказывать о его «темном слое» и тех страхах, которые он не мог озвучить прежде.

 

СНЫ КАК ПРОБУЖДАЮЩИЕ

ПЕРЕЖИВАНИЯ

Многие знаменательные сны несут послания от глу­бинной части нашей личности и тоже могут служить про­буждающим переживанием. Вот, например, сон, расска­занный мне одной молодой вдовой, женщиной, погру­женной в свое горе. Это очень ясный пример того, как потеря любимого человека может поставить осиротев­шего перед фактом его собственной смертности.

Я стою на застекленной веранде небольшого летне­ го домика и вижу, что недалеко от крыльца притаилось гигантское чудовище с огромной пастью. Мне очень страшно. Я боюсь, что что-то случится с моей доче­ рью. Я решаю принести жертву, чтобы откупиться от чудовища, и бросаю за дверь мягкую игрушку в красно- зеленую клетку. Чудовище заглатывает приманку, но остается на месте. Его глаза горят. Он пристально смотрит на меня. Его жертва я (7).

Молодая вдова отлично поняла значение сна. Внача­ле она подумала, что смерть (угрожающее ей чудовище), которая уже забрала ее мужа, теперь пришла за дочкой. Но почти сразу она осознала, что жертва — она сама. Теперь — ее очередь, и чудовище пришло по ее душу. Она попыталась успокоить его жертвой и отвлечь от се­бя, швырнув в него мягкую игрушку в красно-зеленую клетку. Она знала значение этого символа, мне даже не пришлось задавать вопросы: ее муж умер в пижаме в красно-зеленую клетку. Но чудовище было неумолимо, жертва — она. Безусловная прозрачность этого сна ста­ла первым шагом нового направления нашего лечения. Женщина переключилась с переживания катастрофиче­ской потери на еще более серьезные мысли о конечно­сти собственного существования и о том, как ей жить дальше.

Я часто говорю своим студентам, молодым врачам, что пробуждающие переживания — это далеко не ред­кость, а основа работы психоаналитика. Соответствен­но, я трачу много времени на то, чтобы научить психоте­рапевтов распознавать пробуждающие переживания и использовать их в целях лечения. Вот, например, исто­рия Марка, чей сон распахнул дверь к осознанию про­блемы смерти.


Дата добавления: 2019-09-02; просмотров: 161; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:






Мы поможем в написании ваших работ!