ПИСЬМО ДЕВЯТОЕ часть II (продолжение) 4 страница

знаниями во всех этих областях, можем мы надеяться преуспеть в своих сочинениях. Сочетаем же к себе талант поэта с талантом живописца – первый для замыслов, второй для их осуществления.

Некоторое знакомство с геометрией также мо­жет принести здесь немалую пользу: наука эта внесет ясность в фигуры танцев, порядок в их комбинации, придаст четкость формам и, сокра­щая переходы от фигуры к фигуре, сообщит ис­полнению больший блеск.

Балет подобен более или менее сложному ме­ханизму, различные действия которого изумляют и поражают нас лишь в той мере, в какой они быстры и многообразны; все эти последователь­ные сопряжения одной фигуры с другой, все эти быстро сменяющие друг друга движения, вращаю­щиеся в противоположных направлениях группы, сцепления и переходы, единство и гармония, ца­рящие в темпах и движениях,— не являет ли нам все это образ искусно построенного меха­низма?

И, напротив, балеты, сопровождающиеся бес­порядком и сумятицей, не подчиняющиеся опре­деленному ритму, фигуры, которых лишены четко­сти, разве не напоминают они плохо слаженные машины, перегруженные колесиками и пружи­нами? Они обманывают чаяния артиста и ожида­ние публики, ибо грешат, как несоразмерностью, так и отсутствием точности.

В  наших балетах значительную роль еще играют чудеса, и многие из них требуют примене­ния театральных машин. Мало найдется, например, сюжетов из Овидия, которые можно было бы во­плотить без помощи «чистых перемен», полетов, превращений и проч. Балетмейстеру, стало быть, лучше вовсе отказаться от такого рода сюжетов, если он сам не владеет искусством машиниста. В провинции, к сожалению, в этой роли обычно подвизаются рабочие сцены или театральные служители, постепенно возведенные на этот пост местными покровителями, а они только и умеют, что поднимать те люстры, со свечей которых на протяжении многих лет из вечера в вечер снимали нагар, да толчками опускать плохо слаженные театральные облака с мифологическими персонажами. В Италии театры не могут похвалиться машинами; в Германии, где театральные здания построены по тем же самым чертежам, также нет возможности показывать чудеса, так что балетмейстер,

попавший в один из этих театров, окажется в весьма затруднительном положении, если не будет обладать некоторыми познаниями в механике и не способен будет изложить свой замысел достаточно отчетливо, построив небольшую модель, которая всегда оказывается для рабочих понятнее, чем любые объяснения, какими бы ясными и точными они ни были.

Театры Лондона и Парижа в этом отношении водятся в лучшем положении, нежели все иные. Англичане изобретательны; их театральные машины проще наших, и потому все эффекты поражают здесь как своей быстротой, так и хитроумностью. Каждый механизм, связанный с действием машины, отличается законченностью и отчетливостью работы; чистота, точность, заботливость отделки в самых незначительных частях, несомненно, способствуют быстроте и безотказности их действия. Используются все эти шедевры механики главным образом в их пантомимах—жанре низком, лишенном всякого вкуса и интереса, и пошлой интригой. Нельзя не сказать, что подобные зрелища, обходящиеся непомерно дорого, рассчитаны лишь на глаза таких зрителей, которых ничто не способно оскорбить, и что на нашей сцене эти представления имели бы весьма посред­ственный успех, ибо у нас любят шутку только пристойную, тонкую, изящную и не оскорбляю­щую ни чувства нравственности, ни вкуса.

Сочинитель, желающий возвыситься над по­средственностью, обязан изучать творения живо­писцев и следовать за каждым из них в особенно­стях его композиции и трактовке отдельных фигур. Ему надлежит разрешить те же задачи, что разрешали они: подобно им, он должен стремиться к сходству, к игре красок и светотени, он должен искусно расположить группы, задрапировать ис­полнителей, придать им те или иные изящные позы и сообщить каждому характерные черты, огонь и выразительность. Может ли преуспеть во всем этом балетмейстер, если он не совмещает в себе все те качества, что отличают великого живописца?

Я исхожу именно из этого принципа, когда беру на себя смелость полагать, что изучение ана­томии придаст лишь большую ясность наставле­ниям, которые балетмейстер станет давать тем, кого пожелает обучать. Познания эти помогут ему без труда обнаружить изъяны их телосложения и глу­боко укоренившиеся дурные привычки, столь часто препятствующие успехам учеников. Зная причину зла, он легко найдет способ борьбы с ним: основывая свои уроки и советы на разумном и вдумчивом анализе, он никогда не поведет своего ученика по ложному пути. То обстоятельство, что на­ставники обращают недостаточное внимание на телосложение своих учеников, а оно не менее разнообразно, чем их лица, и является причиной появления такого множества скверных танцовщиков, которых было бы, без сомнения, меньше, обладай учителя умением вовремя указать каждому из них род танца, ему свойственный.

Господин Буржела, королевский шталмейстер, президент Лионской Академии, не менее ценимый в других странах, чем у себя на родине, не только всю свою жизнь дрессировал лошадей — он еще внимательнейшим образом исследовал их природу, изучив ее вплоть до мельчайших тонкостей. Не думайте, будто единственной целью его знаний анатомией было познать болезни этих животных; он стремился исторгнуть, если можно так выразится, из природы то, что до него она никому не открывала. Глубокое знание последовательности движений лошадей различных статей при всех морах, равно как и открытие источника, начала и способов осуществления всех движений, на которое способно животное, привели г-на Буржела к единственному, простому и легкому правилу: требовать от лошади лишь точных, естественных и доступных ей аллюров, единственных, которые не утруждают животное и при которых оно никогда не выйдет из повиновения.

Живописец также изучает анатомию отнюдь не для того, чтобы писать скелеты; не для того срисовывает он микеланджеловские фигуры с об­наженными мускулами, чтобы помещать эти устрашающие образы в свои картины. Однако подобные штудии ему необходимы, ибо с их помощью он учится правильно передавать пропорции челове­ческого тела, изображать его в различных движе­ниях и позах.

Если под складками одежды должно ясно чувствоваться нагое тело, нужно также, чтобы плотью ясно ощущались кости. Важно понять, какое место занимает та или иная часть. Словом, для того чтобы фигура была нарисована в соответствии с правдой природы и законами искусства, необходимо, чтобы под одеждой ощущался человек, под кожей — мускулы, а под мышцами — скелет.

Рисование приносит балетам столь большую пользу, что каждый, кто занят их сочинением, обязан отнестись к этому искусству со всей серь­езностью. Оно способствует приятности форм помогает сообщить новизну и изящество фигурам, вносит сладостное очарование в группировки придает грациозное положение корпусу, отчетливость и точность позам. Тот, кто пренебрегает рисунком, свершает грубейшие ошибки в композиции: головы оказываются повернутыми неудачно и плохо контрастируют с поворотом корпуса, руки движутся неестественно — все выглядит неуклюже, все свидетельствует о напряженности, все оказывается лишенным цельности и гармонии.

Балетмейстер, несведущий в музыке, будет плохо фразировать свои мелодии; он не способен будет проникнуть в их дух и характер; согласовы­вая движения танца с ритмом, он не сумеет про­явить ту точность и тонкость слуха, которые здесь совершенно необходимы,—разве что он обладает особой чувствительностью уха, которая чаще дается природой, нежели искусством, и намного выше той, что приобретена путем прилежания и упражнений.

Правильный выбор мелодий имеет для танца столь же существенное значение, сколь подбор слов и оборотов для искусства красноречия.

Именно темпы и характер музыки определяют унижение танцовщика. Если мелодии однообразны и неизящны, балет окажется им под стать: будет холоден и вял.

 Между музыкой и танцем, сударь, существует теснейшая связь, а потому балетмейстер, несомненно, извлечет для себя существенную пользу, будет знаком с этим искусством практически: это всегда позволит ему яснее высказать композитору свой замысел, а если, вдобавок, изящный вкус сочетается у него и с умением, то и самому при случае сочинить нужную мелодию или подскажет композитору характерные черты этой мелодии;

и черты эти будут выразительны и разнообразны, танец в свою очередь воспримет эти качества. Хорошая музыка должна живописать, должна говорить. Отзываясь на нее, танец становится как бы эхом, послушно повторяющим вслед за ней все, что она произносит. Если же музыка, напротив нема, если она ничего не говорит танцовщику, он не в состоянии будет и отозваться на неё, и тогда всякое чувство, всякая выразительность будут навсегда изгнаны из его исполнения.

Ничто не может быть безразлично таланту, ничто, стало быть, не должно быть безразлично балетмейстеру. Он может отличиться в своем искусстве лишь в той мере, в какой изучил все то, о чём я только что говорил. Требовать, чтобы он владел каждым искусством в той совершенной степени, в какой им владеют люди, всецело посвятившие себя одному из них, значило бы требовать невозможного. Но если он и не владеет ими практически, он должен, по крайней мере, уметь проникнуться духом каждого из них. Он обязан обладать общими представлениями и хотя бы по­верхностными знаниями в каждом из тех искусств, которые, будучи взаимно связаны друг с другом, могут, так или иначе, способствовать процветанию и славе нашего искусства.

Все изящные искусства тесно связаны друг с другом, являя собой образ многочисленной семьи, 'стремящейся отличиться. Та польза, которую они приносят обществу, поощряет их к соперничеству, Стремясь к славе, они спешат на помощь друг другу, дабы достигнуть ее. Каждое идет к ней собственным путем, и каждое подчиняется соб­ственным законам; но есть в них вместе с тем и поразительные черты подобия — некое сходство, знаменующее их теснейшую взаимную связь и их потребность друг в друге, без чего они не могли бы совершенствоваться, становиться все прекрас­нее и прокладывать пути дальнейшего своего про­движения вперед.

Из этой взаимной связи всех искусств и царя­щей меж ними гармонии и явствует, сударь, что чем более обширными знаниями, чем большим та­лантом и воображением обладает балетмейстер, тем увлекательнее будут его сочинения, тем больше огня, правды и разума способен он будет вложить в них.

 

ПИСЬМО ШЕСТОЕ

 

 

 

 Если все искусства так поддерживают друг друга, если они наперебой предлагают танцу свои услуги, то и природа, сударь, на каждом шагу словно бы спешит ему на помощь. Двор государя, деревня, стихии, времена года — все споспешествуют ему, все являет ему средства, дабы он мог сделаться разнообразнее и привлекательнее. Балетмейстер, следовательно, должен все видеть и все изучать, ибо все, что существуетво вселенной, может служить ему образцом.

 Сколько разнообразнейших картин найдет он в среде ремесленников! У каждого здесь своя манера держаться и двигаться, смотря по тому, каких положений и жестов требуетего труд. Эту манеру—походку, замашки, движения, неизменно соответствующие его ремеслу, и должен уловить балетмейстер; им тем легче подражать, что люди, занимающиеся каким-либо ремеслом, даже разбогатев и оставив свое прежнее занятие, не в силах уже расстаться с ними — обычное следствие привычки, закрепленной годами и усугубленной лишениями и трудом.

Сколько забавных и удивительных образов найдет он также в толпе всяких любезных бездельников, всех этих птиметров второго разряда, словно обезьяны передразнивающих смешные стороны тех, кто воображает, будто молодость, имя или богатство даютправо на легкомыслие, ветреность и фатовство.Уличная сутолока, праздничные гулянья, кабачки, сельские труды и развлечения, деревенская свадьба, охота, рыбная ловля, жатва, сбор вино града, особая повадка, с которой простолюдин поливает цветок, преподносит его пастушке, или лазает за гнездами, или играет на жалейке — вес подсказывает балетмейстеру живописные и разно образные картины, различные как по колориту, так и по жанру. Военный лагерь, воинские по строения, солдатские учения, взятие приступом городаи его оборона, морской порт, сцены на погрузка и выгрузка корабля— вот те картины, что должны привлечь наши взоры и довести искусство наше до совершенства, если мы сумеем передать всё это в соответствии с природой.

А шедевры Расина, Корнеля, Вольтера, Кребильона - разве не могут также и они послужить образцом для танцев в благородном жанре? И не являют ли нам произведения Мольера, Реньяра многих других знаменитых авторов картины в жанре менее возвышенном? Я предвижу, какой поднимет балетная братия в ответ на это предложение; я уже слышу, как честят меня безумцем; «Танцевать трагедии и комедии? Что за сродство! Разве это возможно?» Да, несомненно: сожмите действие «Скупого», выбросьте из этой пьесы все спокойные диалоги, соедините события, свяжите воедино разрозненные картины — и успех вам обеспечен.

Вы можете достаточно вразумительно изобразить сцену с кольцом и сцену, в которой Скупой обыскивает Ла-Флеша, и ту, где Фрозина говорит ним об его возлюбленной; изобразить отчаяние, ярость Гарпагона столь же живыми красками, как те, которыми пользовался Мольер,— разумеется, если вы способны все это прочувствовать. Все, что может служить живописи, может служить и танцу. Докажите мне, что в произведениях авторов, которого я только что назвал, нет характеров, нет ярких ситуаций, что они лишены интереса и что вздумай Буше или Ванлоо воплотить эти шедевры на полотне, у них получились бы картины холод­ные и неприятные, тогда я соглашусь, что утверж­дение мое — не более чем парадокс. Но если пьесы эти могут послужить источником превосходны картин, стало быть, прав я, и не моя вина, ее нет у нас художников, живописующих мимикой и гений не в ладу с нашими танцовщиками.

 Разве не заменили некогда Батилл, Пилад Гилас актеров, когда тех изгнали из Рима? Раза не стали они тогда представлять с помощью пан томимы отдельные сцены из лучших пьес тоги времени? Ободренные первым успехом, они попытались затем играть целые акты, а когда и это пришлось публике по вкусу, стали давать таким способом целые пьесы, снискав и здесь всеобщие восторги.

Но эти пьесы — возразят мне — были широко известны; они служили зрителям как бы программами и, будучи, так сказать, начертаны в их па­мяти, позволяли им без всякого труда следить за игрой актера, уже заранее зная, что он станет изображать. Но разве не будет и у нас этого преимущества, когда мы положим на танцы самые известные драматические произведения? Чем мы хуже римских танцовщиков? Разве то, что дела лось во времена Августа, нельзя делать и в наши дни? Думать так — значило бы унизить людей на­шего века и ставить ни во что их вкус и разум.

Вернемся, однако, к предмету моего письма. Балетмейстер должен

знать природу — как ее кра­соты, так и ее несовершенства. Это знание

всегда поможет ему определить, что именно следует в ней выбирать. Среди рисуемых им картин могут оказаться картины исторические, поэтические, об­личительные, аллегорические, нравоучительные, следовательно, ему необходимо брать свои об­разцы во всех слоях общества, во всех его сосло­виях и состояниях. А приобретя достаточный вес в обществе, он получает возможность, подобно поэту и живописцу, но уже средствами собственного искусства, изобличать и карать порок, превозносить и награждать добродетель.

Если балетмейстеру необходимо изучать природу, искусно отбирая в ней все то, что может ему пригодиться, если выбор сюжета, который он собирается воплотить, в немалой степени способствует успеху его творения, то все это лишь в той мере, в какой у него достанет искусства и изобретательности украсить их и придать им более красивый вид, расположив и распределив в манере благородной и живописной.

Пожелай он, например, живописать ревность и все те движения ярости и отчаяния, которые сопутствуют ей, ему следует взять за образец такого человека, чьи врожденные жестокость и грубость смягчены воспитанием. Грузчик мог бы служить для этого образцом не менее правдивым, однако он не представил бы столь красивого зрелища: палка в его руках заменила бы недостающую ему мы разительность, но подобное подражание при­роде возмутило бы в нас чувство человечности, являя нам лишь отталкивающую картину людских несовершенств. К тому же игра ревнующего груз­чика будет менее живописной, нежели игра человека, обладающего чувствами возвышенными. Первый из них отомстит сразу же, дав волю рукам, другой, напротив, станет бороться с мыслями о мести, столько же унизительными, сколь и низ­шими. Этот внутренний поединок между яростью и благородством придаст его походке, жестам, позам, выражению его лица, взглядам силу и энер­гичность:все будет изобличатьего страсть; усилия, прилагаемые им, чтобы сдержать себя, ставят лишь сильнее разразиться бурю его чувств придадут им большую живость и страстность. Чем больше будет он сдерживать свою страсть, тем сосредоточеннее будетее пыл и тем увлекательнее игра актера.

 Человек грубый, неотесанный способен подсказать художнику лишь один живописный момент - тот, когда он с низменной радостью удовлетворит свою мстительность. Человек благородный, напротив того, явит их целое множество — страсть исмятение он будет выражать на сотню различных ладов, но всегда столь, же пылко, сколь и благородно. Сколько противоречивости, сколько контрастов будет в его жестах! Как будут то нарастать, то затихать его порывы! Сколько различных оттенков и переходов отразится на лице его! Какая живость во взорах! Как выразительно, как полно значения будет его молчание! А миг, когда он убедится, что ревность его неосновательна, подскажет ему игру еще более разнообразную еще более увлекательную и блистающую красками пленительными и тонкими. Все это многообразие и должен уловить балетмейстер.              

 Знаменитые балетмейстеры, так же .как поэты и живописцы, всегда умаляют себя, когда растра­чивают время и талант на то, чтобы создавать произведения низкого и пошлого жанра. Великим надлежит творить одно великое, предоставив вся­кие пустяки тем посредственностям, областью ко­торых является одно лишь неизменное фиглярство.

 Природа не всегда являет нам совершенные образцы; надо, стало быть, уметь искусно исправ­лять их,ставя в положения выигрышные, показывая в выгодном свете, в благоприятных условиях, скрывая то, что является в них неприглядным, придать им ту прелесть и очарование, которого им недоставало, чтобы стать истинно прекрасным.

Самое трудное, как я уже сказал, заключается, чтобы украшать природу, не искажая ее, сохранять все подлинные ее черты, в тожеискусно смягчая или же подчеркивая их. Мгновение — вот душа каждой картины. Нелегко его уловить, еще труднее воспроизвести его правдиво. К природе! Ближе к природе,— и произведения наши станут прекрасными. Откажемся же от искусства, если оно не заимствует свои черты природы, если оно не облачается в ее простоту! Оно пленяет лишь в той мере, в какой остается скрытым, и торжествует подлинную победу лишь тогда, когда делается незаметным иего принимают за природу.                            

 Я полагаю, сударь, что балетмейстер, не знающий в совершенстве танца, способен сочинить лишь нечто весьма посредственное. Под танцем я разумею, жанр серьезный; именно он является основой балета. Тому, кто не знает его основ, не ищет выразительных средств. Он вынужден будет тогда отказаться от всего возвышенного, оставить в стороне историю, мифологию, национальные жанры и посвятить себя исключительно пресловутым сельским балетам, которые у всех в зубах навязли и всем опостылели еще со времен Фоссано, этого превосходного комического тан­цовщика, заразившего всю Францию манией прыжков. Я сравниваю серьезный танец с коренным французским языком, а смешанные и испорченные жанры, что из него проистекают, с теми местными говорами, которые понимаешь с превеликим трудом и которые становятся все менее понятными по мере того, как мы удаляемся от столицы, где царит очищенный французский язык. Сочетания красок, их оттенки, эффекты, которые они дают при том или ином освещении, так должны привлекать внимание балетмейстер. Только на основании собственного опыта я понимаю, какую рельефность подобные эффекты сообщают действующим лицам, какую четкость придают формам, какое изящество группам. В своем бале «Ревность, или Празднества в серале» я воспользовался тем постепенным ослаблением цвета, которое соблюдают в своих картинах живописцы? Самые чистые и яркие тона занимали первенствующие места на переднем плане. За ними расположены были тона менее чистые и яркие. Самые же нежные и туманные цвета я приберег для заднего плана. То же распределение соблюдалось мной и в отношении роста исполнителей. Эта удачная градация в яркости цвета и пропорциях не могла не сказаться на всей композиции: все было со­гласно, все было плавно, ничто не резало глаза, ничто не вредило друг другу. Эта гармония очаро­вывала взгляд, который без утомления мог охва­тить все части картины. Мой балет имел тем боль­ший успех, что в другом, озаглавленном мною «Китайский балет» и возобновленном затем в Лионе, (Этот балет был впоследствии поставлен в Париже и Лондоне в преисполненных вкуса костюмах, сочиненных г-ном Боке, рисовальщиком Королевской Академии музыки) взор невольно был оскорблен плохим делением красок и неудачным их сочетанием. Все фигуры мелькали и были неотчетливы, хотя задуманы они были правильно. Словом, ничто не вызывало того впечатления, которого можно было ожидать. Костюмы, так сказать, убили спектакль, потому что были тех же цветов, что и декорации: все было богато, все блистало красками, всё сверкало с одинаковой назойливостью, ни одна часть не была принесена в жертву другой, однообразие всех частей совершенно лишало картину ее эффектности, в ней не было контрастов, и утомленный взор зрителя не различал уже никаких отдельных форм. Это множество танцовщиков, блиставших мишурой, эта причудливая смесь цветов лишь слепила глаза, не давая им удовлетворения. Цвета костюмов были так распределены, что как только актер переставал двигаться, он делался незаметным; а между тем танцы исполнялись со всей тщательностью. Сама красота Лионского театра придавала спектаклю изящество и отчетливость, которых не могло у него быть в Париже, где он игрался в театре г-на Монне. Однако то ли костюмы и декорации не были согласованы между собой, то ли избранный мною не жанр превосходит своими качествами тот, от которого я отказался, но я вынужден признать, что всех моих творений «Китайский балет» имел наименьший успех.

---

Дата добавления: 2019-02-26; просмотров: 190; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!