В дружный круг у елки встанем 34 страница
Действительно неожиданным был, например, удар Гитлера 10 мая 1940 года для французов. Хотя Франция уже более восьми месяцев находилась в состоянии войны с Германией, ее войска были отмобилизованы и занимали боевые позиции, удар оказался действительно неожиданным, поскольку правительство надеялось, что Гитлер вот-вот направит свое оружие против России. В итоге, понеся немалые потери (только убитыми – 84 000 солдат и офицеров; 1 547 000 человек оказалось в немецком плену), Франция 22 июня капитулировала. Таким же неожиданным для американцев явилось нападение Японии на Пирл-Харбор и уничтожение Тихоокеанского флота США. «Не может быть!» – воскликнул, узнав об этом, ошеломленный Ф. Рузвельт.
Между тем, удар по фронтам советской обороны многократно превосходил то, что испытали французы и американцы. В первый стратегический эшелон было включено 80% всех сил и средств вермахта, в том числе все танковые дивизии и авиация. Это был всесокрушающий удар огромной силы, беспримерный в мировой истории. В него были вложены энергия и сталь почти всей континентальной Европы. Армада, имевшая двухлетний опыт победоносной войны, отлично отработанную систему взаимодействия различных родов войск, была нацелена на скорейшее, «молниеносное» завершение войны полной победой. Такой удар не смогла бы выдержать ни одна армия в мире. Красная Армия его выдержала, но ее отступление было неизбежным и – с точки зрения самосохранения – целесообразным.
|
|
|
Были ли неудачи первых месяцев связаны с неподготовленностью войск и неумелым командованием? Разумеется. Но не это было главным. Чем объяснить, что потерпел катастрофу Западный фронт – уже через неделю после нападения немцев? Тем, что удар здесь был самым сильным? Верно, но ведь здесь и должны были готовиться к отражению именно такого удара, – между тем, фронт оказался к этому не подготовленным. Дивизии, предназначенные для прикрытия границы, находились на учениях, подчас за десятки километров от пунктов постоянной дислокации, и со многими соединениями не было устойчивой связи.
Г. К. Жуков, обвиняя Сталина, совершает подлог, ибо необходимые директивы были направлены в войска вовремя, но военное руководство не проконтролировало их выполнение, а командующий Западным военным округом генерал армии Д. Г. Павлов был единственным, кто эти распоряжения проигнорировал. Более того, по свидетельству генерал-лейтенанта авиации, Героя Советского Союза С. Ф. Долгушина, летчика, вступившего в бой утром 22 июня, генерал Павлов, имея данные фронтовой разведки о сосредоточении немецкой авиации, полученные 21 июня, вечером лично распорядился снять с самолетов оружие и боеприпасы (Патриот. – 2003. – № 26. – С. 9). Было также отменено состояние боевой готовности авиационных соединений, введенное 19–20 июня. Что это, как не предательство?..
|
|
|
Для Москвы же катастрофа Западного фронта действительно оказалась полной неожиданностью, – Сталин был уверен в достаточности проводимых мероприятий. Все было предусмотрено, все необходимое для отражения возможной агрессии сделано. Командование фронтов предупреждено о возможном нападении. Зная, что Гитлер стремится спровоцировать его на упреждающий удар, он лишь удерживал войска от преждевременного выхода за государственную границу. И вот вместо ожидаемой готовности – огромные потери в приграничных сражениях и стремительное продвижение немецких войск на этом участке границы вглубь страны. Переправы оказались в руках врага, связь штаба фронта с войсками потеряна, самолеты уничтожены на аэродромах – враг обеспечил себе безраздельное господство в воздухе.
Адмирал Н. Г. Кузнецов пишет: «Анализируя события последних мирных дней, я предполагаю: И. В. Сталин представлял боевую готовность наших Вооруженных Сил более высокой, чем она была на самом деле. Совершенно точно зная количество новейших самолетов, дислоцированных по его приказу на пограничных аэродромах, он считал, что в любую минуту по сигналу боевой тревоги они могут взлететь в воздух и дать надежный отпор врагу. И был просто ошеломлен известием, что наши самолеты не успели подняться в воздух, а погибли прямо на аэродромах…» [70, с. 323–324].
|
|
|
Впрочем, отметим еще раз, что все это произошло только в полосе Западного фронта, где действовала группа немецких армий «Центр». Существенно иным было положение на других направлениях немецкого удара: «Группы армий «Север» и «Юг» продвигались, как правило, тесня искусно применявшего маневренную оборону противника, и на их фронтах даже не наметилось никаких возможностей для нанесения решающих ударов» [97, с. 218], – свидетельствует гитлеровский генерал фон Бутлар, замечая при этом: «Совершенно иной и гораздо более благоприятный характер приняла обстановка на фронте группы армий «Центр» [97, с. 213]. Только успешное продвижение немцев на нашем Западном фронте позволило им в августе–сентябре выйти в глубокий тыл Юго-Западного фронта, окружить его и взять Киев, а вслед за этим двинуться непосредственно на Москву.
Ответственность за поражение Западного фронта в полной мере несет фронтовое командование, а также руководство наркомата обороны и Генерального штаба Красной Армии. Фактом остается лишь то, что никто из их руководителей – ни осужденный тогда военным трибуналом генерал Павлов, ни маршал Тимошенко, ни маршал Жуков, – никто своей вины не признал, переложив ее на вышестоящее «начальство», прежде всего на Сталина. Впрочем, поведение Павлова понятно, Тимошенко на этот счет никогда не высказывался, а вот Жуков не проявил в своих оценках объективности и исторической ответственности и тем самым способствовал искажению роли Сталина в начальный период войны.
|
|
|
И наконец, нельзя не подчеркнуть следующее: независимо от того, были все наши войска в полной боевой готовности или нет, у нас не было возможности остановить дивизии вермахта в приграничных сражениях. Силы были неравны, и мы могли победить только в затяжной войне. Немцы, наоборот, рассчитывали исключительно на «блицкриг» и в случае проигрыша были обречены на поражение.
Можно говорить лишь о том, что не будь преступной безответственности командования Западного фронта, мы понесли бы меньше потерь. Подготовиться же к встрече с будущим, особенно к встрече с вооруженным противником, так, чтобы предусмотреть абсолютно все, – невозможно в принципе. Такая встреча всегда таит в себе много неожиданностей. Несомненно, что и сокрушающая мощь, и направления танковых ударов были для нас в той или иной мере неожиданны. Но в целом мы подготовились к войне лучше немцев, – об этом «упрямо» говорит тот бесспорный факт, что мы победили. Об «идеальной» же подготовке к отражению нападения можно только мечтать. Однако именно этой волшебной сказкой, а заодно и баснями о неких «просчетах», нам морочат головы уже более шестидесяти лет.
Чтобы мобилизовать все силы народа, необходима была ясная программа действий, нацеленных, в конечном счете, на победу над врагом. Она была изложена в знаменитом обращении Сталина к народу, произнесенном по радио 3 июля. Драматизм положения был выражен уже в первых словах вождя, ставших эмоциональным ключом к восприятию всей речи:
«Товарищи! Граждане! Братья и сестры! Бойцы нашей армии и флота!
К вам обращаюсь я, друзья мои!»
Миллионы людей застыли у радиорепродукторов. Писатель Михаил Лобанов вспоминает: «...День 3 июля 1941 года, когда перед народом по радио выступал Сталин, останется на всю жизнь в памяти. Как сейчас слышу бульканье наливаемой из графина в стакан воды в промежутках между сталинскими словами, доносящееся волнение вождя в смертельно опасный для народа час» [91, с. 172].
В этой программной речи Сталин подчеркивает, что над нашей Родиной нависла серьезная опасность. Однако он не оставляет места компромиссам с захватчиками – он объявляет начавшуюся войну всенародной Отечественной войной за свободу и независимость нашей страны. Он призывает: осознать глубину и масштаб нависшей опасности, отрешиться от благодушия, отстаивать каждую пядь советской земли, при отступлении не оставлять врагу ничего, в занятых врагом районах создавать партизанские отряды, в каждом городе, по примеру Москвы и Ленинграда, создавать народное ополчение, мобилизовать все силы страны на борьбу с вражеским нашествием. Сталин говорит и о том, что мы в этой великой войне не будем одинокими, что с нами будут все свободолюбивые народы Европы и Америки и что правительства Великобритании и США уже заявили о готовности к совместной борьбе против фашизма. В заключение он обращается с вдохновляющим призывом: «Все силы народа – на разгром врага! Вперед, за нашу победу!»
Сталинская программа предполагала, прежде всего, задержать – во что бы то ни стало, всеми силами и средствами – танковую лавину гитлеровцев и сорвать тем самым осуществление их плана «молниеносной войны», сохранив при этом и армию, и индустриальную мощь державы. Он отчетливо понимал: сделаем – это будет решающий шаг к победе.
И мы его сделали – именно тогда, летом 41-го, в огне жестоких оборонительных боев, которые, истекая кровью, вела Красная Армия. Несмотря на наше отступление, противник сразу же встретил ожесточенное сопротивление. Многие воинские части с первого дня сражались не только упорно, но и эффективно. Одни, как, например, солдаты генерала К. К. Рокоссовского, успешно отбивали натиск врага и, бросаясь в контратаки, заставляли его отступать; сами же отступали только по приказу командования. Другие, будучи окруженными, сжимались в кулак и пробивали вражье кольцо. Гитлеровские войска несли небывалые для них потери. Так, по данным немецких военных историков, «люфтваффе» за первые недели войны потеряли столько самолетов, сколько никогда – ни до, ни после – не теряли за такой короткий срок: за неполный месяц боев было уничтожено 1284 самолета противника, – это едва ли не треть всего, что вермахт имел в наличии на момент начала войны.
Правда, однако, состоит и в том, что именно тогда имели место факты массовой сдачи в плен: складывали оружие и сдавались – не в одиночку, не малыми группами, а целыми воинскими частями. В общей сложности к началу нашего контрнаступления под Москвой в немецком плену оказалось около 3 млн. наших военнослужащих. Чем это объяснить? Говорят, не было другого выхода: неразбериха, недостаток оружия и боеприпасов, растерянность командования, и вот такой плачевный результат. Не будем торопиться с выводами. Командование, конечно же, далеко не всегда было на высоте. Но нередко сдавались в плен и тогда, когда воевать было можно. Оружия не хватало чаще всего не потому, что им не обеспечивали, – его попросту бросали при отступлении.
Главное было в другом. Удар 22 июня был настолько ошеломляющим, что многие рядовые бойцы и даже командиры, не имея боевого опыта, потеряли веру в свои силы: враг казался непобедимым. А чтобы сражаться с сильным, опытным, уверенным в себе противником, нужна сила духовная, нужно чувство собственного превосходства над ним. Первый удар немцев как раз и был рассчитан на подавление нашей воли к сопротивлению, он был призван сломить наш дух, он должен был продемонстрировать абсолютное превосходство противника. Говорил же великий А. В. Суворов: «кто испуган, тот побежден вполовину, у страха глаза большие, один за десятерых покажется…»
Сталин отлично знал, что такое современная война. На совещании начальствующего состава Красной Армии 17 апреля 1940 года, анализируя уроки финской кампании, он подчеркивал, что современная война – это массовое применение артиллерии, танков и авиации, автоматического стрелкового оружия, это искусно работающие штабы, квалифицированные командиры и грамотные политработники, это хорошо обученные, инициативные и дисциплинированные бойцы. Но непосредственно военное командование не входило в его компетенцию: не считая себя профессиональным военным, он даже после образования 23 июня Ставки Главного Командования не взял на себя обязанности ее председателя. Счел необходимым сосредоточиться на мобилизации всех сил государства, возглавив созданный 30 июня Государственный Комитет Обороны.
Возникает вопрос: почему же через три недели после начала войны он возглавил Ставку, а 8 августа занял пост Верховного Главнокомандующего? С учетом драматичности сложившегося положения, ответ очевиден: Сталин вынужден был взять командование на себя, увидев, что остановить наступление врага в создавшемся положении не удается. Чтобы успешно воевать, нам надо было воспрянуть духом, надо было поверить в себя, поверить в возможность победы. Понимая это, Сталин делает все, чтобы поднять боевой дух войск. Помню, даже на этикетках спичечных коробков помещались его мобилизующие слова: «Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами!» Он стремится разрушить миф о непобедимости фашистской армии. В речи на Красной площади 7 ноября 1941-го он, стремясь ободрить бойцов, прибегает к русской поговорке: «Не так страшен черт, как его малюют».
…Но черт все-таки страшен. Как же вдохнуть в сердца людей веру в свои силы? Он знает, что на войне народная вера в правоту отстаиваемого дела и уверенность в победе над врагом концентрируются в личности полководца. Это – первейшее условие победы. Вспомним, в 1812-м император заменил на посту главнокомандующего русской армией блестящего полководца М. Б. Барклая-де-Толли престарелым и физически немощным М. И. Кутузовым. Почему? Это очень точно объяснил А. С. Пушкин: народной веры глас воззвал тогда к святой его седине...
Между тем, и правое дело, и полководческий гений, и мудрость вождя, – все это в народном сознании связывалось теперь с его, сталинским, именем. И он почувствовал, что народ поверит в победу, если будет знать: в бой ведет не кто-нибудь, а именно он, Сталин. Да и неудачи первых дней показали, что руководить войсками на обширном фронте попросту никому, кроме него, не под силу. И он решает сосредоточить в своих руках не только всю государственную власть, но и высшее командование Вооруженными Силами, – это стало «категорической» необходимостью.
Его руководство сразу же становится уверенным, твердым, дальновидным. Никакой растерянности, паники, никаких нервных срывов. Он внутренне собран, работоспособен, он умеет быстро оценить ситуацию и оперативно принять решение. Он никогда не пренебрегает советом с компетентными людьми: его замысел обязательно обсуждается в генштабе и только потом отливается в директиву Ставки Верховного Главнокомандования. Он никогда не ограничивается выговором за просчеты, за медлительность, – он разъясняет, советует, что и как сделать, его распоряжения и рекомендации продуманны и конкретны.
20 июля в телефонном разговоре с маршалом С. К. Тимошенко, командовавшим тогда Западным направлением, он рассуждает, то ли советуя ему, то ли спрашивая его совета, не пора ли отказаться от тактики мелких ударов по врагу и «создавать кулаки в семь–восемь дивизий с кавалерией на флангах», чтобы «заставить противника перестроить свои ряды по воле нашего командования?..» И не абстрактно рассуждает, а предлагает, какие дивизии откуда снять, с какими соединить и куда направить. Знает, какая обстановка сложилась вокруг того или иного населенного пункта и даже видит, где по каким дорогам можно продвинуть войска (Патриот. – 2001. – № 49. – С. 10).
Разговаривая в августе с командующим Юго-Западным фронтом генерал-полковником М. П. Кирпоносом, он советует ему, где и как создать линию обороны, деликатно подсказывая:
– Я бы на вашем месте использовал на это дело не только новые стрелковые дивизии, но и новые кавдивизии. Спешил бы их и дал бы им возможность разыграть роль пехоты. Временно» (Там же).
И такой стиль руководства у него преобладает. Впрочем, иногда, встречаясь с нераспорядительностью, он выходит из себя, бросает резкие слова и фразы. К примеру, в разговоре с маршалом Б. М. Шапошниковым, находившимся в штабе Западного фронта, переходит на саркастическую риторику, что всегда свидетельствовало о его крайнем раздражении. А дело касалось связи, которой он придавал важнейшее значение в управлении войсками и негодовал, видя, что этой важности не понимают командующий фронтом и главком направления:
– Невозможно терпеть дальше эту дикость, этот позор. Я обязываю вас лично и главкома заставить армии и дивизии уважать службу связи и держать постоянно связь с фронтом, вовремя передавать сводки. Либо будет ликвидировано разгильдяйство в деле связи, либо Ставка будет вынуждена принять крутые меры (Там же).
О том, как он оценивал роль связи в современной войне, свидетельствует и такой факт. Бывший тогда наркомом связи И. Т. Пересыпкин вспоминал, что в один из первых дней войны, несмотря на крайнюю занятость, Сталин принял его для решения проблем, стоявших перед связистами.
«Во время доклада Сталин спросил меня, как обстоят дела в наркомате. Я пытался подробно доложить, но он перебил меня и вновь спросил: «А что требуется?», – и, пододвинув ко мне большую стопку бумаги, сказал: «Пишите». Я сел за ничем не покрытый стол у стены и задумался. Потом начал писать, а Сталин ходил по кабинету, время от времени поглядывая на меня. Нелегко было в столь необычной обстановке перечислить все то, что требуется в первую очередь. Нужд было очень много. Я понимал, что указать надо самое главное и кратко, но исписал несколько листов писчей бумаги.
Прочитав мою записку, И. В. Сталин написал на ней «согласен» и сказал:
– Идите к Чадаеву, пусть выпускает закон.
Так и сказал: «закон».
Я. Е. Чадаев в то время был управляющим делами Совнаркома СССР» [112, с. 69]. Сталин и в дальнейшем внимательно отслеживал состояние связи и требовал ее бесперебойной работы, несмотря на трудности военного времени.
Понимая, что враг силен, что до конца войны далеко, он ни на минуту не сомневается в победе. Ф. Рузвельт и Г. Гопкинс недоумевают: «Он просит алюминий. Неужели он действительно считает, что в сорок втором году ему еще придется воевать?» А он работает над созданием плацдармов для длительной и упорной борьбы с врагом. Под его руководством развертывается беспримерная, невиданная в мировой истории эпопея перемещения промышленного потенциала страны, когда сотни заводов, едва снятые с колес, начинали ковать победу на новом месте. За несколько месяцев на восток было эвакуировано 1360 крупных предприятий и вывезено 10 миллионов человек.
Армия, проникаясь сталинской волей к победе, с каждым днем накаляется ненавистью, мужает и сражается все более ожесточенно и успешно. Вот одно яркое описание решающей битвы в августовском сражении под Ельней, где на острие удара немецких войск находилась дивизия СС «Рейх». Уверенные в своем превосходстве над противником эсэсовцы во весь рост, сплошной черной лавиной двигались к линии наших окопов. Напряжение достигло предела, некоторые не выдерживали… Казалось, нет силы, способной сдержать тупорылые стальные громады и черные мундиры, закрывшие горизонт. И вдруг за нашими окопами грянул невиданной мощи мужской хор: «Широка страна моя родная…» Это подоспевшие сибирские полки – тоже во весь рост – пошли навстречу врагу. Тысячи штыков сверкнули стальными гранями. Русский штыковой бой – вершинное явление национального духа, боевой соборности, вдохновенной неудержимости «за други своя». «Надежда фюрера» дрогнула. Цвет германского войска был смят и отброшен (Завтра. – 2002. – № 19).
Здесь, в боях за Ельню немцы потеряли 47 тысяч солдат и офицеров из лучших частей вермахта и СС. Здесь родилась советская гвардия. Офицерские звания и золотые погоны в армии будут введены после Сталинграда, но готовность к их возвращению сложилась тогда, в битвах 1941 года. А у Сталина, вполне возможно, и раньше: не напрасно же он столько раз смотрел в театре булгаковскую «Белую гвардию»…
Все это в совокупности и было не что иное, как великий подвиг. Это было торжество несломленного духа. В конце июля, на 39-й день войны Гитлер отдал приказ группе армий «Центр» перейти к обороне. Двумя днями позже в дневнике начальника генерального штаба сухопутных войск Германии Ф. Гальдера появится запись: «противник, кажется, захватил инициативу». Но что значило для гитлеровцев «перейти к обороне»? Это ведь – на главном стратегическом направлении, впервые за всю войну в Европе! Многоопытный генерал Гальдер сразу понял, что для них это – катастрофа, ибо «блицкриг» не состоялся. Гитлеровское командование не достигло ни одной из стратегических целей, выдвинутых в плане «Барбаросса»: не были взяты ни Ленинград, ни Москва, войска вермахта не сумели выйти на линию Архангельск – Астрахань.
Дата добавления: 2019-02-26; просмотров: 139; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!