В дружный круг у елки встанем 32 страница
С учетом этого подписание советско-германского договора следует расценивать как гениальный внешнеполитический шаг Сталина, позволивший (1) не допустить образования антисоветской коалиции стран Запада; (2) отсрочить начало войны почти на два года; (3) отодвинуть нашу западную границу на главном стратегическом направлении. Все эти результаты станут потом важнейшими условиями нашей победы. Кроме того, подписание этого договора способствовало нейтрализации Японии в войне СССР с Германией. По словам генерала П. А. Судоплатова, в то время одного из руководителей нашей внешней разведки, «...Советский Союз, подписав известный пакт о ненападении с Германией и секретные протоколы к нему, превратился в крупнейшую мировую державу, чьи действия с 1939 года на международной арене предопределили исход второй мировой войны и весь характер мирового развития в 40–50-е годы» [186, с. 51].
Наивысшей оценки заслуживают и другие акции предвоенной внешней политики Советского государства: дипломатические ходы Сталина были удивительно точными. Так, сегодня известно, что в мае 1941 года Ф. Рузвельт заявил на совещании начальников штабов: «Если Сталин не спровоцирует нападение Германии, то США поддержат СССР, в противном случае – не будут вмешиваться» (Правда. – 2011. – 14–17 октября). Тогда появляется знаменитое Заявление ТАСС от 14 июня 1941 года, не оставившее гитлеровцам никакой надежды представить Сталина агрессором и склонить англичан и американцев к совместным действиям. После 22 июня, объясняя своим парламентариям необходимость поддержки Советского Союза в войне с гитлеровской Германией, правительства Англии и США будут опираться на тот реальный и неопровержимый факт, что СССР «стал жертвой неспровоцированной агрессии».
|
|
|
Впрочем, Гитлер, рассматривая войну против СССР как средство сокрушения славянской цивилизации и установления глобального господства Запада под эгидой «третьего рейха», не терял надежды на создание коалиции с Англией и США даже во время войны, особенно когда наши войска вышли на просторы Европы. Он до последних дней бросал все, что у него оставалось, против нас, ибо все еще верил, что у наших западных союзников соображения цивилизационной солидарности возьмут верх. Особенно его вдохновило известие о смерти Ф. Рузвельта, последовавшей в апреле 1945 года: у него появилась надежда на крутой поворот в политике американского руководства. Надежды Гитлера оправдались лишь после нашей Победы, с началом «холодной войны» Запада против СССР. А тогда, в предвоенные годы, Сталин сумел помешать созданию единого антисоветского фронта западных держав.
|
|
|
Наконец, утверждают, что Сталин, доверяя Гитлеру, не готовил страну к войне, не верил даже сообщениям собственной разведки о готовящемся нападении и выполнял все обязательства, обусловленные договором. Однако многочисленные документы и факты истории говорят о том, что наша экономика предвоенного периода нацеливалась как раз на отражение агрессии, возраставшая опасность которой не подвергалась сомнению руководством страны. Да и могла ли страна с неподготовленной к обороне экономикой не только выдержать многомесячный натиск превосходящих сил противника, но и, наращивая выпуск вооружения и боевой техники в ходе войны, завершить войну полной победой?
Не секрет, что великие люди предвидят грядущие события намного раньше, чем их наступление почувствует общество. Сталин еще в начале 30-х (т. е. за три года до установления в Германии фашистского режима и за девять лет до начала второй мировой войны), заявил с самой высокой трибуны, что новая война неизбежна. Выступая в июне 1930 года с политическим отчетом ЦК XVI съезду партии, он подробно анализирует характер разразившегося тогда мирового экономического кризиса, и делает вывод, что обострение межимпериалистических противоречий и связанная с этим дальнейшая фашизация капиталистических стран Европы приведут к новой империалистической войне [162, с. 254].
|
|
|
Прекрасно владея цивилизационным стилем мышления, он понимал, что мы не сможем остаться в стороне: Запад, увидев начало нового восхождения российской цивилизации, попытается не допустить его и нанесет превентивный удар. Разве не такой ход мысли позволил ему в феврале 31-го, в характерной для него лапидарной форме выразить главную задачу исторического момента: «Мы отстали от передовых стран на 50–100 лет. Мы должны пробежать это расстояние в десять лет. Либо мы сделаем это, либо нас сомнут» [164, с. 39].
Что это было – случайное совпадение или гениальное прозрение? Ведь ровно через десять лет нас действительно попытались смять. Не удалось это только потому, что к той поре позади были коллективизация сельского хозяйства и индустриализация страны. Уже в течение первой пятилетки (1928–1932 гг.) был заложен фундамент тяжелой индустрии, были созданы металлургия и станкостроение, химическая, автомобильная, тракторная и авиационная промышленность. Мы вышли на одно из первых мест в мире по производству электроэнергии, на востоке страны была создана новая угольно-металлургическая база. Советский Союз стал одной из немногих стран, способных производить все виды промышленной, в том числе – военной, продукции.
|
|
|
Опираясь на результаты индустриализации, страна энергично крепила свою обороноспособность. Сталин, подводя итоги четырех лет пятилетки на объединенном пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б) в начале 1933 г., подчеркнул, что без тяжелой индустрии мы не имели бы «всех тех современных средств обороны, без которых невозможна государственная независимость страны, без которых страна превращается в объект военных операций внешних врагов» [166, с. 182]. Вдумаемся в такой факт: еще в 1929 г. у нас не было ни танков, ни самолетов, ни реактивной артиллерии, – все это и многое другое появилось на протяжении одного десятилетия.
Сталина упрекают в том, что поставками зерна, нефти, редких металлов он помогал Гитлеру создавать стратегические запасы, которые были использованы в войне против СССР. При этом «забывают» сообщить, что взамен к нам поступали позарез нужные нам новейшее промышленное, кузнечно-прессовое оборудование, локомотивы, турбины, станки, моторы, и даже военная техника – корабли, боевые самолеты, образцы полевой артиллерии, танков вместе с формулой их брони, новейшие приборы и т. д. Так что каждый из партнеров по договору достигал своей цели, выполняя его условия. Отметим кстати, что наш баланс в предвоенной торговле с Германией оказался положительным, т. е. мы успели получить по договору больше, чем немцы.
Советское руководство в полной мере воспользовалось отсрочкой начала войны Германии против СССР. С 1939 г. резко возросли ассигнования на оборону, прирост продукции оборонной промышленности втрое превышал общий промышленный рост. Ускоренными темпами развивалась технико-технологическая база военного производства. Шла интенсивная разработка новейших образцов оружия и боевой техники, которые немедленно запускались в производство. Две трети новых видов вооружения были созданы под суровым контролем Сталина за три предвоенных года. По словам Г. К. Жукова, «И. В. Сталин сам вел большую работу с оборонными предприятиями, хорошо знал десятки директоров заводов, парторгов, главных инженеров, встречался с ними, добиваясь с присущей ему настойчивостью выполнения намеченных планов» [57, с. 194]. К началу войны в боевом строю уже стояли около 23 000 танков и 24 500 самолетов различных типов.
Сталин вовремя понял, что надвигающаяся война будет «войной моторов». Именно он незадолго до ее начала добился запуска в серийное производство танков Т-34 и КВ, аналогов которым по проходимости, броневой защите и мощи вооружения не было ни в одной другой армии,что признавал впоследствии немецкий генерал-фельдмаршал Э. фон Клейст: «Т-34 был лучшим в мире!» (Рабочая газета. – 2010. – 15 мая). Этот танк – и по нынешним оценкам – был подлинным шедевром военной техники. Именно Сталин настоял на запуске в производство самолета-штурмовика, «летающей крепости» ИЛ-2, – ничего подобного у немцев не оказалось. Другое дело, что новейших танков и самолетов у нас было тогда недостаточно. Но их производство успешно развивалось, и в ходе войны на поток ставился выпуск все более усовершенствованных моделей, в то время как гитлеровская производственная система конкурировать в этом со сталинской не смогла.
При всем том Сталин считал, что «богом» современной войны является артиллерия, – ее создавали особенно успешно. Достаточно упомянуть единственный в мире реактивный миномет «катюша», с которым столкнулся вермахт в первые же недели войны на нашем фронте. Э. фон Клейст, высоко оценивая (как уже говорилось) танки, действовавшие в начале войны, отметил: «Артиллерия тоже оказалась превосходной, так же, как и вооружение пехоты, – у них были более современные, чем у нас, винтовки и автоматы» (Рабочая газета. – 2010. – 15 мая).С самого начала и до конца войны, – подчеркивал маршал К. К. Рокоссовский, – «наша артиллерия по своим качествам, по уровню подготовки офицеров и всего личного состава была намного выше артиллерии армий всех капиталистических стран» [123, с. 99].
Численность Вооруженных Сил СССР с сентября 1939 года возросла почти вдвое и к началу войны достигла 5,3 млн. Было сформировано свыше 100 новых дивизий. В армии формировались механизированные корпуса. Открывались новые военные училища. По всей стране была развернута работа по физическому воспитанию молодежи и изучению молодыми людьми основ военного дела. В Осоавиахиме на 1 апреля 1940 года состояло 13,5 миллионов человек, из них сотни тысяч получили военно-спортивную квалификацию. Школа и трудовые коллективы воспитывали чувство любви к Родине. Укреплялось братство всех народов страны.
Таким образом, сталинское руководство энергично, особенно в последние предвоенные годы, крепило обороноспособность страны. Более того, подготовка к обороне была беспрецедентной по своим темпам, масштабам и уровню организации. В кратчайший исторический срок были созданы и мощная оборонная промышленность, и боеспособная армия, и высочайший потенциал развития, который позволил практически непрерывно наращивать наше военное могущество вплоть до победы. И результаты не замедлили сказаться. Гитлеровский генерал Г. Блюментрит вспоминал: «Уже сражения июня 1941 г. показали нам, что представляет собой новая советская армия. Мы теряли в боях до пятидесяти процентов личного состава» [87, с. 265]. «Нам противостояла армия, по своим боевым качествам намного превосходившая все другие армии, с которыми нам когда-либо приходилось встречаться на поле боя» [87, с. 271].
Вместе с тем, до начала гитлеровской агрессии мы не смогли полностью ликвидировать отставание в военно-промышленной сфере. Германия приступила к массовому производству артиллерийских орудий и танков еще в начале 20-х годов, тогда же там была создана авиационная промышленность. А у нас эти отрасли производства появились по существу только в результате индустриализации. Поэтому мы постоянно находились в жесточайшем цейтноте.
Кроме того, к лету 1941-го на Гитлера работала промышленность оккупированных им стран с населением около 370 миллионов. Чешские заводы производили все автоматическое оружие, пушки и бронетранспортеры. Французские предприятия производили оборудование для артиллерийских орудий и самолетов. Вся механизированная громада вермахта приводилась в движение румынским бензином. Оккупированные страны обеспечивали немецкую армию продовольствием. В ее распоряжении оказалось вооружение и снаряжение 180 дивизий Франции, Бельгии и других европейских стран. В ее составе были венгерские и румынские, болгарские и испанские, итальянские и бельгийские, голландские и датские, финские, шведские и норвежские, польские, эстонские и другие воинские формирования. Все это и обеспечило Германии значительное превосходство в силе в начале войны и обусловило наши неудачи первого ее периода.
Энергичная работа Сталина над подготовкой страны к обороне свидетельствует, что никакой «иррациональной» веры в соблюдение Гитлером советско-германского договора у него, разумеется, не было. Но об этом говорят и прямые свидетельства современников. В. П. Пронин, в то время председатель исполкома Московского Совета депутатов трудящихся, видел эти события «изнутри», будучи их непосредственным участником. Он присутствовал 26 августа 1939 года на ужине в честь подписания договора:
«Ужин состоялся в небольшой столовой екатерининских покоев. На ужин был приглашен и тогдашний секретарь Президиума Верховного Совета СССР А. Ф. Горкин. Ужин был подчеркнуто малочисленным и скромно сервирован.
Войдя в столовую, Риббентроп картинно вскинул руку в фашистском приветствии. Его манеры и сам он представлялся нам нагловатым типом мелкого торговца.
Через одну–две минуты из других дверей в столовую вошли Сталин, Молотов и Ворошилов. Молотов пригласил всех к столу. После нескольких минут незначительного разговора поднялся Риббентроп, намереваясь провозгласить тост, как мы поняли, за здоровье Гитлера. Но тут же поднялся Сталин и произнес тост за здоровье советского президента М. И. Калинина. Через некоторое время Молотов произнес тост за заключенный договор с акцентом на твердое соблюдение его обеими сторонами. Риббентропу ничего не оставалось, как только подтвердить свое согласие о твердом соблюдении договора.
Когда после короткого ужина перешли в гостиную пить кофе, мы с Горкиным расположились в сторонке за отдельным столиком. Разговорившись с ним, я услышал, что меня зовет Сталин. Я подошел к нему. Приглашая садиться, он указал мне на стул, стоявший между ним и Риббентропом. Видимо, ему не хотелось сидеть рядом с министром фашистской Германии.
Риббентроп громко разглагольствовал о том, как была оккупирована часть Чехословакии, а Сталин демонстративно беседовал с председателем Моссовета, т. е. со мной об укреплении противовоздушной обороны Москвы.
Наконец, Риббентроп стал прощаться. Мы с любопытством наблюдали за процедурой прощания. Он подошел к Сталину и вскинул руку в фашистском приветствии. Сталин, несколько помедлив, вдруг отставил левую ногу и присел, как это делают женщины в поклоне, что-то вроде немецкого книксена. Риббентроп оторопел и опустил руку. Сталин, помедлив, все же подал ему руку для прощания.
Едва закрылась за Риббентропом дверь, как Сталин, матерно выругавшись по адресу Риббентропа, обращаясь уже к нам, сказал: «Этой сволочи нельзя верить ни единого дня» (Молодая гвардия. – 1995. – № 4. – С. 128–129).
И это, конечно же, не единственное свидетельство. В конце января 1941 года Сталин присутствовал на вечере в Грановитой палате Кремлевского дворца, посвященном 60-летию К. Е. Ворошилова, к той поре уже освобожденного от обязанностей наркома обороны, но остававшегося заместителем председателя Совнаркома.
«На вечер были приглашены человек 30–40, главным образом военные и министры оборонных отраслей промышленности. Вечер весело вел новый нарком С. К. Тимошенко. Выступали с приветствиями главным образом военные. Сталин не принимал участия в веселом застолье. Он хмуро сидел в сторонке.
Далеко за полночь в конце вечера он попросил слова. Не сказав ничего о юбиляре, он начал свою речь фразой: «Товарищи, мы стоим на пороге войны…» В конце выступления он выразил надежду на то, что Гитлер не решится начать войну на два фронта. Его заявление о том, что наша страна стоит на пороге войны, сразу же сбило веселье и породило большую тревогу. Прекратились веселые тосты и воспоминания, разговоры стали сдержаннее и вскоре все разошлись» (Молодая гвардия. – 1995. – № 4. – С. 130).
Из мемуаров У. Черчилля известно, что во время переговоров в Москве летом 1942 года он напомнил Сталину о своей телеграмме с предупреждением о готовящемся нападении Гитлера, посланной в апреле 1941-го. Сталин пожал плечами: «Я помню ее. Мне не нужно было никаких предупреждений. Я знал, что война начнется, но я думал, что мне удастся выиграть еще месяцев шесть или около этого» [200, с. 521]. Он хорошо знал, что такое шесть месяцев для форсированной работы над укреплением обороны страны!
Говорил Сталин об угрозе войны с Германией и в речи перед выпускниками военных академий 5 мая 1941 года: «Германия хочет уничтожить нашу великую Родину, родину Ленина, завоевания Октября, истребить миллионы советских людей, а оставшихся в живых – превратить в рабов. Спасти нашу Родину может только война с фашистской Германией и победа в этой войне» [180, с. 220, примечание].
Таким образом, и слова, и дела советского руководства того времени свидетельствуют о правильном понимании им военно-политической обстановки: опасность войны все более нарастала, хотя и оставалась надежда, что Гитлер предпримет нападение на СССР лишь после окончания войны с Англией. П. А. Судоплатов отмечает, что тогда существовали «колебания в немецких верхах по вопросу о войне с Советским Союзом до победы над Англией». Например, министр иностранных дел И. фон Риббентроп «последовательно, вплоть до окончательного решения Гитлера, выступал против войны с Россией, во всяком случае до тех пор, пока не будет урегулировано англо-германское военное противостояние» [185, с. 195, 196].
Подобная оценка развития событий диктовалась и самой логикой вещей, поэтому к ней склонялись не только наши политики, но и Муссолини, союзник Гитлера, и премьер-министр Японии принц Коноэ, так же думали и Петэн во Франции, и Франко в Испании. Однако стремительное бегство всего западного воинства на континенте привело Гитлера в состояние эйфории, он переоценил свои возможности и решил прежде покончить, недели за три-четыре, с Советским Союзом. От нас тут ничто не зависело: когда политик начинает действовать как заурядный авантюрист, – а именно так в этом случае было с Гитлером, – «просчитать» логически его ходы невозможно. Поэтому надо было готовиться ко всему, что и делал Сталин. Повторим: разговоры о его «просчете» в оценке военно-политической обстановки накануне войны и возможного срока нападения врага совершенно безосновательны.
Сталина обвиняют в том, что, рассчитывая оттянуть столкновение с Германией средствами дипломатии, он игнорировал данные разведки о подготовке Гитлера к нападению, поэтому войска западных военных округов не были приведены в состояние полной боевой готовности. Однако «данные разведки» относительно сроков нападения в большинстве своем были дезинформацией, которую подбрасывали немецкие спецслужбы. Планируя «блицкриг», гитлеровские стратеги всячески стремились спровоцировать Сталина на то, чтобы он выдвинул главные силы к границе, – тогда их можно было бы рассечь танковыми клиньями, окружить и полностью уничтожить. Поэтому немецкой военной разведкой распространялись многочисленные сообщения о скором начале войны. Но даты при этом называли самые разные. Сталин, обладая глубочайшей политической интуицией, чувствовал, что это провокация.
Не соответствуют действительности также и утверждения о том, что мы имели достоверные сведения о масштабах и характере подготовки Гитлера к войне против СССР, направлениях главных ударов и т. д. Г. К. Жуков по этому поводу пишет: «Позволю со всей ответственностью заявить, что это чистый вымысел. Никакими подобными данными, насколько мне известно, ни Советское правительство, ни нарком обороны, ни Генеральный штаб не располагали» [57, с. 234]. По признанию П. А. Судоплатова, «наша разведка, как военная, так и политическая, перехватив данные о сроках нападения и правильно определив неизбежность близкой войны, не спрогнозировала ставку гитлеровского командования на тактику блицкрига. Это была роковая ошибка, ибо ставка на блицкриг указывала на то, что немцы планировали свое нападение независимо от завершения войны с Англией» [185, с. 197].
И наконец, главное заключалось все-таки не в том, какова конкретная дата нападения гитлеровцев. Сталин не только не исключал возможность скорого начала войны, но и строил всю подготовку страны к обороне с учетом высокой вероятности нападения весной 1941 года. Ему было известно, что после разгрома Франции в скоротечной войне Гитлер отдал распоряжение о подготовке плана «Барбаросса». Советское правительство приняло тогда постановление о разработке плана развертывания советских вооруженных сил на случай войны. Генеральному штабу были даны соответствующие указания. Разработанный им план отражения агрессии рассматривался на заседании правительства и был в основном одобрен. Было принято решение о его детализации на уровне военных округов.
Дата добавления: 2019-02-26; просмотров: 145; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!