ПАРУСА ПЕТЕРБУРГСКОГО ХУДОЖНИКА
Охотно и нежно, а впрочем, и очень серьёзно,
Рукою глазастою вмиг описав пируэт,
Озябший от жизни художник у стенки откосной,
К рисунку размер примерял, как заправский поэт.
Вживаясь в натурщицу, девушку с маминой грустью,
Обдумывал образ, упрятанный в той красоте,
Ещё не пролитых слезинок, что беды отпустят,
И не на цветном, а на сером житейском холсте.
Его глазомеру завидуют камеры-фото:
Не сходится фокус на сердце и той глубине,
Где спят отголоски столетий от дедова флота
И мамина юность, что в рамке давно на стене…
Закончен рисунок и лаком покрыт многослойно.
Газетные свёртки – отныне его паруса.
Летите вы, свитки, по светлому миру достойно.
Что «кодак» не видит, на память рисуют глаза.
НОЧНОЙ ГОРОДСКОЙ ЭТЮД
Искусство там, за стенами построек,
А в нишах стен – и боги, и герои.
Одна из них была почти пуста –
Угадывались в ней следы креста,
Быть может, свято место для ночлега,
Приют скитальцу вместо оберега.
И под совсем домашнею луною,
Такою близкой, что почти земною
Не различить – где Бог, где имярек –
В той нише, что с крестом.
И человек
Вписавшись в этот ряд, был месту рад,
Поглядывал на мирно спящий град.
Под взором жёлто-розовой луны
Ему приснятся неземные сны.
Здесь он случайно на ночлег прилёг,
Путь странника, наверно, был далёк.
Средь мраморных богов ютится ночь.
|
|
|
И в нише крест, что смог ему помочь…
Николай СУСЛОВ*
МОЙ ГОРОД
Зарисовка города начала 90-х
Мой город очень тихо умирал…
Гранит ещё молчал,
Но очень тяжело болел канал,
А мост над ним отчётливо дрожал.
Но город спал.
Листва ему ласкала штукатурку,
Скамейки гнили,
У реки был жар,
И в лужах плавали дешёвые окурки.
Мой город очень долго умирал…
Он по утрам ещё вставал,
И с треском брил траву газонов,
И ливень подворотни промывал,
И разговаривали трубки телефонов.
Последних пассажиров провожал вокзал,
Обратно же никто не приезжал.
Пустые серые перроны –
На них визитки, фантики, талоны…
_____________
* Из архива Тамары Ларионовой (Коробкиной)
НОМИНАЦИЯ: «ПРОЗА»
Виктор КОКОСОВ
Первое место в номинации «ПРОЗА»
ЗАПУСКАЛ СТАНКИ ПОД ГРОХОТ КАНОНАДЫ
(Рассказ о герое осаждённого города Николае Зачёсове)
Накануне блокадных дат в Санкт-Петербурге отходят на второй план всякие политические баталии и экономические диспуты. Последние ветераны Ленинградской битвы и блокадники спешат на встречи со школьниками и студентами, напоминают молодёжи Северной столицы: вы – потомки победителей, гордитесь тем, что живёте в городе-герое Ленинграде!
|
|
|
И действительно! Ни один город за всю писаную историю человечества не выдержал такого испытания, как 900-дневная блокада, а наш – не только выстоял, но и победил! Мало того, многие воины-ленинградцы дошли до Берлина!
До сих пор в каждой семье из поколения в поколение передаётся какая-либо история той поры.
Пример? Пожалуйста! Когда моего отца, раненого на Пулковских высотах, отправили в госпиталь, он, немного придя в себя, немедленно сбежал оттуда. Был остановлен патрулем, и… Начальник патруля понял 19-летнего лейтенанта. До сих пор в семейном архиве хранится нацарапанная карандашом записка: «…предъявил справку без печати, что он выписан. Для выяснения обстоятельств направлен в распоряжение командира части». А молодому офицеру только это и было нужно.
«Это военные, им храбрость положена, – скажет современный обыватель. – А не успевшие эвакуироваться жители пребывали в панике».
Но – возразим сторонникам такой точки зрения – всё делали для борьбы с врагом и сугубо гражданские люди. И медаль «За оборону Ленинграда» украсила грудь переживших страшную блокаду вполне заслуженно. Хотя большинство из них не то что стрелять – винтовку в руках держать не умело.
|
|
|
Расскажу только одну историю. Герой её – Николай Дмитриевич Зачёсов, аккурат 22 июня 1941 года – в день начала войны – защитил диплом по специальности техника-строителя.
– Ему было тогда тридцать два, – вспоминала во время нашей встречи дочь Ольга Николаевна, разложив на круглом обеденном столе старой ленинградской квартиры документы блокадных лет и фотографии родителей. – Вскоре после защиты молодого специалиста отправили возводить защитные сооружения в пригородах Ленинграда. Там руководители строительства заметили организационные способности Зачёсова и… направили его на фабрику «Ленсукно», располагавшуюся на Гутуевском острове. По воле случая он оказался на одном предприятии с работавшей там женой.
Фабрику готовили к эвакуации. Многие станки уже разобрали, часть оборудования отправили из города. Уехал и директор, предварительно оставив расторопного новичка Зачёсова исполнять обязанности руководителя и снабдив его соответствующей доверенностью. Но тут… в Смольном решили, что блокадному городу просто необходима работающая фабрика «Ленсукно».
|
|
|
Одеяла для госпиталей, ткани для фронта и шинели для солдат – взять это было неоткуда. Перед Николаем Дмитриевичем поставили практически невыполнимую задачу – запустить фабрику.
Не случайно этого энергичного, не знавшего покоя человека рабочие потом прозовут «двужильным батей»: новый директор метался по квартирам, выискивая стариков-мастеров, по передовым позициям, отыскивая квалифицированных рабочих, по пунктам, откуда проходила эвакуация ленинградцев – скликал текстильщиков, ткачих, красильщиц, рабочих других ткацких специальностей. Старым спецам удалось запустить в работу остановленное и наладить полуразобранное оборудование. Недостающие концы для ткацких станков и «гонки»[1] были получены с текстильного комбината имени Тельмана.
Но лишней электроэнергии в блокированном городе не было, а без неё станки не заработают. Однако, для Зачёсова, человека отнюдь не богатырского телосложения и здоровья, казалось, невыполнимых миссий не существовало! Он провёл настоящее техническое расследование и обнаружил на дне реки Екатерингофки электрический кабель, который шёл от электростанции Волхова и был под напряжением. Связался с водолазами – и вскоре станки можно было включать!
Каждый день из окон своего кабинета директор видел занятую немцами Стрельну. И немцы рассматривали в отличную цейсовскую оптику замершую фабрику, по которой то и дело – ради развлечения – постреливали, как по отличной мишени. Несколько снарядов разнесли конюшню, осколками поубивало лошадей. Потом настал черёд пожарной вышки, на которой поочерёдно дежурили работницы фабрики. После нескольких попаданий она загорелась, как бумага. Две девушки-дежурные, обнявшись, спрыгнули вниз, предпочтя мгновенную смерть гибели в языках пламени.
Зачёсов понимал, что за их смерть, как за смерть других ленинградцев, должны отомстить красноармейцы и ополченцы, но им следовало помочь. Для этого, в частности, и «Ленсукно» должно было выдать первую продукцию. Но шерсти в Ленинграде не было!
И вновь Николай Дмитриевич обходил снабженцев различных организаций, расспрашивал знакомых партийных и исполкомовских функционеров, даже транспортников. И удача улыбнулась ему! Настойчивый директор выяснил: незадолго до начала войны в Грузии случился падёж тонкорунных овец. С погибших животных сняли шкуры и привезли в Ленинград! Вот она, столь необходимая шерсть, причём, в немалом количестве! Лежит, считай, под боком – на Митрофаньевских складах.
Шкуры-то Зачёсову взять, конечно, позволили. Но как снять с них шерсть? Химики фабрики, с помощью знакомых – коллег с других предприятий – в кратчайший срок разработали состав для снятия шерсти со шкур. Задача запустить фабрику и выдать первую продукцию для города-фронта была решена!
Сегодня невозможно представить, как это удалось осуществить коллективу, возглавляемому Николаем Дмитриевичем. Коллективу, который запускал оборудование по приказу директора, когда начинался артиллерийский обстрел Ленинграда – именно тогда у вражеских орудий, расположенных в Стрельне, как быстро определил Зачёсов, были другие ориентиры для стрельбы. А вот в спокойные для города минуты на фабрике объявлялась воздушная тревога. И не зря! Вражеские бомбы нанесли фабрике значительный ущерб: только осенью 1941-го были разрушены и сгорели складские помещения механического цеха и склад запчастей, одноэтажный деревянный жилой дом и четырёхэтажный каменный, другие важные постройки. Но отважные труженики всякий раз возобновляли работу как только бомбёжки и обстрелы Гутуевского острова прекращались. Под грохот недалёкой канонады. Потому что понимали: боеспособность красноармейцев напрямую зависит от них!
В самую страшную ленинградскую зиму директор, заметив, что люди начали досрочно отоваривать свои талончики и съедать «сто двадцать пять блокадных грамм» рассчитанные на день раньше, принял волевое решение – изъял все карточки сотрудников, лично запер в сейф и распорядился каждому получать талоны день в день. Очень многим это спасло жизнь.
А сам Зачёсов чуть не умер от голода. Возвращаясь декабрьским вечером на фабрику из Смольного – пешком, едва передвигая ноги от усталости,Николай Дмитриевич решил зайти отдохнуть домой. В давно нетопленной комнате коммуналки на углу Звенигородской и улицы Правды было непривычно пусто. Жену, как и всех сотрудников, он давно перевёл на казарменное положение, справедливо посчитав: вместе легче будет выжить.
Присев отдохнуть на диван, Зачёсов вдруг завалился на бок и почувствовал: встать сил уже не хватит. Видимо, придётся умирать здесь. А он не имеет на это права как уполномоченный «тройки» по Кировскому району: в случае, если бы немцы ворвались в город, Николай Дмитриевич должен, выждав условленное время, взорвать заранее заминированные здания вместе с врагами. На фабрике-то его теперь заменить можно. А как быть с «тройкой»? Дело это секретное и сверхважное!
Жизнь спас дворник. (Замечу, что блокадные дворники достойны не то что отдельного очерка – хорошей книги. Сколько людей спаслось, благодаря их бдительности и человеческому участию!) Обходивший, на всякий случай, полувымерший дом дворник обнаружил ещё живого Зачёсова и… буквально через полчаса привёл к нему военного с целым котелком пшённой каши. Вдвоём они накормили директора. Он почувствовал себя лучше, смог идти. Ночью, хоть и остановками, но доплёлся-таки до фабрики!
Потом выяснилось, что получивший краткосрочный отпуск с передовой красноармеец, искал своих, привезя для них превеликую ценность – пшённую кашу. Но дворник объяснил: родню бойца эвакуировали, а буквально над ними сейчас умирает от голода человек…
Фабрика продолжала действовать, и все её сотрудники трудились, в полном смысле слова, на износ. Как-то, во время совещания, Зачёсов, не договорив фразы, вдруг ткнулся лбом в столешницу, руки обвисли вдоль тела. Начальники цехов вскочили: умер! Тогда такое случалось, увы, нередко. Но… пощупав пульс один из коллег вдохнул: «Просто обморок!». Даже «двужильный батя», как оказалось, не мог работать без сна более трёх суток!
А весной директор где-то раздобыл семена репы, турнепса, свёклы, капусты и даже – несколько чудом переживших блокадную зиму картофелин. На месте разбитой немецкими снарядами конюшни Николай Дмитриевич выделил каждому сотруднику фабрики землю под огород. Урожай потом собрали отменный! Вообще, благодаря Зачёсову, общая работа на фабрике сблизила людей – все жили мечтой о Победе, помогали друг другу во всём.
Когда немцев отогнали от Ленинграда, на освобождённых клочках земли предприятиям стали выделять землю под огороды. Получило свой кусочек и «Ленсукно», но… тракторист отказался пахать: «Там могут быть мины, я жить хочу». «А ты двигайся за мной, – сказал Зачёсов и, взяв металлический щуп, спокойно пошёл вперёд»…
А в 1944-м директор дал распоряжение одному из цехов выпускать драп-велюр для ленинградок, заявив, что хватит-де нашим женщинам в ватниках ходить!
– Один кусок этого драпа дожил до 1989 года, о чём мне с гордостью рассказывали ветераны «Ленсукна», – с улыбкой вспоминала Ольга Николаевна. – Кстати на шерсти с Митрофаньевских складов, фабрика работала ещё долгие годы после войны.
Николай Дмитриевич до пенсии директорствовал. А когда супруга Вера Ивановна предложила сходить в горком партии и спросить, не положена ли ему персональная надбавка (жили Зачёсовы довольно скромно), бывший ответственный руководитель долго сопротивлялся. Наконец, решился, и…
«За что вам «персоналка»? – удивился принявший ветерана партфункционер. – На фронте не были, паёк получали. Как члену «тройки» район взрывать не пришлось. Жильём и пенсией обеспечены. Нет у вас персональных заслуг».
Спустя недолгое время Николая Дмитриевича не стало. Даже знак в память 25-летия Победы уважаемый ветеран-блокадник получить не успел.
Пусть же эти заметки станут памятью о замечательном человеке, сумевшем согреть защитников Ленинграда сукном, обработанным не только машинами, но и невидимой глазу сердечной теплотой сотрудников фабрики.
НИКОЛАЙ ДМИТРИЕВИЧ ЗАЧЁСОВ
(Фотография из архива его дочери Ольги Николаевны Зачёсовой)
Светлана ЗАВАРЗИНА
Второе место в номинации «ПРОЗА»
Эссе на тему:
ЧТОБЫ ПОМНИЛИ»
Дата добавления: 2019-02-26; просмотров: 271; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!