СЕКСУАЛЬНЫЕ МОТИВЫ В КАРПАТСКОЙ МИФОЛОГИИ
Общение с потусторонним миром всегда являлось центральной темой мифологических переживаний человека. Сама возможность такого общения, его формы и принципы, отраженные в многочисленных верованиях и обрядах, прямо связаны с проблемой правильного ритуального поведения человека, в том числе и сексуального. Нарушение существующих запретов и предписаний не только провоцирует любовные контакты человека с нечистой силой, но и является причиной ее порождения, что особенно ярко проявляется в мифологии карпатских украинцев. В данной статье мы и остановимся на этих двух мотивах карпатской мифологии, связанных одним общим обстоятельством — нарушением человеком правильного ритуального поведения. Речь пойдет, во-первых, о любовной связи человека и мифологического персонажа и, во-вторых, о тех мифологических персонажах, которые были рождены обычными людьми в результате нарушения сексуальных запретов. Карпатский материал дает прекрасную возможность сопоставления его с соответствующими южно- и восточнославянскими сюжетами, которые позволяют выявить общеславянские мотивы и локальные особенности интересующей нас темы.
ЛЮБОВЬ МИФОЛОГИЧЕСКОГО ПЕРСОНАЖА — НОРМА ИЛИ ПАТОЛОГИЯ?
Ответ на этот вопрос зависит от того, в каком качестве в той или иной традиции воспринимается представитель потустороннего мира — как божество или как демон. Несомненными индикаторами здесь могут служить как характеристика неземного «героя-любовника», его поведение и релевантные признаки, так и «последствия» любовной связи для земного партнера, для его жизни, благополучия — здесь важным фактором является наличие оберегов и отгонных средств, применяемых против мифологического любовника. Показательно также, как оценивается ребенок, рожденный от такой связи. Так, в греческой мифологии любовь жителя (или жительницы) Олимпа к простому смертному явно воспринималась как один из вариантов допустимой нормы, хотя бы потому, что результатом такой любви являлись герои, наделенные благородными чертами и неземными свойствами.
|
|
|
В славянской традиции любые отношения человека с потусторонним миром всегда строились по одному принципу: как можно надежнее отгородиться от опасного и губительного для человека мира демонов, уклоняясь по возможности от любых контактов с представителями этого мира, а если уж встреча произошла — обезопасить себя надежными оберегами. Эта позиция верна и для интересующих нас сюжетов, в которых любовные притязания со стороны мифологического персонажа осмысляются как патология, несомненное зло, от которого необходимо оберегаться и, если уж она имеет место, постараться от нее избавиться. Любовный, равно как и любой, контакт с нечистой силой в славянской традиции крайне опасен и ведет к гибели человека.
|
|
|
Чтобы понять, в чем причина такой позиции, попробуем в качестве своеобразной «лакмусовой бумажки» применить перечисленные выше факторы и выяснить: кто из мифологических персонажей может выступать в роли любовника (любовницы) смертного человека, в чем причина возникновения такой связи и какие последствия для человека она несет, существуют ли способы ее предотвратить, а также какие дети в результате ее рождаются.
МИФОЛОГИЧЕСКИЙ ЛЮБОВНИК (ЛЮБОВНИЦА) — КТО ОН?
Необходимо заметить, что в той или иной степени способностью вступать в любовные отношения с людьми обладают почти все славянские мифологические персонажи: согласно русским верованиям, леший берет себе в жены проклятых девушек, домовой может иметь половую связь с хозяйкой дома (ср. характерное вологодское название домового батюшко дворовы снохач ); по общеславянским поверьям, весьма любвеобильны водяные — они сожительствуют с утонувшими и утопившимися женщинами, согласно севернорусским представлениям, женятся на дочерях других водяных, а у западных славян заманивают к себе женщин красивыми лентами и безделушками и даже ходят по деревням и сватают земных девушек себе в жены; восточнославянские русалки заманивают деревенских парней и соблазняют их. Однако для всех этих персонажей любовная связь с земным человеком является одной из многих функций, часто не основной, лежащей на периферии основных характеристик.
|
|
|
У славян существует ряд мифологических существ, для которых любовная связь с человеком является главной, основополагающей (а иногда и единственной, как, например, для змея-любака) функцией. В карпатской мифологии к их числу, относятся из мужских персонажей умерший муж или возлюбленный, приходящий к живой женщине и вступающий с ней в любовную связь: «Базьо Геври к з нашого передмістї навіть по сме рти ходи в до сво ї жінки. Черес цїло лїто ходи в. Ўсе в ночи по двайнацятій та лїгав з жінкай спа ти» (Дрогобичи, льв.; Гнатюк, 1912, 1, 160).
В быличках подчеркивается, что такой покойник умер молодым, в результате несчастного случая или неестественной смертью, т. е. речь идет об умерших до срока, не изживших своего века покойниках, которых причисляют к разряду «заложных» (термин Д. К. Зеленина): «Були молоди , та бралися. И скоро уби ло jеɣо у ли си. Лышы лася бэз чолови ка и мала двоих дитей малы х. Так голосила за ним, пла кала, шчо вин присох» (Луги, рах. зак.; КА, 1989; зап. автора). «Хло пец заɣе нуӱ на виjни , а ди вчина тоскува ла. И вин прихо дыӱ до jej» (Головы, верхов, ив. — фр.; КА, 1990, зап. Е. Чекановой).
|
|
|
Часто считается, что в образе любимого человека приходит черт: «Вин, цей чорт, цей сатана ходәӱ до жи нки, до ди ӱчәнә. Вин з ней живэ , йак чоловик з жи нкой, вин переводится йак чоловик знайомый, и так обманывает людей» (Головы, верхов, ив. — фр.; КА, 1990, зап. автора). Нечистый в образе красивого молодого человека, соблазняющий женщин, иногда может иметь специальное название пэрэлэ стник или лiтавэц'.
Иногда в роли мифологического любовника выступает демон-обогатитель вы хованец , с которым хозяйка вынуждена спать за то, что он приносит ей богатство: «Зносок — йего, ка жуть трэба носә тэ дэвять дэнь пид пахоӱ и дэвять дниӱ нэ говорә тэ ни до ко го. [Из него получается] свий, вә хованэц. То будэ помагатә, [но за это] му сэтэ з ним спа тэ, му ситэ йему и стэ варэ тэ» (Тисов, долин, ив. — фр.; КА, 1988; зап. автора).
Эти карпатские мотивы имеют варианты в других славянских традициях. У восточных славян (здесь и далее — за исключением карпатского ареала) подобные сюжеты связаны с демоническими существами типа змея-любака, нале та, любocmа я, огненного зме я и под., которые под видом умершего или отсутствующего любимого человека прилетают к женщине: «Кажут, шо йе таке . Шо чолови к умрэ и жи нка ду же пла чет, так он переки неца и станет йак чоловик и кажну ночь ложи ца с йей» (Рясное, емельч. жит.; ПА, 1981; зап. Е. Чекановой). «Умьер у жинки муж. Плакала дуже, аж ей у нощь приставляеца, шо он пришол хату управлять. А потом к ей ў постель лег, да руками бере ее. То домовик бу ӱ» (Вел. Поле, петрик. гом.; ПА, 1983). «Мужа у той ведьмы не было. Гаварили, что з чортом живе , с нечистой силой, как с мужем. И сын этот от него был. Каза ли, к е тим ве дьмам лята в змей. И ён змей е тот им ӱсе бога тство носи ӱ. Гуля юць де ӱки, парни и бачуць: змей лятить. Агонь, и с хвастом. Шумить, лятит. Это я ли чно ба чила» (Челхов, клим. брян.; ПА, 1982). Иногда такие сюжеты связаны с образом вампира: «Strzygoń żonaty chodzi po śmierci do swojej żony, pomaga jej w pracy, a nawet može mieč z пщ dzieci» (Подолье, Ziemba, 1888, 11). У русских маньяк, персонаж, летающий к тоскующим вдовам, осмысляется и как нечистая сила, и как человек, проклятый своими родителями (рус., Сахаров, 2, 14).
У южных славян мотив половой связи женщины с демоническим существом обычно также соотносится с вампиром, а кроме него, с персонажами типа алы или змея: «Ако се чоjек повампирио приjе своjе смрти своjе жене одна joj обноħ долази» (Босния, Ђорђевиħ, 1953, 33). «Змеят може да се влюбва в обикновена девойка или жена, а змеицата — в младеж. Расказва се, че змеят залюбвал своята жертва още от дете и не и давал да се омъжи за друг, докато не я разлюби» (болг.; Георгиева, 1983, 85). Ср. характерные детали, объединяющие карпатскую и балканскую традиции: у болгарского змея кожа — как толстая роговая чешуя (Маринов, 1914, 207). В карпатской быличке такой же роговой покров замечает девушка на коленях своего любовника, который оказывается чертом (бабушка ей советует: «Як він прийде грати сї, та тогди посмотри на колінах, ци є у него нїхкі, як є нїхкі, то то Осинавец»: Зеленици, надворн. станисл.; Онищук, 1909, 84). Змей, прилетающий в дом, не видим всем, кроме девушки, к которой он является (Георгиева, 1983, 81). Эта деталь характерна и для карпатских быличек (см. хотя бы: Онищук, 1909, 85).
Однако огненная природа таких существ, их связь с атмосферными и метеорологическими явлениями, а также их «летучесть» — постоянные признаки южнославянского змея , не встречаются в карпатских верованиях, зато имеют очевидные параллели в восточнославянской традиции: «змеят се ява като светкавица, като огнено кросно, голяло червено колбо, което се смята за огнен змей» (Георгиева, 1983, 81). Ср. многочисленные восточнославянские представления о том, что змей летает в виде огненного шара, веника, снопа и рассыпается искрами над тем домом, где живет его жертва. По болгарским представлениям, во время грозы девушки должны прятаться, чтобы их не смог увидеть змей, а также, «когато падат звезди, се смята, че летят змейове и грабят моми» (Георгиева, 1983, 87). Ср. русское поверье, что в день Св. Власия не должно смотреть на звезды, чтобы не увидеть маньяка — разновидность змея (Сахаров, 2, 14).
Соответствующие женские персонажи фигурируют в разных местах карпатского ареала под различными названиями: боги н'а, дiка ба ба, пэрэлэ стныц'а, лiтавэц'а, повітрул'а, бісэ ц'а, н'а вка, ма йка, лісна и др., однако по своим характеристикам являются частными вариантами одного и того же образа. Подобное существо спереди выглядит как молодая и очень красивая женщина с длинными волосами, но сзади она не имеет спины, внутренности у нее открыты (характерная черта многих демонов, прежде всего чёрта, о котором известно, что «у него спина корытом»). Она обладает необыкновенными свойствами (даром провидения, способностью летать и под.), а также способностью заманивать и обольщать парней: «Лисова панна — спереди выглядит как девушка хорошего рода, а сзади тянутся за ней кишки. Заманивает к себе молодых людей, идущих вечером одинокой лесной дорогой. Лисова панна завлекла к себе работника. Через два года он вышел из лесу глубоким стариком и вскоре умер» (Косов, ив. — фр.; Франко, 1898, 212).
Характерно, что данные персонажи также относятся к разряду заложных покойников, не изживших своего века: «Майкэ ходэ ли, купа лися и на бэрэг выходэ ли, вэгрюва лэся, спэва лэ. Така звича йна людэ на, алэ в ний плэчиў нэ було , усё ви дно усэрэдэ ни… Мать родит ребенка, задушит его и кидае его — ста чча, кажут, и ма йка з тех» (Ясень, рожнят. ив. — фр.; КА, 1988, зап. автора). «Поветру ли дй ўкы таки , косати, косы у них вэлы кы, дужэ фа йни, спива jут… То та повитру ля причепа jеца до чолове ка… Пови сица диўка, то она с того получй jеца, тота повитру ля» (Пилипец, меж-гор. зак.; КА, 1991, зап. Е. Чекановой). «Ви трэнэцэ — диўча тэ ду жә красә вә, шо хлопцәў причаро вәвалә. [Они] з потоплэ никоў. Та, шо д'ивчэна утопә лас'а, то з нәй ро бәца ви трәнәцә. То ви трэница — русалка. То одно и тож. А ти ви трәнәцә в ду плах живу т, а русаўкә в во дах. Их [витрениц] мо жно поба чәтә, шо они роздэва jуца, шо трэба о дэг их найтә, то вона придә до тэбэ. Оно роздэва лэсь, танцюва лә, спәва лә. Шо воло сйе было до ўго, зэлэнэ — то ви трэнэца» (Тисов, долин, ив. — фр.; КА, 1988; зап. автора). «Биси ця. То жы нка… То jакось мо ей ма мы дід роска зываў, шо даўно сам ба чыў ті бисицы. То она пока зывается йак діўчына та и ўсё. Шо даўно пшоў чолови к у лис , так она показа лася, шо он у нэй улюбәўся и за ней ходыў, и она за ним ходы ла. И он при йдэ до ха ты, и у ха ти так посыдыт, посыдыт и да лэ туды у ли с. И ходы ў цэ ло ли то. [Люди] са мы сэбэ ду мают: шо з чолови ком ста ло, що цэ он туда хо дыт? Мо жэ он там заболи л, мо жэ на го лову шо? и так збра лыся люды, суси ды про сто. [Приходят] они у лис, там така смэрэ ка [вывернутая], там глэ на така, там кори нья такэ , вин туда залезй jе, и она прихо дэ, и то, шо она ўжэ зловэ ла, достає… [Люди забрали этого человека домой и не выпускали его из хаты]. Так она ходы ла доколо ха ты, так верещә ла ко ло ха ты…» (Самако во, путил. черновиц.; КА, 1987; зап. автора).
Сюжеты о любви подобных персонажей с мужчинами имеют довольно точные параллели в южнославянских традициях. Близость карпатских персонажей типа витреницы сербским и болгарским самовилам и самодивам отмечал еще Ф. Потушняк: «Видимо, с представлениями о поветруле соединились представления о лесных женах (укр. Маня , чеш. Matoha; divé zeny, dziwie zony, div je dev oj ke, divíte žena) и о вилах. Общие признаки: крылья, возможность жениться, рождение детей от смертного человека, способность поднимать бурю и ветер, любовь к пению и пляскам, пребывание на вершинах гор, необыкновенная красота» (Потушняк, 1940).
Добавим еще несколько сходных черт, объединяющих карпатские и южнославянские персонажи. В балканских поверьях также присутствует представление, хотя и значительно ослабленное, о связи самовил с заложными покойниками: вилы происходят из проклятых дочерей Адама и Евы, а также из обычных девочек, украденных вилами (СМР, 67). Согласно болгарским верованиям, самовилы живут под корнями деревьев (Георгиева, 1983, 112–113; в уже цитированной гуцульской быличке бисица живет под корнями вывернутой пихты: «там така смэрэ ка [вывернутая], там глэ на така, там кори нья, такэ , вин туда зaлeза je, и она прихо дэ»).
Карпатский и, слабее, балканский материал позволяют сделать вывод о происхождении демонических существ, домогающихся земной любви. Это в основном персонажи, принадлежащие к разряду заложных покойников, умерших неестественной или преждевременной смертью. Это люди, «что ушли недолюбив…» и поэтому после смерти «доживающие» свой неизжитый земной срок.
Для мифологического любовника характерны все черты демона, и в первую очередь оборотничество — он только прикидывается настоящим человеком: «бо нечисты , то са тан присох ся, дух святый з нами, проа ў бы» (Луги, зак. рах.); «Вин переводится йак чоловик знайомый, и так обманывает людей» (Головы, верхов, ив. — фр.). «Так он переки неца и станет йак чоловик» (Рясное емельч. жит.). Появляется такой персонаж путем, обычным для всей нечистой силы — через места, символизирующие открытую границу между «этим» и «тем» миром: «Ун прийшоў з ко мина и ви хром спусты ўся» (Худлево, ужгор. зак.; КА, 1988).
Ведет себя такой персонаж как типичный ходячий покойник: ходит по дому, гремит, стучит домашней утварью, выполняет по ночам хозяйственную работу (эта черта позволяет сблизить мифологического любовника с чёртом-слугой, поверья о котором весьма распространены на Карпатах): «[Умерший муж] приказуваў, што вин бу де усё робы ты (бо нечысты , то са тан присох ся, дух святый з нами, пропа ў бы). И так суси да [видит], шчо вин хо дэ. Ночью бида зро быт, встанут, у неj пороблэ но» (Луги, рах. зак.; КА, 1989).
Такой же мотив встречается и в восточнославянской традиции: «Каза ли, к е тим ве дьмам лята в змей. И ён змей е тот им ўсе бога тство носи ў» (Челхов, клим. брян.). Ср. любопытное свидетельство из Белгорода середины XVIII века, ставшее предметом синодального разбирательства: некто Федор Щедров «говорил слова, якобы живет змей и летает тогож белгородского президента Осипа Селиванова сына Морозова с женою ево, и носит к ней тот змей летаючи немалое богатство деньги, злата и серебро и жемчуг, отчего оной Морозов обогател, и оборачивается оная нечистая сила человеком оной жене, а как прилетает, то онаго Морозова обмертвит, а притом свидетели были…» (Никольский, 1895, 494–495).
При этом такой любовник, как и любой мертвец, может «утянуть» за собой все хозяйство: «Коли перелестник перелетить понад чию хату, то з того господарства нічого не лишить ся, воно зведеть ся ні на що» (Гнатюк, 1912, 2, XXXIII).
Потусторонняя природа такого «любовника» обнаруживается при сопутствующих обстоятельствах: «Умэр чоловик, а она [жена] горевала, и зачал чоловик ходить. И сплять. Мэртвый прынис яблок чэрвоных, она рано подывилася — то кизяки киньскы» (Новоселица, межгор. зак.; КА, 1987, зап. И. Двойнишниковой и автора). Такой любовник «дужэ студэний», исчезает он после пения петухов (Онищук, 1909, 84). Он обычно запрещает рассказывать о своих посещениях — черта, общая для карпатского и балканского ареалов.
Неестественность, аномальность возникающих между человеком и демоном отношений отражается и в глаголах, которые их описывают: «летучие прикачиваются от думы и горя» (нижегор.; Зеленин, 2, 784). «Ни чоловикови за жинкою, ни жинци за чоловиком ны годыцця плакать, бо прыплачешь змия» (елисаветград; Из народных уст, 153). «Так голосила за ним, плакала, шчо він присох» (Луги, рах. зак, КА, 1989). Также говорят не о естественно возникающей любви, а об искусственно вызванной магическими средствами помимо воли партнера. Ср. присушить, присушка — о вызывании такой любви.
Дата добавления: 2019-02-22; просмотров: 223; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!