В кругу верований, обрядов и символов
Л. Н. Виноградова
СЕКСУАЛЬНЫЕ СВЯЗИ ЧЕЛОВЕКА С ДЕМОНИЧЕСКИМИ СУЩЕСТВАМИ
Тема любовных связей человека с мифическими существами (умершим мужем или женихом, вампиром, чертом, летающим змеем, русалкой и др.) занимала одно из ведущих мест в романтической поэзии XIX в. На ее основе романтики моделировали концепцию любви как всепобеждающего чувства, способного соединить даже разлученных смертью, преодолеть границы между сферами земного и потустороннего, обеспечить космическую связь между мирами. Неизбежная гибель человека, ставшего избранником таинственного и опасного любовника, символизировала в романтической картине мира высшую форму идеальной любви, длящейся вечно во внеземном пространстве.[462]
Истоки этого популярного литературного сюжета восходят к мифологическим верованиям, известным многим народам мира, о сексуальных связях человека с духами. Существами, испытывающими любовную тоску и совращающими мужчин, представлялись в античной и европейской мифологии многочисленные лесные, водяные, горные и воздушные девы (нимфы, наяды, нереиды, ундины, сирены, вилы, самодивы, русалки и т. п.). Свойствами похотливости и влюбчивости характеризовались также мужские демоны: сатиры, силены, черт, летающий змей, перелесник, збурэтор, принимавший облик летающего змея или прекрасного юноши. В европейской средневековой мифологии были популярны верования о существовании мужских духов (инкубов), домогающихся женской любви, и женских духов (суккубов), совращающих мужчин.
|
|
|
Для славянской модели представлений о духе-любовнике характерно сближение в одном образе нескольких мифологических персонажей: а) умерший, преследующий свою жену или невесту (упырь); б) летающий к женщине змей, способный превращаться в человека; в) черт, нечистый дух, принимающий то облик мужа конкретной женщины, то незнакомого красавца любовника, то змея, вихря, огненной кометы. В одних и тех же типовых поверьях эти персонажи могли легко заменять один другого. Так, по многочисленным белорусским свидетельствам, народ верит, что якобы часто к женщине или девушке, которые по ночам тоскуют по умершему мужу или жениху, приходит черт в образе любимого.[463] Такие же действия приписываются вампиру, который является по ночам либо к своей жене, либо к чужим женщинам и вступает с ними в интимную связь, но до петушиного пения должен успеть вернуться в могилу.[464] Вместе с тем о черте иногда сообщается, что он летает к женщинам в виде огненного змея, проникая в дом через трубу.[465] Ср. также полесские данные: «Котора умре людына, переходит у нечисту силу, мертва людына — то сатана».[466] В Брянской области «сатаной» называли также летающего огненного змея, который днем появлялся в виде огня, а ночью становился мужчиной.[467]
|
|
|
Сюжетная канва восточнославянских быличек этого типа формировалась чаще всего на основе нескольких типовых мотивов.
Один из них связывался с запретом долго тужить и оплакивать умершего, иначе страстная тоска женщины, оставшейся без пары, способна спровоцировать ночные посещения покойника или нечистого духа в облике любимого. Чрезвычайно популярны, например, следующие полесские свидетельства: «Если жи нка за мужиком померлым сильно плаче, то недобрый приде в его (мужа) виде. То нечестивый дух убереться у тило и ходыть чоловиком»;[468] «Только потужы два-три дня сильно по умершему — и побачиш нечистого!»;[469] «Ходыв хлопэц до дивчыны и вмэр, а вона нудыла-нудыла, — и вин прыйшов з могылок. То вжэ вона прыплакала соби якогось…»[470]Следующий мотив включал характеристику поведения пришельца, выступавшего в качестве любовника, и признаков его потусторонней сущности: «Кажут, шчо йе такэ: чоловик умрэ и жинка дуже плачет, дак «он» (черт) перекинецца и стане як чоловик и кожну ноч ложицца з ей, ласкает и так замучивает, шчо становицца вона худа, страшна, пожелтеет»;[471] «чоловик мертвы ходиу к жонке… Мать ее слышит по ночам, як Марья с кем-то говорит, обнимается, целуется. Присмотрелась: вроде это ее умерший зять, только ноги у него такие, як у коня, с копытами».[472] Одним из способов проверки ночного гостя был рассыпанный по полу песок: наутро обнаруживались следы петушиных лап.[473]
|
|
|
Очередным мотивом могло быть сообщение о том, что в результате этой связи женщина забеременела и родила необычного ребенка: урода, калеку, с признаками нечистой силы или со сверхъестественными способностями; либо новорожденный мгновенно исчезал, разливался смолой; либо женщина ходила беременной два года и затем умирала.[474] В одной карпатской быличке рассказывалось, что умерший муж стал ходить к своей тоскующей жене, и она забеременела от этой нечистой силы, родила хлопчика, который выглядел как мертвец, был холодным и только хлопал глазами. Пришлось позвать священника и освятить хату, после чего ребенок сразу умер.[475] По белорусским поверьям, черти часто вступают в половую связь с обычными женщинами и от такого контакта рождаются выродки и чудовища, не похожие на людей; сразу после родов они исчезают с визгом и хохотом.[476]
|
|
|
Устойчивым компонентом текстов этого типа является мотив о том, что от такой любви женщина худеет, бледнеет, чахнет, болеет, теряет жизненные силы, становится замкнутой, молчаливой и умирает или находит способ избавиться от вредоносного любовника. Наиболее популярными способами, предотвращавшими любовные посягательства нечистого духа, выступали в восточнославянских поверьях следующие: чаще всего использовались растения-обереги (особые виды трав зашивались в женскую сорочку, вплетались в волосы, отваром таких трав женщине мыли голову, подкладывали их под подушку и т. п.); семенами освященного льна или мака осыпали постель; обливали женщину святой водой; на ночь надевали на нее вывернутую наизнанку сорочку, пояс, освященный в церкви, или особый пояс, изготовленный из рясы священника; оставляли в доме на ночь зажженную пасхальную свечу; принуждали женщин ложиться спать между детьми или рядом с пожилой родственницей и т. п. В одной из русских быличек рассказывалось о женщине, которая, чтобы избавиться от змея-любовника, позвала к себе ночевать жену брата, с которой вместе улеглась на печку. Прилетевший змей не смог подступиться к своей избраннице, захохотал страшным голосом и сказал: «Ладно, что догадалась! А то бы тебя сегодня не было! Ты бы задавлена была!»[477]
Особенно надежным и действенным считался такой способ, при котором удавалось удивить ночного гостя, поставить его в тупик, озадачить. Например, женщине советовали ночью сесть на пороге дома, расчесывать волосы и грызть семена конопли или подсолнуха; когда появившийся в полночь дух спросит женщину, что она ест, то следовало ответить: «Воши!» После этого он сильно удивится и исчезнет или вылетит из дома через трубу и больше не появится.[478]
Часто таким отгонным средством служил мотив об инцесте, т. е. сообщение о вступлении в брак ближайших родственников. Например, по гуцульским поверьям, прекратить ночные визиты умершего мужа вдова могла следующим образом: следовало нарядить своих детей — сына и дочь — в свадебную одежду, испечь калач и изготовить свадебное деревце. Считалось, что когда придет умерший и увидит приготовления к столь необычной свадьбе, то он удивится и скажет: «Сколько на свете живу, никогда не видел, чтобы родные дети женились»; в ответ на это вдове следовало ответить: «Сколько на свете живу, никогда не видела, чтобы мертвый к живой ходил». После этого покойник навсегда прекращал свои посещения.[479]
Более единичными являлись восточнославянские поверья о том, что в любовные связи с женщинами пытаются вступить другие персонажи нечистой силы. Например, на Русском Севере верили, что домовой и дворовый дух могли по ночам приставать к девушкам или молодым вдовам. Защитой от таких посягательств служил сыромятный ремень, надетый на женщину на ночь.[480] В Архангельской губ. известны былички о супружеских связях лешего с обычными женщинами: «Один леший влюбился в бабу и от любви так измаялся, что не мог делать ничего и женился на ней».[481] Считалось также, что леший мог похитить молодую девушку, чтобы взять ее себе в жены, и тогда она оставалась жить с ним в лесу. Если же у женщины, жившей в своей деревне, рождались от лешего дети, то они сразу исчезали, так что их никто не мог видеть.[482] Одно из первых упоминаний о верованиях этого типа было сделано еще в XVIII в. М. В. Ломоносовым. Пытаясь описать систему русской народной демонологии, он отметил рассказы о том, что «с лешим бутто бабы живут» и что змей летучий посещает женщин.[483]
Сходные представления известны и в отношении водяного, который якобы берет себе в жены обычных женщин или похищает молодых девушек, «топит их, чтобы сделать своими любовницами в подводном царстве».[484]
Совмещение образов покойника, летающего змея, черта, вихря может быть отмечено и в поверьях о духе-любовнике, называемом летун, налёт, перелесник, лятавец и т. п. В карпатских и западнославянских верованиях с любовными притязаниями часто выступает, наряду с вампиром, летающее крылатое существо, способное принимать вид падающей звезды, кометы, огненного змея, птицы, вихря, но перед женщиной оно предстает в облике красивого статного юноши. В польском источнике XVI в. как об одном из разновидностей дьявола упоминается «лятавец», совращающий женщин. В мифопоэтической польской традиции он изображается как дух, летающий по ночам к одиноким женщинам и вступающий с ними в любовную связь. Женщины, околдованные его пронзительным взглядом, не в состоянии были ему противиться, но затем быстро начинали сохнуть, бледнеть, тосковать и рано умирали.[485] Отчетливо прослеживаются признаки смешения образов покойника, змея и черта в следующем польском свидетельстве из Люблинского воеводства: «Рассказывали, что с вихрем прилетают злые духи. У одной женщины повесился муж, после чего видели, как летал к ней такой воздушный огненный уж. Это был ее бывший муж, который к ней прилетал».[486]
В южнославянской традиции мотив о сексуальных связях демонических существ с женщиной соотносится прежде всего с мифическим летающим змеем и, кроме того, с вампиром (умершим мужем). Так, согласно сербским поверьям, вампир может навещать по ночам свою жену, которой он не причиняет зла, но вступает с ней в сексуальную связь, в результате чего она может забеременеть и родить ребенка, который появляется на свет без костей и долго не живет.[487] О том, что умершие мужья-вампиры посещают с любовными целями своих тоскующих по ним жен, известны массовые свидетельства XVIII–XIX вв.[488] Вдова умершего должна была сжечь в доме «опанок» (кожаный лапоть) своего мужа, чтобы избавиться от его визитов.[489] В соответствии с болгарскими верованиями, вампиры часто навещали по ночам свои дома, вступая в связь с женами, от чего рождались чудесные дети («вампирджии»), способные в дальнейшем распознавать и уничтожать вампиров.[490] О необычных свойствах детей, рожденных от вампиров, известны многочисленные сербские свидетельства: такие новорожденные якобы появляются на свет с большими острыми зубами, не отбрасывают тени, проявляют способности ясновидения, но, главное, способны опознать, изгнать и убить вампира.[491]
В качестве совращающего девиц и женщин похотливого и опасного существа выступает в южнославянской мифологии и летающий змей, который проникает в дом к одиноким женщинам через трубу, оборачивается красивым молодцем и склоняет свои жертвы к губительным для них любовным связям, в результате которых женщины чахнут, бледнеют и часто погибают.[492] Типичные внешние проявления летающего змея позволяют соотнести его с признаками существа крылатого, огненного или светящегося, змее- или птицеподобного; полет его сопровождается ветром, вихрем, молнией, громом, звездопадом. По некоторым вариантам болгарских поверий, такой змей похож на крылатого ужа, покрытого чешуей, имеет один глаз на лбу либо представляется в виде орла или другой птицы.[493] В некоторых местах летающий змей считался невидимым существом, видеть же его в антропоморфной ипостаси могли только женщины, вступившие с ним в любовную связь.[494] Домочадцы нередко узнавали о посещениях змея-любовника по тому, что женщина разговаривала по ночам с кем-то вслух. Односельчане тоже могли по некоторым признакам распознать избранницу змея среди жительниц своего села. Считалось, что такие женщины сторонятся людей, не принимают участия в играх, хороводах и посиделках, не ходят за водой, не ткут, не прядут, выглядят бледными, мрачными, небрежными в одежде, неумытыми и непричесанными, не украшают себя цветами, беспричинно тоскуют и плачут, кажутся отрешенными и безучастными ко всему происходящему. Такую женщину называли в селе «живая-умершая» (жива умряла). [495] В мотивах болгарского песенного фольклора мать часто спрашивает свою дочь, отчего та побледнела, погрустнела, сторонится хороводов и забав молодежи, на что девушка отвечает, что ее посещает змей-любовник. По поверьям, змей не допускает того, чтобы его избранница вступила в брак, если же она согласится выйти замуж за обычного парня, то ее тут же настигает смерть. Во время похорон умершую девушку якобы похищает неожиданно появившийся с шумом и вихрем змей-любовник, который уносит ее к себе в пещеру и справляет с ней свадьбу. Мотив свадьбы девушки со змеем — устойчивая метафора смерти в болгарском фольклоре.[496]
От связи змея с живой женщиной рождаются, по болгарским поверьям, дети с крылышками под мышками. Такого ребенка женщина вынашивает якобы одиннадцать месяцев. Рожденный «змееныш» растет как обычное дитя, но, став взрослым, получает способность управлять тучами, защищая свое село от градобития.
Подобные верования известны и другим южным славянам. Например, в Македонии были широко распространены рассказы о том, что летающий змей преследует своей любовью молодых девушек и особенно обрученных невест. Чтобы защитить девушку от посягательств змея, ее накануне венчания укладывали спать между матерью и посестримкой.[497] В соответствии с сербскими представлениями, змей-любовник чрезвычайно похотлив и постоянно охотится за одинокими женщинами. Освободиться от такой связи со змеем очень трудно. В некоторых местах защитой от него считали котел с ключевой водой, который ставили на ночь в очаг под дымоход; отвадить змея можно было также, если иметь при себе жир сожженной змеи.[498]
Комплекс южнославянских мифологических представлений о духе-любовнике сближается с поверьями о летающих демонах, управляющих атмосферными процессами, связанных со стихией ветра, вихря, грозы, градовыми тучами, или о полудемонических существах (т. е. реальных людях), способных управлять тучами, отводить от села градобитие и ураганы (ср. варианты сербскохорватских названий таких необычных людей: ветровньак, здухач, змаjевитчовек). Считалось, что люди с такими сверхъестественными качествами рождались от связи женщин со змеем-любовником и от него наследовали способность противостоять вредоносным духам погоды.[499]
Функция защитника людей, предотвращающих стихийные бедствия, приписывалась и самому змею-любовнику. В восточной Сербии верили, что летающий змей мог настолько увлечься любовью к женщине, что забывал свое главное назначение — обеспечивать погодное равновесие. Известны случаи, когда во время засухи односельчане насильно купали в воде женщин, подозреваемых в связях со змеем, чтобы отвадить его от любовных похождений и вынудить прекратить бездождие. Если это не помогало, то устраивали особый ритуал «изгнания змея».[500]
Связь со стихией ветра может быть отмечена в популярном фольклорном мотиве о том, что змей появляется в виде вихря и похищает девушек из хоровода или с поля, где они работают;[501] что он управляет духами вихрей (вихрушками ). Символика грозовых явлений проступает в таких характеристиках змея, как время его полетов к женщинам: в грозовые ночи он спускается с неба в виде облака, молнии, огненной кометы и проникает в дом через дымоход. Девушки вынуждены тщательно скрываться во время грозы, чтобы их не присмотрел себе змей («да не бъдат съгледани от змея»).[502]
Вместе с тем, по единичным свидетельствам, летающий змей мог проявлять и признаки, сближающие его с вампирами. Так, в некоторых быличках губительные для женщин последствия любовной связи со змеем объяснялись тем, что он высасывает из нее кровь, поэтому женщина бледнеет, чахнет и умирает: «Ако змей залюби мома, она пребива лицето — пожълтева, що он и пие крвта».[503]
Что касается аналогичных верований о сексуальных притязаниях со стороны женских демонических существ, совращающих мужчин, то наиболее многообразно они представлены в мифопоэтической традиции славян и гораздо меньше отмечаются в комплексе народных верований. О южнославянских вилах, самовилах, самодивах, русалиях, юдах, змеицах и других персонажах известно, что они способны завлечь молодых юношей, влюбить их в себя, вступить с ними в любовную связь, отчего те становятся грустными, задумчивыми, бледными, болезненными и даже умирают. Во многих мотивах этого типа молодые люди сами выслеживают и влюбляются в этих лесных, водяных или горных дев и пытаются завладеть ими. Для этого они крадут магическую одежду или крылья мифической возлюбленной и вынуждают ее стать женой. Однако такой брак оказывается недолговечным, так как чудесная жена бросает дом и нажитых детей и вылетает на волю через печную трубу.[504] Наряду с этим в южнославянской мифологии фигурируют мотивы о других формах контактов крылатых дев с человеком: вилы и самодивы вступали в дружбу и в отношения побратимства с юнаками, помогая им во всех хозяйственных делах; одаривали молодых людей необыкновенной силой, выкармливая их своим молоком; охотно посещали дома вдовцов, оставшихся с детьми, и ухаживали за ними, заменяя им мать; выполняли целый ряд других попечительных функций.[505]
Свойство обольщать и заманивать юношей приписывалось и персонажу серболужицкой мифологии «выдре» (луж. hudra), которая имеет вид привлекательной молодой женщины, провоцирующей мужчин на любовные связи, но бросающей их после первой брачной ночи, в результате чего они становятся несчастными на всю жизнь или погибают.[506]
Весьма скупые и маловыразительные свидетельства о сексуальности русалок и подобных им существ фиксировались в восточнославянской мифологии. В большинстве фольклорных мотивов русалки пользовались своей красотой и привлекательностью только для того, чтобы заманить и погубить свою жертву. Лишь изредка фиксировались поверья о сожительстве русалок (осмысляемых как души девушек, умерших до вступления в брак) с сельскими парнями. Такие суеверные рассказы о русалках смыкаются с быличками о приходе с того света умершей девушки к своему жениху. Ср. полесский вариант текста о том, как обрученная невеста умерла на Русальной неделе (неделя, следующая за праздником Троицы) и жених стал по ней сильно тосковать. Она стала приходить по ночам к нему на сеновал. Узнали об этом его родственники и научили его накинуть на умершую освященный пояс. Жениху удалось с помощью пояса удержать ее в доме, где она жила с ним как жена целый год, а когда через год вновь настала Русальная неделя, девушка попросила устроить для нее прощальные поминки. Жених накрыл стол — и тут «налетели воробейки, всё попили, поели, а девка тоже встрепенулась воробейком и полетела; это душа ее улетела и больше не приходила. А хлопец побыл еще две недели да и помер».[507]
Таким образом, можно отметить хтонические признаки, характеризующие как группу мужских персонажей, соотносимых с образом духа-любовника, так и круг женских мифических существ, вступающих в любовные связи с человеком. Наиболее последовательно связи с загробным миром раскрываются в образе восточнославянской русалки,[508] однако и в комплексе поверий о южнославянских вилах и самодивах можно заметить черты их потусторонней сущности: они появлялись на земле из заоблачного мира или из края, лежащего за морями; любовные контакты с ними приводят людей к смерти; подобно летающему змею, вилы и самодивы могут управлять природными стихиями — дождем, ветром, появляются на земле в сопровождении вихря или сами делают вихри (ср. в этой связи восточноболгарские поверья о том, что в вихрях носятся души умерших).[509] Такими же хтоническими и сверхъестественными признаками наделяются и родившиеся от связи мифического существа и человека дети, причем нередко сообщается, что при зачатии душа мифического родителя переходит в плод. В одном из сербских рассказов женщина родила сына и дочь от своего умершего мужа-вампира. Пытаясь избавиться от измучивших ее контактов с покойником, она уколола его ночью иголкой, после чего он мгновенно исчез, но в тот же миг погиб и их сын. Дочь же осталась живой, так как в ней была якобы душа матери.[510] Мотив рождения необычного ребенка от подобной связи — с зооморфными чертами или физическими аномалиями, обладающего свойствами нечистой силы или, напротив, способного распознать и уничтожить вредоносных демонов, наделенного сверхъестественной красотой, умом, силой, ставшего впоследствии героем, богатырем, охранителем своего рода и т. п. — остается одним из наиболее популярных во многих жанрах славянского фольклора. Интересно, однако, что и по отношению к обычным детям, рожденным вне брака или появившимся на свет после смерти отца, существовали представления об их связи с потусторонними силами. Например, в Болгарии верили, что осиротевшие еще до своего рождения дети, называемые посмъртничета, в дальнейшем могли стать летающими змеями.[511]
Итак, как можно было заметить, основные характеристики духов-любовников обнаруживают устойчивые связи, с одной стороны, с миром умерших, а с другой — с природными стихиями и погодными аномалиями: вихрем, ветром, грозой, молнией, градом, дождем, тучами, кометами и т. п. Это позволяет соотнести рассматриваемый персонажный ряд с такой категорией покойников, которые считались «нечистыми» («заложными»), постоянно нарушающими границу между тем и этим светом и владеющими — как это было показано в специальной литературе — сферой погодного равновесия и атмосферных процессов.[512]
Поскольку в основе такого разграничения «чистых» покойников, окончательно перешедших в мир предков, и «нечистых» (вредоносных и опасных для людей) лежат представления о так называемой «своей» и «не своей» смерти (т. е. умерших по старости и тех, кто не успел изжить своего полного века), то к категории «заложных», по архаическим представлениям, относились и все умершие в молодом возрасте. Причины, по которым «нечистые» покойники не могли перейти в страну мертвых, были связаны, таким образом, с верованиями о «неизжитом веке» и, кроме того, с неудовлетворенностью умершего, не получившего своей доли жизненных благ и постоянно требующего у живых восполнения этой доли. Как это было убедительно показано специалистами, именно обеспечение умерших всем необходимым для их посмертного существования составляло основной стержень древнейшего погребального ритуала.[513] Наряду с обычаями выделения для покойника его доли: «дома»-гроба, скота как жертвенного животного, пищи, зерна, обыденных и ритуальных предметов и т. п., — важным считалось обеспечить его и супружеской парой. В архаических культурах это могло принимать формы ритуального убийства женщины, погребаемой вместе с телом мужа, в современной же традиции — в обычае класть в гроб предметы, символизирующие супружескую пару (например, предметы свадебного убранства).
Судя по всему, в рассмотренных выше мотивах о любовных связях духов с людьми отразились архаические верования в то, что умершие продолжают испытывать сексуальные потребности. Подтверждением тому служат пережиточные формы эротических игр с умершим в составе погребального обряда или с ряжеными, изображавшими «покойников» и других персонажей — выходцев с того света в календарном цикле обрядов.[514] Например, в севернорусских святочных обходах и играх на посиделках особое место занимают ряженые, изображающие «покойника», «деда», «умруна», «смерть», в облике которых подчеркиваются признаки старости, характеризующие их как предков, и одновременно признаки сексуальности (нагота, демонстрация интимных частей тела или искусственного фаллоса). В обрядовых и игровых сценках с участием этих ряженых ведущее место занимают мотивы, связанные с символическими похоронами, свадьбой и половым актом.[515] Так, ряженые «деды» задирали подолы девкам, выволакивали их на снег, катали по земле, стараясь натереть снегом между ногами. Девушка отряхивалась от снега и, произнося: «Спасибо, дедушка родимый!» — убегала в избу — так осуществлялся в символической форме сексуальный контакт с мифическим предком.[516] В играх, представляющих «похороны», девушек насильно тащили к ряженому «покойнику» и заставляли целовать его в губы или в обнаженные части тела, приговаривая при этом: «Поцелуй родителя!» (родитель — собирательное слово для обозначения умерших предков).[517]
По-видимому, нечто подобное имелось в виду, когда в челобитной 1651 г. царю Алексею Михайловичу от старца Григория осуждались «игрища разные и мерзкие», во время которых «девицы девство диаволу отдают».[518]
Очевидно, с этой же идеей — стремлением обезопасить покойника, обеспечив ему условную супружескую пару, — связан известный до недавнего времени многим народам Европы и Азии обычай устраивать символическую свадьбу при похоронах молодых людей, не успевших вступить в брак. Во всех славянских традициях в той или иной степени были распространены такие элементы свадебных обычаев при похоронах, как: обряжение умерших в свадебную одежду, изготовление венков, свадебного деревца, выпечка каравая, приглашение гостей и музыкантов, исполнение свадебных песен и т. п. Украинцы и белорусы смотрели на похороны девушки практически всегда как на «замужество», одевали ее, словно под венец. Иногда для умершей избирали из числа холостых парней «жениха», который в свадебной одежде шел за гробом.[519] Одним из популярных знаков брака у восточных и западных славян было наличие венка в убранстве молодых умерших. Иногда плели также второй венок, который символизировал супружескую пару. В этом случае один венок оставался на голове покойника, а другой оставляли на могиле (его вешали на крест или кладбищенское дерево).[520]
В Сербии подобные обряды фиксировались еще в 50-е годы нынешнего века. В окрестностях Петровца (восточная Сербия) при похоронах жениха, уже сговоренного к свадьбе, устраивали так называемую «мртву свадбу», т. е. после похорон «венчали» оставшуюся в живых невесту с одеждой умершего парня. На роль условной «невесты» приглашали какую-нибудь девушку и в случае смерти необрученного юноши. В Тимочкой Крайне такую «невесту» наряжали, как к венцу, и она в сопровождении двух деверей несла в траурной процессии два венка, один из которых бросала затем в могилу, а второй была обязана носить еще какое-то время после похорон. На таких похоронах непременно играла музыка, кроме того, на могиле нередко исполнялся обрядовый хоровод, называемый мртвачко коло или коло за душу. [521] Такие же ритуальные формы «свадьбы-похорон» широко известны и на всей территории Болгарии.[522]
Гораздо реже фиксировались подобные факты, когда условным «партнером» умершего в ритуале венчания выступало растение или камень. В Михайловградском крае Болгарии были записаны уникальные данные о реальном венчании (в церкви или дома с помощью приглашенного священника) умершего с камнем: при похоронах юноши слева от него клали камень, обвязанный женской косынкой, при похоронах девушки — справа от нее устанавливали камень с надетой на него шапкой. В других вариантах юношей венчали с камнем, а девушек — с сухой веткой ежевики. Известны также случаи, когда символическим партнером умерших молодых людей и девушек выступала верба или фруктовое дерево.[523]
Функция и семантика этих действий раскрывается в следующих народных мотивировках: «Кой умре неженат — и ерген, и мома — венчат го за камък, иначе не мое да улезе у рай, ако не е венчано — за камък ли, за дърво ли, — не мое да е сам»[524] (т. е. «не вступивший в брак умерший — парень или девушка — должен быть обвенчан с камнем, иначе он не может перейти в рай, если его не обвенчать с камнем ли, с деревом ли, — ибо он не должен быть одиноким»). Характерно при этом, что умершие неженатыми включаются в общую категорию «нечистых» покойников, переход которых на тот свет затруднен или невозможен: «Нежененият няма да го има никъде при ората на ония свят, и дете, кое е некръстено, го нема там; обесените и удавните също ги не никъде на ония свят»[525] (т. е. «неженатых не принимают на том свете, и неокрещенных детей тоже; самоубийцы тоже не могут туда попасть»).
В контексте этих данных более понятным становится редкое полесское свидетельство: один мужик, у которого умерла дочь-невеста, привязал ее к столбу и «повенчал» для того, чтобы она не стала русалкой,[526] т. е. не могла бы превратиться в демоническое существо, а благополучно перешла бы в иной мир. По карпатским свидетельствам, троекратный обход вокруг вербы был способом избавления от сновидений о сексуальных посягательствах: «Когда я была маленькая, лет восьми, мне снилось, что ночью ко мне приходит мужик и лезет на меня, а я от него отбиваюсь. Мать заметила, что я неспокойно сплю, и стала допытываться, — я и рассказала. Тогда она велела мне пойти к вербе и проговорить: «Вербица-сестрица, смилуйся!», затем обойти вокруг вербы за солнцем три раза и плюнуть на землю. После этого мне уже больше не снилось, а был то злой дух и являлся мне в виде моего родного отца».[527] Трудно сказать, было ли это отголоском символического венчания девочки с деревом как способа избавить ее от наваждений.
Известно, однако, что аналогичные обычаи «венчания» и умерших и живых фиксировались не только в Полесье и у болгар, но и в индийской традиции. Например, бенгальские гонды перед погребением неженатого покойника привязывали его на некоторое время к стволу дерева «сал», как бы обвенчивая их. В северной Индии считалось, что мужчина, трижды овдовевший, не должен вступать в четвертый брак; тогда его «венчали» с сахарным тростником, после чего он мог жениться на женщине, и это расценивалось уже как пятый брак. В Бенгале реальный брак нередко предвосхищался символической свадьбой с деревом. Например, младший брат не мог, по обычаю, жениться раньше старшего, но если тот долго оставался холостым, то устраивали его условное «венчание», привязывая ненадолго к цветущему дереву, после чего младший брат мог жениться. Так же поступали в том случае, если девушка, которой по возрасту уже надлежало иметь мужа, долго оставалась без пары: ее «венчали» с букетом цветов, а когда он увядал, его бросали в колодец, после чего девушка считалась овдовевшей и в дальнейшем могла выйти замуж в любом возрасте, не нанося ущерба сельской общине своим состоянием безбрачия. В качестве символической брачной пары в индийской традиции выступали: дерево, ветка, букет цветов, колодец, кувшин, камень и др. предметы.[528] О ритуальном браке с предметами у разных народов (камнем, куском дерева, колодцем, рыболовной сетью, чучелом) сообщает также Дж. Фрэзер.[529]
Возможно, что одной из форм такого символического венчания был сербский обычай привязывать куклу к надгробному кресту при похоронах холостого парня.[530]
Не исключено, что нечто подобное имелось в виду в древнейшем свидетельстве арабского путешественника Масуди (X в. н. э.), упомянувшего об обычае, когда на Руси при похоронах неженатого мужчины его перед смертью «женили». Остается неясным, приносилась ли при этом в жертву умершему реальная женщина или имелась в виду некая символическая женитьба, отголоском которой были описанные выше обычаи, имевшие место в позднее время у индоевропейских народов.
В соответствии с изложенными данными рискнем предположить, что с архаическими формами символического брака связан и славянский обычай «волочения колодки» как наказания за невступление в брак достигшей соответствующего возраста молодежи, что расценивалось как наносящее вред всей общине в целом. Не случайно в названиях колоды дерева, привязанной к ноге парня или девушки (либо в шуточных словесных формулах), колода определялась как замена брачного партнера.
Таким образом, мотив о сексуальных посягательствах со стороны умерших и других хтонических существах, вторгающихся в мир людей, несомненно, связан с архаическими поверьями в то, что пришельцы из иного мира постоянно нуждаются в удовлетворении всех тех же потребностей, что и живые; что способом их обезвреживания является обеспечение духов их собственной «долей» земных благ и что они незримо участвуют во всех ритуальных (т. е. предназначенных для них же) пирах, забавах и оргиях. Соответственно с этим же связаны и запреты на супружеские отношения в период пребывания умерших на земле (определенные праздничные и поминальные даты) во избежание рождения уродов, калек или детей с признаками нечистой силы.
В качестве превентивной меры, призванной предотвратить неурочное вторжение духов в земной мир, выступал, по-видимому, обычай «свадьбы-похорон», восполняющий недостачу супружеской пары умершего. Популярный песенный мотив о трагической смерти молодого героя, которая описывается как «свадьба» или «венчание» с сырой землей, сложился, очевидно, не только как поэтический образ, но имел первоначально статус текста, наделенного функцией оберега, который фигурировал как замена ритуала похорон со свадебными элементами. Свидетельством тому могут служить похоронные причитания, обязательно произносимые над неженатыми покойниками, в которых подробно разрабатываются мотивы похорон, оформленных как свадьба (ср. мотивы выбора невесты для умершего или свадебных приготовлений при погребении девушки в болгарских причитаниях).[531]
Кроме того, если вспомнить, что категория не вступивших в брак умерших причислялась к группе «заложных» покойников, имевших власть над атмосферными процессами, то допустимо предположить, что и устойчивая общеславянская фразеология, характеризующая аномальные погодные явления (ураган, вихрь, дождь во время солнца) как «женитьбу» хтонических существ, тоже восходит к текстам апотропеического значения, упоминающим мотив свадьбы как знака, восполняющего недостачу брачной пары, что было призвано обезопасить живых. Ср. сходное по функции речевое поведение человека при встрече с вредоносными духами умерших неокрещенными младенцев: для их обезвреживания следовало дать им недополученное при жизни, т. е. имитировать ритуал имянаречения (например: «если ты хлопчик — будь Адам, если девочка — будь Ева»).
E. E. Левкиевская
Дата добавления: 2019-02-22; просмотров: 229; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!