УМСТВЕННОЕ И НРАВСТВЕННОЕ ВОСПИТАНИЕ ДЕТЕЙ
ОТ ПЕРВОГО ПРОЯВЛЕНИЯ СОЗНАНИЯ
ДО ШКОЛЬНОГО ВОЗРАСТА
...Другим, более или менее общим, недостатком воспитания эпохи 60-х гг. было то, что при умственном развитии детей совсем старались изгнать из употребления сказки. Прежде сказки служили у нас единственным воспитательным элементом, и их давали детям без всякого разбора. Теперь из боязни пугать детей чертовщиною, мертвецами, ведьмами, чтобы вконец уничтожить в них всякую тень суеверного страха перед силами природы, сказки изгоняли из употребления без всякого милосердия. Между тем, если воспитатель сумеет сделать надлежащий выбор из огромного запаса русских народных сказок, они могут иметь могущественное воспитательное значение для развития нравственных и умственных сил ребенка. Значению сказок и тому, какой выбор следует делать из них, мы ниже посвящаем отдельный очерк. <...>
Так же велико значение привычки в развитии дара слова.
Сначала дитя издает звуки, которые постепенно становятся все более разнообразными, затем из них составляются слоги и слова, увеличивающиеся в количестве ежедневно, ежечасно, так как мать, наклоняясь над изголовьем ребенка, беспрестанно произносит различные слова и звуки. Ребенок повторяет за ней, как понимает и может, и его голосовой аппарат постепенно приноравливается к человеческой речи. Такое же влияние оказывают упражнение и привычка и на развитие правильной речи. Вот что по этому поводу говорит наш знаменитый педагог К.Д.Ушинский: «грамматическая правильность достигается еще в первые годы ученья, когда человек легко и удобно усваивает многочисленные навыки, которые составляют основу правильной речи и правильного письма. Грамматическая правильность речи, изустной и письменной, есть не знание, а привычка». Тут говорится о первоначальном обучении грамоте, но привычка такую же могущественную роль играет и в развитии дара слова, при первоначальном развитии речи. <...>
|
|
|
...Пусть же не беспокоятся те родители, дети которых начинают говорить очень поздно. Между прочим, это может зависеть от того, что ребенку трудно связать каждое слово с ясным представлением предмета, — в нем и происходит медленная, необыкновенно затруднительная переработка запасенного материала. Но это ничуть не означает ни его медленного развития, ни его медленного соображения. При этом мы советуем предоставить ребенка самому себе, ни под каким видом не принуждая его ни нежными ласками, ни угрозами лишить конфетки, произносить слова или даже повторить сказанное, если он не делает этого сам, вполне самостоятельно. Желаем мы этого опять во имя того педагогического принципа, что ускорять какое бы то ни было развитие — всегда вредно. Педагоги, следившие за развитием в ребенке речи, утверждают, что медленное ее развитие скорее обещает в будущем серьезного человека. Итак, следует не только не нарушать правильного хода этого процесса, но употреблять все средства, чтобы няньки не слишком рассеивали ребенка, не настаивали, заставляя его произнести то или другое слово. Пусть вытаращит он свои глазенки и долго смотрит, уставившись на одну какую-нибудь точку. Он только таким образом и может серьезно изучать предмет, — не мешайте же ему в это время своей болтовней, а тем более не трогайте с места той вещи, в которую он так пристально углубился, — этим вы только сбиваете его с толку и перепутываете нить его соображений. Воспитатели при этом должны всегда иметь в виду, чтобы самостоятельное внутреннее развитие дитяти всегда шло впереди развития языка; пусть прежде овладеет ребенком мысль, а потом уже явится и ее словесное выражение.
|
|
|
Со словами ребенок непременно должен связывать и живые представления предметов. Поэтому матери и нянюшки должны как можно менее говорить с ребенком о том, на что он сейчас же не может им указать своей ручонкой. Сначала одним или несколькими словами ребенок обозначает целую группу самых разнообразных понятий, но постепенно он приобретает все больший запас слов, а вместе с тем и расширяет круг своих представлений. <...>
|
|
|
Когда ребенку минуло 5 лет, не только возможно, но, нам кажется, даже необходимо от времени до времени рассказывать ему сказки. Напрасно доказывают многие педагоги, что сказки дают детям превратные понятия о природе. Этого не может случиться уже потому с вашим ребенком, что природу и ее жизнь он наблюдал под вашим руководством во всех ее действительных свойствах. Мы не отрицаем того, что сказка принесет более вреда, чем пользы, когда воспитатели не умеют объяснить ее. Конечно, ни под каким видом не следует давать сказок, которые стращают или забавляют лишь своим чудовищным, фантастическим вымыслом. Но ведь есть и в высшей степени дельные народные сказки, где фантазия служит покровом, под которым скрывается житейская истина, разумная мысль, или живое, поэтическое изображение природы.
Прежде сказки служили у нас единственным воспитательными элементом, и их давали без всякого разбора. Теперь, из боязни пугать детей чертовщиной и чтобы уничтожить в них суеверный страх перед силами природы, сказки изгоняют из употребления без всякого милосердия. Между тем многие весьма крупные наши писатели придают сказкам большое значение. Пушкин признавал сказки важным элементом своего развития и сам их писал; Лермонтов сожалел, что был лишен их влияния в детстве; Аксаков в «Детских годах Багрова – внука» говорит о сильном впечатлении, которое производили на него народные русские сказки. Да возможно ли отрицать их значение, когда ребенку постоянно приходится встречаться в них с меткими, образными народными оборотами, характерными, остроумными эпитетами, невольно запоминать сжатые и сильные определения. Они несомненно развивают дар слова, находчивость, фантазию, воображение, знакомят с жизнию людей и животных в самых характерных их свойствах и положениях; не менее помогают они развитию гуманных чувств, любви к правде, возбуждают сострадание к несчастному, слабому, обиженному, загнанному, доброму, кроткому, вызывают отвращение к лицемерию, насилию, коварству, лжи, обману, неправде, чванству и злости. Но такие благотворные результаты получаются от сказок только тогда, когда дети пользуются ими при разумном выборе старших и отчасти под их непосредственным руководством. Несомненно, необходимо избегать сказок, в которых дети найдут лишь праздный вымысел о ведьмах, чертях и мертвецах. Весьма многие сказки, даже прекрасные по идее, совсем недоступны детскому пониманию: к ним следует отнести такие, в которых главным элементом является сатира над общественными недостатками, или те, которые изображают слишком сложные людские отношения. Вовсе не следует давать и тех из них, где в привлекательном виде представляется воровская удаль, пронырство и обман. Следует начинать с совершенно понятных сказок, где главную роль играют знакомые детям животные, в которых можно найти верное и поэтическое изображение природы, или где описываются простые, понятные детям, семейные отношения. Сколько удовольствия и пользы приносят детям сказки, где в характерных чертах фигурируют: хитрая лиса, неуклюжий, тяжелый на подъем медведь с своей страшной силой, жадный волк, глупый баран с крепким лбом, козел, страшный только по наружности своей бородой и рогами, лукавый коток, серый лобок, прославленный задира-драчун петушок — золотой гребешок и т.п. Не дурны также сказки с нравственным элементом, напр., «Морозко», в которой, в симпатичных чертах, поэтично нарисован образ доброй, кроткой, ласковой и глубоко несчастной девочки, а также сказка о «Правде и кривде», где два крестьянина спорят о том, как лучше жить — правдой или кривдой, и сказка «Горе», в которой богач заставляет работать у себя своего бедного брата и за тяжелый недельный труд дает ему только ковригу хлеба, и множество других. Не менее полезны детям и такие сказки, в которых изображены явления природы, олицетворенные иногда в образы людей, — вспомним для примера хотя одну из них: «Ветер, град и гром». Нам могут заметить, что награда, которую в сказке получает добродетель, и кара злу несовместимы со строгою правдою, которою прежде всего необходимо руководиться при воспитании, что если, наконец, сказка с подобною моралью произведет впечатление на ребенка, он будет стараться быть добрым из корысти... Конечно лучше, если бы этого не было, но достоинство и значение хороших, вполне приноровленных сказок так могущественно, что с лихвою выкупает означенный недостаток; к тому же едва ли сказочная награда долго будет пленять даже маленького ребенка: она, в большинстве случаев, так призрачна и фантастична, что и он скоро начинает понимать, что она возможна лишь в сказке. В награду за добродетель получают ковры-самолеты, чудесных коней, летающих в облаках, могущественных жар-птиц, становятся королями и королевами. Между тем кротость, доброта, правдивость, терпение, незлобивость, трудолюбие и другие прекрасные черты характера обрисованы с такою симпатиею и так поэтично, что навсегда запечатлеваются в сердце ребенка.
|
|
|
Знакомство с вышеназванными сказками не будет отчуждать ребенка от дальнейшего наблюдения над природой, а напротив поддержит любовь к ней; после естественно – исторической беседы сказочный вымысел только оживит предмет. Фантастической аллегории также нечего много бояться: это самая простая и самая доступная для ребенка форма, в которой можно провести идею о правде, милосердии, сострадании и любви к ближнему. Наконец, фантазию следует развивать уже потому, что она служить основанием творчества: без нее человек был бы лишь мелким исследователем явлений, неспособным возвыситься до идеи, понимать жизнь в ее общности и целости. Тут фантазия действует заодно с рассудком, и их правильное, гармоническое развитие составляет идеал воспитания.
Приведу в пример сказку и покажу, как ее должно объяснять детям. (Мы остановимся на сказке «Морозко», которую можно рассказать ребенку лишь лет в семь; для более малых детей мы даем образцы сказок в конце этой главы; несколько сказок прекрасно обработаны Ушинским в его «Родном Слове»).
В скобках отмечены объяснения, которые мы находим нужным делать, когда рассказывают сказку.
Морозко
«Жили-были старик да старуха, а у них две дочери. Старшую, свою падчерицу (значит, не родная была, не ее дочь, а старика), старуха не любила, все ее журила (бранила): экая ленивица! экая неряха! (будто та ничего хорошенько не умела делать, все пачкала, бросала). А Надя была золото девушка: и скотинку поила, кормила, и дрова да воду в избу таскала, и все выметет, приберет еще до свету. (Значит, все еще спят в доме, а она уже работает.) Вот злая мачеха и говорит: пора, старик, выдавать дочерей замуж. (Это она нарочно так придумала, чтобы обмануть старика.) Снаряжай-ка Надю, да вези ее в бор (в лес), к большой сосне: я посватала ее за Морозко. — Что ты? В уме ли? — крикнул старик. — А что? Чем не жених? Вишь сколько у него богатства! Сосны в пуху да в серебре; на воде дворцы стеклянные, гляди, как сияют на солнце. (Что же это за дворцы, за богатство у Морозка? Это снег на соснах, что так блестит, серебрится на солнце; это лед на реке, будто стекло. Ведь когда сосны в снегу, на солнце лес кажется белым, будто серебряным, а ледяные сосульки, что висят с ветвей, похожи на стекло, на хрусталь. Так бывает зимою. Ты видишь, что и жених с этим богатством, со снегом да льдом, будет просто мороз. Оттого и удивился старик, как это выдать дочку за мороз; кажется ему, что хочет злая баба загубить его дочку. Да хитро она задумала: дескать, не губить хочу, а выдать за богатого человека!) Поплакал старик, плохо перечить (спорить) злой бабе; нечего делать, повез Надю в лес и оставил одну у сосны. Дрожит бедняжка Надя, зубом о зуб постукивает. (Это все от холоду.) Вдруг она заслышала: мороз красный нос близехонько на елке потрескивает, с елки на елку поскакивает да пощелкивает (вот баба налгала, а мороз и по правде, как живой, вышел — с красным носом: ведь ты знаешь, от холоду нос и щеки краснеют; потрескивает, поскакивает — точно хозяин в лесу похаживает, — ведь от холода деревья трескаются). Глядь, он уже на сосне, у которой сидела девица, и спрашивает ее сверху: "Тепло ли те, девица? Тепло ли те, красная?" — Надя отвечает: тепло, тепло, батюшка Морозушко. Мороз стал спускаться ниже (значит, мороз да холод все ближе подходил к девице, и она все больше мерзла), трещит да все говорит: "Тепло ли те, лапушка?" — Ой, тепло, голубчик Морозушко! — повторяет Надя, а у самой дух захватывает. Тут Морозко взглянул на нее с лаской, одел ее богатой шубой, дорогой фатой (покрывалом), принес ей короб с подарками. (Зачем же это Надя все говорила: тепло мне, тепло, голубчик? А это она была такая добрая, терпеливая да ласковая. А ласковое слово, говорят, лучше мягкого пирога; иной раз не корми, да обласкай. Вот тоже быть терпеливым, — ты скажешь: не мерзнуть же в лесу, когда нет моченьки терпеть. Еще бы! Разумеется, надо скорее бежать домой; да если ты неженка, боишься всякого холодку, так и минуты не вытерпишь даже и тогда, когда это было бы для чего-нибудь очень нужно. Ты, может быть, также удивляешься, отчего Морозко не заморозил Надю? Неужели он не поступил с нею так, как с другими, из-за какого-нибудь одного ласкового слова? А вот подумай: Морозко жил всегда один в лесу; конечно, ему не приходилось ни от кого слышать ласкового слова, потому что он ведь Мороз — знобит, холодит, никому не дает спуску. Ну, а Надя приласкала его даже и в то время, когда самой жутко приходилось. Когда он ее спрашивал, тепло ли ей, она не стала его бранить, не сказала ему: "что ты злой, скверный!" — и он вправду стал добрым. Понимаешь ли? Часто человек бывает дурным только потому, что ни от кого не слышит доброго слова, не знает ласки.)
Как узнала старуха, какая честь ее падчерице, поскорее снарядила в лес и свою любимую дочку: дескать, одарят ее еще лучше. Да дочка ее Маша была злая, балованная. Как пришел Морозко да стал спрашивать: тепло ли те, девица? — она не утерпела и крикнула с досады: "Сгинь ты (пропади), окаянный! (такой, которого все ненавидят, проклинают). Вся насквозь иззябла, а он, дурень, еще спрашивает: "тепло ли?" На другой день сама старуха поехала за дочкой: глядит, ее Маша лежит мертвая, совсем окостенела».
Предлагаемая сказка, как видят читатели, сокращена. Нам кажется, необходимо это сокращение, чтобы не утомить детей и придать рассказу более целости. Конечно, дети могут требовать и таких объяснений, которых у нас не найдут читатели, но мы даем здесь только то, на чем нам самим приходилось остановиться по детскому настоянию. Дети весьма часто спрашивают старших: было ли то в действительности, что мы рассказали ему в сказке. Конечно, вы скажете, что в жизни не бывает того, что случается в сказке, т.е. добро не всегда торжествует. Кроме того, весьма многого и совсем быть не может: животные не могут разговаривать по-человечески, люди не бывают оборотнями. Мы знаем детей, которым рассказывали сказки (конечно, это бывает тогда, когда сказки даются с выбором, умением и с объяснениями), и дети не становились от них суеверными; хотя они знали, что сказка вымысел; тем не менее они ею интересовались.
Кроме «Родного Слова» Ушинского, кое-какие сказки можно выбирать из сборника Афанасьева, например: «Кот и Петух», «Коза и Волк», «Теремок Мышки», «Колобок», «Кот и Лиса», «Кот», «Козел и Баран», «Курица и Петух», «Журавль и Цапля», «Грибы», «Белая Уточка», «Мена», «Дурак и Береза» и пр. Большую часть этих сказок приходится сокращать и применять к детскому характеру. Для более старшего возраста можно пользоваться сказками Афанасьева, изданными им для детей.<...>
Многие родители имеют прекрасное обыкновение давать детям заучивать басни. Вот потому-то я и остановлюсь на баснях Крылова и укажу, что из них можно выбирать и каких они требуют объяснений со стороны воспитателя. Басни Крылова действительно вполне доступны детям. Простота слога, живость и игривое остроумие рассказа, художественная его отделка, в которой мы в одно и то же время находим и краткость, и законченность, наконец здравый смысл, которым они проникнуты, — качества, бесспорно, драгоценные в педагогическом отношении. Нельзя однако сказать, чтобы каждая басня Крылова, взятая в отдельности, в одинаковой мере удовлетворила требованиям детского возраста: многие из них проникнуты тонкой сатирой, совсем не доступной детям, другие, по узкости взгляда, могут дать ложное или одностороннее понятие о предмете.
Басня «Ворона и Лиса» вполне доступна пониманию ребенка: она изображает ловкость и изворотливость лисы, которая выманивает сыр у глупой вороны. Ее главная цель — показать, как бывает наказан тот, кто поддается на лестные слова, - урок практический и полезный.
Басня «Кот и Повар», очень живая по содержанию, тоже совершенно доступна ребенку в 5—6 лет, но ее мораль довольно сомнительная. Тут в смешном виде представлен повар, который хочет подействовать убеждениями на блудливого кота, стянувшего курчонка:
А я бы повару иному
Велел на стенке зарубить,
Чтоб там речей не тратить по-пустому,
Где нужно власть употребить.
Как вы объясните ребенку, что должен был делать повар с котом вместо нравоучений? Оттаскать его за уши и хорошенько выдрать розгами? Но грубое обращение и без того свойственно многим детям: их напротив надо учить и словом, и примером, как действовать терпеливо, и даже по отношению к кошке не давать воли рукам, а потому мораль этой басни, как и некоторых других, не следует давать детям заучивать.
Басня «Тришкин кафтан» заключает на вид очень простой и забавный рассказ. Тришка обрезывает рукава, чтобы залатать локти, обрезывает фалды и полы, чтобы наставить рукава. Но если вы захотите объяснить, как следует, смысл этой басни, то вам придется обратиться к предметам, выходящим из круга детских понятий: без того пропадет вся соль сатиры. В пьесе «Музыканты» сатира направлена против людей лицемерных, которые любят щеголять добродетелью, как модным платьем. Подобное лицемерие также мало понятно детям. Из сказанного видно, что нельзя увлекаться простотою рассказа в баснях Крылова; их смысл не всегда так прост, как это кажется с первого раза. Но у Крылова есть и такие басни, которые, при совершенно доступном содержании, при весьма несложной и заманчивой завязке, заключают и полезный для детей нравственный урок и кроме того обогащают их речь чисто русскими народными оборотами. Прежде чем выбрать для детей одну из басен Крылова, необходимо держаться следующих правил: а) отбрасывать мораль, которая обыкновенно находится в начале или в конце каждой басни, б) выбирать басни, где являются животные, уже хорошо знакомые детям, или такие, где описан предмет самый обыденный. В возрасте, о котором я говорю, могут быть доступны басни вроде следующих: Две бочки, Две Собаки, Собака и Лошадь, Трудолюбивый медведь, Слон и Моська, Осел и Соловей, Лисица и Виноград, Добрая Лиса, Волк и Лисица. Волк и Мышонок, Кошка и Соловей, Мышь и Крыса, Щука и Кот, Обезьяна, Ворона и Лиса, Змея и Овца, Пчела и Мухи, Муха и Пчела и проч. В последней басне некоторые, пожалуй, могут стесняться словами мухи:
Притом же, жалуя пол нежный,
Вкруг молодых красавиц вьюсь
И отдыхать у них сажусь
На щечке розовой иль шейке белоснежной.
Эти стихи, конечно, не много прибавляют к характеру мухи; но выпускать их нет надобности. Ведь и в шесть-семь лет, рассказывая ребенку о каком-нибудь мальчике, вы часто рисуете перед ним его наружность: его курчавую головку, раскрасневшиеся щечки. И в эти лета дети очень хорошо знают, что шейка и щечка могут нравиться. Да и как может дитя не знать этого, когда мама так часто говорит ему: «дай мне поцеловать твою милую щечку», следовательно оно не может соединять с этим никакой дурной мысли. Наконец, когда дитя мало обращает внимания, например, хотя на комнатную собаку, ни один воспитатель не затруднится сказать: ты не хочешь приласкать пуделя, а посмотри, какая у него красивая, густая, черная шерсть, какие у него умные глаза! Почему же перед ребенком в рассказе о человеке нельзя также просто описать его миловидную наружность. Говорите с ребенком о чем угодно и верьте, читатель, он останется чист и невинен, если только при этом вы сами серьезно смотрите на предмет, объясняете то, что идет к делу, а не говорите из пустой болтовни, или, что еще хуже, для собственной пошлой потехи: «ишь пострел! уже и это понимает» или: «губа-то не дура» и т.п. Родители, которые так забавляются со своими детьми, конечно, воспитают пошляков.
Трудно с точностью определить, что в той или другой басне следует объяснять ребенку, на чем больше останавливаться. Вернее всего он сам на это укажет, передавая вам свои впечатления. Если же рассказ показался ему совсем не занимательным, то это значит, что содержание басни ему чуждо и надо избрать другую. Для примера расскажем, как нам случалось толковать хотя басню «Слон и Моська». Не заставляя никогда долбить басни, мы читаем первый раз с начала до конца без всяких объяснений. Беспрестанные остановки и поправки помешали бы тому цельному, живому впечатлению, какое должен произвести рассказ; кроме того, тут еще нужно наперед узнать, каких объяснений требует сам ребенок! После прочтения у него, например, могут явиться вопросы: что такое толпы зевак, моська, шафка?
Во всей басне ребенок не понял два, три слова; предмет, ими означаемый, должен быть уже прежде ему хорошо знаком, но он не совсем помнит особые, видовые названия собаки: моська и шафка. После вопроса «что такое?» обыкновенно следует вопрос «почему?» — Почему моська так и лезет в драку со слоном, когда тот ей ничего дурного не сделал? и отчего это шафка ее начинает усовещивать? Здесь нам кажется весьма не трудно указать детям хвастовство и смешное самохвальство моськи, которая тщеславится своим забиячеством. Анализируя это явление, вы нападаете на вопросы: видел ли ты забияк? Кого бы ты назвал забиякой? Большая ли честь прослыть забиякой? Может ли Моська по своей силе и на самом деле быть забиякой? Отчего же ей этого так захотелось? Какие люди хвастают лишь тем, что могут с кем-нибудь подраться и кого-нибудь побить? Чем моська думала снискать себе уважение между собаками? Зачем в басне нужно было вывести слона? Удачно ли моська выбрала случай показать свою удаль? Чем смешна она? А если бы по улице шел не слон, а бежала маленькая собачка, стала ли бы моська хвастать своим забиячеством? А какова шафка? Что бы ты сказал, если бы увидел забияку? Потому ли только моська была глупа, что нападала на огромное животное? и проч.
После подобных бесед ребенок сам будет просить вас прочесть еще басню и станет пересказывать всем домашним, что он узнал; при этом он охотно дозволит вам поправлять ошибки в его рассказе. Пусть на другой день он передаст это своими словами, как ему вздумается: останавливайте его только там, где будут у него неправильные обороты, или вместо характерного выражения, вроде следующего: ну на него метаться, — скучные растянутые фразы. Так понемногу, напоминая слова басни, вы незаметно заставите его выучить ее на память. Тогда можно будет перейти к другой, например к басне «Две бочки». Прочитав ее, вы легко наведете ребенка на следующие соображения.
— Одна бочка едет тихо, скромно, не думая перед другими греметь, шуметь и хвастать; к тому же она полна вином и не может скоро ехать. Другая налегке — вот она и несется вскачь. К тому же она, как пустая, не освежит, не напоит, никого не порадует, а только лошадь занимает, — вот и хочется ей обратить на себя внимание хотя грохотом да стукотней. А отчего идет такая стукотня, гром и пыль столбом? — Стукотня — от ударов колес о мостовую при скорой езде, гром — оттого, что внутри бочки пусто: как тряхнет, она и застучит; каждый стук в ней отдается, — вот крикни в пустую бочку, услышишь такой громкий шум. Пыль столбом — как и всегда бывает во время скорой езды: не улеглась еще пыль в одном месте, как уже подымается другая, — вот и кажется, будто пыль стоит столбом. Ну, а много ли пользы от пыли да от стукотни?
Печатается по изд.: Водовозова Е.Н.
Умственное и нравственное воспитание
от первого проявления сознания
до школьного возраста.
- СПб., 1901. - С. 120; 150; 152; 319-322; 338-341.
И.А.Бодуэн де Куртенэ
Дата добавления: 2019-02-22; просмотров: 448; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!