ИДЕИ НЕОБРАТИМОСТИ И ОБРАТИМОСТИ СОЦИОКУЛЬТУРНЫХ ПРОЦЕССОВ

 

В области социальной и культурной антропологии существуют направления, которые специально ори­ентированы на изучение динамики общества и куль­туры. Речь идет об эволюционизме и концепции вол­нообразных социокультурных изменений. Эволюцио­низм исторически представляет собой одно из самых ранних научных направлений в социальной и куль­турной антропологии и имеет концептуальную базу для европейской культуры. Его сторонники опирались на прогрессивистские идеи эпохи Просвещения, ко­торые, в свою очередь, были непосредственно связа­ны с той линией христианской онтологии, в которой утверждался путь человечества к спасению через совершенствование. Эта линия противостояла другой, где апофеоз человечества рассматривался как невоз­вратное прошлое и в удел ему оставалась безнадеж­ная деградация.

Эволюционизм развивался как опровержение и противопоставление идеям деградации и поначалу имел сильную ценностную окраску. Позже идеологи­ческое противостояние угасло, тогда как исследова­тельские интенции эволюционистов приводили к на­коплению все большего количества эмпирических данных и теоретических разработок, указывающих если не на улучшение, то по крайней мере на услож­нение таких аспектов совместной жизни людей, как социальная организация, технологии жизнеобеспече­ния, способы управления и т. п.

Становлению направления способствовал и другой сильный интеллектуальный импульс: оно противосто­яло господствовавшему тогда взгляду на человеческую историю как на цепь уникальных, не повторяющихся событий. Историки и философы истории полагали, что динамика общества и культуры не могут быть описаны языком закономерностей, что они представляемы лишь в виде хроник. Эволюционисты же, напротив, исходя из идеи о человеке как о части природы, считали, что его история столь же закономерна, сколь и широко распространенная в те времена естественная история. И они интенсивно собирали свидетельства и доказа­тельства таких закономерностей. Соответственно эво­люционизм формировался как теория необратимых социокультурных изменений, повышающих уровень адаптированности людей к своему окружению.

По мере развития этого направления и роста пре­тензий его сторонников на универсальность их теорий постепенно стали накапливаться факты, которые не­возможно было объяснить на основании эволюцион­ных моделей.

Сформировалось иное, так называемое циклистс-   кое направление, в рамках которого акцентировались не природные, но культурные, в основном связанные с идеями и образами начала человека. В его основе была заложена также традиционная идея о периоди­ческом повторении жизненных событий, подобном природным циклам. Подобные концепции истории были, как и эволюционизм, образцом номотетического (законообразного) подхода к социокультурной динами­ке и противопоставлялись её идиографическому (утвер­ждающему неповторимость исторических событий) толкованию. Однако в их рамках утверждалась иная форма исторического процесса: не непрерывность, но дискретность культурной динамики в историческом времени; не необратимость, но обратимость культур­ных процессов; не панкультура, но совокупность раз­личных по своим основаниям культур и цивилизаций как модус существования человеческой популяции. И эти характеристики утверждались в качестве уни- версальных.

Сегодня становится совершенно очевидным, что динамика социокультурной жизни не может быть удов­летворительным образом представлена ни эволюцион­ной, ни циклической теориями, ни их сочетаниями. За пределами интерпретации остается множество дина­мических событий, которые не описываются ими. Тем не менее оба подхода имеют значительный эвристи­ческий потенциал, если четко определить границы их применимости и пределы интерпретативных возмож­ностей.

 

Глава 7

КОНЦЕПЦИЯ РАЗВИТИЯ КУЛЬТУРЫ. ИДЕИ ЭВОЛЮЦИОНИЗМА

 

В предыдущих главах речь шла о так называемых микродинамических процессах, происходящих в обще­стве и культуре, то есть той изменчивости событий, переживаний, представлений, действий, отношений, которую можно проследить в пределах жизненного цикла одного-трех поколений. Это временной период, равный примерно столетию, где с помощью предло­женных ранее теоретических моделей оказывается вполне возможным проследить некоторые динамичес­кие тенденции на уровне как отдельных культур, так и в глобальном масштабе и объяснить их происхожде­ние, существование, направленность движения.

Однако, чтобы дать оценку таким тенденциям с точки зрения их вклада в общее благополучие челове­ка, этих временных рамок оказывается недостаточно. Исследователи обращаются к историческим масшта­бам времени, чтобы, проводя сравнения современного состояния культуры определенного общества или кон­кретных общераспространенных культурных черт с теоретически организованными представлениями о прошлом, дать ему оценку в исторической цепи смены событий.

Вплоть до настоящего времени наиболее влиятель­ной научной моделью исторического процесса в куль­турной антропологии является эволюционизм. Он за­дает систематическую схему необратимых культурных изменений, называемую эволюцией, или развитием, применение которой позволяет оценить рассматриваемую культуру или культурную черту в соответствии с установленными критериями. О том, что собой пред­ставляет такая модель и как с её помощью описывают­ся и сравниваются тенденции социокультурной дина­мики, и пойдет речь в этой главе.

Концепция эволюции была предложена еще Г. Спен­сером. Утверждалось, что необратимые изменения культурных феноменов осуществляются в направлении от относительно неопределенной, бессвязной гомоген­ности к относительно более определенной согласован­ной гетерогенности. Это происходит благодаря посте­пенной дифференциации и интеграции[92].

Человеческая культура рассматривается как сово­купность процессов адаптации людей, организованных в общества, к их природному окружению. Понятие «адаптация» устойчиво сохраняется на протяжении всего существования эволюционизма и особенно ак­тивно используется в настоящее время в эколого-антропологических, «культурно-материалистических» ис­следованиях.

Интерес к эволюционным идеям в мировой науке об обществе и культуре не оставался неизменным. После широкого их распространения в конце XIX — начале XX в. это теоретическое направление стало считаться чуть ли не единственным универсальным для объяснения социокультурных явлений и процес­сов. Однако в начале XX в. оказалось, что существуют многочисленные факты, не поддающиеся эволюцион­ной интерпретации. И по мере продолжения исследо­ваний общества и культуры их становилось все боль­ше. Теория начала утрачивать научный авторитет и постепенно была вытеснена функционалистскими идеями.

Однако, поскольку оба направления базировались на одних и тех же, эволюционных, допущениях о гене­зисе и существовании общества и культуры, функцио­нализм в своем становлении с неизбежностью вышел на концепцию динамики социокультурных процессов и именно в эволюционном ключе.

Интерес к идеям эволюционизма начал возрож­даться в 50-е гг. XX в. Появляются и все шире распро­страняются работы, посвященные установлению ана­логий и связей между биологической и культурной эво­люцией. Немаловажным катализатором этого процесса стало празднование столетия со дня выхода в свет работы Ч. Дарвина «Происхождение видов», ознаме­новавшееся юбилейной дискуссией, посвященной про­блемам эволюции, в Антропологическом обществе США и выходом в свет трехтомника «Эволюция после Дарвина» (1968) и «Эволюция и антропология: оценка за столетие» (1958).

Характеризуя ситуацию конца 1950-х— начала 60-х гг., Т. Парсонс писал: «Медленно и почти незамет­но акцент в социологии и антропологии смещается от явного отсутствия интереса к проблемам социальной и культурной эволюции к эволюционистским рамкам»[93]. Этот поворот был обозначен термином «неоэволюцио­низм» и объединяет весь спектр теоретических ориен­тации, связанных с изучением необратимых социокуль­турных изменений, обусловленных отношениями чело­века как вида с его природным и искусственным окружением. За время существования неоэволюцио­низма были получены значимые познавательные обоб­щения и выводы, относящиеся к закономерностям гло­бальных социокультурных процессов, поиску элементар­ных единиц социокультурного развития, обоснованию правомерности проведения различий между общей и специфичной, микро- и макроэволюцией.

Считается, что эволюционный процесс обуслов­лен действием механизмов адаптации человека к окружению двух типов — биологические и культур­ные. Они относительно независимы друг от друга как по функционированию, так и по последствиям, но со­вместно контролируют параметры отношений людей с их окружением. С их помощью регулируются значения соответствующих переменных (например, обмен ресурсами, информацией, антропогенное давление на среду и т. п.), которые меняются как под влиянием че­ловеческих интенций, так и под давлением средовых факторов. Изменения подразделяются на два основ­ных типа. Во-первых, вариации, под которыми пони­мается тип динамических процессов, не выходящих за границы установившихся параметров системы и не меняющих конфигурации. Таким образом, они нахо­дятся под контролем механизмов поддержания систе­мы. Во-вторых, структурные изменения, предполагаю­щие смену конфигурации параметров или порождение новых переменных, определяющих установившиеся связи социальной системы с окружением. Такие ди­намические процессы находятся под контролем меха­низмов, регулирующих изменчивость системы. Когда изменения параметров выходят из под контроля обоих типов механизмов, система может разрушиться или трансформироваться во что-то другое. Однако этот случай не отождествляется с концепцией биологичес­кой мутации из-за того, что, по определению, биологи­ческие и социокультурные эволюционные механизмы не тождественны[94].

Обычно принято выделять три типа эволюционных концепций: однолинейная, универсальная и многоли­нейная. Концепция однолинейной эволюции базируется на допущении наличия универсальных стадий после­довательного развития социальных систем (например, классические «дикость — варварство — цивилиза­ция»). Соответственно считается, что на базе широко­масштабных сравнений различных культур можно выделить такие стадии. Идея универсальной эволюции является продолжением традиции Л. Моргана, где последовательность в развитии культуры выводится на самый высокий уровень обобщения с отвлечением от разнообразия условий и черт совместного существо­вания людей. Концептуализация ограничивается лишь универсалиями, не вызывающими возражений характеристиками. Теория многолинейной эволюции связа­на с допущением возможности множества примерно равноценных путей социокультурного развития. Сто­ронники этой позиции не стремятся к установлению всеобщих законов эволюции. Они ограничиваются изучением отдельных регионов и построением эмпи­рических обобщений относительно наблюдаемых ис­торических повторов и параллелизмов[95].

Большое внимание уделяется исследованию связи человеческих популяций и отдельных сообществ с при­родным окружением. Эта ветвь неоэволюционизма на­зывается по-разному: экологической антропологией, че­ловеческой адаптацией, культурной географией. Изве­стные культурные антропологи Э. Вайда и Р. Раппопорт назвали это направление культурной экологией, и пер­вый этап его развития отнесли к появлению работы Дж. Стюарта «Теория изменения культур: методология многолинейной эволюции» (1955). Исследования тако­го рода связаны с изучением процессов адаптации социокультурной системы к природному окружению. Главной задачей является выяснение того, дают ли они начало внутренним социальным изменениям эволюци­онного характера. Культурная адаптация понимается не как состояние социальной системы, но как перманент­ный процесс, поскольку ни одна культура не считается столь совершенно приспособленной к среде, чтобы до­стичь полного равновесия с ней. В ходе этого процесса происходят дифференциация, усложнение культуры, возникают новые феномены.

Считается, что основные механизмы такого при­способления социальной системы к окружению зало­жены в её культурном ядре, то есть институтах, тех­нологиях, социокультурных формах производства и распределения средств существования. Обычно к ним относят экономику, политику, нормативные системы (в том числе религию). Основным инструментом адап­тации считается «технологический базис». Его изменения влияют на сдвиги в социокультурных запросах, что в свою очередь порождает переориентации куль­турного ядра в отношениях с другими группами эле­ментов окружения. Таким образом, процессы культур­но-экологической адаптации носят конструктивный по отношению к социальной системе (но не всегда по от­ношению к окружению) характер.

Выделяются также элементы культуры, не входящие в её ядро (например, эстетические, идентификационные, стилевые и т. п.) и не участвующие в процессах адапта­ции социальной системы к внешним изменениям. Они не находятся в жестких причинно-следственных зави­симостях друг от друга и потому могут варьироваться в относительно широких пределах. Эти вариации опре­деляют культурные конфигурации, отличающие обще­ства друг от друга, и их следует объяснять с помощью особых закономерностей, характеризующих «специфи­ческую эволюцию» каждого конкретного общества.

Важной ветвью неоэволюционизма стала концеп­ция модернизации, выделяющая современные разви­тые общества в качестве такой совокупности необра­тимых социокультурных изменений, которая обеспечи­вает имеющим её социальным системам определенные гарантии развития, поступательного движения. К куль­турным чертам, отличающим традиционалистские (рас­положенные ниже на шкале эволюции) общества от модернизованных (занимающих высшую позицию на эволюционной шкале), относятся: современные, бази­рующиеся на научном знании технологии и производ­ство, сменившие традиционный ручной труд и природ­ные материалы; демократический политический ре­жим, сменивший авторитарные и олигархические; универсалистская система законов, сменившая обыч­ное право; социальный статус, достигаемый путем личных усилий, сменивший статус предписанный по рождению; рационализация социокультурной жизни, сменившая её мифологизацию; универсалистская фи­лософия человека, общества, культуры, сменившая партикуляристскую, узко локалистскую, националис­тическую. Все эти черты считаются важными факторами общей эволюции. Они распространялись через такие пути и средства, как миграция, колонизация, за­воевания, торговля, индустриальная экспансия, финан­совый контроль, культурное влияние более развитых стран. Постепенно ориентации на массовое повыше­ние качества жизни собственными силами, на расши­рение зоны контроля над условиями и процессами соб­ственного существования, на демократизацию внутрен­него устройства охватили большинство стран мира.

Однако модернизационные процессы не распро­страняются беспрепятственно. Дело в том, что меха­низмы регулирования динамических процессов в со­циальных системах воплощены не только в их соци­альных институтах, экономических и политических организациях. Они концентрируются прежде всего на уровне привычек, нравов, стереотипов поведения. На первом уровне механизмы являются относительно гибкими, поскольку связаны с рационализованным контролем над социокультурными процессами, а в ус­ловиях модернизации — с ускорением обновления технологий и рынка благ и услуг. Второй уровень обычно не рефлексируется и соответствующие ему ме­ханизмы носят жесткий характер и действуют авто­матически вне зависимости от их эффективности. Се­годня сложилась ситуация, когда люди оказались не­способными на втором уровне приспособиться к изменениям, которые сами же создали благодаря вза­имодействиям в соответствии с механизмами первого уровня. Соответственно эволюционистские исследо­вания ориентированы на поиск средств преодоления подобных затруднений.

 

Основания классического эволюционизма[96] __________

 

Понятие «эволюции» начало использоваться в Англии в XVII в. для обозначения упорядоченной пос­ледовательности событий, причем такой, в которой выход каким-то образом содержится внутри нее с са­мого начала. Такое употребление понятия отражало превалирующий философский взгляд на природу из­менения. Начиная с Аристотеля в философской среде была распространена вера в то, что вещи изменяются в соответствии с внутренним принципом развития, который считался воплощенным в «семени», или «гер­ме». Эту точку зрения разделяли Г. Лейбниц, И. Кант, Г. Гегель. Она была ключевой в рациональном объяс­нении динамики форм жизни, начиная с XVIII в., а в XIX в. укоренилась в изучении человеческого обще­ства и культуры. Базу социокультурного классическо­го эволюционизма заложили такие мыслители, как Г. Спенсер, Э. Тайлор, Л. Морган.

Во-первых, была обоснована возможность соци­альной науки. Основоположники эволюционизма стремились объяснять феномены культуры человече­ства в терминах научных законов, поскольку считали её производной естественных причин. Это отличало их от предшественников, которые считали историю человечества последовательностью уникальных со­бытий, не поддающихся объединению в регулярные последовательности. Порождение же этих событий одни объясняли свободой воли, случайностью, а дру­гие — божьим промыслом. К 40-м гг. XIX в. научный метод, столь успешно применявшийся в естествен­ных науках и лингвистике, распространился на изу­чение человеческого общества и культуры. О. Конт, Дж.С. Милль, Г. Бекль начали, а классические эво­люционисты успешно продолжили работу в этом на­правлении.

Во-вторых, определились источники данных, на ко­торых до сих пор базируется реконструкция культур­ной эволюции. Можно выделить три основных типа таких источников:

— Археологические данные. Они были относи­тельно малочисленными и могли обеспечить материал лишь для предположений об услови­ях жизни преисторического человека. На их ос­нове были разработаны общие гипотезы, ставшие затем исходными допущениями о том, что динамика человеческой культуры характеризу­ется движением от простоты к сложности с точки зрения как социальной организации, так и технологий. Обеспечивая представления о направленности социокультурной эволюции, археологические данные оказались явно недо­статочными для понимания деталей историчес­кого развития человечества.

— Письменные исторические источники. В распо­ряжении исследователей в это время находи­лись богатые документы об изменениях обще­ственной и культурной жизни, происшедших примерно в течение трех тысячелетий. Свиде­тельства истории позволили обнаружить неко­торые общие тенденции культурного развития. Однако пробел, существовавший между пред­ставлениями о предысторическом и историчес­ком этапами человеческой эволюции, оставал­ся незаполненным.

— Непосредственные наблюдения «примитив­ных» обществ. Существовало (и доныне суще­ствует) не доказанное, принимаемое на веру допущение, что дописьменные, племенные со­общества аналогичны тем, что стали в глубо­ком прошлом переходным звеном от предыс­тории к истории человечества. Соответствен­но на основании их изучения исследователи пытались выстроить концептуальные модели самых ранних стадий социокультурной эво­люции.

Названные источники данных использовались произвольно, не в равной мере и не систематически.

В-третьих, к этому времени в исследовании об­щества и культуры утвердился сравнительный метод. К моменту появления антропологии он уже существо­вал в биологии и филологии. И хотя в рамках эволю­ционизма он еще не был систематическим образом сформулирован, в исследовательской практике срав­нения использовались постоянно.

 

Характеристики культурной эволюции _____________

 

Анализ классических работ позволяет выявить то общее представление об эволюционном процессе, кото­рое сложилось как парадигма для рационального отбо­ра и обобщения данных о человеческой истории и во многом сохраняется до сих пор. Вначале следует выде­лить общие исходные допущения, на которых базирует­ся сама идея эволюции.

Психическое единство человека. Практически все классические эволюционисты придерживались кон­цепции видового психического единства человечества. Из нее выводилось наличие культурных параллелей, обнаруживаемых в истории. Э. Тайлор, Л. Морган, Д. Фрейзер и др. полагали, что психика человека как такового одинакова во все времена и повсюду. Этот принцип остается фундаментальным и для современ­ных антропологических исследований.

Однако из него отнюдь не следует представление о культурной эволюции как о разворачивании имма­нентных психических свойств человека. В классичес­ких работах она в основном интерпретировалась как реакция человеческого сообщества на внешние усло­вия существования. Отнесение причин развития к неуловимому «герму», как это было раньше, оставляло их недоступными для понимания. Поэтому охотно была принята модель естественного отбора Ч. Дарвина, свя­завшая изменения, происходящие в организмах их взаимодействием с окружением. Соответственно у Л. Моргана и Э. Тайлора можно найти объяснение сходства культурных черт в различных обществах по­добием жизненных условий.

Движение от простоты к сложности. Этот прин­цип является логической необходимостью эволюцион­ного процесса. В идеях «семени», или «герма», неглас­но присутствующих в эволюционизме, содержится представление о том, что из простого нерасчлененного элемента при определенных условиях начинает «раз­ворачиваться» процесс имманентной дифференциа­ции, последовательного усложнения заложенных в нем потенций. На поддержку этой идеологии были ориентированы археологические и исторические исследова­ния, результатами которых подтверждалось, что пред­шествующие эпохи были более простыми, чем после­дующие. Как писал Л. Морган «Все факты человечес­кого познания и опыта свидетельствуют о том, что человеческая раса как целое последовательно прогрес­сировала от низшего к высшему состоянию»[97].

Соответственно считалось, что существуют объек­тивные критерии для подтверждения этой направлен­ности процесса. Среди них назывались такие культур­ные черты, как ремесла, переработка природных ре­сурсов, агрокультура, строительство, рациональное познание, моральный кодекс, религия, социальная и политическая организация и т. п. Г. Спенсер, Э. Тайлор, полагали, что в соответствии со степенью их раз­витости можно объективно и точно упорядочить весь ход культурного развития от более простых к более сложным формам.

Закономерность культурного развития. Эволю­ция человеческой культуры в целом и отдельных куль­тур рассматривалась изначально как закономерный процесс. Считалось, что социальные и культурные ин­ституты развиваются одинаковым образом, то есть последовательно сменяют друг друга, у всех людей, по всему земному шару. Соответственно задачей ан­тропологов становилось «открыть» эту закономер­ность, выявить её форму.

Из идеи закономерности логически следует пред­ставление о непрерывности исторического процесса развития человечества. Допущение о том, что настоя­щее вырастает из прошлого, позволяло сегодняшнее состояние человеческой культуры выводить из про­шлого последовательным образом. Считалось, что в общей истории человеческой культуры не было раз­рывов и непоследовательности. Так, Э. Тайлор, выра­жая общую для эволюционистов точку зрения, утвер­ждал: «Ни одна из стадий цивилизации не возникала спонтанно, но вырастала или развивалась из предшествующей стадии. Это великий принцип, которого по­ложено придерживаться каждому ученому, если он намеревается понять либо мир, в котором живет, либо историю прошлого»[98].

В то же время ранние эволюционисты полагали, что конкретные человеческие сообщества в своей ре­альной истории могут пропускать некоторые стадии общего развития. Это важное допущение сохраняло эволюционную модель в качестве общей теории при наличии фактов, не укладывающихся в предлагаемую концепцию последовательности. Оно, в частности, по­зволило решить спор об обязательности предшество­вания пастушеской стадии социокультурного разви­тия по отношению к агрокультурной путем компро­миссного вывода о том, что её отсутствие в истории конкретных сообществ не мешает их эволюционному движению.

Другой способ сохранить идею непрерывности связан с концепцией пережитков, принадлежащей Э. Тайлору, который ввел её в научный оборот и дал ей четкую формулировку. Согласно его определению, пережитки — «это процессы, обычаи, мнения и т. п., которые были насильно или по привычке перенесены в общество в его новом состоянии, отличном от того, в котором они родились, и они, таким образом, сохраня­ются как свидетельства и примеры прежнего состоя­ния культуры, из которых развилось новое»[99]. Соответ­ственно, рассматривая такого рода явления, иссле­дователь может по ним реконструировать прошлые состояния общества, понять смысл и значение тех куль­турных явлений, объектов и образований, существова­ние которых иначе оставалось бы в современных обществах необъяснимым. К этому концепту широко обращались Э. Тайлор, Л. Морган, Дж. Макленнан, Дж. Фрейзер.

Форма культурного развития. В рамках классичес­кого эволюционизма развитие человеческой культуры не рассматривалось в прогрессивистском духе как неизменно линейный процесс, направленный лишь вперед и вверх. Так, Г. Спенсер писал: «Современная теория деградации неприемлема, но теория прогресса в её первоначальной форме также представляется неверной... Возможно, и я полагаю, вероятно, что ретрогрессия (возвратное движение) было столь же час­тым, как и прогрессия (поступательное движение)»[100]. Такого же мнения придерживался Э. Тайлор, отмечая ошибочность мнения о том, «что цивилизация всегда находится в движении и это движение всегда прогрес­сивно». «Напротив, — писал он, — история учит, что она надолго остается неизменной и даже возвращает­ся назад»[101].

Однако их конечным заключением было представ­ление о том, что эволюция доминирует над регресси­ей. Так, Э. Тайлор подчеркивал, что «история низших, как и высших рас не есть история деградации и даже равномерного раскачивания вперед и назад, но дви­жения, которое несмотря на частые остановки и воз­враты в целом было поступательным»[102].

Утверждения такого рода были весьма значимыми для эволюционистов. Они противопоставлялись влия­тельной в то время точке зрения «деградационизма», утверждавшей общую тенденцию снижения по срав­нению с «высокой» культурой «золотого века». И хотя к 70-м гг. XIX в. эта идея утратила влияние, она еще продолжает быть точкой отсчета в научных и философ­ских дискуссиях.

Более того, развитие не рассматривалось как уни­формный, однолинейный процесс. Хотя часто под­черкивалась его закономерность, тем не менее не счи­талось, что каждое общество проходит через одни и те же последовательные ступени эволюции. Г. Спенсер, Э. Тайлор, Дж. Фрейзер, Дж. Макленнан, Л. Морган — все они полагали, что социальный и культурный прогресс не является однозначно линейным, но представ­ляет собой постоянно, вновь и вновь расходящиеся и дробящиеся множественные процессы. Каждая из его единиц порождает новые, в зависимости от внешних условий, ускоряющих или замедляющих такую диффе­ренциацию. Из этого следовало, что общества, находя­щиеся в несходных условиях, меняются по-разному. Соответственно в каждый данный период времени со­стояние человечества можно представить как совокуп­ность единиц, находящихся на разной ступени эволю­ции и развивающихся с различной скоростью. Это представление получило название дифференциальной эволюции и применялось не только к человеческой истории «в целом», но и к изучению отдельных куль­тур. Как отмечал Макленнан, «различные секторы каж­дого общества должны представлять неравномерность развития»[103].

Для реконструкции эволюционного процесса пред­ставление о дифференциальной эволюции было очень важным, так как позволяло делать выводы историчес­кого характера на основании синхронных сравнений. Дж. Фик, последователь Г. Спенсера, так сформулиро­вал эту позицию: «Существует путь социального раз­вития, на котором в зависимости от обстоятельств одни народы продвигаются больше, другие меньше, третьи совсем немного... изучая существующие дикие и вар­варские народы, мы получаем ценный ключ для интер­претации предысторических времен»[104].

Однако в некотором специфичном смысле все же утверждалась известная векторность, однонаправлен­ность культурного развития. Последовательность «ди­кость — варварство — цивилизация» считалась необ­ходимой, закономерной для всех человеческих племен, хотя пути движения от стадии к стадии предполага­лись различными.

Таким образом, существовала некоторая идеальная модель эволюционного процесса, которая не описывала, как в реальности происходили изменения на общем и локальном уровнях, но обеспечивала концептуальную систему соотнесения при сравнении и обобщении эмпирических данных.

Скорость эволюции. Классический как и совре­менный эволюционизм предполагает, что культурное развитие постепенно ускоряется в ходе историческо­го времени. Считалось, что на ранних стадиях социо­культурной эволюции прогрессивные изменения осу­ществлялись крайне медленно. Так, Л. Морган писал: «Первые искусственные приспособления и соци­альные организации, конечно, были труднодостижимы и соответственно отделены друг от друга длительными временными промежутками». Однако по мере посту­пательного движения человечества его скорость воз­растала «не строго, но в общем в геометрической про­грессии»[105]. Согласно Г. Спенсеру, такая закономерная форма ускорения объясняется «умножением результа­тов» эволюционного процесса и «ростом гетерогенно­сти» социокультурных систем[106].

К этому следует добавить, что, согласно классичес­ким идеям, общества различаются мерой своих возмож­ностей к продолжению развития. Так, Г. Спенсер по­лагал, что более простая организация может оказаться лучшей предпосылкой для нового эволюционного шага, чем более сложная, но и более жесткая структура. Жесткость может стать сильным препятствием к даль­нейшему усложнению системы: уже существующие паттерны приспособления могут мешать выработке или заимствованию новых, более адаптивных, и это стано­вится тормозом для развития. В этом смысле менее организованные, более простые системы могут иметь определенные преимущества в заимствовании социо­культурных образцов, позволяющих увеличить меру их адаптивных возможностей, что ускорит их эволюцию.

Представления о доисторическом обществе. Ре­конструкция процесса социокультурной эволюции считалась в рамках классического эволюционизма основной задачей. В этой связи концепция доистори­ческого общества становилось отправной точкой такой реконструкции и нижним полюсом эволюционной шкалы. Но классики эволюционизма понимали прин­ципиальную невозможность такой процедуры. Они признавали, что никогда не будет получено достаточ­ных эмпирических доказательств, позволяющих ре­шить проблемы, связанные с возникновением и пер­выми стадиями существования человеческого обще­ства и культуры. Разумеется, некоторые антропологи, особенно Л. Морган, Дж Фрейзер, Дж. Макленнан строили гипотезы относительно ранних форм челове­ческой культуры. Однако в противоположность суще­ствующим сегодня представлениям такие спекуляции отнюдь не были общей отличительной чертой класси­ческого эволюционизма.

Разумеется, концепция дифференциальной эволю­ции подразумевала, что (хотя в общих чертах и весьма приблизительно) современные «примитивные» обще­ства можно приравнивать к ранним стадиям развитых сложных ныне существующих культур. На этом бази­ровалось использование сравнительного метода как адекватного средства реконструкции исторического процесса. Дж. Фрейзер, отмечая, что в изучении куль­турной эволюции существует множество пробелов, по­лагал, что их можно заполнить, руководствуясь прин­ципом непрерывности «с помощью сравнительного ме­тода, который позволяет нам заимствовать звенья из одной цепи доказательств, чтобы заполнить разрывы в другой»[107].

Считалось также, что градация известных об­ществ по сложности тоже является надежным осно­ванием для реконструкции хода культурной эволюция в деталях. По мнению Э. Тайлора, например, «состо­яния человека на низшем и высшем из известных уровней культуры разделены обширным интервалом; однако этот интервал так заполнен известными промежуточными стадиями, что непрерывная линия между самой низкой дикостью и самой высокой цивилизо­ванностью остается ненарушенной в любой критичес­кой точке»[108].

Несмотря на общее согласие относительно спра­ведливости этого принципа, все же признавалась его ограниченность в объяснении деталей эволюционно­го процесса. Так, отмечая обоснованность общих вы­водов, полученных с помощью сравнительного метода, Г. Спенсер писал, «что более специальные (выводы — Э. О.) следует считать лишь вероятными»[109]. При пост­роении представлений о доисторических обществах на основе наблюдения за современными «примитивными» классические эволюционисты были весьма осторож­ны в проведении аналогий. Так, Г. Спенсер, Л. Морган и Э. Тайлор полагали, что первобытный человек по сво­ему развитию был существенно ниже, чем представи­тели самого неразвитого из современных «примитив­ных» обществ.

 

Детерминанты культурной эволюции _______________

 

В классических работах не обнаруживается после­довательно сформулированных теорий детерминации культурной эволюции. Здесь можно встретить множе­ство каузальных (причинных) объяснений. Ранние ав­торы полагали, что именно конкретные локальные факторы порождают те культурные образцы, которые впоследствии приобретают эволюционную значимость. Так, Дж.С. Милль писал: «Обстоятельства... которые влияют на состояние и прогресс общества, неисчисли­мы и бесконечно изменчивы; и хотя все они меняются согласно причинам и, следовательно, законам, множе­ственность причин столь велика, что превосходит наши ограниченные способности к подсчету»[110]. Соответственно сама возможность построения какой-либо общей теории, обеспечивающей единое причинное объясне­ние культурной эволюции, оставалась за рамками ре­шаемых проблем. Тем не менее можно попытаться выделить основные факторы, которые назывались в ка­честве причин эволюционных изменений. Эти факто­ры можно отнести к двум основным классам: имманен­тные антропологические и внешние средовые.

Теории имманентной причинности изображают культурную эволюцию как процесс разворачивающих­ся человеческих потенций. Здесь роль причинных фак­торов обычно отводится человеческой психике и её носителям (расам и индивидам). Другой тип теорий подчеркивает роль факторов, внешних по отношению к человеческому организму. Соответственно детерми­нанты культурного развития отыскиваются на уровне природного или социального окружения и воплощают­ся в таких типах реакций на него, как системы жизне­обеспечения, технологии, завоевания, заимствования.

В настоящее время признается одновременное действие обоих классов факторов, однако и в совре­менных теориях можно обнаружить приверженность либо «антропологическим», либо «средовым» моделям объяснения социокультурной динамики.

Антропологические, имманентные детерминанты

 

Идеи как побудители культурной эволюции. Эту позицию эволюционисты заимствовали у французских рационалистов и просветителей. Отказавшись считать промысл божий детерминантой человеческой истории, просветители стали рассматривать эволюцию обще­ства и культуры как продукт человеческого разума. В XIX в. эти идеи были развиты О. Контом и Дж.С. Миллем. Как отмечал Дж.С. Милль, интеллектуальные спо­собности человечества — это повсеместно и во все времена постоянно действующий причинный фактор эволюционных изменений в обществе и культуре. «Лю­бое значительное продвижение по пути материальной цивилизации предварялось продвижением в познании; когда происходило каждое великое социальное изме­нение, ему непосредственно предшествовало измене­ние общественного мнения и способов мышления»[111].

Здесь значительная роль отводилась таким фено­менам, как «архетипические идеи» (Г. Майн), «элемен­тарные идеи» (А. Бастиан), «гермы мысли» (Л. Мор­ган). Исходя из представления об антропологически инвариантной конструкции человеческого мозга и психики, сторонники этих концептов полагали, что такого рода образования свойственны человеческой природе и являются исходными пунктами порожде­ния множества сложных культурных институтов. Для того чтобы реализоваться на уровне идей и действий, эти «гермы мышления» должны стать специальными интеллектуальными средствами, развивающимися в результате разнообразных отношений людей с окру­жением. Такое развитие, по мнению Э. Тайлора, осу­ществляется в движении познания от магии к науке. Ему способствовало изобретение письменности.

Согласно классическому эволюционизму, человек имеет определенные предпосылки для совершенство­вания своего менталитета и поведения. Так, Г. Спен­сер полагал, что с ранних стадий предыстории продол­жается медленная адаптация человеческой природы к результатам социокультурных процессов. Модифика­ции человеческих качеств постепенно аккумулируют­ся в популяции, передаваясь от поколения к поколе­нию как наследственно, так и через традицию. В силу различных условий и обстоятельств существования людей эти качества оказываются у них неодинаково развитыми. Однако различия не являются абсолютны­ми и могут быть преодолены благодаря тому, что врож­денные способности человека имеют свойство совер­шенствоваться.

И все же не следует считать классических эволю­ционистов безоглядными идеалистами. Признавалось, что хотя идеи и играют значимую роль в развитии ци­вилизации, сам этот процесс отнюдь не является ра­циональным. «Состояние общества в любой момент его существования есть результирующая всех амбиций, эгоистических интересов, страхов, отвержений, него­дований, симпатий и т. п. современных граждан и их предков. Ходовые идеи при этом состоянии общества должны в среднем соответствовать чувствам граждан и, следовательно, производимому этими чувствами со­стоянию. Идеи, полностью чуждые этому состоянию, не смогут развиваться; будучи интродуцированными извне, они окажутся невоспринятыми, а если и будут приняты, умрут тотчас же, как пройдет короткая фаза чувств, обусловивших их признание»[112]. Соответствен­но идеи оформляют представления о существующем состоянии общества и являются стимулами для изме­нения этого состояния лишь тогда, когда для этого есть соответствующие предпосылки на уровне чувств и активности.

К началу XX в. «идеациональный детерминизм» по­терял популярность настолько, что даже стал отрицать­ся как самостоятельное объяснение культурной эволю­ции. Тем не менее его вспомогательная интерпретативная роль оставалась более или менее неизменной вплоть до настоящего времени, хотя сами характеристики им­манентных антропологических познавательных свойств претерпели существенную трансформацию в результа­те обобщения многочисленных эмпирических данных.

В качестве носителей «врожденных идей» в клас­сическом эволюционизме использовались два типа единиц: расы и индивиды.

Расовый (этнический) детерминизм. Представле­ния о «коллективном субъекте», воплощающем «врож­денные идеи», в эволюционном процессе нашли отра­жение в теориях расового детерминизма. В отличие от концепции психического единства, применяемой для объяснения общих черт в культурах разных обществ, расовые теории использовались для объяснения куль­турных различий.

Идея эволюционного неравенства рас была доми­нирующей в рамках классического эволюционизма. Так, Г. Спенсер часто употреблял понятия «высшая» и «низ­шая» раса. Правда, и он, и ряд других последователей эволюционизма, таких как Э. Тайлор, Л. Морган, Дж. Фрейзер, не считали, что психические различия носят базовый, низменный характер, и не приписыва­ли «примитивным» народам «дологический ментали­тет». Следует отметить также, что, говоря о расах, клас­сические эволюционисты имели в виду не особую эво­люционную единицу, как это было в более поздних и идеологизированных расистских теориях, но отдель­ное племя или народ, этнос, как сказали бы сегодня. Л. Морган и Э. Тайлор, например, хотя и предполага­ли расовые интеллектуальные различия, не прибега­ли к этому как к объяснению положения соответству­ющих культур на эволюционной шкале. Таким обра­зом, в рамках классического эволюционизма расовые различия признавались и рассматривались следующим образом:

— они считались количественными, а не каче­ственными;

— они использовались в качестве признака, а не объяснения культурных различий.

Индивиды как детерминанты культурной эволю­ции. Другим проводником «врожденных идей» счита­лись действия индивидов, рассматривавшиеся как причины эволюционных изменений. Так, Дж.С. Милль утверждал, что «законы общественных явлений пред­ставляют собой, и не могут быть ничем иным, как за­конами действий и страстей человеческих существ, объединенных в их социальном состоянии»[113]. Разуме­ется, объяснение эволюции не ограничивалось терми­нами индивидуального поведения. Предполагалось об­ращение к культурной матрице и природным услови­ям, составляющим внешнее окружение сообществ. Однако индивидуальная обусловленность эволюцион­ных изменений стала важным допущением при объяс­нении как культурных различий, так и порождения изобретений.

Это особенно ярко проявилось в концепции «вели­ких людей». Конечно, не сами по себе фигуры гениев рассматривались как причины эволюционных измене­ний в сообществах и тем более на уровне человечества в целом. Логика объяснения была такой. Значимые для социокультурного развития изобретения и открытия рассматривались как результаты предсказуемого, не­избежного синтеза ранее накопленного опыта. Такой синтез с необходимостью периодически происходил в проблемных областях потока культурной эволюции. Считалось, что гений благодаря своему интеллектуаль­ному потенциалу способен обобщить имеющийся опыт, придать ему культурно приемлемую форму.

В среде классического эволюционизма были и противники этой романтической концепции. И наибо­лее категоричный из них — Г. Спенсер. Он связывал такой объяснительный акцент с типом культуры, кото­рый сегодня можно было бы назвать авторитарным. Соответственно, по его мнению, приписывание конк­ретной личности определенной эволюционно значимой инновации есть культурно обусловленный, а не «естественноисторический» факт. Он повторял, что великие люди не создают социальных и политических институ­тов, и это вообще не вопрос преднамеренного выбора: «Общество — это процесс роста, а не мануфактура»[114]. Он считал, что социальные изменения, «привносятся силой, значительно превосходящей индивидуальную волю. Люди, кажущиеся перводвигателями, суть про­сто её инструменты; там, где такие люди отсутствуют, быстро находятся другие»[115].

 

Внешние детерминанты

 

Факторы окружения. Влияние физического окру­жения на форму человеческих обществ признавалось по крайней мере с Ш. Монтескье и Д. Вико. Класси­ческие эволюционисты весьма осторожно относились к идеям географического детерминизма. Они считали, что сами по себе географические условия не создава­ли позитивных импульсов для возникновения и разви­тия цивилизаций. Взаимодействие культурных и при­родных факторов, а не просто воздействие последних, определяет ход эволюции.

Жизнеобеспечение. Классические эволюционисты большое значение в развитии культуры придавали спо­собам жизнеобеспечения. Они выделяли такие эволюционно значимые формы жизнеобеспечения, как обра­ботка земли и агрокультура, скотоводство, охота и рыбо­ловство, ремесла. Эти формы имели важнейшее значение для наиболее интенсивного взаимодействия человечес­ких сообществ с окружением, порождения адаптацион­ных образований, изменений, связанных с улучшением качества жизни, а также для развития технологий.

Экономические факторы. Экономическим факто­рам социокультурного развития классические эволю­ционисты отводили важную роль, хотя они и не были экономическими детерминистами. Тем не менее обра­щение к таким экономическим факторам, как развитие промышленности и торговая экспансия оказалось пло­дотворным при объяснении структурного усложнения человеческих сообществ, изменений во властных и политических структурах. Особый интерес в этом от­ношении вызывают работы Г. Спенсера, посвященные греческой демократии.

Большое значение придавалось институту собствен­ности. Так, Л. Морган подчеркивал: «Трудно переоце­нить влияние собственности на цивилизацию человече­ства. Она была гермом и остается свидетельством его прогресса по сравнению с варварством; основой его претензий на цивилизацию. Высшая страсть цивилизо­ванного разума — это её приобретение и наслаждение ею. В самом деле, правительства, институты, законы порождают множество агентов, предназначенных для создания и охраны собственности»[116].

Социальные факторы . Социальную детермина­цию эволюционных процессов можно определить как объяснение определенных социокультурных черт на­личием или отсутствием других черт такого же класса. Одной из значимых социокультурных систем, рассмат­риваемых в рамках классического эволюционизма в качестве объяснительных моделей, была система род­ства, семейных отношений. Из этой структуры выво­дились системы расселения, определенные отношения собственности, некоторые принципы социальной орга­низации. Другой важной социальной переменной, оп­ределяющей характер социокультурной эволюции, считалась социальная структура. Такие элементы куль­туры, как ценности, обычаи, правила владения и на­следования собственности, рассматривались в качестве функций социальной структуры, степени развитости социальной организации.

Завоевания. Важность войн в культурной эволюции, особенно в возникновении государства, была признана задолго до формирования эволюционизма как концеп­туальной системы. В его рамках эта идея получила бо­лее строгий и систематизированный вид. Считалось, что война стимулирует возникновение и развитие целого ряда эволюционных характеристик в сообществе:

— более четкая организация социального взаи­модействия в период войн и после них, в осо­бенности в отношении завоеванных соседей, стимулировала процессы социальной диффе­ренциации и стратификации в обществе-заво­евателе;

— завоевания и объединения человеческих сооб­ществ с целью экспансии или защиты вели к интеграции их в большие разнородные социо­культурные единицы, то есть способствовали увеличению степени сложности социальных образований;

— такого рода объединения предполагали изме­нение в структуре социального управления, что вело к эволюции механизмов управления от обычаев предков к специальным политическим системам и к институту государства.

Однако не следует считать, что война рассматри­валась как эволюционная универсалия. Позитивная значимость приписывалась ей только на ранних эта­пах становления культуры. По мере исторического развития её эволюционные функции считались убыва­ющими, а деградационные, разрушительные — возра­стающими. Так, Дж. Макленнан писал: «На низших стадиях общества мы признаем войну как условие возвышения государства и субординации классов... на высших — это просто порок человечества, деформиру­ющий и нарушающий, если не разрушающий, драго­ценные результаты и накопления долгих периодов мира и созидания»[117]. Даже Г. Спенсер, который в наиболь­шей степени подчеркивал роль войны в социальной эволюции, считал, что на ранних её стадиях «из войны было извлечено все полезное, что она могла дать»[118].

Диффузия и эволюция. Исследователи часто обна­руживали в различных системах одинаковые образова­ния, увеличивающие их адаптационные возможности. Задача, связанная с объяснением их происхождения, в классическом эволюционизме не нашла однозначного решения. Здесь были сторонники идеи независимого изобретения, которые считали сходство институтов, технологий, организационных структур, обнаруживае­мое в разных обществах, производной антропологичес­кого единства человечества. Общность психики порож­дает, соответственно, одинаковые структуры представ­лений, отношений, технологий и т. п. Но эту точку зрения разделяли второстепенные эволюционисты.

Ведущие же фигуры придавали первостепенное значение в процессе поступательно человеческой куль­туры механизмам диффузии. И это было логическим следствием исходных допущений о непрерывности и последовательности эволюционного процесса. Меха­низмы диффузии соответствовали обоим принципам. Принципу последовательности отвечала разделяемая Л. Морганом, Э. Тайлором, Дж. Фрейзером идея о том, что относительно немногочисленные и возникающие в разных человеческих сообществах эволюционно целе­сообразные изобретения после возникновения и успеш­ного применения начинали распространяться благода­ря тем адаптационным преимуществам, которые они обеспечивали тем, кто их заимствовал. Следует, одна­ко, подчеркнуть, что классических эволюционистов более интересовала реконструкция культурной эволю­ции вообще, а не механизмы приобретения отдельны­ми народами определенных черт развития. Поэтому действие диффузионных механизмов здесь постулиро­валось, но отнюдь не анализировалось, а сами процес­сы диффузии не прослеживались.

Естественный отбор. Концепция естественного от­бора применялась для объяснения эволюции культуры в той ветви классического эволюционизма, которая носит название «социальный дарвинизм». Здесь акцент помещается на борьбе обществ за место в истории. Согласно этой точке зрения, те из них, что лучше осна­щены, сохраняются и процветают, а более слабые — угасают или исчезают. Сегодня ясно, что это всего лишь теоретическая гипотеза, которую следует проверять, а не исходное допущение, принимаемое без доказательства.

Принцип естественного отбора был предложен Ч. Дарвином и первоначально относился только к органической, но отнюдь не к культурной эволюции. Первым к социокультурному развитию эту концепцию применил У. Бэйджхот (1867). Позже сам Дарвин со ссылкой на него повторил то же самое, утверждая, что современное состояние человеческой социальности развилось из «инстинктивных» предпосылок благода­ря действию естественного отбора. В эволюции обще­ства он склонен был подчеркивать значимость лично­стных качеств людей, а не содержания культуры. Та­кие качества он считал передающимися по наследству. В то же время он отдавал дань таким культурным фак­торам, как технологические усовершенствования, при­знавая их важность в борьбе обществ за существова­ние. Состязание и естественный отбор, согласно Дар­вину, продолжают действовать и в современном мире, хотя здесь при прогрессивном движении общества им принадлежит подчиненное место.

Спенсер принял концепцию, однако отказался от термина «естественный отбор», считая, что предпола­гается сознательный процесс и негласная субъективизация природы. Он предпочитал говорить о «выжи­вании наиболее приспособленных». По его мнению, это понятие было свободным от телеологической то­нальности, и широко использовалось им при объяс­нении роста размера и организованности политичес­ких единиц.

Понятие «естественный отбор» применялось для объяснения развития большинством классических эво­люционистов. Действием этого принципа объяснялись эволюция семьи, технологий и новых идей; в его тер­минах интерпретировались социокультурные процес­сы в целом и отдельные их элементы. Как писал Э. Тайлор: «История и этнография совместно подтверждают, что институты, которые действуют наилучшим образом, постепенно вытесняют менее приспособленные, и что этот непрекращающийся конфликт определяет общий результирующий курс движения культуры»[119].

Концепция случайных вариаций и естественного отбора как общая идея не утратила свою силу и сегод­ня. Механизмам отбора устойчивых культурных фено­менов посвящено множество современных исследова­ний эволюционистского плана.

 

Общие направления

современных эволюционистскихисследований__________

 

Перечисленные выше исходные допущения и пред­ставления о детерминантах эволюции составляют об­щую концептуальную базу неоэволюционизма. Его сто­ронники не стали заниматься основательным пере­смотром и рефлексией к теоретическим основаниям классических идей. Они направили свои усилия на поиски эмпирических свидетельств развития, на повы­шение степени достоверности и обоснованности таких свидетельств, на изучение механизмов и факторов, обусловливающих изменения локального и глобально­го характера.

Эволюция культуры при этом рассматривается как результирующий концепт, объединяющий в последова­тельный процесс необратимые изменения, удерживаю­щиеся в мировом масштабе и связанные с организаци­онным усложнением социокультурной жизни. Однако считается, что составляющие этого процесса, изменения, ведущие к порождению эволюционных универсалий, совсем не обязательно сами обусловливают развитие.

Культурная единица (система) как объект эволю­ционного анализа. Более детальный анализ связи меж­ду биологической и социокультурной эволюцией обус­ловил поиск таксономических социокультурных еди­ниц, сопоставимых с концептами популяции, вида, подвида. Благодаря этому становится возможным на специально выделенных целостностях проследить ос­новные источники локальных изменений и многообра­зия культурной жизни. Ими сегодня являются челове­чество в целом, этносы, социокультурные группы. Ра­бота с ними открывает концептуальные возможности определить закономерности отношений между челове­ческими объединениями и их окружением через изу­чение фундаментальных связей между наблюдаемыми здесь биологическими и культурными изменениями. Этим единицам соответствуют концепции панкультуры (культуры человечества в целом), локальных, регио­нальных (этнических) культур, субкультур (групповых культур). Обобщенно их принято обозначать «экосоцио-культурная система», или «культурная единица».

В принципе все сторонники культурной антропо­логии разделяли системный взгляд на взаимодействие популяции с природным окружением. Однако впервые последовательно понятие экосистемы здесь начал при­менять К. Гиртц[120]. С этого времени терминология из об­щей теории систем распространилась на неоэволюци­онизм, что было характерно в 1960-х гг. для всех соци­альных наук.

Социокультурная система стала рассматриваться как состоящая из трех «подсистем»: популяция, окру­жение, культура. Основной акцент исследования поме­щался на механизмах, обусловливающих их взаимодей­ствие. Концепции позитивной и негативной обратной связи стали рассматриваться как поддерживающие её границы и усиливающие распространение адаптивных изменений. Следует отметить, что теперь при исследо­вании существования популяций в среде принималось во внимание не только «чисто» природное окружение, но и те его элементы, которые модифицировались под влиянием антропогенных воздействий. Подчеркива­лось, что «в процессе адаптации культура трансфор­мирует ландшафт и соответственно люди вынуждены приспосабливаться уже к тем постоянным изменени­ям окружения, которым сами положили начало».[121]

Была также признана необходимость включить в понятие «окружение» социокультурные параметры, то есть другие популяции, находящиеся в контакте с изу­чаемой. На этом, в частности, настаивали Дж. Стюарт и М. Салинс.

Наконец, стало отмечаться несовпадение «реаль­ного» и «воспринимаемого» окружения. Выяснилось, что знание о существующей в представлениях людей концепции их жизненной среды необходимо для того, чтобы понимать, почему одним её элементам уделяет­ся повышенное внимание, другие игнорируются, по­чему и в каких случаях обращаются к воображаемым, а не реальным культурным феноменам для объясне­ния адаптационных успехов и неудач. Разумеется, дей­ствительные причины изменений в связях популяции с другими подсистемами экосистемы интерпретирова­лись только на основе изучения реальных отношений, существующих между ними[122]. Однако анализ представ­лений людей о своем окружении увеличил объяснительный потенциал нео эволюционизма по отношению к накапливающимся в культурной антропологии эмпи­рическим фактам, особенно связанным с культурными вариациями.

Механизмы эволюции культурной единицы (сис­темы). Концептуализация социокультурной системы, являющейся одной из центральных обобщенных еди­ниц анализа эволюции культуры, предполагает воз­можность структурно-функциональных модификаций, одни из которых связаны, а другие не связаны с её развитием. Считается, что структурная устойчивость или изменчивость системы зависит от условий её су­ществования и характера её связей с окружением. Соответствующие процессы описываются по аналогии, с термодинамической интерпретацией изменения вели­чины энтропии в зависимости от поступления энергии.

В самом общем случае можно выделить три харак­теристических, или идеально-типических динамичес­ких состояния системы, определяемых качеством про­исходящих в ней процессов. Во-первых, процессы ас­социации, объединения, интенсификации связей между компонентами системы, присоединения к ним элемен­тов извне, возникновение новых функциональных еди­ниц за счет внутренней дифференциации. Это состо­яние обычно называют ростом, если наблюдается при­ращение однокачественных элементов, и развитием, если наблюдается умножение их качественного мно­гообразия с последующей интеграцией на более высо­ком уровне. Во-вторых, установившиеся, стабильные внутренние и внешние отношения. Такое состояние на­зывается равновесным, и оно характеризуется сбалан­сированными связями системы с окружением. В-тре­тьих, процессы дезинтеграции и дедифференциации, приводящие систему из более сложного в более про­стое состояние. Дезинтеграция предполагает разбалансировку ранее установленных связей, разрушение их упорядоченности. Дедифференциация означает нару­шение границ между элементами, возрастание неопре­деленности и синкретичности, то есть нерасчлененной внутренней однородности системы. В этом случае мож­но говорить о её деградации.

Изучение динамики социокультурных систем ба­зируется на выделении механизмов, обеспечивающих их самосохранение, с одной стороны, и изменение без разрушения — с другой. Речь идет о механизмах «от­рицательной» и «положительной» обратной связи. Кон­цепция заимствована из технических наук и означает стабилизирующее или усиливающее влияние дополни­тельной энергии, поступающей в систему, на её реак­цию, то есть может быть уподоблена эволюционному механизму отбора.

В применении к социокультурной системе отрица­тельная обратная связь предполагает, что в ответ на внешние воздействия, угрожающие нарушению рав­новесного состояния, включаются механизмы, ограни­чивающие — в пределе блокирующие — её контакты с окружением. В результате их свертывания удается со­хранить статус кво. Однако чрезмерное и длительное уменьшение внешних обменов лишает систему необ­ходимого объема поступающих извне ресурсов (инфор­мация, технологии, блага и услуги и т. п.), что ведет к её постепенной деградации.

Ключевым конструктивным механизмом, поддер­живающим внутрисистемные изменчивость и мно­гообразие, является положительная обратная связь. Действие этого механизма основано на усилении тех внешних или внутренних воздействий, которые увели­чивают адаптационный потенциал системы или её отдельных,— в особенности ключевых — составляю­щих. Оно повышает степень сложности, неопределен­ности, стохастичности системы, что порождает поле возможностей при выборе будущего направления и альтернатив движения. Однако высокий уровень резо­нанса импульсов, передаваемых с помощью такого механизма, может породить изменения, которые окажут­ся разрушительными для функционирования, структу­ры и границ системы.

С действием этих механизмов связывается форми­рование эволюционного процесса, состоящего, как уже было сказано, в организованном усложнении социо­культурной единицы.

Другой комплекс механизмов, обеспечивающий эволюцию системы, базируется на действии принципа минимума диссипации энергии, или минимизации энтропии (И. Пригожин). Применительно к социокуль­турным исследованиям действие этого принципа мож­но представить следующим образом. Если в определен­ных условиях возможны несколько типов организации взаимодействия, согласующихся с требованиями со­хранения или увеличения его адаптационного потенци­ала, то наиболее вероятной оказывается та структура, которой отвечает минимальный рост (или максималь­ное убывание) неопределенности и неупорядоченности (энтропии). Поскольку уменьшение неопределенности связано с использованием внешних ресурсов, реали­зуются те из возможных (виртуальных) форм органи­зации, которые могут в максимальной степени погло­щать и перерабатывать эти ресурсы.

При оценке эволюционного потенциала системных изменений Н. Моисеев предлагает адекватным обра­зом выбирать масштабы времени. Определенная серия процессов (в том числе социокультурных) может быть проинтерпретирована совершенно по-разному в зави­симости от того, в каком временном промежутке они рассматриваются. То, что в одних временных преде­лах видится как функциональные параметры, в других может оказаться элементами организации[123].

Столь же относительным может быть суждение о структурных антиэнтропийных процессах организации социального взаимодействия. Во-первых, рост адапта­ционного потенциала отдельных элементов может от­нюдь не вести к улучшению адаптации системы в це­лом в её данном состоянии. Более того, эти элементы могут стать катализаторами смены её состояния — вплоть до разрушения — или формирования новой це­лостности. Во-вторых, при оценке адаптационных социо­культурных процессов не следует руководствоваться моральными критериями. Так, организационные измене­ния, обеспечивающие повышение вознаграждений от­дельным группам в динамичных, неопределенных усло­виях, могут противоречить моральным требованиям, тра­диционным для установившегося состояния системы.

 

Экологическая антропология _______________________

 

Все эти представления нашли максимально полное выражение в культурно-экологическом направлении исследований, для которого характерно комплексное, системное изучение механизмов, структур, результа­тов и последствий взаимодействий людей с их природ­ным и искусственным окружением, закономерных свя­зей между физическими и социокультурными пере­менными. Акценты при рассмотрении таких связей различны, но основные из них: адаптационные меха­низмы в отношениях людей с их природным окруже­нием; энергетический обмен между обществом и сре­дой; сравнительно-культурный анализ эволюционных универсалий.

Предшествующие теории подобного рода упроща­ли суть дела. Так, в рамках географического детерми­низма предполагалось прямое одностороннее воздей­ствие природных условий на культуру. Сторонники же поссибилизма признавали лишь ограничивающее вли­яние природных факторов на формирование культу­ры, но не на её развитие.

Для экологической антропологии центральной за­дачей «стало изучение экономических и экологичес­ких факторов и систем, обусловливающих жизнеобес­печение»[124]. В рамках этой ориентации уже в 70-х гг. XX в. появились многочисленные монографии, учебные пособия, обзорные статьи. С 1972 г. начал выходить спе­циализированный журнал «Human Ecology». Осново­положниками этой области познания можно считать М. Салинса, работающего в области экономической ан­тропологии, М. Харриса, разработавшего концепцию культурного материализма, Дж. Стюарта, создателя теории многолинейной культурной эволюции.

Экологическая антропология сформировалась как теоретическая ориентация с акцентом на изучение механизмов взаимодействий различных социокультурных систем с природным окружением; факторов, оп­ределяющих различия; их сравнительной эволюцион­ной значимости. Для обозначения последней здесь ис­пользуется термин «адаптация». Он указывает на ди­намические связи членов сообщества с жизненной средой, обусловливающие его выживание и благопо­лучие как целого в меняющихся условиях. Понятие отнюдь не предполагает пассивного подчинения лю­дей давлениям среды. Для этого существует специаль­ный термин — приспособление. Адаптация подразуме­вает взаимодействие людей с элементами окружения, в процессе которого формируются как устойчивые ре­акции людей на повторяющиеся внешние давления, так и стереотипные способы воздействия на окружение, приводящие к достижению определенных прагмати­ческих целей (удовлетворение потребностей, снижение уровня неопределенности, извлечение ресурсов и пр.).

Общая и специфичная эволюция. Дж. Стюарт и М. Салинс полагают, что функции приспособления к конкретной среде являются источником порождения и поддержания особенностей каждой отдельной культу­ры. Стюарт также связывает специфичные характери­стики культур с особенностями адаптации членов дан­ного общества, с конкретной средой их существования, принимая во внимание сходство ситуаций в сходных географических условиях[125]. Эти процессы составляют закономерности так называемой специфичной эволю­ции, то есть развития отдельных культур. В результате межкультурных взаимодействий и обменов происходит отбор широко распространяющихся адаптационных культурных черт, на базе которых складывается гло­бальный процесс так называемой общей эволюции[126].

Свои рассуждения Стюарт базирует на выделении двух фундаментальных компонент биологической эво­люции. Во-первых, это филогенез, заключающийся в адаптивных изменениях и возникновении различных биологических форм в результате приспособления организмов к конкретным условиям окружения. Во-вторых, общая эволюция, состоящая в переходе от более низкого к более высокому уровню организации жизни вообще и не совпадающая ни с одной из линий филогенеза.

Культурная эволюция рассматривается как про­цесс, продолжающий развитие видов другими сред­ствами: разработка образцов совместного существова­ния и воздействия на среду, знаковых систем, моделей социализации и пр. Поскольку эти средства не явля­ются врожденными и обусловлены неодинаковостью жизненных условий и прошлого опыта популяций, культуры приобретают специфичные черты. Тем не менее и здесь можно выделить два типа изменений. Первый из них вызывается адаптацией популяций к локальным условиям существования, что порождает различие обусловленных ею культурных форм. Второй связан с последовательной сменой стадий перехода от более простого к более сложному состоянию, которая считается панкультурным процессом. В первом случае речь идет о специфичной культурной эволюции; во вто­ром — об общей[127]. Изучения и сравнения различных форм адаптации социальных систем к окружению, выделение из них эволюционных универсалий и при­вело к такому разграничению, помогающему интерпре­тировать устойчивое многообразие культурных явле­ний и процессов.

Адаптация и эволюция. Эти идеи нашли дальней­шее развитие. Так, стало понятным, что не все специ­фичные изменения, процессы, служащие для приспо­собления людей к среде и принимающие культурные формы, можно считать эволюционными. К последним принято относить лишь те, что связаны с усложнением социокультурной системы, порождаемым дифференци­ацией её функций и структуры и переходом на новый организационный уровень. В то же время дедифференциация, дезинтеграция, дезорганизация могут оказать­ся адаптивно целесообразными для системы, но отнюдь не ведут к её эволюции.

Таким образом, концепции общей и специфичной эволюции увеличили интерпретативный потенциал эволюционной теории. Появилась точка отсчета для анализа культурных форм в их непосредственной за­висимости от окружения, а также возможность при­дать самодовлеющую значимость культурной изменчи­вости и многообразию и не считать множественность культурных форм «отклонениями» или «пережитками» по отношению к эволюционным эталонам. Идеи куль­турного релятивизма и культурного прогресса нашли здесь примирение.

Исходя из концепции многолинейной эволюции, сторонники этого подхода стремились к тому, чтобы понять, чем обусловлено многообразие культурных форм отношений человека с окружением. С одной сто­роны, они строили эмпирические обобщения, касаю­щиеся параллелизмов в истории культур, имеющих сходные географические условия. С другой стороны, изучались зависимости типов культур от характера человеческих объединений (семейных, племенных, национальных, государственных), на чем базируется идея уровней культурной интеграции. В результате произошел значимый сдвиг в трактовке адаптацион­ных процессов. Стало очевидным, что их нельзя рас­сматривать как действующие на надорганизационном уровне, то есть как относящиеся к популяции в целом.

Активизировались исследования исторических изменений во взаимосвязях общества с окружением. При этом особое внимание уделялось социокультурным институтам как средствам и результатам адаптации. Со­ответственно расширилась сфера изучения реального поведения и процессов принятия решений, вызываю­щих социально значимые последствия, их обусловлен­ности факторами окружения и культурными нормами, ценностями, стандартами. В этом отношении подход сделался более дифференцированным, поскольку ста­ло очевидным, что разные культурные единицы, состав­ляющие общество, ориентированы на различные аспекты окружения и придерживаются неодинаковых культурных образцов. Таким образом, на смену подхо­ду, где популяция во взаимодействии с окружением априорно рассматривалась как системная целостность, приходит другой, где центром системообразования становится индивидуальное поведение, из которого выводятся образцы взаимодействий, свойственные отдельным социокультурным группам и организацион­ным единицам. Оценка воздействия популяции, обще­ства на окружение складывается из рассмотрения дифференциального влияния каждого из активно дей­ствующих элементов.

 

---

Дата добавления: 2019-02-13; просмотров: 489; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!