Священник с золотыми волосами 3 страница
Саша нахмурился поверх ее головы.
– Расскажи о том дубе, – сказал он.
– Старый, – сказала Вася. – С выпирающими корнями. Одноглазый. Мужчина, не дуб, – она задрожала еще сильнее.
– Не думай об этом сейчас, – сказал Саша и ускорил уставшую лошадь.
Ольга и Дуня встретили его на пороге. Добрая старушка была в слезах, а Ольга была белой, как девица из сказки. Они растопили печь, налили воду на горячие камни, чтобы был пар. Васю бесцеремонно раздели и сунули к печи греться.
После этого ее начали отчитывать.
– Украсть пирожки, – сказала Дуня. – Убежать от сестры. Как можно так нас пугать, Вася? – она плакала, говоря это.
Глаза Васи были тяжелыми от раскаяния, она пробормотала:
– Прости, Дуня. Прости, прости.
Ее натерли жуткой горчицей, похлопали березовым веником, чтобы разогнать кровь. Ее укутали в шерсть, перевязали оцарапанную руку, влили в ее горло суп.
– Это было очень плохо, Вася, – сказала Ольга. Она гладила волосы сестры, покачивая ее голову на коленях. Вася уже спала. – Хватит на сегодня, Дуня, – добавила Ольга. – Завтра поговорите.
Васю устроили спать на печи, и Дуня легла рядом с ней.
Когда ее сестра уснула, Ольга опустилась рядом с огнем. Ее отец и братья ужинали в углу с мрачными лицами.
– Она будет в порядке, – сказала Ольга. – Не думаю, что она простыла.
– Но мог простыть любой, кого отозвали от очага искать ее, – рявкнул Петр.
– Или я могу, – сказал Коля. – После починки крыши хочется ужинать, а не кататься в свете факела. Я завтра отлуплю ее ремней.
|
|
|
– И? – холодно парировал Саша. – Ее уже лупили. Не мужчины должны заниматься девочками. Ей нужна женщина. Дуня стара. Оле скоро замуж, и старушке одной придется растить ребенка.
Петр молчал. Шесть лет назад он похоронил жену, и он не думал о другой, хотя многие хотели на это место. Но его дочь пугала его.
Когда Коля ушел спать, они с Сашей остались в темноте, смотрели, как свеча догорает перед иконой. Петр сказал:
– Хочешь, чтобы твоя мать была забыта?
– Вася и не знала ее, – отметил Саша. – Но женщина – не сестра и не добрая няня – помогла бы в этом деле. Скоро она станет неуправляемой, отец.
Долгая пауза.
– Вася не виновата, что мама умерла, – добавил Саша тише.
Петр молчал. Саша встал, поклонился отцу и задул свечу.
4
Великий московский князь
Петр побил дочь на следующий день, и она плакала, хотя он не был жесток. Ей запретили покидать деревню, но в этот раз она не возражала. Она была напугана, ей снились кошмары про одноглазого мужчину, лошадь и незнакомца на поляне в лесу.
Саша никому не рассказал, но проверил лес в поисках одноглазого мужчины или дуба с выпирающими корнями. Но он ничего не нашел, а потом три дня падал с силой снег, остановив поиски.
|
|
|
Их жизни тянулись, как всегда зимой, чередой еды, сна и дел во сне. Снег собирался снаружи, холодным вечером Петр сидел на своем стуле, сглаживал кусок ясеня для рукояти топора. Его лицо было каменным, он вспоминал то, что предпочел бы забыть. Марина просила заботиться о ней, пока смерть растекалась по ее милому лицу. «Я выбрала ее, она важна. Петя, пообещай мне».
Петр, горюя, пообещал. Но потом его жена отпустила его руку, легла и смотрела мимо него. Она слабо, но радостно улыбнулась, но не Петру. Она больше не говорила и умерла перед рассветом.
А потом они выкопали ее могилу, и Петр накричал на женщин, что пытались отогнать его от жены. Он своими руками обвил ее холодную плоть, еще пахнущую кровью, и опустил в землю.
Всю зиму малышка кричала, а он не мог посмотреть ей в лицо, потому что ее мать выбрала ее, а не его.
Теперь он должен был все исправить.
Петр хмуро посмотрел на рукоять топора.
– Я поеду в Москву, когда реки замерзнут, – сказал он в тишине.
В комнате раздались вопли. Вася, что спала с высокой температурой, напоенная горячим вином с медом, запищала и выглянула из–за печи.
– В Москву, отец? – спросил Коля. – Снова?
|
|
|
Петр сжал губы. Он уехал в Москву жестокой зимой после смерти Марины. Иван Иванович, единокровный брат Марины, был великим князем, и Петр пытался восстановить связь с ним ради семьи. Но он не взял себе новую жену.
– В этот раз ты хочешь жениться, – сказал Саша.
Петр кивнул, ощущая вес взглядов семьи. В провинции хватало женщин, но московские дамы были со связями и деньгами. Иван не будет все время помогать мужу умершей сестры. И ради дочки ему нужна была новая жена.
«Но… Марина, я так глуп. Я не справлюсь».
– Саша и Коля, вы поедете со мной, – сказал Петр.
Радость озарила лица сыновей.
– В Москву? – спросил Коля.
– На путь уйдет две недели, если все пойдет хорошо, – сказал Петр. – Вы потребуетесь мне в пути. И вы еще не были при дворе. Великий князь должен знать ваши лица.
На кухне воцарился хаос, мальчики радостно вопили. Вася и Алеша тоже хотели поехать. Ольга просила привезти ей камни и наряды. Старшие мальчики возражали, спорили и рассуждали весь вечер.
* * *
После середины зимы снега было втрое больше, он выпал большим слоем, а после последнего снегопада все замерзло, и дыхание людей застревало в носах, а слабые существа умирали ночью. Это означало, что дороги для саней открыты, дороги эти шли по рекам, укрытым снегом, гладким, как стекло, искрящимся под грязными следами, что пропадут с теплом. Мальчики смотрели на небо, ощущали мороз, расхаживали по дому, натирали обувь и точили копья.
|
|
|
И вот день настал. Петр и его сыновья встали затемно, а с рассветом вышли во двор. Люди уже собрались. От рассвета их лица раскраснелись, их звери топали и выдыхали клубы пара. Мужчина седлал Бурана, буйного монгольского коня Петра, он держался до белых костяшек за уздечку. Петр шлепнул ждущего коня, уклонился от зубов и забрался в седло. Его благодарный слуга отошел, тяжело дыша.
Петр следил за непредсказуемым жеребцом и за хаосом вокруг себя.
Двор у конюшни был полон тел, зверей, саней. Шкуры лежали между ящиками воска и свечей. Бочки меда и медовухи тесно прижимались к сверткам сухой провизии. Коля управлял погрузкой последних саней, его нос был красным от утреннего холода. У него были черные глаза матери, служанки хихикали, когда он проходил.
Корзинка упала со стуком в сухой снег почти под ногами запряженной в сани лошади. Зверь дергался в стороны. Коля отпрянул, Петр бросился вперед, но Саша опередил его. Он слез со своей лошади, как кот, а потом схватил коня за уздечку, заговорил ему на ухо. Конь замер, опешив. Петр смотрел, как Саша указывал куда–то и что–то говорил. Люди поспешили забрать поводья коня и корзинку, что спугнула его. Саша сказал что–то с улыбкой, и они рассмеялись. Юноша вернулся на лошадь. Он сидел лучше брата, любил лошадей и меч нес с грацией. Прирожденный воин, лидер. Петру повезло с сыновьями.
Ольга выбежала из кухни, Вася – за ней. Расшитые сарафаны девочек выделялись на фоне снега. Ольга держала в руках фартук, полный темных буханок, только из печи. Коля и Саша подошли к ним. Вася потянула второго брата за плащ, пока он ел буханку.
– Почему я не могу поехать с тобой, Сашка? – сказала она. – Я буду готовить ужин. Дуня мне показывала, как. Я могу ехать с тобой на лошади, я же маленькая, – она впилась в его плащ ладошками.
– Не в этом году, лягушонок, – сказал Саша. – Ты еще слишком мала, – при виде печали в ее глазах он опустился перед ней на колени в снегу и вложил в ее ладонь остатки хлеба. – Ешь и расти, сестренка, – сказал он, – чтобы подходить для пути. Бог тебя хранит, – он погладил ее голову, а потом запрыгнул на спину своей коричневой Мыши.
– Сашка! – крикнула Вася, но он умчался, отдавая быстрые приказы мужчинам, грузящим последние сани.
Ольга потянула сестру за руку.
– Идем, Васечка, – сказала она, когда девочка заупрямилась. Они подбежали к Петру. Последняя буханка остывала в руке Ольги.
– Безопасного пути, отец, – сказала Ольга.
«Моя Ольга совсем как мать, – подумал Петр, – ведь у нее лицо матери. Но… Марина была как сокол в клетке. Ольга мягче. Я найду ей хорошего мужа», – он улыбнулся дочерям.
– Да хранит вас обеих Господь, – сказал он. – Может, я найду тебе мужа, Оля, – Вася приглушенно зарычала. Ольга покраснела и рассмеялась, чуть не выронив хлеб. Петр вовремя успел поймать хлеб и был рад, ведь она срезала корочку и влила внутрь мед, растаявший от жара. Петр оторвал большой кусок, его зубы еще были хорошими, а потом замер, с наслаждением жуя. – А ты, Вася, – строго добавил он. – Слушайся сестру и не уходи из дому.
– Да, отец, – сказала Вася, но с тоской смотрела на лошадей.
Петр вытер рот ладонью. Толпа уже привела себя в порядок.
– До встречи, дочери, – сказал он. – Отойдите от саней, – Ольга кивнула с печалью. Вася не кивала, она не могла стоять на месте. Раздались крики, треск хлыстов, и они поехали.
Ольга и Василиса остались один во дворе, слушали колокольчики на санях, пока их не скрыло утро.
* * *
Прошло две недели в пути, они задерживались, но не опасно. Петр и его сыновья прошли окраину Москвы, кипящую торговлей на холме у Москва–реки. Они учуяли город раньше, чем увидели, поднимался дым десяти тысяч костров, а потом из дыма появились купола – зеленые, алые и синие. Наконец, они увидели сам город, большой и запущенный, как красивая женщина с грязными ногами. Высокие золотые башни поднимались гордо над бедными, позолоченные иконы смотрели непоколебимо, пока князья и жены фермеров целовали их лица и молились.
Улицы были в снежной грязи, смешанной несметным количеством ног. Нищие с почерневшими от холода носами цеплялись за стремена юношей. Коля отбивался, а Саша пожимал их грязные руки. Красное зимнее солнце двигалось к западу, когда они добрались, уставшие и в грязи, до больших деревянных ворот, украшенных бронзой и окруженных башнями. Дюжина лучников следила за дорогой со стены.
Они холодно посмотрели на Петра, сани и его сыновей, но Петр передал их капитану бочку хорошей медовухи, и их мрачные лица тут же смягчились. Петр поклонился капитану, потом его людям, и стражи помахали ему с хором комплиментов.
Кремль сам по себе был городом: дворцы, хижины, конюшни, кузни и много недостроенных церквей. Хотя изначально стены были двойным слоем дуба, с годами дерево изгнило. Брат Марины, великий князь Иван Иванович, приказал заменить их стенами, что были крепче. В воздухе разносился неприятный запах глины, которую пекли на балке, плохо защищающей от огня. Всюду вопили плотники, стряхивали опилки с бород. Слуги, священники, бояре, стражи и торговцы ходили вокруг, шумя. Татары на хороших лошадях терлись плечами с русскими торговцами, направляя сани. Все кричали при малейшем поводе. Коля потрясенно смотрел на давку, с трудом скрывал волнение. Его конь дернулся от прикосновения всадника к поводьям.
Петр уже бывал в Москве. Несколько слов, и их лошадей приняли в загон, нашли место для саней.
– Пригляди за лошадьми, – сказал он Олегу, самому спокойному из его людей. – Не оставляй их, – всюду были праздные слуги, хитрые торговцы и бояре в нарядах. Лошадь могла мигом пропасть и больше не найтись. Олег кивнул, коснулся грубым пальцем рукояти длинного ножа.
Они послали весть об их прибытии. Их гонец встретил их у конюшни.
– Вас вызывают, сударь, – сказал он Петру. – Великий князь за столом, он приветствует брата с севера.
Дорога от Лесной земли была долгой, Петр был грязным, уставшим и замерзшим.
– Хорошо, – кратко сказал он. – Мы идем. Оставь это, – последнее он сказал Саше, который убирал лед с копыта своей лошади.
Они умыли грязные лица холодной водой, надели кафтаны из толстой шерсти и шапки из сияющего соболя, убрали мечи. Город–крепость был переполнен церквями и деревянными замками, земля была в навозе, воздух наполнял дым. Петр шел за гонцом быстрыми шагами. За ним Саша смотрел, щуря глаза, на позолоченные купола и яркие башки. Коля был не менее осторожен, но смотрел на лошадей и оружие всадников.
Они добрались до двойных дубовых дверей, что открылись в зал, полный людей и собак. Большие столы стонали от яств. В дальнем конце зала на высоком резном стуле сидел мужчина с яркими волосами, ел кусочки мяса, что лежало перед ним.
Ивана II звали Иваном Красным, Иваном Милостивым. Он уже не был юным, ему было около тридцати. Его старший брат Симеон правил до него, но умер от чумы горьким летом.
Великий московский князь был очень светлым. Его волосы сияли, как бледный мед. Женщины собирались вокруг золотой красоты князя. Он был умелым охотником, мастером гончих и лошадей. Его стол скрипел под весом жареного кабана в травах.
Сыновья Петра сглотнули. Они были голодными после двух недель зимнего пути.
Петр прошел по большому залу, сыновья – за ним. Князь не отрывал взгляда от ужина, хотя на них со всех сторон смотрели хитро или с любопытством. Камин, в котором можно было запечь быка, горел за столом князя, и лицо Ивана было в тени, как и лица остей. Петр и его сыновья остановились перед возвышением и поклонились.
Иван пронзил свинину ножом. Кровь была на его желтой бороде.
– Петр Владимирович, да? – медленно сказал он, жуя. Его хмурый взгляд скользнул по ним от шапок до сапог. – Муж моей сестры? – он глотнул медового вина и добавил. – Пусть она покоится с миром.
– Да, Иван Иванович, – сказал Петр.
– Рад встрече, брат, – сказал князь. Он бросил кость дворняжке у трона. – Что привело вас сюда?
– Я хотел представить сыновей, государь, – сказал Петр. – Ваших племянников. Им скоро жениться. Если захочет Бог, я хотел бы тоже найти женщину, чтобы мои младшие дети не росли без матери.
– Достойная цель, – сказал Иван. – Это ваши сыновья? – он посмотрел на юношей за Петром.
– Да. Николай Петрович – мой старший, а второй – Александр, – Коля и Саша вышли вперед.
Великий князь окинул их взглядом, как Петра до этого. Его взгляд задержался на Саше. У юноши начала расти борода, выпирали кости, говоря о его взрослении. Но он был легок на ногах, взгляд серых глаз не дрогнул.
– Рад знакомству, – сказал Иван, не сводя взгляда с младшего сына Петра. – Ты, мальчик, очень похож на свою мать, – Саша опешил, поклонился и промолчал. Тишина затянулась. А потом Иван громче добавил. – Петр Владимирович, добро пожаловать в мой дом, за мой стол, пока вы не закончите свои дела.
Князь вдруг склонил голову и продолжил ужин. Они спешно заняли три освободившихся места за высоким столом. Коле не нужно было повторять, он уже резал кабана, добавил пирог с сыром и грибами. Круглый каравай лежал в центре стола, рядом с солью князя. Коля уже ел, а Саша замер.
– Великий князь так посмотрел на меня, отец, – сказал он. – Словно он знал мои мысли лучше меня.
– Все князи такие, – сказал Петр. Он взял горячий пирог. – У них слишком много братьев, и все хотят себе город, хотят приз богаче. Им приходится хорошо судить людей, иначе их ждет смерть. Остерегайся живых, сынок, они опасны, – и он сосредоточился на еде.
Саша нахмурился, но позволил наполнить его тарелку. В пути они ели странное мясо и сухие пироги, что порой давали им гостеприимные соседи. Стол у великого князя был хорошим, и они наелись от отвала.
Поле этого им дали три комнаты, холодные и с паразитами, но усталость мешала им переживать. Петр проверил сани и своих людей, а потом рухнул на высокую кровать и погрузился во тьму сна.
5
Святой холма Маковец
– Отец, – сказал Саша, дрожа от волнения. – Священник сказал, что на севере Москвы, на холме Маковец есть святой. Он создал монастырь и собрал уже одиннадцать учеников. Говорят, он общается с ангелами. Каждый день к нему приходят за благословением.
Петр хмыкнул. Он уже неделю был в Москве, занимался делами. Его последним усилием – только законченным – был визит к лазутчику татар, баскаку. Никто из Сарая, драгоценного города, построенного Ордой, не был бы впечатлен подношениями северного правителя, но Петр уклончиво передал ему шкуры. Груды лисиц, горностаев, зайцев и соболей были переданы под расчетливым взглядом татарина, он немного смягчился и поблагодарил Петра с добрым видом. Такие шкуры стоили золота при дворе хана, как и южнее в Византии. Это того стоило. Ему мог пригодиться друг среди завоевателей.
Петр устал и вспотел в наряде, расшитом золотом. Но он не мог отдыхать, пока его сын взволнованно рассказывал о святых и чудесах.
– Там всегда есть святые, – сказал Петр Саше. Он знал внезапную тягу к тишине и простой еде, местные жители любили кухню Византии, и в результате блюда вызывали боль в его желудке. Этой ночью пир продолжится, интрига продолжалась, он все еще искал жену себе и мужа Ольге.
– Отец, – сказал Саша. – Я хотел бы пойти в тот монастырь, если можно.
– Сашка, ты не можешь сходить в церковь здесь? – сказал Петр. – Зачем тратить на путь три дня?
Саша оскалился.
– В Москве священники любят свой титул. Они едят жирное мясо и не помогают бедным.
Это было так. Но Петр, хоть и хорошо управлял своим народом, плохо судил о справедливости. Он пожал плечами.
– Твой святой может быть таким же.
– И все же я хотел бы увидеть. Прошу, отец, – хоть у Саши были серые глаза, у него были брови и длинные ресницы матери. Они опустились, изящные на его тонком лице.
Петр задумался. Дороги были опасными, но протоптанный путь на север от Москвы был лучше. Он не хотел растить робкого сына.
– Возьми с собой пятерых. И два десятка свеч, этого должно хватить.
Лицо юноши просияло. Рот Петра напрягся. Марина была упрямой, но он видел ее такой, когда ее душа озаряла лицо огнем.
– Благодарю, отец, – сказал юноша. Он выбежал за дверь быстро, как ласка. Петр услышал, как он во дворе созывает людей и кличет свою лошадь.
– Марина, – тихо сказал Петр, – спасибо за своих сыновей.
* * *
Троице–Сергиевская лавра была построена в глуши. Хотя ноги пилигримов вытоптали путь в снежном лесу, деревья все еще прижимались по бокам, скрывая башню с колоколом простой деревянной церкви. Саша вспомнил свою деревню. Неровный частокол окружал монастырь из маленьких деревянных зданий. В воздухе пахло дымом и пекущимся хлебом.
Олег ехал с ним, управлял остальными.
– Мы не сможем все войти, – сказал Саша, остановив лошадь.
Олег кивнул. Все спешились, звякая стременами.
– Ты и ты, – сказал Олег, – следите за дорогой.
Выбранные мужчины устроились у тропы, ослабили ремни на лошадях и приступили к поискам хвороста. Другие прошли между столбами узких незапертых врат. Большие деревья бросали тени на маленькую церковь.
Худой мужчина вышел на порог, стряхивая муку с ладоней. Он был не очень высоким, не очень старым. Его широкий нос был между большими водянистыми глазами, зеленовато–карими, как лесной пруд. Он был в грубом одеянии монаха в пятнах муки.
Саша знал его. Монах мог быть в лохмотьях нищего или наряде епископа, а Саша все равно узнал бы его. Юноша рухнул на колени в снегу.
Монах остановился.
– Что привело тебя сюда, сын мой?
Саша едва заставил себя поднять голову.
– Я пришел за благословением, батюшка, – выдавил он.
Монах вскинул брови.
– Не нужно меня так звать, я не посвящен в сан. Все мы – дети Бога.
– Мы принесли свечи для алтаря, – пролепетал Саша, все еще на коленях.
Тонкая натруженная рука обхватила локоть Саши и подняла его на ноги. Они были почти одного роста, но юноша был шире в плечах, еще не повзрослел, так что был нескладным.
– Здесь мы преклоняемся только перед Богом, – сказал монах. Он разглядывал лицо Саши. – Я делаю хлеб для службы этой ночью, – резко добавил он. – Идем, поможешь мне.
Дата добавления: 2019-02-13; просмотров: 105; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!