Священник с золотыми волосами 2 страница
Марина прижалась к нему. Он поднял ее, как в дни, когда ухаживал за ней, и покружил. Она рассмеялась и обвила руками его шею. Но мгновение она смотрела мимо него на огонь, словно могла читать будущее по языкам пламени.
* * *
– Избавься от ребенка, – сказала Дуня на следующий день. – Мне все равно, носишь ты девочку, князя или древнего пророка, – мокрый снег вернулся с рассветом и гремел по дому. Две женщины жались у печи ради тепла и света для починки одежды. Дуня с силой вонзила иглу в игольницу. – Чем скорее, тем лучше. У тебя не хватит ни веса, ни сил выносить ребенка, но, если каким–то чудом ты сможешь, роды тебя убьют. Ты дала мужу трех сыновей, у тебя есть дочь, зачем еще одна? – Дуня была няней Марины в Москве, последовала за ней в дом ее мужа и нянчила всех ее детей по очереди. Она говорила честно, что хотела.
Марина улыбнулась с долей насмешки.
– Какие слова, Дуняшка, – сказала она. – Что сказал бы отец Семен?
– Отец Семен не умрет от родов, да? А ты, Маришка…
Марина посмотрела на свою работу и промолчала. Но, когда встретилась взглядом с прищуренными глазами няни, ее лицо было бледным, как вода, и Дуне показалось, что она видит, как кровь отливает от ее горла. Дуня ощутила холодок.
– Дитя, что ты видела?
– Не важно, – сказала Марина.
– Избавься от него, – почти взмолилась Дуня.
– Дуня, я должна ее родить. Она будет как моя мать.
– Твоя мать! Дева в лохмотьях, приехавшая одна из леса? Угасшая до тусклой тени, потому что не могла жить за византийскими образами? Ты забыла, какой серой старухой она стала? Как пошатывалась в вуали в церкви? Как пряталась в комнатах, ела, пока не стала круглой, заплывшей жиром и с пустыми глазами? Твоя мать. Ты хочешь такого своему ребенку?
|
|
|
Голос Дуни хрипел, как у ворона, она помнила, к ее горю, девушку, что пришла в залы Ивана Калиты, потерявшуюся и хрупкую, до боли красивую, несущую за собой чудеса. Иван был очарован. Принцесса, может, обрела с ним покой на какое–то время. Но они поселили ее в женских покоях, наряжали в тяжелые наряды из парчи, дали ей иконы и слуг, кормили мясом. Понемногу тот огонь, свет, что поражал всех, угас. Дуня горевала из–за ее гибели задолго до того, как ее предали земле.
Марина с горечью улыбнулась и покачала головой.
– Нет. Но помнишь, что было раньше? Ты мне рассказывала.
– Много хорошей магии или чудес, что ее погубило, – прорычала Дуня
– У меня лишь капля ее дара, – продолжила Марина, не слушая старую няню. Дуня знала ее достаточно, чтобы слышать сожаление. – Но у моей дочери будет больше.
– И потому ты оставишь четырех других без матери?
Марина посмотрела на колени.
– Я… нет. Да. Если потребуется, – ее голос было едва слышно. – Но я могу выжить, – она подняла голову. – Дай слово, что позаботишься о них, ладно?
|
|
|
– Маришка, я стара. Я могу пообещать, но когда я умру…
– Они будут в порядке. Они… должны быть. Дуня, я не вижу будущего, но я доживу до момента, когда она родится.
Дуня перекрестилась и промолчала.
3
БЕДНЯК И НЕЗНАКОМЕЦ
Первые кричащие ветра ноября сотрясали голые деревья в день, когда у Марины начались схватки, и первый крик ребенка смешался с воем ветров. Марина рассмеялась при виде рожденной дочери.
– Ее зовут Василиса, – сказала она Петру. – Моя Вася.
Ветер притих на рассвете. В тишине Марина один раз выдохнула и умерла.
Снег падал слезами в день, когда Петр с каменным лицом предал жену земле. Его маленькая дочь кричала все похороны демоническим воем, схожим на ветер.
Той зимой в доме постоянно раздавались крики ребенка. Не один раз Дуня и Ольга расстраивались из–за малышки, она была худым и бледным младенцем, одни глаза и кости. Коля много раз грозился, отчасти серьезно, выбросить ее из дома.
Но зима наступала, а ребенок жил. Она перестала кричать и росла на молоке крестьянок.
Года летели, как листья.
В день, схожий с тем, в который она родилась, в холоде зимы темноволосое дитя Марины прошло на зимнюю кухню. Она прижала ладони к каменной плите и заглянула внутрь. Ее глаза блестели. Дуня доставала пирожки из пепла. Весь дом пах медом.
|
|
|
– Пирожки готовы, Дуняшка? – сказала она, кивая на печь.
– Почти, – Дуня отодвинула ребенка, пока у той не загорелись волосы. – Если тихо посидишь на стуле, Васечка, и починишь свою блузку, получишь целый пирожок.
Вася, думая об угощении, смиренно пошла к стулу. На столе уже остывала груда пирожков, румяных снаружи, в частичках пепла. Уголок пирожка обсыпался, пока девочка смотрела. Внутри он был золотым, и поднялся завиток пара. Вася сглотнула. Казалось, утренняя каша была давным–давно.
Дуня предупреждающе посмотрела на нее. Вася сжала губы и принялась шить. Но дыра на блузке была большой, а ее голод не унимался, а терпением она не отличалась и при лучших обстоятельствах. Ее стежки становились все больше, как дыры в зубах старика. Наконец, Вася не утерпела. Она отложила блузку и приблизилась к тарелке с горячими угощениями на столе. Дуня стояла спиной к ней у печи.
Девочка подбиралась ближе, беззвучно, как котенок к кузнечикам. А потом бросилась. Три пирожка пропали в льняном рукаве. Дуня развернулась и заметила лицо девочки.
|
|
|
– Вася… – строго начала она, но Вася, испугавшись и смеясь одновременно, уже миновала порог и вышла к хмурому дню.
Время года менялось, и поля были полны обрезанных стеблей, припорошенных снегом. Вася, жуя медовый пирожок и обдумывая, где скрыться, пробежала по двору к домам крестьян и через калитку. Было холодно, но Вася не думала об этом. Она родилась в холоде.
Василиса Петровна была некрасивой девочкой: худой, как стебель камыша, с длинными пальцами рук и большими ногами. Ее глаза и рот были слишком большими для нее. Ольга звала ее лягушкой из–за этого. Но глаза девочки были цвета леса в летнюю бурю, а губы – сладкими. Она могла впечатлять, когда хотела, была такой умной, что ее семья потрясенно переглядывалась, когда она забывала о здравом смысле и следовала за еще одной чудной идеей.
Груда побеспокоенной земли выделялась на снегу на краю собранного ржаного поля. Так не было еще вчера. Вася отправилась исследовать. Она понюхала ветер, поняла, что ночью пойдет снег. Тучи напоминали влажную шерсть над деревьями.
Мальчик девяти лет, миниатюрный Петр Владимирович, стоял на дне большой ямы и копал замерзшую землю. Вася подошла к краю и заглянула.
– Что там, Лешка? – сказала она с набитым ртом.
Ее брат прислонился к лопате и, щурясь, посмотрел на нее.
– Ты как думаешь? – Алеше вполне нравилась Вася, готовая на разные шалости почти так же сильно, как младший брат, но он был почти на три года старше и указывал ей на место.
– Не знаю, – сказала Вася, жуя. – Пирожок? – она протянула половину последнего с долей сожаления. Этот был самым большим и наименее пепельным.
– Давай, – Алеша бросил лопату и протянул грязную руку. Но Вася отпрянула.
– Скажи, что ты делаешь, – сказала она. Алеша нахмурился, но Вася прищурилась и собралась откусить пирожок. Брат сдался.
– Это крепость, – сказал он. – Для времен, когда придут татары. Я смогу тут спрятаться и стрелять в них.
Вася никогда не видела татар, не знала, какого размера требуется крепость, чтобы защититься от одного такого. И все же она с сомнением посмотрела на яму.
– Не очень–то она большая.
Алеша закатил глаза.
– Потому я копаю, кролик, – сказал он. – Чтобы она стала больше. Так дашь пирожок?
Вася начала протягивать пирожок, но замешкалась.
– Я тоже хочу копать яму и стрелять в татар.
– Ты не можешь. У тебя нет лука или лопаты.
Вася нахмурилась. Алеша получил свой нож и лук на седьмые именины, но год мольбы так и не подарил ей оружие.
– Не важно, – сказала она. – Я могу копать палкой, а лук отец даст позже.
– Не даст, – но Алеша не возражал, когда Василиса отдала половину пирожка и пошла искать палку. Они работали пару минут в относительной тишине.
Но копать палкой скоро надоело, хоть она и подпрыгивала каждые пару минут, чтобы проверить, не идут ли злые татары. Вася уже подумывала уговорить Алешу уйти с ней лазать по деревьям, когда над ними возникла тень: их сестра Ольга, тяжело дыша и злясь, отошла от костра и увидела брата и сестру, отлынивающих от дел. Она посмотрела на них свысока.
– В грязи по брови. Что скажет Дуня? И отец, – Ольга бросилась и поймала неуклюжего Алешу за спину рубахи, дети завопили, как испуганные перепела.
Василиса была длинноногой, как для девочки, быстро двигалась, и за это ей всегда доставалось, ведь она не могла спокойно доесть последние крошки. Она не оглядывалась, а бросилась бежать как заяц по пустому полю, огибая стебли с воплями радости, пока ее не скрыл лес. Ольга тяжело дышала и держала Алешу за воротник.
– Почему ты не ловишь ее? – возмутился Алеша, Ольга тащила его домой. – Ей всего шесть.
– Потому что я не Кощей Бессмертный, – сказала сурово Ольга. – И у меня нет лошади, способной обогнать ветер.
Они прошли на кухню. Ольга устроила Алешу у печи.
– Васю я поймать не смогла, – сказала она Дуне. Старушка подняла глаза к небу. Васю было сложно поймать, когда она не хотела быть пойманной. Только Саша мог это сделать. Дуня обратила гнев на сжавшегося Алешу. Она раздела ребенка у печи, протерла тряпкой, что оказалась колючей, и переодела его в чистое.
– Как не стыдно, – ворчала Дуня, пока терла. – В следующий раз расскажу вашему отцу. Он заставит тебя перевозить, рубить и удобрять всю зиму. Вот так. Копаться в грязи…
Но ее тираду перебили. Два высоких брата Алеши пришли, топая, на кухню, от них пахло дымом и скотом. В отличие от Васи, они не хитрили и сразу пошли к пирожкам, каждый сунул по целому в рот.
– Ветер южный, – сказал Николай Петрович, он же Коля, старший брат своей сестре, его голос был неразборчивым от жевания. Ольга взяла себя в руки и села вязать у печи. – Ночью будет снег. Хорошо, что звери в сарае, крыша починена, – Коля снял мокрые валенки у огня и устроился на стуле, схватив по пути еще один пирожок.
Ольга и Дуня смотрели на валенки с одинаковым недовольством. Замерзшая грязь запачкала чистую печь. Ольга перекрестилась.
– Если погода меняется, завтра половина деревни заболеет, – сказала она. – Надеюсь, отец придет до снега.
Второй юноша не говорил, но опустил охапку хвороста, проглотил пирожок и опустился перед иконами напротив двери. Он перекрестился, встал и поцеловал изображение Девы.
– Снова молишься, Саша? – сказал Коля с бодрой едкостью. – Молись, чтобы снег был легким, и отец не простыл.
Юноша пожал тонкими плечами. У него были большие печальные глаза с густыми ресницами, как у девушки.
– Я молюсь, Коля, – сказал он. – И тебе не мешало бы, – он прошел к печи и снял мокрые носки. Запах мокрой шерсти смешался с запахом грязи, капусты и зверей. Саша провел день у лошадей. Ольга сморщила нос.
Коля не забрался на печь. Он разглядывал один из своих валенок, где начал топорщиться край. Он издал недовольный звук и опустил его рядом с другим валенком. От обоих пошел пар, печь возвышалась над ними. Дуня уже тушила мясо для ужина, и Алеша смотрел на котелок, как кот на норку мыши.
– Что случилось, Дуня? – спросил Саша. Он пришел на кухню, успев уловить тираду.
– Вася, – сухо сказала Ольга и рассказала о пирожках и побеге сестры в лес. Она вязала при этом. От едва заметных улыбок на лице появлялись ямочки. Она все еще была пухлой после лета, круглолицей и милой.
Саша рассмеялся.
– Вася вернется, когда проголодается, – сказал он и вернулся к делам важнее. – Ты добавила щуку, Дуня?
– Линь, – кратко сказала Дуня. – Олег принес четырех на рассвете. Но эта ваша странная сестра слишком мала, чтобы задерживаться в лесу.
Саша и Ольги переглянулись, пожали плечами и промолчали. Вася пропадала в лесу, стоило ей научиться ходить. Она всегда возвращалась к ужину, принося в извинении горсть кедровых орехов, румяная и кающаяся, тихая в своих сапогах.
Но в этот раз они ошибались. Солнце опускалось, тени деревьев становились ужасно длинными. Петр Владимирович пришел в дом с фазаном, которого нес за шею. А Вася все еще не вернулась.
* * *
Лес был тихим в преддверии зимы, снег между деревьями был гуще. Василиса Петровна, радуясь и стыдясь свободе, доела последний пирожок, растянувшись на холодной ветке, слушая тихие звуки сонного леса.
– Знаю, ты спишь, когда выпадает снег, – сказала она. – Но ты не мог бы проснуться? У меня есть пирожки.
Она показала доказательство, кусочек чуть больше крошек, замерла, словно ждала ответа. Его не последовало, только ветер шелестел деревьями.
Вася пожала плечами, доела пирожок и побегала по дереву в поисках шишек с орешками. Белки съели все, в лесу было холодно даже для девушки, привыкшей к этому. Наконец, Вася стряхнула с одежды кору и лед и направилась домой, ощутив угрызения совести. В лесу сгустились тени, дни были все короче, близилась ночь. Она спешила. Ее отругают, но у Дуни ее ждал ужин.
Она шла все дальше, а потом замерла, хмурясь. Налево у серой ольхи, вокруг старого кривого вяза, а потом было видно поля отца. Она ходила по этой тропе тысячи раз. Но тут не было ни ольхи, ни вяза, только рощица елей с черными иголками и небольшой заснеженный луг. Вася развернулась и пошла в другую сторону. Нет, тут были тонкие березки, замершие, как белые девицы, обнаженные и дрожащие зимой. Васе стало не по себе. Она не могла заблудиться. Она никогда не терялась. Так можно было и в доме заблудиться. Ветер затряс деревья, но она эти деревья не узнавала.
Потерялась. Она заблудилась в сумерках зимой, вот–вот пойдет снег. Она повернулась снова, пошла в другую сторону. Но среди деревьев не было знакомых. Слезы вдруг выступили на ее глазах. Она заблудилась. Она хотела увидеть Ольгу или Дуню, отца и Сашу. Она хотела суп и одеяло, даже не была против зашивать одежду.
На пути появилось дерево. Девочка замерла. Это дерево отличалось от других. Оно было больше, чернее. Оно было кривым, как старушка. Ветер тряс его большими черными ветвями.
Вася, дрожа, приближалась к нему. Она прижала ладонь к коре. Дерево не отличалось от других, было грубым и холодным даже сквозь шерсть ее варежек. Вася обошла дуб и посмотрела на ветви. А потом опустила взгляд и чуть не споткнулась.
Мужчина свернулся, как зверь, у корней дерева и спал. Она не видела его лицо, оно было скрыто руками. Среди одежды она заметила холодную белую кожу. Он не пошевелился от ее шагов.
Он не мог тут спать, с юга приближался снег. Он умрет. Может, он знал, где ее дом. Вася хотела разбудить его, потрясти за плечо, но передумала. Она сказала:
– Дедушка, проснитесь! До восхода луны начнется снег. Проснитесь!
Мужчина долго не шевелился. Когда Вася уже собралась коснуться его плеча, он заворчал, поднял лицо и моргнул глазом.
Дитя отпрянуло. Одна сторона его лица была грубой, но светлой. Глаз был серым. Другого глаза не было, глазница была зашита, и та сторона лица была массой голубоватых шрамов.
Глаз моргнул, глядя на девочку, мужчина сел на корточки, словно хотел лучше разглядеть. Он был худым, в лохмотьях и грязным. Вася видела ребра в прорехи его рубахи. Но, когда он заговорил, его голос был сильным и низким.
– Что ж, – сказал он, – давно я не видел русских девушек.
Вася не понимала.
– Вы знаете, где мы? – сказала она. – Я заблудилась. Мой отец – Петр Владимирович. Если вы отведете меня домой, он вас накормит и усадит у печи. Скоро пойдет снег.
Одноглазый мужчина вдруг улыбнулся. Два зубы у него были длиннее остальных, и это искривляло его губу при улыбке. Он встал на ноги, и Вася увидела, что он был высоким мужчиной с большими костями.
– Знаю ли я, где мы? – сказал он. – Конечно, девочка. Я отведу тебя домой. Но ты должна подойти и помочь мне.
Вася была избалована и не видела смысла не доверять. Но и не пошевелилась.
Серый глаз прищурился.
– Зачем девочке было приходить сюда? – а потом мягче. – Такие глаза. Я почти вспомнил… Иди сюда, – его голос теперь манил. – Твой отец будет переживать.
Он посмотрел на нее серым глазом. Вася, хмурясь, сделала шажок к нему. Еще один. Он вытянул руку.
Вдруг раздался хруст копыт на снегу, фыркнула лошадь. Мужчина отпрянул. Девочка отшатнулась от его протянутой руки, мужчина упал на землю и сжался. Лошадь и всадник вылетели на поляну. Лошадь была белой и сильной. Ее всадник спустился на землю, и Вася увидела, что он был худым, но крепким, кожа натянулась на щеках и горле. Он был в толстой меховой шубе, его глаза сияли голубым.
– Что это? – сказал он.
Мужчина в лохмотьях сжался.
– Не твое дело, – сказал он. – Она пришла ко мне. Она – моя.
Новоприбывший повернулся и холодно посмотрел на него. Его голос заполнил поляну.
– Разве? Спи, Медведь, зима пришла.
Сонный возражал, но опустился на место между корнями дуба. Серый глаз закрылся.
Всадник повернулся к Васе. Девочка попятилась, собираясь бежать.
– Как ты сюда попала, девочка? – сказал этот мужчина. Он говорил властно.
Слезы полились по щекам Васи. Лицо одноглазого мужчины напугало ее, а теперь пугала резкость этого мужчины. Но что–то в его взгляде утихомирило ее. Она посмотрела на его лицо.
– Я – Василиса Петровна, – сказала она. – Мой отец владеет Лесной землей.
Они мгновение смотрели друг на друга. А потом Вася растеряла смелость, развернулась и побежала. Незнакомец не преследовал ее. Но он повернулся к своей подошедшей лошади. Они переглянулись.
– Он становится сильнее, – сказал мужчина.
Лошадь дернула ухом.
Ее всадник молчал, но посмотрел в сторону, куда убежала девочка.
* * *
Вася выбралась из тени дуба и поразилась тому, как быстро наступила ночь. Под деревом было похоже на сумерки, но теперь была ночь, густая и со своим суровым воздухом. Лес был полон факелов и отчаянных криков людей. Вася их не слушала, она узнала деревья и хотела в объятия Ольги или Дуни.
Лошадь выбежала из ночи, у всадника не было факела. Лошадь заметила ребенка за миг до всадника и остановилась, встав на дыбы. Вася рухнула на бок и оцарапала руку. Она сунула кулак в рот, чтобы приглушить вопль. Всадник проворчал знакомым голосом, и она тут же оказалась в руках брата.
– Сашка, – всхлипывала Вася, уткнувшись лицом в его шею. – Я заблудилась. В лесу были двое. Двое мужчин. Белая лошадь, черное дерево, и я испугалась.
– Что за мужчины? – осведомился Саша. – Где? Ты ранена? – он отодвинул ее и ощупал.
– Нет, – пролепетала Вася. – Нет… только замерзла.
Саша молчал, она видела, что он злится, хотя осторожно опустил ее на лошадь. Он забрался за ней и укутал в свой плащ. Вася прижалась щекой к мягкой коже его пояса и медленно перестала плакать.
Обычно Саша не ругал сестру, когда она ходила за ним, пыталась поднять его меч или коснуться тетивы лука. Он даже поощрял ее, давал огарок свечи или горсть орехов. Но теперь страх сделал его злым, и он не говорил с ней по пути.
Он кричал налево и направо, медленно среди людей разошлась весть, что Васю нашли. Если бы ее не нашли до снегопада, она умерла бы в лесу, и ее обнаружили бы только весной, если бы вообще нашли.
– Дура, – прорычал, наконец, Саша, когда перестал кричать, – что на тебя нашло? Убежать от Ольги в лес? Возомнила себя духом леса или забыла о времени года?
Вася покачала головой. Она сильно дрожала. Ее зубы стучали.
– Я хотела съесть пирожок, – сказала она. – Но заблудилась. Не могла найти вяз. Я увидела мужчину у дуба. Двух мужчин. А потом было темно.
Дата добавления: 2019-02-13; просмотров: 114; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!