ВЫСШАЯ ШКОЛА И СТЕКЛЯННАЯ ДВЕРЬ 3 страница

Меня отдали в маленькую частную школу для обычных детей. Предварительно мама обсудила мои проблемы с учителями. В первый день учебы я оста­лась дома, чтобы учителя смогли объяснить ребятам в классе, что я непохожа на других.

Потренировавшись с нами в различном прочте­нии букв, миссис Кларк раздала нам тетради с кар­тинками. На одной странице были нарисованы коробка, чемодан, качели, кресло, телефон и вело­сипед.

— Отметьте предметы, названия которых начина­ются со звука «к», — предложила миссис Кларк.

Я отметила чемодан — потому что решила, что это тоже коробка. А качели пропустила: они стояли в саду, и я подумала, что здесь имеется в виду пер­вый звук «с». Однако я плохо говорила и не могла внятно объяснить миссис Кларк, почему отметила

 

32

33

или не отметила ту или иную картинку. Я понимала, что такое звук «к», и отмечала или не отмечала кар­тинки по вполне разумным причинам. Помню свой гнев и досаду: мне хотелось стукнуть кулаком по столу или пнуть что-нибудь ногой. «Ведь ясно, что „сад" начинается звуком „с"! — думала я. — Что тут непонятного?» А чемодан я отметила потому, что в него, как и в коробку, складывают разные вещи.

Впрочем, даже если бы я смогла объяснить все это миссис Кларк, боюсь, она не приняла бы подоб­ную логику. Мои рассуждения не укладывались в обычную педагогическую схему «верно-неверно».

Другой тяжкой, поистине непосильной задачей стало для меня следование ритму. Вот миссис Кларк усаживает нас в круг, а сама садится за пианино.

— Теперь, дети, прислушивайтесь к ритму. — Она
играет несколько тактов. — А теперь хлопайте в
ладоши в такт музыке.

У меня ничего не получается! Все уже хлопают, а я только собираюсь.

— Темпл, внимательнее!

Миссис Кларк повторяет мелодию. И снова я вступаю слишком поздно.

— Темпл, зачем ты так делаешь? Ты нам всем
мешаешь!

А я не хочу никому мешать: у меня просто не выходит одновременно слушать музыку и хлопать.

Миссис Кларк начинает снова, и я опять выбива­юсь из ритма.

— Хорошо, Темпл, — говорит она, — если не
хочешь хлопать со всеми, просто держи руки на
коленях.

Все смеются. Взбешенная ее тоном, я вскакиваю, опрокинув стул. Миссис Кларк хватает меня за пле-

чо и ставит в угол, где я и остаюсь до конца упраж­нения.

Даже сейчас на концерте, когда слушатели хлопа­ют под музыку, я могу лишь копировать соседа. Мне нетрудно выдерживать свой собственный ритм, но подстроиться под ритм чужих голосов или инстру­ментов для меня почти невозможно.

Для аутичных детей это обычное явление. Им крайне сложно выполнять две двигательные задачи одновременно. Исследования показали, что аутич-ные люди плохо координируют движения правой и левой руки. Поэтому им трудно хлопать в ладоши, а тем более хлопать в ритм.

Моя неспособность следовать ритму ярко прояв­лялась даже в школьных сочинениях. В пятом классе я написала такое стихотворение:

Темные века

Тевтронам выпал срок страшенных бед, —

И в том вина страшенных гуннов.

У гуннов — копий целый рой,

Из замка выступил герой.

Когда тевтроны укрепились,

Они отбросили страшенных гуннов.

Так длились Темные века,

Но знания монахии несут,

Один из тех монахий

Варит суп.

Монахии воздвигли монастырию.

Строительство идет,

Работа длится.

Один монахий кушал чечевицу.

 

34

35

Хоть в монастырии и тесны кельи, Монахии вместиться в них сумели, И это несмотря на свой высокий рост. Они едят и в трапезной сидят. И, кроткие, как все монахии, Они добры и нищих привечают.

Один монахии, встретив бедняка, Принес ему воды из родника. Он приглашает в монастырию его И угощает очень вкусно. Бедняк обрадовался так чрезмерно, Что вскоре стал монахией и сам. •

Учительница написала на моем листочке: «Темпл, с исторической точки зрения все правильно, но ты совсем не выдерживаешь стихотворного ритма. Ты способная девочка, тебе нужно просто быть внима­тельнее». Я очень старалась, однако невозможность выражать свои мысли и чувства ритмически не под­давалась моим усилиям.

Во втором классе я начала мечтать о «волшебной» машине, которая будет сильно, но приятно сжимать меня со всех сторон. Использование этой машины не смогло бы заменить для меня материнскую ласку; но она должна была быть готова к работе в любое время, чтобы крепко сжимать и успокаивать меня всякий раз, когда это понадобится.

Сейчас я понимаю, что мечтая о «волшебной» машине, искала способ удовлетворить потребность моей поврежденной нервной системы в тактильной стимуляции. Гувернантка, воспитывавшая меня с трех до десяти лет, никогда не ласкала ни меня, ни

¹ Перевод стихотворения выполнен Д. Щедровицким. — Прим. перев.

мою сестру, — и я мечтала о нежных прикосно­вениях.

Я жаждала любви и нежных объятий. Но в то же время я избегала всякой чрезмерности в выражении чувств — как, например, когда меня душила в объя­тиях толстая, приторно пахнущая тетушка. Чувство было такое, словно меня глотает кит. Даже когда учительница брала меня за руку или клала руку на плечо, я вздрагивала и отшатывалась. Я искала телесного контакта — и в то же время избегала его. Я стала узницей поврежденной нервной системы; казалось, прозрачная стена отделяет меня от мира окружающих людей — мира, полного любви и взаи­мопонимания. Основываясь на моем опыте, можно сделать вывод, что, начиная обучать аутичного ребенка получению удовольствия от тактильного контакта, нужно быть очень осторожным, чтобы не испугать его слишком сильным воздействием.

В десять лет я набрала 9 из 15 очков по шкале тактильно-защитного поведения Эрза. «Тактильно-защитное поведение» — другое название для сверх­чувствительности к прикосновениям. Например, я до сих пор не могу носить шерстяную одежду. А водолазки с высоким воротником, давящим на гор­ло, наоборот, мне нравятся. Я не люблю ночных рубашек: неприятно чувствовать, как голые ноги трутся одна о другую. До сих пор мне тяжело сидеть спокойно, когда врач осматривает мне глазное дно или вынимает серную пробку из уха.

Когда речь идет о тактильной стимуляции, я, как и многие аутичные дети, оказываюсь в тупике. Наши тела жаждут человеческого прикосновения; но, как только контакт происходит, мы в страхе отшатываемся. Мне было уже далеко за двадцать,

 

36

37

когда я наконец, здороваясь, научилась пожимать руку и смотреть собеседнику в глаза.

«Волшебной» машины у меня не было, и, чтобы удовлетворить тактильный голод, я заворачивалась в одеяло или наваливала на себя гору диванных поду­шек. Ложась спать, я сворачивала простыню и одея­ло так, что получалась «пещерка», и залезала внутрь. Для тех же целей я использовала и листы картона.

Нужду в тактильной стимуляции испытывают не только дети с чертами аутизма. Согласно ряду иссле­дований, младенцы, растущие без матери, плохо раз­виваются, если не брать их на руки и не обнимать; тактильная и кинестетическая стимуляции благо­творно действуют на недоношенных детей. Даже детеныши обезьян, будучи отделены от своих мате­рей, начинают цепляться за меховой валик для крас­ки, чтобы удовлетворить потребность в тактильном контакте.

Некоторые ученые полагают, что недостаток так­тильных стимулов вызывает гиперактивность, вспы­шки агрессии, аутистическое и разрушительное поведение. Другие считают, что даже негативный физический контакт лучше полного его отсутствия. Проводились исследования, основанные на пред­посылке, что агрессивное поведение и склонность к насилию связаны с недостаточной сомато-сенсорной стимуляцией всех пяти чувств.

Из-за дисфункции восприятия аутичные дети остро нуждаются в дополнительной тактильной сти­муляции. Непосредственную (контактную) стимуля­цию, воздействующую на осязание, обоняние и вкус, они предпочитают стимуляции на расстоянии (дис­тантной стимуляции), связанной со зрением и слу­хом. При развитии нервной системы контактное восприятие формируется быстрее дистантного. У

38

млекопитающих и птиц тактильное восприятие так­же развивается в первую очередь. Видимо, первич­ностью тактильной сферы объясняется и то, что дети с поврежденной или недоразвитой нервной системой предпочитают контактные ощущения.

Стимуляция должна быть, во-первых, достаточ­ной и, во-вторых, связанной с ситуацией: ребенку необходимо понимать, откуда и почему она исходит. Постепенно он осознаёт, что одно поведение влечет за собой болезненные ощущения, а другое — при­ятные.

ч/ Грань между приятным и неприятным была для меня очень тонка. Над количеством и качеством ощущений мне необходимо было сохранять постоян­ный контроль. Я находилась в тупике: нуждалась в тактильной стимуляции, чтобы преодолеть тактиль­но-защитное поведение, и в то же время страшилась этой стимуляции. Так и дети, в младенчестве ли­шенные ласки, повзрослев, сами избегают чужих прикосновений.

Став слишком большой для «норы» из одеял или горы диванных подушек, я попыталась придумать «машину для объятий» (всякие механизмы я обожа­ла, еще будучи совсем маленькой). Первой приду­манной мной «моделью» стал давящий надувной костюм. Идея появилась во время возни с водопла­вающими надувными игрушками. У меня было много таких игрушек; иногда я разрезала их на мел­кие кусочки, но и после этого продолжала с ними играть. Порой я пыталась вырезать в остатках рези­новых игрушек дырки для рук, чтобы носить их, как костюм.

В третьем классе, мечтая во время скучных уро­ков, я придумала новую модель «успокаивающей» машины: узкий ящик, формой напоминающий гроб.

39

Я представляла, как заползаю в открытый конец, ложусь на спину и начинаю надувать резиновую внутреннюю обивку. Она раздувается и сжимает меня в объятиях — крепко, но удивительно нежно... А главное (об этом я не забывала даже в мечтах) — я сама управляю машиной и с начала до конца кон­тролирую силу давления.

Еще представлялась мне каморка в три фута¹ высотой, такой же длины и ширины — достаточно, чтобы войти туда и закрыть за собой дверь. Каморка должна была быть жарко натопленной: давление в моих фантазиях всегда неразрывно связывалось с теплом. Современные исследования свидетельству­ют, что определенные стимулы и стереотипные дей­ствия могут снижать возбуждение. Именно так дей­ствуют, особенно на поврежденную нервную систе­му, тепло и давление. Возможно, если бы у меня появилась такая «волшебная» машина, успокаиваю­щее тепло и давление помогали бы мне избегать бешеных вспышек гнева. Я фантазировала на тему «волшебной» машины постоянно, совершенно на этом «зацикливаясь».

Другая навязчивая идея, развившаяся у меня в четвертом классе, едва не свела с ума всю семью. Я буквально помешалась на выборах губернатора шта­та. Не могла говорить ни о чем, кроме предвыбор­ных плакатов, рекламных наклеек и значков. Однажды мы с Эленор Гриффин, моей подругой, потратили несколько часов, чтобы содрать с теле­фонной будки два плаката: мы хотели повесить их к себе в спальни. Эленор держала велосипед; я стояла на сиденье и отдирала клейкую ленту, которой пла­каты крепились к стенке будки.

¹ Фут равен 30,48 см. — Прим. перев.

 

Еще одной моей фиксацией¹, немало раздражав­шей окружающих, была «вопросомания». Бесчислен­ное число раз я задавала один и тот же вопрос и с восторгом ожидала одного и того же ответа. Если меня что-то интересовало, я говорила только об этом и «забалтывала» всех. Неудивительно, что меня прозвали Трещоткой.

Подобные «вопросомании» и «зациклен ности» на одной теме наблюдались в детстве у многих людей, частично или полностью преодолевших аутизм. Даже ночью, в постели я громко рассказывала самой себе истории. Мне недостаточно было просто выдумать историю; чтобы почувствовать ее реальность, я должна была обязательно проговорить ее вслух. Главным героем выдумываемых мной историй был Бисбан — персонаж из сериалов «Наша компания» и «Маленькие мошенники». Больше всего мне нрави­лось, что Бисбан все умеет и со всем может спра­виться. Я сама хотела все уметь и со всем справлять­ся, и Бисбан был моим «вторым я». Он умел обра­щаться со шторами, с термостатом, управляться с освещением в холодильнике... Для него не существо­вало безвыходных положений — он мог распутать самую безнадежную путаницу и любую историю приводил к счастливому концу. Впрочем, Бисбан был отнюдь не ангелом. Ему ничего не стоило свя­зать шнурками папины ботинки, или насыпать в сахарницу соли, или приклеить крышку унитаза к сиденью. Над такими проделками я хохотала до упаду! Порой, рассказывая себе вслух истории про

¹ Фиксация (в оригинале fixation ) — чрезмерное увлечение какой-либо идеей или действием. В настоящем переводе слово fixation передается по-разному, в зависимости от контекста. Помимо буквальной передачи — «фиксация» — используются и другие слова и обороты, например «пристрастие», «увлечение», «навязчивая идея», «навязчивое поведе­ние» и др. — Прим. ред.-консульт.

 

40

41

Бисбана, я начинала смеяться и долго не могла оста­новиться.

В одиннадцать лет в моих фантазиях появился новый, более сложный и интересный персонаж — Альфред Костелло. Этот Альфред учился со мной в одном классе и вечно надо мной смеялся. Он пере­дразнивал мою речь, подставлял мне ножку, когда я выбегала во двор, обзывал меня разными обидными словами вроде «кукла» или «манекен». Он был чем-то вроде классного шута — наказанием школы, головной болью учителей. Именно он подложил в классный журнал резиновую змею, в ящик учитель­ского стола посадил мышь и преподнес учительнице яблоко с червяком внутри. Альфред и в жизни был неисправимым озорником, в моих же историях он и вовсе не признавал никаких правил. Я воображала, как он разбрасывает мусор по школьному двору или показывает учительнице язык. Я рассказывала себе об этих проделках вслух — и смеялась. Потом Альф­ред попадался и терпел заслуженное наказание — и я снова смеялась, не в силах остановиться.

Неконтролируемый смех, постоянная болтовня, бесконечные вопросы и «зацикленность» на одной теме (как мое увлечение выборами) — все это типично для аутичных детей. Мои пристрастия сни­жали внутреннее напряжение и помогали успокоить­ся. Многие врачи и психологи полагают, что любая фиксация может принести ребенку непоправимый вред. Думаю, это не всегда так. Умный и терпели­вый взрослый способен направить детское увлечение в конструктивное русло. А тактика ругани и запре­тов в данном случае ничего не даст. Если запретить ребенку сосать палец, он начнет грызть ногти — так же и одно запрещенное увлечение неизбежно сме­нится другим. Не лучше ли попробовать найти в

42

«странном» занятии ребенка положительную сторо­ну? Благодаря своему увлечению он начинает общаться с окружающими; пусть это очень ограни­ченное общение — оно все же лучше, чем ничего. При осторожной помощи взрослого увлечение может подвигнуть аутичного ребенка к активным и конструктивным действиям. А постоянная болтовня о предмете своего увлечения, так раздражающая окружающих, помогает ребенку уменьшить внутрен­нее напряжение и смягчить чувство одиночества, столь часто испытываемое аутичными детьми.

Внутреннее напряжение и досада сопровождают аутичного ребенка на всех ступенях обучения. Пом­ню, как переживала я, когда в четвертом классе никак не могла получить приз за красивый почерк. Все мои соученики один за другим получали звание «Мастер пера» и коробку цветных карандашей; толь­ко я, как всегда, плелась в хвосте. Титул «Мастер» меня интересовал мало, а вот цветные карандаши не давали мне покоя. Я старалась, как только могла, — и все равно получила приз последней.

Другой проблемой стала математика. Снова я не могла идти в ногу с классом. Как только я начинала что-то понимать, учитель уже переходил к другой теме.

Математику у нас преподавал мистер Браун — англичанин до мозга костей, помешанный на акку­ратности. Он заставлял нас выписывать уравнения пером и снижал отметку за малейшее чернильное пятнышко. Ломать голову над зубодробительными иксами-игреками и одновременно следить за акку­ратностью письма — это было выше моих сил. Как я ни мучилась, вся моя тетрадь была в чернильных пятнах. А самое обидное — стоило мне начать что-

43

то понимать, как мистер Браун переходил к следую­щей главе.

Лучше всего я успевала по чтению. Мама занима­лась со мной каждый день после школы. Благодаря ей я читала даже лучше своих одноклассников. Она использовала два полезных приема: во-первых, заставляла меня читать вслух и при этом громко, отчетливо произносить слова; а во-вторых, после занятий поила меня, «как взрослую», чаем. Теперь-то я понимаю, что мама наливала мне просто горя­чую лимонную воду, в которую добавляла аромати­затор с запахом чая, но для меня в то время это был восхитительно настоящий чай, какой пьют только большие и умные. Так мама не только помогала мне в учебе, но и повышала мою самооценку.

Единственным любимым предметом, ради кото­рого стоило терпеть все остальные, было для меня художественное творчество — рисование или склеи­вание поделок из картона. С раннего детства я обо­жала что-то делать своими руками. В то время кон­цепция двух типов мышления — линейного последо­вательного левополушарного и глобального худо­жественного правополушарного, охватывающего картину в целом, — еще не привилась в педагогике. Думаю, если бы в нашей школе больше внимания уделялось художественному творчеству, учиться мне было бы гораздо легче и интересней.

Помню, как в четвертом классе нам с Эленор Гриффин разрешили первыми перейти к изготовле­нию поделок из дерева. С какой радостью я шла на эти уроки, как гордилась своими первыми творения­ми — моделями корабля и сеялки! Но скоро мы вер­нулись в кулинарный класс, и я снова из первой превратилась в последнюю.

Для учительницы французского я была сущим на­казанием. В конце концов она от меня отказалась — после того, как я сказала ей на уроке: «Mademoselle Jo-Lee, ferme la bouche»¹ («Мисс Жюли, закрой рот»). Эта же дама вела у нас уроки шитья и не могла взять в толк, почему на этих занятиях ее худ­шая ученица ведет себя отлично. Объяснялось это просто: на уроках шитья я ощущала себя творцом (особенно удавалось мне вышивание).

Исследования, касающиеся преступности среди одаренных подростков, показали, что эти дети наби­рают высокие баллы в области так называемого «те­кучего», невербального мышления, а «жесткое» мышление, требующее предварительного обучения и тренировки, у них развито плохо. «Жесткое» мышле­ние — словесное, последовательное, логическое — в нашей системе образования поощряется, награжда­ется и считается едва ли не единственно возмож­ным. Поэтому многие одаренные дети и подростки, обладающие «текучим» мышлением, не вписываются в обычную систему образования. Другое исследова­ние выявило людей, обладающих интересным и уни­кальным даром: способностью воспринимать боль­шие порции информации и находить систему там, где остальные видят лишь бессмысленный хаос. Бла­годаря этому такие люди могут успешно решать самые сложные проблемы — наподобие выравнива­ния шансов в гандикапе (скачках с участием лоша­дей разных возрастов и пород). Однако столь ценная способность остается вне поля зрения обычных IQ-тестов. В результате их возможности оцениваются неверно, и они превращаются в парий.

---

Дата добавления: 2019-02-13; просмотров: 108; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!