ВЫСШАЯ ШКОЛА И СТЕКЛЯННАЯ ДВЕРЬ 7 страница

Эти нервные приступы, сопровождавшиеся серд­цебиением, сухостью во рту, мокрыми от пота ладо­нями и судорогами в ногах, выглядели как типичные приступы паники, однако, по-видимому, были свя­заны более со сверхчувствительностью, нежели с повышенной тревожностью. Возможно, именно поэ­тому ни валиум, ни либриум не приносили мне

 

86

87

облегчения. Паника усиливалась в течение дня — хуже всего был для меня промежуток от двух до четырех часов пополудни. К девяти-десяти вечера паника прекращалась.

Вспоминая этот период своей жизни, я вижу, что в появлении тревожных приступов наблюдалась определенная цикличность. Во время менструации тревога уменьшалась. А вот поздней осенью, когда дни становятся короче, мне делалось совсем худо. Исследования ученых подтвердили, что продолжи­тельность дня влияет на развитие депрессии. У неко­торых людей искусственное продление дня при помощи специальных ламп с полным спектром смягчает депрессию. Кроме того, нервные приступы были выражены слабее, когда я болела, — особенно при высокой температуре. (Родители аутичных детей часто рассказывают, что при лихорадке поведение ребенка улучшается.)

Различные стимулы, для большинства людей малозаметные и незначительные, вызывали у меня стрессовую реакцию «по полной программе». Стоило зазвонить телефону — у меня начинался приступ паники. Каждый раз, когда я проверяла почтовый ящик, сердце мое колотилось как сумасшедшее. Что, если писем нет? Что, если в письме я прочту какую-нибудь дурную новость? Игра в кегли по вечерам заставляла меня нервничать, а школьные походы приводили в настоящий ужас. Я боялась, что очеред­ной приступ начнется на глазах у всех, и я не смогу сдержать его никаким усилием воли.

Что касается нервных приступов, интересно отме­тить, что некоторые стимулы, не существенные для ребенка, становятся значимыми только после поло­вого созревания. Если говорить обо мне, то с семи до шестнадцати лет я страдала от повторяющихся

обострений энтеробиоза. Меня мучил зуд, и родите­ли были бессильны мне помочь, пока к началу полового созревания он не прошел сам собой. В двенадцать-тринадцать лет зуд меня почти не беспо­коил, но после полового созревания он начал вызы­вать у меня стрессовую реакцию со всеми ее физио­логическими симптомами: сердцебиением, потливос­тью и чувством беспокойства. Обычный зуд, для большинства людей неприятный, но не более, заставлял меня дрожать так, словно за мной гнался крокодил. Недавние исследования показали, что секреция женских гормонов способна влиять на чув­ствительность нервной системы. Возможно, поэтому на зуд от остриц я начала так бурно реагировать с появлением менструаций.

Думаю, если бы в детстве я получала больше так­тильной стимуляции, особенно давления, в подрост­ковом возрасте мне не пришлось бы так страдать от сверхчувствительности.

Современные научные исследования позволяют предположить, что приступы паники связаны с недостаточной регуляцией норадренергической активности. Норадреналин — адреналиноподобное вещество, стимулирующее нервные импульсы и уси­ливающее активность мозга. Выработка норадрена-лина может быть как слишком низкой, так и слиш­ком высокой. В статье, опубликованной в «Journal of autism and developmental disorders», Дж. Л. Янг с кол­легами описывают следующие стадии развития сверхтревожности: «Непомерно сильная реакция на незначительные стимулы, нарушение различения и оценки стимулов, всплески тревоги, дезорганизация поведения, избегание стимулов (зачастую путем „ухода в себя")».

89

У аутичных детей повышен также уровень нор-епинефрина — вещества, отвечающего за передачу нервных импульсов.

Каковы бы ни были причины моей гиперстиму­ляции и постоянного перевозбуждения, я, как свой­ственно аутичным людям, реагировала на это усиле­нием стереотипного поведения. Приступы паники отравили мне взросление; я готова была на все, что­бы от них избавиться. Я колебалась между «взрыв­ным», импульсивным поведением и попытками сбе­жать во внутренний мир, где меня не коснутся никакие внешние стимулы. Я пыталась даже отка­заться от походов вместе с классом, потому что во время этих путешествий очень нервничала. Физичес­кая активность — такая, как интенсивный физи­ческий труд или скачка галопом на лошади, — уменьшала напряжение, но ненадолго.

Большую часть времени я жила под постоянной угрозой приступов паники, не имея возможности ни справиться с ними, ни избежать их. Я оказалась в ловушке: физиологические симптомы, не зависящие от меня и не поддающиеся коррекции, угрожали всем моим прежним достижениям.

ГЛАВА 6

ДВЕРЬ

К

 шестнадцати годам я уже не чаяла освободиться от нервных приступов. Физиологические симп­томы усиливались, казалось, с каждым днем.

Различные исследования, которые мне случалось читать с тех пор, описывают подобные приступы как «паническую тревогу», вызванную чрезмерной чув­ствительностью нервной системы к звуковым и так­тильным стимуляторам. Интенсивная визуальная стимуляция меня не беспокоила. Деннис Чарни и его сотрудники из Йельского университета полагают, что такое состояние вызывается нарушением работы той системы мозга, которая в норме тормозит воз­буждающие нервные импульсы.

Сейчас я понимаю, что такое сверхчувствитель­ность и как она развивает в детях тактильно-защит­ное поведение. Но в то время, страдая от приступов, я чувствовала себя так, словно взбиралась по скольз­кому канату, висящему над бездной.

Случайно я открыла способ снизить на время силу приступов. Однажды летом мы отправились в

91

парк развлечений и катались там в числе прочих аттракционов на «Сюрпризе» — карусели, где люди стоят вдоль стен, пристегнутые ремнями безопасно­сти. Карусель крутится все быстрее и быстрее -ив какой-то миг пол отделяется и падает вниз, но люди остаются прижатыми к стенкам центробежной силой.

Я наблюдала за одноклассниками, не решаясь испытать это ощущение сама. Лу сошел с карусели и подошел ко мне.

— Давай, Темпл! Это страшновато, зато здоро­во! — Он взглянул мне в лицо. — Боишься? Ну давай, не робей, а то я подумаю, что ты струсила! У Твердо решив не трусить, я купила билет и под­нялась на аттракцион. Ноги у меня дрожали, а серд­це билось где-то в горле, когда я занимала свое мес­то. Заработал мотор, и от его рева по спине у меня побежали мурашки. «Сюрприз» набирал скорость — мотор ревел, словно разъяренный великан. Блеск солнца, синева летнего неба, белизна облаков — все смешалось в одну вертящуюся карусель. Запахи леденцов, воздушной кукурузы и хрустящих лепе­шек, до тех пор существовавшие по отдельности, слились в один незнакомый запах. Словно прикле­ившись к стенке, я ждала, когда опустится пол. Во рту было горько от страха; я старалась крепче при­жаться к стене. Наконец раздался душераздирающий скрежет, и я увидела под ногами далекую землю — но, переполненная впечатлениями, не почувствовала ни тревоги, ни страха. Мне было хорошо и спокой­но — я отдыхала.

Впервые за долгие-долгие месяцы мне стало лег­че. Снова и снова я покупала билет на аттракцион и испытывала все те же ощущения: сперва бешеный напор внешних стимулов — затем легкость, расслаб-

ление и спокойствие. (Новейшие исследования ги­перактивных детей показали, что их возбуждение снижается при проводимых дважды в неделю сеан­сах стимуляции вестибулярной системы путем... вра­щения в специальном кресле.)

Через несколько недель после посещения парка приступы возобновились с новой силой. Сердце билось так, что я чувствовала его даже через свитер. Все тело покрывалось потом, словно в сауне. Руки дрожали, а в горле стоял плотный ком, не дающий сглотнуть. И тогда «Сюрприз» стал моим новым навязчивым увлечением. Аутистическая логика под­сказывала только одно решение: мне нужен «Сюр­приз»! Я не давала покоя директору, умоляя его поставить карусель у нас на территории. Я вернулась к герою своего детства, Альфреду Костелло, и писа­ла сама себе безумные письма от его имени. Вот одно из таких писем:

Прислушайся к моему письму. Я, Тень, — твоя единственная надежда. Судьба нашей школы зависит от тебя, Голос Тени — ты, Темпл Грэндин.

Я — Тень. В последний раз я обращаюсь к тебе с советом. Я хочу, чтобы вы по­строили «Сюрприз», и, поверь, на то есть причина. Послушай моего предупреждения сейчас, пока еще не поздно. Без «Сюрприза» наша школа обречена. Мной управляют неведомые таинственные силы. Мне нужна твоя помощь. Построй «Сюрприз». Это единственное, что спасет школу от паде­ния в небытие. Сейчас вы все на волоске от страшной гибели.

 

92

93

Но если школа падет в вечную бездну, вы, ученики, не узнаете об этом, пока не попытаетесь покинуть ее пределы. Вы не сможете выйти за границу школьных вла­дений. Силовое поле преградит вам путь. Вы окажетесь в этой тюрьме до конца своих дней. Я думаю о вас. Постройте «Сюрприз», пока не поздно. Я не знаю, почему «Сюрприз» должен остановить си­ лы, толкающие вас — школу и учителей — к небытию. Поговори с директором, мис­тером Питерзом. Он скажет, что это глупости — но однажды, когда его машина врежется в невидимое силовое поле, ему откроется истина. Скорее, скорее, пока не поздно! Прислушайтесь к Голосу Тени. Я хочу спасти вас. Я знаю знаю знаю я уми­раю. Пожалуйста, поспеши, пока не поздно поздно поздно.

Тень — Альфред Костелло Поспеши, пока не слишком поздно!

Следующее письмо было написано несколько дней спустя:

Привет тебе, Голос Тени!

Делаешь ли ты все возможное, чтобы предотвратить падение нашей школы в бездну небытия? Прислушайся к моему совету! Пока не поздно, вы должны по­ строить «Сюрприз». Когда школа исчезнет, вы не поймете, что случилось, пока не попытаетесь выйти за границу школьных

владений. Вы почувствуете силовое поле, преграждающее вам путь. До конца своих дней вы останетесь пленниками в «Горной стране». Никогда не вернетесь в мир. Вы станете жертвами собственной глупости, если не прислушаетесь к совету высшего существа, пришедшего из-за временного барьера. Я знаю. Верьте мне. Установите «Сюрприз». Вам кажется, что это безум­ ная идея, но Тень знает лучше. После это­ го письма я пошлю Голосу Тени, Темпл Грэндин , еще одно предупреждение. И оно будет последним.

Пожалуйста! Пока не поздно!

Тень — Альфред Костелло

Адрес Тени: Лунная база — 2, Галактика-2

Разумеется, даже в тогдашнем взвинченном состоянии я понимала, что Тень — Альфред Костел­ло есть лишь плод моего воображения, герой из дет­ских историй, но паническая тревога побуждала меня к действиям. Сейчас, перечитывая эти письма, я с трудом верю, что когда-то писала их. Но это правда. Как и в детстве, мне было недостаточно просто придумать историю. Я должна была расска­зать ее вслух, чтобы моя фантазия обрела реаль­ность. Так случилось и с фиксацией на «Сюрпризе». Мне не довольно было просто думать о том, чтобы построить «Сюрприз» в школе, — я должна была хоть что-то проделать в этом направлении. Однажды

 

94

95

я даже приклеила «следы Тени» к стене в спальне, чем вызвала немалый переполох.

Склонность к фиксациям стала моим вторым «я». Теперь, оглядываясь назад, я вижу, что вела себя, словно лабораторная крыса под действием амфета­минов. Исследования показывают, что крысы, кото­рых брали на руки в детстве, после укола амфетами­на ведут себя менее стереотипно, чем крысы, не знавшие ласки. Дальнейшие исследования позволи­ли выяснить, что крысята, которых брали на руки, а затем возвращали к матери, вырастая, оказывались менее подвержены стереотипному поведению под действием амфетаминов, чем те, которых потом воз­вращали к выводку, растущему без матери. Однако мое поведение не было искусственно вызвано амфе-таминовыми инъекциями; приступы же становились все чаще и сильней. Реальный мир, не поддающийся контролю, начал пугать меня. Каждый день был все более непредсказуем. Я жаждала покоя, но мой организм не давал мне расслабиться. Моя речь, дей­ствия, отношения с окружающими — все несло на себе печать стресса.

Однажды в воскресенье я сидела на службе в цер­кви. Посещение церкви вменялось нам в обязан­ность, хотя на меня наводило невыносимую скуку. Когда священник начал проповедь, я, по обыкнове­нию, ускользнула в свой внутренний мир — тихий, мирный, полный приглушенных тонов и пастельных красок. Вдруг громкий стук ворвался в мое уедине­ние. Я удивленно подняла глаза — и увидела, что священник стучит кулаком по кафедре.

— Стучите, — воскликнул он, — и Он ответит вам!

«Кто?» — удивилась я, и выпрямилась, прислуши­ваясь к проповеди.

96

— «Я есмь дверь: кто войдет Мною, тот спасет­ся...» (Иоан. 10, 9). — Священник сошел с кафедры и встал прямо перед прихожанами. — Перед каждым из вас, — продолжал он, — дверь, открывающая путь на небеса. Откройте ее — и будете спасены! — Он снова поднялся на кафедру. — А теперь — гимн 306 «Благослови сей дом»...

Номера гимна я уже не слышала. Как многие аутичные дети, я все понимала буквально. Мои мыс­ли сосредоточились на одном: дверь! Дверь, откры­вающая путь на небеса. Достаточно войти в нее — и я спасена! Хор запел, и когда я различила слова: «Благослови дверь дома моего, для радости откры­тую всегда...», я поняла, что должна найти эту дверь. Следующие несколько дней я рассматривала любую дверь как открывающую путь к спасению. Дверь шкафа, дверь в ванную, входная дверь, дверь конюшни — все они были изучены и отвергнуты. Нет, это не те двери.

В один прекрасный день, возвращаясь в свою комнату после ужина, я увидела, что к нашему кот­теджу что-то пристроено. Рабочие уже закончили свое дело и ушли. Я обошла вокруг пристройки. К стене была прислонена лестница; я положила учеб­ники на землю и полезла вверх. Добравшись до высоты пятого этажа, я увидела маленькую площад­ку и... дверь\ Маленькую деревянную дверь, за кото­рой меня ждала неизвестность.

Я вошла в небольшую смотровую комнату. Три окна во всю стену открывали вид на горы. Я стояла у окна и видела, как месяц поднимается из-за гор­ных вершин навстречу звездам. Меня охватил вос­торг. Впервые за несколько месяцев я была уверена в настоящем и с надеждой смотрела в будущее, пол­ное радости и любви. Я нашла дверь! Дверь на

97

Небеса. Мои мысли устремились в одном направ­лении. Я нашла путь к спасению! Все, что мне нужно, — открыть дверь и войти. Разумеется, в то время я еще не понимала, что дверь — это зримый символ; мысля картинами, я нуждалась в конкрет­ных образах для усвоения абстрактных представ­лений.

Уже почти стемнело, когда я спустилась по лест­нице на землю. Я была уже не той, что прежде. Теперь я понимала, что нашла ключ к своей судьбе. В тот вечер я записала в дневнике: «Воронье Гнездо

похоже на храм. Там мне открывается красота при­ роды — но не только. Глядя в окна Вороньего Гнезда, я понимаю, что должна победить свои страхи и не позволять им становиться у меня на пути».

В последующие дни и месяцы я часто бывала в смотровой комнате, или Вороньем Гнезде, как часто называли ее плотники. Войдя в эту комнату, я успо­каивалась и могла размышлять спокойно. В Воро­ньем Гнезде я лучше понимала себя и окружающих.

В тишине Вороньего Гнезда я вспоминала свое детство — страхи, конфликты, отчаянные попытки

 

98

99

найти общий язык с окружающим миром. Сейчас, думалось мне, я более или менее научилась общать­ся; но между мной и другими по-прежнему зияет пропасть непонимания. Может быть, это оттого, что у меня аутизм, а у моих родителей его нет? Они не понимают мою логику — а я, мысля наглядными образами, не понимаю их логику? Или, может быть, это обычное непонимание между детьми и родителя­ми, через которое проходит каждый подросток? И можно ли перебросить через эту пропасть мост любви?

Снова и снова я поднималась в Воронье Гнездо. Мне казалось, что там я узнаю о себе что-то новое. Да так оно и было. В Вороньем Гнезде я впервые осознала, что мной управляют непостоянные увлече­ния — такие, как увлечение «Сюрпризом». Там я од­нажды поняла то, что мама пыталась объяснить мне все эти годы. Каждый человек должен найти свою дверь и сам ее открыть. И за меня никто этого не сделает. Маленькая деревянная дверь, открывающая­ся на крышу — и в огромный мир, — стала для меня символом будущего. Все, что мне нужно, — войти.

Год спустя после обнаружения Вороньего Гнезда я снова стояла в той же комнате и смотрела в окно. Над головой, притягивая, маня к себе, сверкали мириады звезд. Я знала, что выходить на крышу нельзя; но ночь и неведомое властно влекли меня к себе. Я отодвинула засов, и дверь со скрипом откры­лась. Ветер ворвался в комнату, и его песня позвала меня наружу. Одно, бесконечно долгое, мгновение я стояла неподвижно — и наконец, распахнув дверь, шагнула на крышу. Дверь захлопнулась у меня за спиной. Я вышла в новую жизнь; теперь, чувствова­ла я, что бы ни случилось, обратного пути нет.

100

Предчувствия не обманули меня. В один прекрас­ный день я была поймана при попытке пробраться в Воронье Гнездо и отправлена к психиатру. Но я пережила пробуждение души и ума, и никакой пси­хиатр не смог бы отнять у меня вновь обретенные сокровища.

Прежде всего он, как водится у таких докторов, попытался завладеть моим вниманием и всецело подчинить меня себе (таким манером подобные люди и выколачивают из пациентов гонорары), но я не поддавалась.

— Темпл, ты же знаешь, что ходить в Воронье
Гнездо нельзя. Это запрещено правилами, и, кроме
того, это просто опасно! Разве не так?

— Для меня не так.

— Темпл, да что ты там ищешь, на крыше?

— Себя. Свою жизнь. Бога.
Психиатр расхохотался.

— Дорогая моя, ты ведешь себя, как вдова моря­
ка, что каждый день ходит на пристань и ждет, ког­
да на горизонте покажется корабль. Но этот корабль
никогда не вернется! Обещай мне, что больше не
полезешь на крышу.

Я не дала такого обещания и продолжала ходить в Воронье Гнездо. Теперь ко «мне, моей жизни и Богу» прибавился волнующий азарт «запретного плода». Я нарушала правила: поднималась по лест­нице тайком, оглядываясь по сторонам, не смотрит ли кто?

Я так и не смогла избавиться от детской тяги к нарушению запретов. В Вороньем Гнезде я немало размышляла о правилах и авторитетах. Открывая деревянную дверь и поднимаясь на крышу, я выхо­дила из-под власти школьного начальства. Сперва мне казалось, что, выходя за дверь, я избавляюсь от

101

любой власти, любых правил и установлений; в мире остаются лишь я сама, моя жизнь, Бог и свобода выбора. Но потом я поняла, что и за дверью имеется власть — власть над собой.

Хотя внутри меня было теперь больше спокой­ствия, чем раньше, школьные занятия по-прежнему доставляли мне одни огорчения. Оценки мои остав­ляли желать лучшего, и, что еще хуже, меня это совершенно не волновало. В школе было скучно, скучно, невыносимо скучно, пока... пока в мою жизнь не вошел мистер Брукс, учитель психологии. Он рассказывал о поведении животных. Я всегда любила животных и была в восторге от рассказов мистера Брукса. На одном из занятий он показал нам фильм об оптических обманах — таких, как Трапециевидное" Окно и Комната Иллюзий. Он объ­яснил, что Комната Иллюзий устроена таким обра­зом, что обманывает глаз. Если в концах комнаты поставить двух человек одного роста, то один из них будет казаться вдвое выше другого.

---

Дата добавления: 2019-02-13; просмотров: 102; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!