Первый Симферопольський Полк имени гетмана Петра Дорошенко
Революционная стихия.
Юрий Осипович Тютюнник
Перевел А. В. Родионов
Юрко Тютюнник
Содержание
ЮРКО ТЮТЮННИК – АТАМАН и ГЕНЕРАЛ.. 2
РЕВОЛЮЦИОННАЯ СТИХИЯ.. 9
Предисловие. 9
Первый Симферопольський Полк имени гетмана Петра Дорошенко. 11
Второй Всеукраинский военный съезд. Первый универсал. 18
Творим! 26
Звенигородский Кош Вольного Казачества. 35
Повстанческая стихия. 39
ЮРКО ТЮТЮННИК – АТАМАН и ГЕНЕРАЛ
Ни одним словом не обмолвились о генерал-лейтенанте Юрко Тютюннике такие издания, как «Советская энциклопедия истории Украины» и «Энциклопедия Советской Украины», хотя нашлось в их томах место и для барона П. Врангеля, и для генерал-лейтенанта А. Деникина, и для адмирала А. Колчака..., но удивляться такой забывчивости не приходится. По злой воле тоталитарной системы даже с поддельных страниц нашей истерзанной истории на долгие десятилетия исчезли малейшие упоминания о враждебных коммунистическому режиму людях, которые по тем или иным причинам не понравились партийной олигархии, не вписывались в сфальсифицированный «Краткий курс». Одних уничтожали росчерком пера, других делали "предателями" и "отступниками" от "генеральной линии", лишенными прав "оппортунистами" и "ревизионистами": которым предоставляли возможность "перевоспитываться" в заснеженных ГУЛАГах. Расстрел и исчезновение ждали классовых врагов, в том числе и «украинских буржуазных националистов», «мазепинцев», «сепаратистов», «самостийников». Юрко Тютюнник был одним из них – он являлся врагом большевизма, поборником независимой Украины. Несмотря на допущенные им трагические ошибки, советская система так и не смогла в полной мере «освоить и использовать» повстанческого атамана, генерала армии УНР.
|
|
|
Во время революции общественная жизнь бывшей Российской империи была расколота по классовому принципу, - однако большевики перенесли его и на идеологию дальнейшего управления. В результате стала возможной правда «наших» и «не наших», правда победителей и побежденных. В жертву утопической идее «светлого будущего» были принесены истина и объективность.
Лишь в конце XX века мы получили возможность без подсказок и указаний сверху вырабатывать собственное мнение о прошлом. Информационный вакуум начали заполнять ранее запрещенные художественные и документальные произведения. На страницах газет и журналов, а также в отдельных книгах появились мемуары сторонников «единой и неделимой» – А. Деникина, В. Шульгина, С. Мельгунова, Г. Гуля, Н. Соколова и других. Состоялась политическая реабилитация "украинских буржуазных националистов" В. Винниченко и С. Петлюры, М. Грушевского, П. Скоропадского, других общественных и политических деятелей украинского освободительного движения 1917-1920 гг. Во многих издательствах увидели свет произведения В. Липинского и Д. Донцова, И. Мазепы и О. Назарука, Д. Яворницкого и О. Шульгина, В. Петрова и О. Удовиченко ... Широкой аудитории стали известны имена выдающихся украинских военачальников М. Омельяновича-Павленко, О. Грекова, П. Болбочана, М. Юнакова, М. Безручко.
|
|
|
Драматический, поистине крестный путь выпал на долю генерал-лейтенанта УНР Юрия Осиповича Тютюнника. Каким же он был на самом деле, этот «антигерой» социалистического реализма? "Ничего не поймешь по его лицу. Мрачно сломанные брови и над ними высокий лоб. Сурово сжатые губы и чертовски сильный подбородок. Ни орлиных глаз, ни соколиных 6ровей, ни блестящей красоты. Он был – обычным сельским парнем. Годы царской войны отложились в его мозгу тяжелыми мыслями – и эти мысли теперь светятся через глаза. Суровое лицо». Именно так Юрий Яновский в романе «Четыре сабли» обрисовал внешность главного героя Шахая – Юрка Тютюнника, с которым он дружил. А вот как описывает генерал-лейтенанта. в своих воспоминаниях «Харків, Харків...», бывший харьковский адвокат Александр Семененко: «Юрка Тютюнника я только раз слышал на публичном выступлении в театре на Харьковской набережной (бывшая «Вилла Жаткина»). Атаман производил впечатление человека очень твердого и волевого. На вопросы слушателей, в основном тех городков, где в прошлом происходили рейды атамана, он отвечал уверенно и решительно. Когда его спрашивали про прошлые дела и ждали от него, говоря модным термином, «самокритики», Тютюнник неожиданно для той обстановки заявлял, что он поступил бы также, если бы были те же условия».
|
|
|
Писатель Юрий Смолич, в своей книге воспоминаний о двадцатых и тридцатых годах в украинской жизни «Розповідь про неспокій», вспомнил об обстоятельствах появления в І926 году на диспуте по поводу выхода в свет его романа «Фальшивая Мельпомена» бывшего члена Центрального Совета, бывшего атамана, бывшего заместителя командующего войск УНР генерал-лейтенанта Юрия Тютюнника:
«Из глубины зала, от входной двери, направился к трибуне какой-то не известный мне мужчина невысокого роста, коренастый, с широкими плечами и четкой, вымуштрованной военной походкой. Его чисто выбритый подбородок был почти квадратным, на лоб спадал русый чубчик, серые глубокие глаза смотрели каким-то холодным стальным блеском – пристально и пронзительно.
|
|
|
– Кто это? Кто это? – спрашивали все друг у друга: никто этого человека не знал.
– Ваша фамилия? - поинтересовался и ведущий, когда оратор подошел к трибуне.
- Меня зовут Юрко Тютюнник.
– Что за идиотские шутки! – крикнул кто-то из первого ряда.
– Никаких шуток, – сказал мужчина на трибуне, – я тот самый Тютюнник, о котором вы и подумали. Атаман Юрко Тютюнник.
В зале воцарилась тишина. (…)
– Здесь разошлись мнения по поводу определения идейного смысла романа: часть ораторов считает, что автор корит, бесчестит и осуждает националистов, другие, напротив, доказывают, что автор националистов идеализирует, облагораживает, а следовательно, и какбы оправдывает. Возможно, аудитории будет интересно услышать и мое мнение? Считаю себя немного компетентным в этом вопросе (...) Я был не только лидером национализма, но и командиром армии националистов и руководителем националистического подполья. Итак, имею определенный опыт в этом деле. (...). Заявляю, что если бы такой логикой, как описано в романе, пользовались в своей подпольной деятельности националисты, которых я посылал в подполье на Украину (...), то я бы приказал этих ничтожеств расстрелять.
И ушел с трибуны прочь. Толпа в проходе расступилась перед ним, сотни глаз смотрели ему вслед, в зале была абсолютная тишина».
Эпизод этот весьма показателен – с незаурядной личностью был вынужден считаться и враг. Большевики слишком хорошо знали, как впервые раскрылся военный талант бывшего садовода и пчеловода, бывшего царского поручика во время организации восстания на Звенигородщине против гетмана Скоропадского.
Вот как описывает этот период в своих воспоминаниях И. Капуловський (Летопись революции. – 1923. № 4. – С. 95-99): «В первых числах февраля 1918 года власть в Звенигородском уезде была в руках Ревкома под председательством т. Каца. На 11 февраля был созван уездный Съезд для выборов Исполкома. В то же время в уезд нелегально прибыли члены Центральной Рады, видные деятели разных толков. Среди них были: Павел Скоропадский со своей свитой с Полтавцем во главе, бывшим Командвойсками КВО в 1917 году. Шинкар, – человек левоэсерского толка (украинского). Члены Центральной Рады Демерлий, Юрий Тютюнник и др. Все названные лица и другие, приехавшие с ними, жили нелегально и не успели еще соеринтироваться на месте.
11 февраля, в день Съезда, созванного Уездревкомом, организация «Вольного Казачества» со своими атаманами во главе, под видом ярмарочного дня, съехалась в город, спрятав оружие в повозках.
Когда Съезд был открыт, на базаре из торговцев вдруг образовался отряд «Вольного Казачества», который разоружил отряд красной гвардии, окружил съезд и арестовал пытавшегося убежать предревкома Каца. День обошелся без кровопролития, а тов. Кац был посажен в тюрьму. (…).
Оказавшись перед фактом безвластия в уезде, Шинкар, Тютюнник, Демерлий и еще некоторые лица созвали совещание, на котором было решено приступить «к работе». Решили пригласить Скоропадского и забрать у него деньги, выданные ему Центральной Радой на организацию «Вольного Казачества», которые и пустили на организацию боевых единиц. Уже тогда было известно о наступлении немцев и оккупации ими Украины, - было решено организовывать партизанские отряды для дальнейшей борьбы с немцами.
У Скоропадского деньги были отобраны.Учитывая, пребывание Скоропадского на должности головного атамана «Вольного Казачества» Украины и возможность его влияния на атаманов «Вольного Казачества», ему самому было предложено под страхом смерти убраться из Звенигородского уезда, что он и сделал.
Юрию Тютюннику было предложено взять на себя всю полноту власти в уезде, удалив от власти «атаманов Вольного Козачества» – Грызло и др. Тут же были разосланы агитаторы в отряды «Вольного Казачества» для агитации о выборе Тютюнника атаманом уезда.
К вечеру 11 февраля Тютюнник явился в массы и назвал себя атаманом
Таким образом, началась борьба между старым атаманом Грызло и самозваным Тютюнником. Грызло был сторонником Скоропадского. Но Тютюнник, как обладатель более спокойной и твердой воли, вскоре изгнал Грызло из города совсем, объявив его вне закона, - Грызло вынужден был скрыться. (…) 14 февраля я встретился с Юрием Тютюнником, который детально ознакомил меня с делом, т. е. положением в уезде и даже всей Украине.
Тогда Тютюнник мне объяснил, и я впервые узнал официально (ибо до этого лежал в госпитале в Одессе и долго болел), что Украину оккупируют немцы, а посему нельзя отдыхать, а надо думать о защите интересов революции, – такова руководящая мысль была у Тютюнника.
Тютюнник предложид мне пойти к нему в штаб, где будут Шинкар и другие, с целью использовать меня как организатора. Было решено назначить меня главным организатором военных сил, а Тютюннику поручить политическое руководство. (…)
При приближении немцев было решено, что сопротивляться им стало бы безумием, а посему полк был распущен, но сразу же преступили к организации повстанческих отрядов в подполье. Шинкар и другие уехали в Киев. Тютюнник остался в Звенигороде и занял должность уполномоченного по демобилизации 7 района Юго‑Западного фронта.
Вскоре я лично был вызван Шинкарем и Демерлием в Киев, где мне было обрисовано политическое положение и констатирован факт могущего произойти в скором времени переворота или вправо или влево. Сообщили, что Скоропадский мечтает быть гетманом, а посему нужно решительно приступить к организации повстанческих сил. (…) Организованным партизанским отрядам выдавалось оружие, которое увозилось и пряталось по лесам и селам. Добывалось оружие следующим путем.
1. Юрий Тютюнник, будучи уполномоченным по демобилизации 7‑го района Юго‑Западного фронта, отбираемое при демобилизации оружие не сдавал на склады, охраняемые немцами, а сдавал его на закрытые склады, откуда оно и передавалось партизанам. (…)
Таким образом, к первым числам мая 1918 года в Звенигородском уезде и в прилегающих к нему селах Каневского, Уманского, Таращанского уездов было организовано 18 отдельных батальонов, общей численностью в двадцать пять тысяч вооруженных партизан. (…) Тютюннику перед моим отъездом было поручено остаться легально в роли, нескомпрометировавшего себя явно, уполномоченного по демобилизации и раздать все остальное оружие, находящееся под охраной немцев. Тут нужно упомянуть, что при уездном воинском начальнике существовала команда в 200 человек пехоты и 45 кавалерии, которая была полностью укомплектована повстанцами (…).
Вот эта-то команда и должна была сыграть заключительное действие. К ночи, после заседания в селе Гусаково под руководством Тютюнника, было собрано 300 подвод около г. Звенигорода, где вышеупомянутая команда симулировала бунт, разбила все шкафы у военного начальника, уничтожила дела, разбила замки у складов и погрузила имущество и оружие на ожидавшие их подводы.
Наутро Тютюнник для отвода глаз (он вообще одарен авантюристическими задатками) явился с докладом о «происшествии» к немецкому коменданту…»
Даже эти отрывочные воспоминания на страницах большевистского журнала до определенной степени освещают некоторые черты характера будущего генерал-лейтенента украинских республиканских войск.
Не менее интересным является и итервью Муравьева (устроившего в Киеве «красный террор» в феврале 1918 года), данное им «Известиям В.Ц.К.» после ухода красных с Украины под натиском немецких войск. Бывший царский подполковник высоко оценил боеспособность отрядов Вольного казачества Звенигородчины, которые действовали под руководством атамана Юрка Тютюнника: «Революционная русская армия прошла Украину, сметая не своем пути все, что несло на себе признаки буржуазно шовинистического сепаратизма. (...) Но в Звенигородском уезде все пошло иначе, там украинский шовинистический национализм построил себе забрало в виде так называемого Вольного Казачества. Эта организация не только не допустила нашей власти в уезде, но наоборот – перешла в наступление, чем причинила нашим войскам немалый вред (сам Муравьев едва не попал в плен. - О. Р.). Я очень жалею, что мне не пришлось разрушить это гнездо, утопить в крови посмевших поднять руку на Красную Армию»
С вступлением украинско-немецкого войска в Киев Вольное казачество по приказу правительства Центральной Рады было расформировано. Можно только представить, как радовались враги Украины, узнав об этом. Юрий Тютюнник в своих воспоминаниях «Звенигородский Кош Вольного казачества» писал: «Фактически же Звенигородский кош демобилизовался, скрыв оружие на всякий случай…»
Вскоре Юрко Тютюнник вместе со своими отрядами вливается в войско атамана Григорьева, а затем становится начальником его штаба. Зимой 1919 года повстанцы переходят на сторону красных. Однако недальновидная политика большевиков (насильственное насаждение в украинских селах совхозов, перегибы в аграрной политике) вызвали недовольство среди крестьянской массы. Одно за одним вспыхивают восстания против московских комиссаров, реквизиций, коммун, чека, продразверстки... «Если вслед за мной будет вырастать такая паршивая власть, какую я видел до настоящего времени, – заявляет в своей телеграмме на имя председателя Украинского Совнаркома бывший штабс капитан Никифор Григорьев, – я, атаман Григорьев, отказываюсь воевать. Заберите мальчиков, пошлите их в школу, дайте народу солидную власть, которую он бы уважал». Лозунгом восставших стало: «Власть Советам народа Украины без коммунистов». Грозная военная сила (23 тысячи бойцов, 32 орудия, 20 бронепоездов под командованием Григорьева и Тютюнника освобождают от интервентов Николаев, Херсон и Одессу. Однако уже в мае 1919 года превосходящие силы красных наносят поражение григоръевським формированиям. В июле, во время встречи бывшего штабс-капитана с Нестором Махно атаман из Гуляй Поля собственноручно застрелил Григорьева. Тютюнник во главе своего отряда отправился под Жмеринку, где в то время находилась ставка Головного Атамана войск УНР Симона Петлюры. Вскоре Юрко Тютюнник возглавил крестьянскую группу республиканских войск, потом командовал Железной дивизией, а под конец 1919 года занял должность заместителя командующего войск УНР.
С 6 декабря 1919. по 6 мая 1920 г. проводился зимний поход армейской группы под командованием генерал-лейтенанта Н. Омельяновича-Павленко (помощник – генерал-лейтенант Ю. Тютюнник) по деникинским и большевицьким тылам. Преодолев 2500 километров и проведя несколько блестящих операций, части республиканских войск успешно вернулись обратно, соединились с регулярной армией УНР, точнее с ее остатками, но вскоре были интернированы на территории Польши.
Второй зимний поход в конце 1921 года на Украину был с самого начала обречен на неудачу. Ни военный талант Юрка Тютюнника, ни мужество его бойцов не смогли противостоять превосходящим регулярным частям большевицких войск. Намерение генерал-лейтенанта стать во главе Повстанческой Армии потерпело крах.
Дальнейшая судьба Юрия Осиповича Тютюнника сложилась трагически. Вот что пишет в «Воспоминаниях советского дипломата» Г. Беседовский, бывший член советской дипломатической миссии в Варшаве, «невозвращенец»:
«По роду своей украинской деятельности в Варшаве я должен был быть в курсе всех дел Тютюнника. ГПУ, получив приказ об одном из самых опасных врагов, придумало такой план. Агенты ГПУ напали на след подпольной украинской организации – Высшего Военного Совета. Но вместо того, чтобы арестовать членов организации, агенты ГПУ вошли в ее состав и фактически взяли организацию в свои руки. Потом послали одного руководителя этой организации (не агента ГПУ, а личного знакомого Тютюнника) с поручением наладить связь с Тютюнником для сотрудничества, вызвать его на Украину для тайной организации съезда. Тютюнник, очень опытный конспиратор, послал вперед одного из своих помощников. Тот объехал «организацию», которая имела разветвления по всей Украине, и, вернувшись, заявил Тютюннику, что эта организация очень солидная и ей можно доверять». Он говорил, что можно даже подумать скором о расширении повстанческой деятельности. Только руководители организации настойчиво ждали личного приезда Тютюнника, чтобы получить непосредственные указания от него. Сначала Тютюнник колебался, но потом согласился. Перешел советскую границу в условленном пункте. Но не успел пройти и нескольких десятков шагов, как был схвачен. Его привезли в Киев, а затем в ГПУ в Харьков. Началась борьба между Харьковом и Москвой за судьбу Тютюнника. Дзержинский решительно добивался его расстрела. Но Харьков (в апреле 1923 года была начата политика украинизации, направленная на подготовку национальных кадров для различных участков культурного, государственного и партийного строительства. - О. Р.) считал, что Тютюнника можно будет "освоить и использовать" - атамана пока оставили живым. Но Тютюннику сначала все же не доверяли. Почти несколько месяцев он жил в доме сотрудников ГПУ под постоянным надзором».
Сегодня можно только гадать, что заставило еще недавно несокрушимого генерал-лейтенанта обратиться с письмом на имя Владимира Затонского.
«Тяжелым путем, – писал Юрко Тютюнник, – я пришел к уверенности, что господствующие на Западе силы способны только угнетать украинский народ, но не помогать его освобождению. Эти силы, используя легкомысленные и до конца деморализованные элементы нашей эмиграции, думают только о своем благополучии. Поскольку деморализованность в эмиграции дошла до крайности, мне стало понятно, что будущее Украины куется здесь, на Украине. Прошло уже несколько месяцев, как я перешел границу и, находясь на территории УPCP, изучаю действительное положение. Прежде всего меня интересовала природа власти на Украине. ( ... ) Сейчас на Украине украинская власть («политика украинизации») как раз начинала набирать действительно государственный размах. - О. P.).
Эти строки вышли из под пера человека, в честь которого еще совсем недавно, в день награждения орденом «Железного Креста» за Первый зимний поход, боевые побратимы поставили свои подписи на грамоте, где были такие слова:
«Дорогому отцу, любимому вождю, нашему генерал-лейтенанту Юрию Тютюннику.
Тяжким, крестным путем шел украинский народ к своему национальному и государственно-политическому освобождению. Со всех сторон осадили его враги, пытаясь не только подвести Украину под свой протекторат, но и до конца уничтожить все те проявления самостоятельного национально-культурной жизни, которые после русской революции все сильнее начинали в нем просыпаться.
И в то время, когда, казалось, враг побеждал, когда равнодушие и бездействие охватили все слои нашего общества и армии, ты один горел рвением и своей нескончаемой энергией зажигал сердца воинов для новой борьбы с заклятым врагом украинской национальной идеи – москалем.
Твоя жизнь, заполненная великой духовной силой, твоя сущность в значительной мере вооодушевила армию У.Н.Р. на исторический поход по тылам врага, - имя атамана Юрка Тютюнника стало синонимом непобедимого рыцарского духа, оно произносилось врагами с трепетом и уважением, будило в сердцах народа надежды на освобождение, на окончательную победу.
И сегодня, в день награждения орденом «Железного Креста», в день увековечивания памяти о величии и героизме борьбы армии У.Н.Р. в тылу врага, в этот весенний день, когда вся природа пробуждается от долгого сна, вырываясь из крепких объятий зимы, в наших сердцах просыпаются и расцветают надежды на будущее освобождение, крепнет и растет мнение, то ты, дорогой батька-атаман, вскоре поведешь своих детей в широкие поля и степи родной Украины.
И мы ждем это время, верим, что с тобой мы принесем Украинскому народу долгожданную волю, потому что с именем твоим связаны слава и победа!
Слава нашему отцу-атаману!
Слава непобедимому борцу за волю украинского народа Юрку Тютюннику!
Слава! Слава! Слава!»
Можно только догадываться, что творилось в душе Юрка Тютюнника, когда он обращался к Украинскому Советскому правительству с ходатайством о помиловании (санкцию на применение амнистии давало ГПУ УССР). 28 декабря 1923 г. Президиум РВЦНК удовлетворил ходатайство Тютюнника. Примирение состоялось (из-за границы были привезены больная жена и дети; генерал-лейтенант передал органам ГПУ и свой архив). Более того, Юрия Осиповича назначили преподавателем «стратегии и тактики гражданской войны» в Харьковскую школу красных старшин.
Вот как описывает уже упоминавшийся Г. Беседовский случайную встречу с Тютюнником в этот период: «Помню, я встретил его на улице в Харькове в 1925 и спросил, что он делает. Он ответил с глумливой улыбкой: "Преподаю основы бандитизма".
Разносторонне одаренный, Юрко Тютюнник писал киносценарии под псевдонимом Г. Юртик, занимал должность старшего редактора художественных фильмов в редакторате «Всеукраинского фото киноуправления», принимал участие в написании сценария довженковской «Звенигоры», сыграл роль самого себя в фильме «П.К.П.». Из под его пера вышли в 1925 году воспоминания «С поляками против Украины», правда написанные не без помощи ГПУ.
И все же окончательно «освоить и использовать» Юрка Тютюнника большевикам так и не удалось. "Настроение его от встречи к встрече все более и более мрачнело, - свидетельствует г. Беседовский. – Новая политика Сталина, направленная против крестьян, не могла не отразиться и на Украине, она вела к полному изменению даже той ограниченной автономии, которая тогда еще существовала. Тютюнник начал вести себя опозиционно и весной 1929 г., в одной частной беседе сказал, что при такой политике советская власть на Украине несомненно падет, а на ее место придет фашизм. Об этом разговоре донесли в ГПУ. Тютюнника тут же арестовали и выслали в Москву».
Историк Олег Б., который имел возможность ознакомиться с уголовным делом Юрка Тютюнника, отметил, что «ни в автобиографии, ни на допросах 1929 г. Юрко Тютюнник не дал каких-либо подробных сведений о деятельности лиц, с которыми был связан общей политической и военной деятельностью. Материалы дела 1929 г. дают возможность предположить, что и в 1923-1929 годах Ю. Тютюнник никого ГПУ не выдал»
Смертельный приговор коллегия ОГПУ вынесла 3 декабря 1929 года. 21 октября 1931 года приговор был исполнен. Впоследствии были уничтожены и те, кто «привел» генерал-лейтенанта из-за границы. Такая история.
27 ноября 1997 года Юрка Осиповича Тютюнника официально реабилитировали «в связи с отсутствием совокупности доказательств, подтверждающих обоснованность привлечения к ответственности».
В литературном творчестве Юрка Тютюнника особое место занимает воспоминание «Революционная стихия», впервые напечатанная в 1923 году в «Литературно-научном вестнике», и политический обзор «Зимний поход 1919-20 гг.», который вышел в свет в том же году в Коломые.
Написанные «по горячим следам», они являются своеобразным документом той бурной эпохи. У автора острое перо и зоркий глаз, цепкая на важное память. Все это дало ему возможность запечатлеть на бумаге каждую щепотку важных фрагментов нашей истории.
Вот лишь несколько выдержек из этих воспоминаний, которые убедительно свидетельствуют, что читать Историю Украины без брома невозможно, «Мы послушно шли за своими руководителями, а наши руководители любили Россию. Что это была за противоестественная любовь, трудно сказать. Это была любовь старой женщины, когда-то в молодости отданной замуж по принуждению, целый век ненавидящей своего мужа, однако, при этом, не замечаюшей, что давно уже его полюбила, любовью к плохому господину или любовью прирученой лошади к колокольчикам в узде, но факт остается фактом, - у наших руководителей была именно такая таинственная, возможно подсознательная, любовь к России. Свою любовь руководители тщательно скрывали. Но порой все становилось заметным. В такие моменты, казалось, что массы растопчут все и всех на своем пути к свободе, стихийно устремятся на врага и уже в самой борьбе найдут себе новых вождей, которые и поведут их к новой жизни... Прежние руководители боялись решительных слов, а еще больше боялись решительных дел…
Даже во время революции верхи нашей демократии больше хлопотали об «общих достижениях революции», о «едином революционном фронте» и «спасении всей России», чем об интересах нашей нации, которая наградила их «доверием до конца»! Даже во время революции народным массам морочили головы, втирая о "братском сожительстве" с москалями, и в этом действительно "таилась самая большая опасность" для нашего освобождения…
Как руководители нашей демократии боялись оторваться от Петербурга, как они стремились к взаимопониманию и соглашению с нашими врагами! И в этом собственно и была наша трагедия, что они не умели говорить с врагами как следует, более того, они не считали россиян за врагов…
Втот момент мы имели условия, способствующие для созидания - наш враг, Россия, шатался, тогда как мы имели отличный материал для строительства государства - горящие революционным энтузиазмом народные массы. Но среди вождей Центральной Рады не нашлось ни одного человека с творческим гением. У нас были каменщики и порой неплохие, но не было архитекторов, созидателей. У нас не было руководителей. Те люди, которые считали себя руководителями, таковыми не являлись. Время, дорогое время, уходило, условия менялись не в нашу пользу; драгоценный материал портился.
Были люди, которые уже тогда видели нашу внутреннюю трагедию. Их было немного. Они не могли значительно повлиять на развитие событий. Против этих светлых единиц стояла темная сила нашего палача – России, которая охотно поддерживала соглашателей... Соглашатели дорого платили России за временную поддержку и платили они интересами целой нации... Русские большие мастаки обещать, чтобы своих обещаний не выполнять никогда …»
Если эту пространную цитату-матрицу наложить на настоящее, то можно убедиться, что великомудрый Экклезиаст был прав: «Что было – то и будет». А особенно для Украины, чьи политики не хотят осознать своего прошлого...
Олег РОМАНЧУК, кандидат филологических наук
РЕВОЛЮЦИОННАЯ СТИХИЯ
Предисловие
Выдающийся повстанческий атаман, генерал-лейтенант украинской республиканской армии, Юрко Тютюнник, был поначалу начальником штаба армии Григоръева. Вместе с ним, в 1919 г., он заставил подразделения победоносной антанты покинуть украинское черноморское побережъе. Летом, вместе со своими повстанцами, он присоединился к украинской регулярной армии, оперировавшей на Подолье. С конца 1919 г. по май 1920 являлся помощником ген. Омеляновича‑Павлечка в его легендарном зимнем походе. В ноябре стал во главе экспедиции повстанческих отделов, ворвавшихся на территорию советской Украины и дошедших почти до самого Днепра; - во главе похода, трагически и героически закончившегося в Базаре.
Оказавшись в изгнании, он не прервал связей с большой Украиной. Создал там военную организацию - так называемый (Высший Военный Совет). Одновременно, осев во Львове, сотрудничает в ЛНВестником и Заревом, подписываясь как Г. Юртик. В последнем остро выступал против «сменовеховцев», искал взаимопонимания с Москвой и думал о том, как повести за собой народ; вот почему он написал: «никогда и нигде не побеждали массы, даже если они и имели львиную отвагу, когда во главе тех масс стояли овцы». Те, кто верит в возможность взаимопонимания с большевиками, окажутся в тупике, ибо «мечты о братском совместном проживании не найдут места рядом с такими привлекательными и такими захватывающими лозунгами как: месть и свобода!» (гл. Зарево ч. 3 и 5).
Во имя «мести и свободы», этот подвижный, неугомонный человек, в конце 1923 года подался на Украину, но провокация и измена в собственной организации привела его в руки Москвы, которая вскоре и закончила с ним своим обычным способом.
Один из участников освободительной войны, проницательный человек, знавший Юрка Тютюнника, описывает его следующим образом: "Очевидно, он не был обычным человеком. И сейчас, оглядываясь в прошлое, я понимаю, что это был наиболее ценный тип военного предводителя для тех, далеких от всякой «обычности», времен. Поговаривали, что был он из народных учителей, окончил школу мл. лейтенантов. В конце 1919 он создавал впечатление 25-28 летнего мужчины. Глаза стальной синевы, решительные, с холодным огнем. Говорил порывисто, но увязанно. Воля и характер били из него, из его фигуры и движений, как электричество... На разных съездах, как видно из его воспоминаний, он не получал большого почета среди деятелей революции. Поэтому налаживал непосредственный контакт с массами через их головы. Не удалось ему. Наверное потому, что «один в поле не воин». Потому, что сильна была махновщина. Может чего-то недоставало ему лично, может интеллектуальное развитие запоздало, затянулось до момента, когда уже не оставалось восможностей для самостоятельного движения, формирования собственной политики. Когда стало необходимым объединяться, кончать с "вольными хлебами" – и он сделал это, перешел – летом 1919-г в регулярную армию. В ней оставался до конца. Потом снова решил «связаться» с массами. На этом его и поймали большевики: они знали, что на этот крючок он клюнет... Большевики были вынуждены его ликвидировать, ибо в те времена («украинизация» и «нэп») он был для них не просто динамитом, но и чем-то гораздо хуже: характер плюс интелект возможно наиболее полноценного и, по тому времени, не искалеченного украинца».
Человек новой эпохи, без присущей народу расхлябанности, с острым пониманием трагизма нашего времени, Юрий Тютюнник не поддерживался прессой. Его «несчастье» заключалось в том, что он не был социалистом. Вот почему на него сразу набросились как на предателя, на большевистского предателя. Вот почему даже после его «перехода» к большевикам, он не смог дождаться хотя бы и десятой части тех «справедливостей», которыми сейчас осыпают чекиста, но социалиста – Любченко, или либерала, социалиста, коммуниста и солидариста Винниченко.
Окончательно его дело прояснил в своих воспоминаниях «невозвращенец» г. Беседовский, бывший членом советской дипломатической миссии в Варшаве. Вот что пишет он в тех воспоминаниях:
«С учетом своей проукраинской деятельности в Варшаве, я должен был быть в курсе всех дел Тютюнника. ГПУ получило приказ любой ценой ему вредить. Считая его, и не без оснований, за одного из опаснейших врагов, оно придумало такой план. Агенты ГПУ напали на след тайной украинской организации, которая называлась Высший военный совет. Вместо того, чтобы арестовать членов организации, агенты ГПУ вошли в ее состав и фактически взяли организацию в свои руки. Потом послали одного из руководителей этой организации (не агента ГПУ, а личного знакомого Тютюнника) с поручением наладить отношения с Тютюнником для сотрудничества и вызвать его на Украину на тайный съезд орґанизации. Тютюнник, очень опытный конспиратор послал вперед одного из своих помощников. Тот обездил "организацию", которая имела разветвление по всей Украине, и вернулся, заявив Тютюннику, что вся организации можно вполне доверять. Он говорил, что можно даже, в ближайшем времени, подумать о расширении повстанческих акций. Но только руководители организации настойчиво ждут личного приезда Тютюнника, чтобы получить от него непосредственные указания. Сначала Тютюнник колебался, но потом согласился. Перешел советскую границу в условленном пункте. Но не успел сделать и несколько шагов, как был схвачен. Его привезли в Киев, а затем в ГПУ в Харькове. Началась теперь борьба между Харьковом и Москвой за судьбу Тютюнника. Дзєржиньский решительно добивался его расстрела. Но Харьков (это было время расцвета «украинизации») считал, что Тютюнника можно «освоить и использовать»... Атамана оставили пока живым. Но Тютюннику поначалу всеже не доверяли. Почти несколько месяцев он жил в доме сотрудников ГПУ под постоянным присмотром. (Чтобы его лучше связать, ему привезли жену и детей). Позже назначили его лектором в школе красных старшин, поручив преподавать "стратегию и тактику гражданской войны". «Помню, (пишет рассказчик), я встретил его на улице в Харькове в 1925 и спросил, что он делает. - Ответил с улыбкой: "преподаю основы бандитизма" ... настроение его все более и более мрачнело. Новая политика Сталина, направленная против крестьян, не могла не отразиться и на Украине, более того, она вела к изменению даже той ограниченной автономии, которая тогда еще существовала... Тютюнник начал думать оппозиционно и весной 1929, в одной частной беседе сказал, что при такой политике советская власть на Украине несомненно падет и что на ее место придет фашизм. Об этом разговоре донесли в ГПУ. Тютюнника арестовали и выслали в Москву. Там, втайне, даже без постановления ГПУ, по особому приказу Менжинского, его расстреляли» г. Беседовский – Воспоминания советского диплемата.
Итак, Юрка Тютюнника не удалось «освоить и использовать», а потому он должен был умереть. Характерную роль сыграли, в его доле, скорее недоле, два палача - Дзержинский и Менжинский.
В сей книге мы даем те его воспоминания, которые были напечатаны в 1923 году в ЛНвестнике, с которыми современный читатель видимо едва ли имел возможность познакомиться. Они отличаются выразительностью изложения и острым стилем, выявляя в авторе незаурядный писательский талант. Они прекрасно передают настроения героической эпохи 1917-18 гг., увековечивают память нашей крестьянской стихии, всегда чуткой, патриотичной и готовой к жертвам.
РЕДАКЦІЯ
Первый Симферопольський Полк имени гетмана Петра Дорошенко
Случилось так, что о начале революции я узнал в дороге. Выполняя служебное задание, я ехал по окраине Симферополя. Не доезжая до города, встретил двух солдат своей роты. Солдаты отдали честь, а затем вдвоем прокричали:
– Пане поручик! Царя уже нет... революция …
Оба солдата происходили из под Кременчуга. На их усатых лицах светилась радость. Наверное, они подумали, что известие о революции окажется и для меня очень приятным. Я расспросил, что да как, и с чего все началось. Солдаты, поправляя друг друга, рассказывали о событиях, ставших им известными за время моего отсутствия. Происходившее было немного странным. Еще несколько дней назад эти самые «дядьки в шинелях» пытались говорить только по-русски, звали меня «ваше благородие», ещо вчера распевали «Боже царя храни», а теперь и говорили между собой и обращались ко мне на родном языке и не прятали от меня своих чувств по поводу свержения царя.
По городу уже были развешены разные воззвания, призывы, объявления и т. п. продукты творчества первого периода революции. Видное место занимал "Приказ № 1" Петербургского Совета рабочих и солдатских депутатов. В тот день я участвовал в совместном собрании офицеров гарнизона и делегатов от солдат. Начальника отряда (он же командующий охраной морского побережья) ген. Радовского (поляка), постановлением собрания отстранили от должности, а на его место выбрали капитана Замятина. Место адютанта при революционном начальнике гарнизона пришлось принять мне. Тогда же провели первые выборы в "гарнизонный Совет" солдатских депутатов. Я попал в помошники главы нового властного органа. Несколько дней спустя состоялось первое собрание украинцев. Присутствующих было не более двухсот, почти исключительно интеллигенция, много военных. После нескольких докладов собрание постановило создать Симферопольскую украинскую общину и тут же выбрало совет общины во главе с п. Клименко (гимназический учитель). Я тоже попал в члены Совета. Все присутствующие записались членами общины. Тогда же постановили, помимо других дел, начать осведомительную работу среди украинцев, находившихся в армии. Практическое осуществление всех тех дел поручили совету общины. "Осведомление" было не легкой задачей. Как отделить "наших" от "чужаков"? Как вести работу, чтобы на первых же шагах не встретить вражеского сопротивления со стороны россиян? А главное, с чего собственно начать работу? И в каком направлении проводить ее? Все это вопросы мы должны были решить самостоятельно и немедленно, потому что жизнь не ждала. Обсудив дело "осведомления" с принципиальной стороны, Совет общины поручил проведение работы в войсках п. Мацко и мне. Пользуясь своим официальным правительственным положением товарища председателя гарнизонного («общерусского») совета и тем, что последний поручил мне вести культурно просветительную и агитационную работу, я подготовил соответствующий отчет, в котором доказывал необходимость ведения порученного мне дела на языках, которыми говорят между собой солдаты гарнизона. Для этого в докладе предлагалось поделить солдат гарнизона на национальные секции и осуществлять работу в каждой секции отдельно.
Москали встретили отчет враждебно. На заседании гарнизонного совета начались острые дебаты. Но все же отчет приняли, хоть и незначительным большинством. За принятие голосовали почти исключительно сами "инородцы". Сломленные москали, в принципе, соглашались на татарскую, польскую, грузинскую, жидовскую и другие секции, но не признавали образования украинской секции, потому что «все малороссы прекрасно панимают русский язык, да и лекторов, знающих галицийско-украинский язык не отыщешь в гарнизоне», – говорили они. Но и тут москали потерпели поражение: "инородцы" признали такую норму, а нас было большинство. Разослали приказ по гарнизону примерно следующего содержания: "В соответствии с постановлением гарнизонного Совета солдатских депутатов, предлагается командирам отдельных частей гарнизона сегодня в такое то время выслать в дом такой то всех солдат "уроженцев" губерний: Волынской, Холмской, Подольской, Киевской, Херсонской, Екатеринославской, Полтавской, Черниговской и Харьковской. Туда же прибыть всем офицерам, происходящим из указанных губерний. Могут присутствовать и "уроженцы" других смежных с указанными губерний. Подписали: Начальник гарнизона капитан Замятин. Адютант пор. Ю. Тютюнник.
Прибыло что-то до семи тысяч. Открыв вече, я предложил:
– Кто из вас украинцы, поднимите руку!
Поднялось не более трехсот рук.
– Малороссы! Поднесите руки!
Поднялись руки около половины присутствующих.
- Хохлы! Поднесите руки!
Вновь подняла руки добрая треть.
– Украинцы, малороссы и хохлы! все вместе поднимите руки!
Над головами многотысячной толпы вознесся лес рук. Единицы, которые не подняли рук, среди общественности заметны не были.
Я зачитал свой отчет, уже принятый гарнизонным советом, и пояснил, что всем присутствующим прочитают несколько лекций на разные политические темы. Читать лекции будут на родном языке "оттакий, как я теперь говорю". Для того, чтобы принять программу лекций и установить связь и очередь между частями, я предложил выбрать из себя депутатов по одному от роты. Выборы провели тут же на площади. Потом говорило много выступающих, среди них: Мацко, Титаренко, Иванчук (старшины) и Масак и Близнюк (гражданские, члены Укр. Общины). Все говорили по украински. Речи интеллигентов на "мужицком" языке произвели на присутствующих чрезвычайное впечатление. Будто не дыша, слушали их «дядьки в шинелях», а когда оратор кончал, над головами гремела буря аплодисментов и вперемешку со «слава» и «ура» неслась по улицам Симферополя. Ораторы пояснили, что «малороссы» и «хохлы» это названия, которыми наделили нас наши враги, угнетатели и правильное название всех людей, которые говорят таким же языком, как и ораторы, есть украинцы, а наша родина, когда была свободной, то называлась не «Малороссией», но Украиной и называется так снова. Одному из выступающих пришла мысль показать сине желтую ленту и предложить поднять руки тем, что знают значения соединенных цветов. Всего с десяток людей знали цвета национального флага. Массы еще не знали этого.
Разошлись в темноте ночи. Избранные депутаты назвали себя комитетом Украинского Войскового Клуба имени гетмана Петра Дорошенко. Началась работа. Сразу же началась и борьба с москалями. Поначалу москали полагали сломить влияние на массы "фантазеров", как они изначально нас называли, без большого труда. Стали проводить лекции по намеченной програме. По своей идее все лекции должны были подчеркнуть нашу национальную отдельность. Какую тему не задел бы лектор: земельный вопрос, войну, образование, экономические дела и т. п. – обязательно само по себе перед аудиторией поднимался вопрос об отличиях, даже и в пику интересам и Украины и России.
Не раз подходил какой-нибудь бородатый казак, а порой и старшина[1], чтобы задать вопрос лектору:
– А не будет ли эта федерация отделением Украины от российского государства? Потому что во время революции все должны объединиться, а не разъединяться…
Тут уже чувствовалась работа москалей. Это от них пошла идея "единого революционного фронта". Они морочили головы тем, которые были менее всего политически развиты и не имели достаточно природного ума, чтобы критически относиться к болтовне языкатых московских социалистов. Конечно, лектор объяснял, что все будет зависеть от желания украинского народа, который должен высказаться на съездах. Среди инициаторов "осведомленности" были люди, которые от начала были на позициях независимости Украинского государства от России. Революция только начиналась, а уже чувствовалось среди «мужиков в шинелях» стихийное желание отделиться в свои национальные военные части. Надо было быть полностью профаном, чтобы не предвидеть того, что когда кто нибудь станет на пути дальнейшего развития нашего движения, то «дядьки» из обособленных и отдельных воинских частей докажут, что они умеют употреблять оружие. А там, где запахнет кровю, уже никто не будет страшиться сломать "единый революционный фронт" и "отделиться", разве что наши враги. Такова логика всякой борьбы. Понимали это мы, понимали и москали.
На лекции приходили по очереди, каждый батальон отдельно. Каждый вечер желающие записывались в члены войскового клуба. А желающих было достаточно. Даже те, кто со страхом поглядывал на разрушение "единого рев. фронта», записывались в члены клуба и аккуратно выполняли все постановления и распорядки президиума. Стихийное желание всех украинцев организовывать и выступать единодушно было сильнее любых страхов "отделения". На первых же лекциях по инициативе самих казаков встал вопрос о переведении в ротах "всех украинцев в отдельные четы ("взводы"). Мотивировали казаки свое желание тем, что так "удобнее ходить на лекции ... и к своей команде будем приучиваться" ... Сам начальник гарнизона капитан Замятин (москаль) был человеком бесхарактерным, политически малосознательным. Кандидатуру его на революционного начальника гарнизона выдвинула группа молодых старшин, которые желали иметь свободу для своей политической работы. То был типичный представитель Толстовского "непротивления злу", ни для чего хорошего он не имел способностей. Солдаты его любили, потому что он с ними был на короткой ноге. Но честодюбие он все же имел и власти, хотя бы и фиктивной, не чурался. Началось «влияние окружения». И среди этого окружения моя роль была не последней. Господин капитан, начальник заставы столицы Крыма и командующий охраной побережъя, быстро передал фактическое исполнение всех обязанностей адютанту, а сам только подписывал там, где ему показывали. Президент войскового клуба давал мне задания; я «высказывал свое мнение» своему шефу, а гарнизон получал нужный приказ. Распоряжением по гарнизону украинцы были сведены в роты, в отдельные четы. Оказалось, что в полках не все охотно выполняли приказы по гарнизону, особенно, когда он относился к украинцам. В гарнизоне было более одинацяти тысяч «уроженцев», а на первый сход прислали не более семи тысяч. И обязанность следить, за исполнением таких приказов возложили на адъютанта, и я выполнял их так, чтобы не было вреда нашей орґанизации. В первой половине апреля войсковой клуб уже насчитывал в своем составе около десяти тысяч членов, представлявших значительную силу, потому что весь гарнизон состоял из тридцати тысяч. Вместе с другими "инородцами" мы составляли большую часть гарнизона. Наивысшим органом военного клуба считалось собрания депутатов от сотен (комитет клуба). Всю практическую работу проводил президент клуба, избранный Собранием депутатов. Между старшинами и казаками царило полное согласие. Совсем иначе было у москалей. Чем дальше, тем все более враждебными становились отношения между командным составом и массой. Помог обострить отношения и Керенский своим приказом об отдельном представительстве в советах и комитетах от офицеров и солдат. Доверие, которое царило у нас, особо проявлялось во время выборов в разные демократические институты и на съезды, которых было достаточно в первые месяцы революции. Украинские казаки решительно отвергали принцип Керенского об отдельных офицерских и солдатских избирательных куриях.
– Будем выбирать людей, а не поґоны... Все мы украинцы и только потом казаки и старшины, – обычно отвечали казаки на предложения проводить выборы по принципу Керенского. Психология "нижнего чина" была чужой нашему казаку уже в самом начале революции. В составе депутатов от сотен было большинство старшин; в президиуме был только один казак, да и тот имел среднее образование. Собрание депутатов постановило свести все украинские четы в один полк. Однако, провести это постановление в жизнь было уже тяжелее. Приказ по гарнизону, даже в революционные времена, слишком уж бросился бы в глаза своей «незаконностью». Хотя я и повел по этому поводу тихое наступление на своего шефа, но на этот раз нам не удалось. Москали повели ответную борьбу против нас. За ними последовали поляки и жиды. Татары, грузины, белорусы и другие «инородцы» организованно поддерживали нас.
Вскоре стало ясно, что легальным путем наша организация дальше не продвинется.Надо было готовиться к "революции в революции"; т.е. надо было оставить на Божью волю «общерусскую революцию» и вести свою национальную, не обращая внимания на то, как отразится наше движение на внутренней жизни наших врагов. К такому выводу пришел и президент нашего клуба.
Соответственно, не оставляя попыток решить дело легальным путем, мы послали Керенскому длинную "служебную" телеграмму с просьбой разрешить создать украинский полк. Но одновременно с этим в Киев выехал глава клуба п. Мацько. Там он должен был получить соответствующие распоряжения и инструкции от Центральной Рады, которая уже существовала. А я, будучи заместителем п. Мацько, ввел, пока что на бумаге «самовольное» объедение украинцев в отдельную воинскую часть. То был своеобразный мобилизационный план; украинские четы одного «общерусскаго» батальона должны были составить сотню, сотни, что находились в составе одного «общерусского» полка сводились в курени, а последние уже составляли полк. Сотни и курени имели свой порядковый номер. Были определены и командиры.Все, как и полагается в мобилизационном деле, должно было содержаться в тайне. Но каждый казак и старшина должен был знать, к которой сотне и куреню он приписан, а так же знать своих командиров. Однако москали пронюхали о наших приготовлениях. Поднялась страшная шумиха. Пошли сборы за сборами. Москали обвиняли нас, что мы отделяемся, чтобы не идти на фронт (тогда еще не выветрился клич «до полной победы!»). Мы уверяли, что как только сформируем свой национальный полк, то сейчас же и отправимся умирать за "общее Отечество". Но нам не верили. И были правы, ибо оборонять Россию, в разгроме которой наша нация была заинтересована, мало нашлось бы желающих даже среди тех, кто не хотел «отделения». Там, где наши выступающие побеждали, москали со своими сторонниками не чурались и средств недемократических, таких как "аресты по недоразумению" и т. п. Они даже начали брецать оружием. Мы тоже стали в соответствующую стойку. Российско-польская часть гарнизонного совета послала тайно от нас делегацию в Петербург с просьбой "ликвидировать" нашу организацию.
Замятина таки свалили. На его место прислали из Одессы полк. Кондратева (москаль). С новым начальником гарнизона я не имел ничего общего. На новых выборах в гарнизонный совет победил блок наших врагов. На съезде таврической ґубернии победили российские социалисты-революционеры. Словом, мы не выдержали наступления наших врагов и вынуждены были поучить меньшие роли. В гарнизонном совете, в штабе гарнизона, в полках и ротах готовились ликвидировать «раскольщиков, провокаторов, сепаратистов» и других страшных людей, то есть нас. Не спали и мы. Мацько вернулся из Киева. Побыл он в столице больше недели. Был и на Первом Украинском Военном Съезде (5 мая), как представитель нашего клуба. Мацько сделал первый отчет президиума клубу, а затем в общих чертах рассказал о том же собранию депутатов. Нас интересовал каждый факт, каждое слово, каждое мнение, происходящее из Киева, где должен был быть мозг нации. Подобно нервам, мы готовы были передать в массы зарядку центра и сами поучаствовать в исполнении. Доходило до мелочей. Спрашивали:
- А какой собой Винниченко? Петлюра? Михновский? Ол. Степаненко?... М. Грушевского все считали почти за гения. Хотелось, чтобы там в Киеве все были гениями. И мы верили, что там они действительно есть. Но главного, как раз того, за чем ездил, не привез Мацко. Не привез ни директив, ни инструкций, ни приказов. В новообразованном украинском Генеральном военном комитете Мацьку только посоветовали: "продолжайте труд, как и до сего времени – организуйтесь". В Киеве не хотели, не могли понять, что мы уже прошли первый организационный период, что уже отделили "наших" от "чужаков", что уже нашли себя: прошли период, когда революционная масса сама стихийно организуется и не требует указаний сверху; - мы должны были переходить к новой фазе борьбы за дальнейшую организацию, а борьба, даже стихийная, требует координации. Не зная ни окончательной цели, ни хотя бы какого-то общего плана, мы могли слишком смело обнаружить инициативу и тем повредить общему делу. Психология революционных масс в начале борьбы такова, что они верят в существование общего плана. Эта судьба не минула и нас. Мы верили. Даже в мыслях мы не хотели допустить, чтобы наши «национальные лидеры» не имели никакого плана. После того как нас собрались ликвидировать, тогда как мы не намеревались ликвидироваться, нам стало понятно, что дело не ограничится одним лишь собранием, резолюциями, и бумажными протестами. Была не исключена вооруженная схватка и, вероятно, кровь. Надо было не спасовать при первой попытке. Многое зависело от нашей готовности. До сего времени москали уступали перед нашей решимостью. Тактику менять не стоило. В то время, когда определяющими были быстрые решения, президиум клуба сидел над привезенными Мацьком газетами и листовками и штудировал их, желая найти там ответ, который Мацько не привез из Киева; желая по речам, воззваниям, резолюциям и статьям, напечатанным там, отгадать и цель, которую ставил себе киевский центр, его план и тактику. Но чем более мы закапывались в премудрость, которую разворачивали политики в своих речах и резолюциях, которую преподавали ґазетные писаки в разных партийных и непартийных орґанах, тем гуще покрывалось туманом то, чего мы искали. Силой обстоятельств мы были вынуждены искать на страницах газет то, чего там не было, да собственно и не должно было быть. Каким-то загадочным хаосом веяло из Киева, и никто из нас не знал, является ли тот хаос следствием действительного хаоса в головах руководителей политических групп и партий, обединившихся в Центральной Раде, или может какая-то ґениальная рука умышленно образует тот хаос, имея целью из хаоса создать новые формы жизни нации. Первое мы условно предполагали, а во второе верили. Прежде всего изучили правительственные заявления. Вот Союз Украинских Прогрессистов, взявший на себя инициативу создать Центральный совет, призывает:
– Украинцы! Граждане! Поддерживайте новый государственный строй, потому что он и только он несет волю Украине и чем больше наше участие в нем, то больше широких прав себе добудем!
Так получалось, что мы должны поддерживать тот порядок, который собрался нас ликвидировать. «Прогрессисты» собирались идти по дорогам, оставленным Кочубеями, Искрами, Носами... которые также заботились о своем участии в государственном строе Петра, который для своего времени тоже был «прогрессивным». А конференция украинской социал-демократической партии (4-5 апреля), определяя социальные идеалы и нашу програму говорила:
– Конференция украинской социал-демократической партии с непоколебимой решимостью выдвигает давние притязания партии на автономию Украины ... и позволяет товарищам по партии поддержать принцип построения федеративной российской демократической республики и поддержать автономистские устремления других наций.
«Непоколебимая решимость» наших социал-демократов импонировала. Хребет партии составляли товарищи: Винниченко, Порш, Петлюра, Мартос – люди, уже до революции известные более широкому кругу, не как «малороссы», а как украинцы. Мы рассуждали: «Ну, а если они начнут защищать наши цели не только одними резолюциями?» Тогда пришлось бы ломать не только «общерусский» революционный фронт, но и свой родной и близкий. Из наших и московских газет мы видели, что в Киеве между нашими уже возникли разногласия. Об этом говорилось и в напечатанных речах тех же украинских соц-демократов, их острие было обращено против создания украинской армии. Зачем нужна армия автономной Украине?! Против соц–демократов выступали: пор. Михновский[2] и "самостийник" Ол. Степаненко. Обсудив социалдемократов, мы решили, что «они хитрые» – будучи правоверными марксистами, они бесспорно работают по завещанию своего апостола, который писал: «Как в частной жизни мы разделяем то, что думает и говорит человек, и то, что он в действительности подразумевает и делает, так – и даже в большей степени – в исторической борьбе мы должны разделять фразы и лозунги партий от их действительных интересов, их заявления от реальных целей их действий» [3]. Мы пришли к выводу, что наши социал-демократы говорят одно, а делают совсем другое. "Реальное содержание" мы видели в организации реальной силы - украинской армии. И нам казалось, что мы не ошибаемся. Украинские социалдемократы захватили управляющие позиции в составе украинского Генерального Военного комитета. И по своей идее сей комитет должен был стать военным организационным центром. Не могли же мы предположить, что наши украинские социал-демократы боролись за места в военном комитете, чтобы дезорґанизовать украинское войско. Мы ненавидели врагов и идеализировали своих. В этом не было ничего плохого. Смущали нас только взгляды москалей на деятельность наших видных людей. "Киевская Мысль", восхищаясь с. Петлюрой, писала: «настроения съезда (І Укр. Войск. Съезд) характеризуются преобладанием националистических и радикальных милитаристских тенденций, но можно надеяться, что под умелым руководством опытного председателя С. Петлюры (известного укр. соц. - демократа) съезд примет более мягкие формы на дальнейших заседаниях». А «Русское Слово» информировало своих читателей о том, как Винниченко и Петлюра призывали съезд не идти самочинным путем, а поддерживать контакт с российским Временным Правительством. И, очевидно « "Русское Слово" было удовлетворено работой соц. - демократических руководителей и этого не скрывало. Но, чтобы москали серъезно и искренне хвалили наших вождей, мы не верили.
- Люди добро нам делают, а враги хотят нас спровоцировать, - полагали мы в Симферополе. – То, что хорошо для нас, не может быть добром для наших врагов. Итак - не поддадимся провокации! – решили мы.
Учредительный съезд партии украинских социалистов-революционеров (4-5 апреля) требовал в своих постановлениях «широкой национально-териториальной автономии Украины» и считал, что наилучшей формой устройства российского государства является федеративно-демократическая республика, учреждения которой украинская партия социалистов-революционеров будет добиваться на общероссийском учредительном собрании». До общероссийского учредительного собрания было далеко. Никто не знал, когда оно состоится. А жизнь заставляла нас быть более революционными, чем даже украинские соц.-революционеры, которые имели безусловно революционное название и везде подчеркивали свой радикализм. Потому что образование собственной национальной армии не имело места в програме, хотя бы одной из политических партий, которые объединялись в Центральной Раде. Нас собирались ликвидировать немедленно, не дожидаясь общероссийского учредительного собрания, а мы того не хотели, хотя бы и само учредительное собрание вынесло такое постановление. И мы таки ликвидации не допустили. Совместными силами Украинской Общины и Войскового Клуба 24 мая был устроен Шевченковский праздник в г. Симферополе. Праздник для Симферополя выглядел солидно. Только военных украинцев из нашего гарнизона прибыло до десяти тысяч. Наши украинские четы впервые практически были объединены в сотни и курени. Войско выстроилось в каре. Гражданских украинцев тоже прибыло несколько тысяч. Были и дегации от украинцев гарнизонов Феодосии и Севастополя, а также от Черноморского флота. Службу Божью и панихиду справили украинские батюшки с А. Левицким из Черноморского Флота во главе. Затем хор спел национальный гимн. Состоялся парад войска. Красивые ряды стройно проходили перед президиумом клуба, салютуя согласно строевого устава. Подъем чрезвычайный. Завораживающий настрой. Новый качальник гарнизона полк. Кондратев, прибывший на праздник по нашему приглашению, как гость, не удержался, чтобы не сказать:
- А все-таки национальный принцип при комплектовании войска большая вещь. Не только за время революции, а даже и за все время войны мне не приходилось видеть более красивого строя, чем у вас на празднике... И закончился праздник тем, чего не ожидал ни полк. Кондратев, ни кто-либо иной из наших врагов. На параде перед войском выступили с приветами делегации от соседних организаций. Потом говорил член президиума нашего клуба пор. Т. Речь последнего была короткая и простая. Он сказал:
- Господин батюшка читал в Евангелии - просите и дастся вам, ищите и найдете, добивайтесь и откроют вам ... мы искали и нашли себя - соединились между собой. Просили у Керенского разрешения сформировать украинский полк, но нам этого не разрешили. Стучали в дверь - никто нам их не открывает... Что делать? – Господа! имеем силу ... так ломаем же дверь!!!
Громовое «СЛАВА» прервало речь. И долго разносилось оно далеко вокруг майдана. Когда затихло, выступающий закончил:
- Отныне мы не разойдемся ... отныне мы составляем первый Симферопольский Полк имени гетмана Петра Дорошенко…
Снова зазвучало "Слава". За несколько минут полк промашеровал к казарме. Казармы были заняты. Над ними поднялся сине-желтый флаг. А во дворе встала стража, вооруженная винтовками и пулеметами. В сотнях проводилось обучение и упражнения.
Москали взревели от злости. На бурном заседании гарнизонного совета было вынесено постановление ликвидировать нас немедленно, если надо - вооруженной силой. Но, как обычно, от постановления совета до его исполнения была большая дистанция. К тому же мы тоже имели оружие и умели им пользоваться не хуже наших врагов.
В Президиум клуба прибыл поручик Ибрагимов, председатель татарской военной организации. Он был человек энергичный, решительный. Как татарский патриот, он ненавидел москалей всей душой. Имел университетское образование. Все время татары поддерживали нас. Теперь пор. Ибрагимов просил у нас совета и поддержки. Мы посоветовали ему делать то, что уже сделали мы, и обещали свою поддержку. Через два дня на мусульманском кладбище состоялся татарский праздник. Мне пришлось быть в составе нашей дегации, которую выслал президент клуба для поздравления татар. Праздник закончился маршем через город до дома нашего полка, где татарам салютовали наши части. В тот же день родился в Симферополе отдельный татарский курень. Москали окончательно потеряли голову. Жиды и поляки объявили нейтралитет. Москали "считаясь с фактом", начали с нами переговоры "чтобы предотвратить недоразумение".
30-го мая начальник гарнизона полк. Кондратъев передал в президиум клуба телеґрафный приказ Керенского о переводе меня «для пользы службы» в 228 пеший запасной полк (г. Екатеринослав). Штаб одесского округа требовал моего отъезда из г. Симферополя в течение одних суток. Президиум клуба посчитал за лучшее не вступать в конфликт с высшей военной инстанцией, которую мы, хоть и «поскольку – постольку», но все же признавали, повиновались ей, когда это нам не вредило. Приказ Керенского в этот раз нам ничего не портил. Я уже был выбран делегатом на II Всеукраинский военный съезд и должен был ехать и без приказа, только не в Екатеринослав, а в Киев.
Уезжая в Киев, я заехал и в 228 полк. Комендант полка полк. Дренфельд, узнав, что я украинец, выразил при мне же свое недовольство, что "в полк присылают беспокойный элемент, когда я и так достаточно имею такового" ... Не спрашивая разрешения у полк. Дренфельда (не было надежды получить), я выбрался в Киев, а ему послал рапорт об отъезде.
После съезда пришлось остаться в Киеве, как члену Центрального Совета. Полк. Дренфельд меня больше не видел, хоть и имел со мной еще некоторые проблемы. Со съезда я съездил на три дня в Симферополь, где сделал отчет Собранию депутатов и общины. Меня спрашивали:
– Действительно руководители Центральной Рады считают вредным создать самостоятельное украинское государство? Или просто политическая тактика заставляет маскироваться то до определенного времени?
Я не мог дать ответа, ибо и сам не знал еще того, о чем меня спрашивали.
Больше мне не приходилось бывать в Симферополе. Почти через год я узнал, что Симферопольский Полк имени гетмана Петра Дорошенко не поддался москалям во время муравьевского нашествия и, пробиваясь в Киев, погиб в боях под Александровском и Синельковым. Эту весть передал мне товарищ по работе, старшина полка П. Шиманский.
Дата добавления: 2019-02-13; просмотров: 209; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!