РАЗЛИЧИЕ РОЛЕЙ БУРЖУАЗНОГО И РАБОЧЕГО ГОСУДАРСТВА 3 страница
Ненависть сталинцев к большевикам-ленинцам ("троцкистам") есть ненависть консервативного бюрократа к подлинному революционеру. Дрожащая за власть и доходы бюрократия не останавливается ни перед какой низостью и подлостью в борьбе с большевиками-ленинцами.
Прежде, чем совершить свое последнее открытое предательство, Сталин произвел новый, сотый по счету разгром левого крыла в СССР. Он поставил ряд фальшивых процессов против оппозиционеров, скрыв их подлинные взгляды и приписав им действия, которых они никогда не совершали. Так, к 10 годам тюрьмы приговорен бывший председатель Коминтерна Зиновьев, только потому, что после ряда колебаний и покаяний, он вынужден был признать гибельность политики сталинизма.
Советская бюрократия сделала попытку пристегнуть меня, через провокатора, к процессу террористов, убивших Кирова. Сталин арестовал в начале этого года моего сына, молодого ученого, лояльного советского работника, совершенно непричастного к политической борьбе. Цель ареста - беспощадный террор не только против большевиков-ленинцев, но и против членов их семей. Бюрократия не знает пощады, когда видит надвигающуюся угрозу своему господству и своим привилегиям. В этой области сталинцы находят постоянную поддержку со стороны капиталистической полиции всего мира.
Совсем недавно, Сталин посылал в Париж вождей русского Комсомола убеждать французскую революционную молодежь перейти на патриотическую позицию. Эти молодые бюрократы организовали внутри социалистической партии особую сталинскую фракцию, главный лозунг которой: "исключение троцкистов!". Незачем прибавлять, что для этой работы разложения сталинская клика не жалела и не жалеет денежных средств: если она бедна идеями, то в валюте у нее недостатка нет.
|
|
|
Но революционеры не сдаются под террором. Наоборот, они отвечают удвоенным наступлением. Сталинизм есть сейчас главная язва мирового рабочего движения. Эту язву надо вытравить, вырезать, выжечь каленным железом. Надо снова объединить пролетариат под знаменем Маркса и Ленина!
Дорогие товарищи!
Я сказал вам далеко не все, что хотел, и далеко не так, как хотел. Но я вынужден спешить: с часу на час должен прибыть полицейский чиновник, чтоб препроводить меня и мою жену, верную подругу моей борьбы и моих скитаний, на границу Франции. Я уезжаю с горячей любовью к французскому народу и с неискоренимой верой в великое будущее французского пролетариата; но с такой же ненавистью к лицемерию, жадности и жестокости французского империализма.
Я верю, что трудящийся народ вернет мне раньше или позже то гостеприимство, в котором мне отказывает буржуазия. Высшим счастьем для себя я считал бы, если б французский пролетариат дал мне в близком будущем возможность участвовать в его решающих боях. Рабочие и работницы Франции! До тех пор, пока позволят мне физические силы, я готов в любую минуту словом и делом ответить на ваш революционный призыв.
|
|
|
Позвольте же горячо и братски пожать ваши руки и закончить это письмо тем возгласом, который в течение почти сорока лет направляет мои мысли и действия:
Да здравствует международная пролетарская революция!
Л. Троцкий.
10 июня 1935 г.
Бюллетень оппозиции (большевиков-ленинцев)
N 44.
ИЗ ЖИЗНИ МЕЖДУНАРОДНОЙ ЛЕВОЙ
ЮЖНАЯ АФРИКА
Л. Троцкий.
Замечания по поводу тезисов Коммунистической Лиги Южной Африки
(Выдержка)
"Южно-африканские владения Великобритании представляют "доминион" лишь под углом зрения белого меньшинства. С точки зрения черного большинства Южная Африка есть рабская колония.
Никакой социальный переворот (в первую голову - аграрная революция) немыслим при сохранении владычества британского империализма в южно-африканском доминионе. Низвержение британского владычества в Южной Африке является одинаково необходимым для торжества социализма как в Южной Африке, так и в самой Великобритании.
|
|
|
Если, как можно предполагать, революция начнется ранее в Великобритании, английская буржуазия потерпит поражение тем скорее в Метрополии, чем меньшую опору она сможет найти в колониях и в доминионах, в том числе в таком важном для нее владении, как Южная Африка. Борьба за изгнание британского империализма, его орудий и агентов, входит таким образом необходимой частью в программу южно-африканской пролетарской партии.
Низвержение владычества британского империализма в Южной Африке может явиться результатом военного поражения Великобритании и распада империи: в этом случае южно-африканские белые могут еще в течение некоторого, вряд ли продолжительного времени сохранять свое господство над черными. Другой вариант, который на деле может оказаться связан с первым вариантом, это революция в Великобритании и в ее владениях. Три четверти населения Южной Африки (почти 6 миллионов из почти 8) составляют цветные. Победоносная революция, немыслимая без пробуждения туземных масс, даст им, в свою очередь, то, чего им так не хватает теперь: веру в свои силы, повышенное сознание личности, рост культуры. При этих условиях южно-африканская республика станет прежде всего "черной" республикой: это не исключает, разумеется, ни полного равноправия белых, ни братских отношений между двумя расами (что зависит главным образом от поведения белых); но совершенно очевидно, что определяющую печать на государство наложит подавляющее большинство его населения, освобожденное от рабской зависимости.
|
|
|
Поскольку победоносная революция радикально изменит отношение не только между классами, но и между расами и обеспечит черным то место в государстве, какое отвечает их численности, постольку социальная революция в Южной Африке будет иметь также и национальный характер. У нас нет ни малейшего основания закрывать глаза на эту сторону вопроса или преуменьшать ее значение. Наоборот, пролетарская партия должна и на словах и на деле, открыто и смело взять разрешение национальной (расовой) проблемы в свои руки.
Однако, разрешать национальную проблему пролетарская партия может и должна своими методами.
Историческим орудием национального освобождения может быть только классовая борьба. Коминтерн, начиная с 1924 года, превратил программу "национального освобождения" колониальных народов в пустую демократическую абстракцию, возвышающуюся над реальностью классовых отношений. Для борьбы с национальным гнетом разные классы освобождаются (на время!) от материальных интересов и становятся простыми "анти-империалистическими" силами. Для того, чтобы эти бесплотные "силы" дружно выполнили порученную им Коминтерном задачу, им обещается в награду бесплотное "национально-демократическое" государство (с неизбежной ссылкой на ленинскую формулу "демократической диктатуры пролетариата и крестьянства").
Тезисы указывают на то, что в 1917 году Ленин открыто и раз на всегда ликвидировал формулу "демократической диктатуры пролетариата и крестьянства", в качестве необходимого будто бы условия для разрешения аграрного вопроса. Это совершенно верно. Но во избежание недоразумений надо прибавить: а) Ленин всегда говорил о революционной буржуазно-демократической диктатуре, а не о бесплотном "народном" государстве; б) для борьбы за буржуазно-демократическую диктатуру он предлагал не блок всех "антицаристских сил", а проводил самостоятельную классовую политику пролетариата. "Антицаристский" блок был идеей русских эсеров и левых кадетов, т.-е. партий мелкой и средней буржуазии. С ними большевизм вел всегда непримиримую борьбу".
Л. Т.
Бюллетень оппозиции (большевиков-ленинцев)
N 44.
Л. Троцкий.
ПО ПОВОДУ VII КОНГРЕССА КОМИНТЕРНА
Я должен извиниться перед читателями нашей интернациональной печати в том, что, несмотря на напоминания, не откликнулся до сих пор на VII Конгресс Коминтерна. Причины лежат вне моей воли. Дебаты Конгресса имели, с одной стороны, чрезвычайно бесформенный, намеренно расплывчатый, а с другой - чисто театральный характер. Вопросы обсуждались и решались за кулисами, часто по телефону, соединяющему Кремль с комиссариатом по иностранным делам. В тесном бюрократическом кругу происходило некоторое подобие борьбы мнений. После того, однако, как решение окончательно выносилось Политбюро, назначались ораторы, которым поручалось преподнести решение в таком виде, чтоб наименее скомпрометировать верхушку Коминтерна и, уж во всяком случае, не наложить ни малейшей тени на непогрешимость вождя. То, что называется "прениями" Конгресса, представляет на самом деле длинную и, надо сказать, ужасающе скучную комедию с заранее распределенными ролями. К тому же и актеры плохи.
Отчеты о прениях приходится, поэтому, читать, как дипломатические документы, ставя себе на каждом шагу вопросы: что имеет в действительности в виду оратор? о чем он умалчивает? и почему именно? Но дипломатические документы пишутся обычно кратко; а речи докладчиков представляют дополнительную меру бюрократической самостраховки: надо выставить как можно большее число как можно менее точных утверждений, не стесняясь их противоречивостью: неизвестно, какое именно из этих утверждений пригодится в будущем. К этому надо прибавить ужасающе плохие газетные отчеты. Форма изложения может быть ясна, хороша, убедительна там, где есть ясная мысль и политическая воля, где есть открытая борьба идей, всегда содействующая уточнению мысли; но где оратор-чиновник заметает свои собственные следы и следы начальства, а чиновник-журналист излагает путанную речь, в постоянном страхе как бы не наскочить на подводный камень, там газетные отчеты неизбежно представляют жалкую окрошку плохо связанных между собою общих мест. Таковы отчеты "Юманитэ", которыми мне приходилось до сих пор пользоваться. Когда я попытался, например, на основании этих отчетов хоть приблизительно определить, что представляет в условиях нынешнего дальневосточного кризиса рабочее движении Японии, и какое место занимает в нем японская компартия, то я с полной достоверностью узнал только то, что пламенная любовь к вождю выражается по-японски словом "Банзай"; но это я знал и ранее, ибо "банзай" полагается кричать также и в честь микадо. Кстати, Сталин на Конгрессе блистал молчанием, тоже подобно микадо.
Так называемые "прения" вращались вокруг двух вопросов: политики "единого фронта" (другой политики теперь не существует) против фашизма и той же политики против войны. Речи докладчиков, как вульгарный и плоский доклад Димитрова, так и иезуитские хитросплетения Эрколи, ничего не прибавили к тем соображениям, которыми за последние месяцы была переполнена печать Коминтерна, особенно во Франции. Опыт французской компартии стоял в центре внимания и рекомендовался в качестве достойного подражания образца.
Но содержательны ли дебаты или пусты, - Конгресс сам по себе представляет этап в движении известной части рабочего класса. Он важен уже тем, что легализуя оппортунистический поворот во Франции, немедленно же распространяет его на все остальное человечество. Курьез бюрократического мышления в том, что даровав, по крайней мере, на бумаге, всем секциям либеральную автономию и даже приказав им мыслить самостоятельно и приспособляться к собственным национальным условиям, Конгресс тут же признал, что все страны мира, фашистская Германия и демократическая Норвегия, Великобритания и Индия, Греция и Китай одинаково нуждаются в "народном фронте" и, если возможно, в правительстве народного фронта. Конгресс важен тем, что знаменует - после периода шатаний и прощупыванья - окончательное вступление Коминтерна в "четвертый период": его лозунг - "власть Даладье!" (Daladier au pouvoir!), его знамя - из трех кусков разного цвета, его гимн - Марсельеза, заглушающая Интернационал.
Для оценки глубины поворота и его конкретного содержания применительно к условиям разных стран, резолюции должны были бы дать во всяком случае больше, чем многословные прения. Однако, ни по одному из обсуждающихся вопросов не были опубликованы заранее проекты резолюций. Прения не велись вокруг определенных текстов, а растекались в безбрежности. Лишь после того, как все ораторы прокричали вождю хвалу, и стали упаковывать чемоданы, особая комиссия занялась составлением резолюций. Факт беспримерный: официальный Конгресс закрылся не вынеся никакого решения. Этим должны были заняться новые вожди, назначенные уже до Конгресса (Димитров!), учтя по возможности настроения и пожелания почтительных делегатов. Таким образом, самая механика этого конгресса до последней степени затрудняла сколько-нибудь своевременную критическую оценку его работ.
Было бы пагубной ошибкой с нашей стороны думать, что теория и практика "третьего периода" окончательно и безболезненно ликвидированы "самокритикой" вождей, и что оппортунистическому и патриотическому повороту обеспечено безоблачное будущее. Если бюрократия с такой постыдной легкостью сожгла все, чему поклонялась, то не так дело обстоит с массами. Они относятся к лозунгам серьезнее и честнее. В сознании рабочих, идущих за Коминтерном, настроения "третьего периода" еще живут целиком. Именно эти настроения проявились у французских коммунистов в Тулоне и Бресте. Вождям удалось смирить на время сопротивление низов только клятвенными заверениями "по секрету", что дело идет о хитром маневре, имеющем целью обмануть радикалов и социалистов, отнять у них массы, а там... "там мы себя покажем". С другой стороны, картелистский и патриотический поворот компартии привлекает к ней симпатии новых слоев, достаточно далеких от рабочего класса, очень патриотических, очень недовольных финансовыми декретами и видящих в компартии лишь наиболее энергичный фланг народного фронта. Это значит, что внутри компартии и вокруг нее накопляются все более противоречивые тенденции, которые должны привести ко взрыву или к ряду взрывов. Для организаций Четвертого Интернационала вытекает отсюда обязанность внимательнейшим образом следить за внутренней жизнью компартий, чтобы поддержать революционную, пролетарскую тенденцию против руководящей социал-патриотической фракции, которая будет отныне все больше запутываться в попытках классового сотрудничества.
Второй наш вывод касается центристских группировок и их отношения к стратегическому повороту Коминтерна. Правоцентристские элементы неизбежно притянуты этим поворотом, как магнитным током. Достаточно прочитать тезисы о войне Отто Бауэра, Жиромского и русского меньшевика Дана, чтоб стало совершенно ясным: именно эти законченные представители золотой середины гораздо лучше чем Димитров и Эрколи выразили самую суть новой политики Коминтерна. Но не только они. Поле магнитного действия распространяется и левее. "Новый Фронт", орган САП, в двух последних номерах (16 и 17), прикрываясь ворохом осторожных оговорок и предостережений, приветствует по существу оппортунистический поворот Коминтерна, как освобождение от сектантского окостенения и переход на путь "более реалистической" политики. Какими неуместными оказываются все разговоры о том, будто САП во всех принципиальных вопросах согласна с нами, но не одобряет лишь наших "методов". На самом деле каждый крупный вопрос обнаруживает несовместимость наших принципиальных позиций. Приблизившаяся опасность войны сразу побудила САП выдвинуть в противовес нам деморализующий лозунг "разоружения", который даже Отто Бауэр, Жиромский и Дан отвергают сегодня, как "нереальный". Та же противоположность позиций обнаружилась и в оценках эволюции Коминтерна. В самый разгар "третьего периода" мы совершенно точно предсказывали, что пароксизм ультралевизны неизбежно приведет к новому оппортунистическому зигзагу, несравненно более глубокому и пагубному, чем все предшествующие. В те времена, когда Коминтерн горел еще всеми огнями "революционного пораженчества", мы предупреждали, что из теории "социализма в отдельной стране" неизбежно вытекут социал-патриотические выводы со всеми их предательскими последствиями. VII Конгресс Коминтерна дал поистине замечательное подтверждение марксистского прогноза. И что же? Вожди САП, все позабывшие и ничему не научившиеся, приветствуют новую наиболее тяжкую стадию неизлечимой болезни, открывая в ней симптомы... реалистического исцеления. Разве не ясно, что перед нами две непримиримые позиции?
В высшей степени интересно, с указанной точки зрения, как именно будет реагировать на VII Конгресс та из лево-центристских партий, которая до сих пор ближе всего стояла к Коминтерну, именно британская НРП. Привлечет ли ее пошлый "реализм" VII Конгресса ("единый фронт", "массы", "средние классы" и проч.) или же, наоборот, ее оттолкнет его запоздалый и тем более губительный оппортунизм (сотрудничество классов под пустым знаменем "антифашизма", социал-патриотизм под прикрытием "защиты СССР" и пр.). От этой альтернативы зависит дальнейшая судьба НРП.
В общем можно сказать, что, каковы бы ни были отдельные частные этапы и эпизоды, закрепленный Конгрессом поворот Коминтерна упрощает обстановку в рабочем движении. Он консолидирует социал-патриотический лагерь, сближая, независимо от того, как пойдет дело с организационным единством, партии Второго и Третьего Интернационалов. Он усиливает центробежные тенденции внутри центристских группировок. Тем более широкие возможности открывает он перед революционными интернационалистами, т.-е. строителями Четвертого Интернационала.
Л. Троцкий.
7-го сентября 1935 г.
Бюллетень оппозиции (большевиков-ленинцев)
N 45.
Л. Троцкий.
НА СУД РАБОЧИХ ОРГАНИЗАЦИЙ!
Против всех видов гангстеризма в рабочем движении
По сообщению газеты "Юманитэ", итальянский коммунист Монтанари был убит 9-го августа в метро Бельвиля. 12-го августа "Юманитэ" дала совершенно чудовищное, хотя и вовсе не неожиданное освещение убийству. Анонимная статья носит заглавие: "Лаваль и фашисты умножают провокации". К этому первому заголовку, который входит в официальную кампанию против министерства Лаваля и фашистов, прибавлено второе: "Монтанари убит троцкистским провокатором". В сущности уже сопоставления этих двух заглавий достаточно для характеристики статьи, ее автора и самой газеты. Но в тексте мы находим утверждения если не еще более безобразные, то во всяком случае не менее противоречивые. "Убийца - известный итальянский троцкист Гвидо Бейзо, который давно уже выполнял в итальянской эмиграции во Франции провокационную работу". Что значит в этой связи "провокационную работу": вел ли он проповедь против социал-патриотизма или состоял на службе Муссолини? Неизвестно. Дальше мы читаем, что Монтанари являлся "мишенью для ненависти троцкистских элементов, которых партия исключила и которые предались в дальнейшем (т.-е. после исключения Л. Т.) явной и преступной работе провокации".
Дело усложняется. Оказывается, не один лишь Гвидо Бейзо, а целая группа исключенных итальянских "троцкистов" предалась "явной (!) провокации". На службе фашистской полиции? Прямого указания опять нет. Но чтоб насчет смысла слова "провокация" не оставалось у читателя сомнения, статья прибавляет, что Бейзо "широко жил". Наконец, мы узнаем, что в Ницце Бейзо "был разоблачен (кем?), как провокатор, связанный (??) со всей фашистской работой проникновения в среду антифашистских масс". Эта запутанная формула заключает уже прямое обвинение в связи с фашистами. Запомним ее. Из Ниццы Бейзо прибыл в Париж и совершил убийство Монтанари. Что фашисты убивают коммунистов, и вообще революционеров, достаточно известно. Что фашистский провокатор мог выдавать себя за "социалиста", "коммуниста" или "троцкиста" - тоже в порядке вещей. Но мы слышали раньше, что убийца был "заведомым итальянским троцкистом". Хотят ли нам сказать, что из "троцкиста" он стал фашистом, т.-е. изменил своим революционным взглядам? Такие случаи не редки. Однако, "Юманитэ" не уточняет вопроса. В соответствии с двумя заглавиями она продолжает развивать две версии: "троцкист" и в то же время фашист. В этой амальгаме и заключается гвоздь обвинения.
Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 160; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!