Протоколы сионских мудрецов (забавные) 5 страница
Разрушительная сила еврейства в настоящую эпоху собрана главным образом в maison своеобразного фармацевта Карла Маркса, учение коего есть то же самое поклонение Золотому Тельцу, но под другим аспектом. Эта еврейская лавочка бойко торгует на весь мир политическими ядами.
Так вот. Не угодно ли этих людей, объявивших, что злобная ненависть всех против всех и есть краеугольный камень бытия, не угодно ли их взять в пестуны и наставники?
* * *
Не знаю, выражаюсь ли я достаточно ясно. Всё то, что я говорю, всё-таки есть какая-то рационализация. Я нанизываю цепь доказательств более или менее логического характера.
Карл Маркс плох, говорю я, — большая посылка. Карл Маркс — еврей, — малая посылка. Вывод: еврей — плох, не годится в качестве руководителя.
Я говорю — еврейская буржуазия перемалывает идейный багаж других наций. Руководитель же должен иметь собственный багаж. Еврейская буржуазия не годится в руководители.
Всё это верно, и на эту тему можно сказать очень много. Но всё же, я чувствую, что это около правды, но не сама правда.
Сама правда проходит где-то глубже и непонятнее. Сама правда состоит в том, что если бы и не было Карла Маркса, то всё же я не согласился бы (если бы меня спрашивали, разумеется) передать духовное руководительство русским народом — евреям.
...Вся сумма наблюдений, ощущений, а может быть, и предчувствий, скажем и это слово, заставляет меня энергично отталкиваться от подобной перспективы.
|
|
|
Я отдаю евреям всё должное. Народ этот обладает самыми различными способностями; во многих отношениях достоин всяческого подражания — хотя бы в том отношении, что евреи искренне любят друг друга; народ этот обладает огромной волей и удивительной выносливостью; его природе свойственна великая трудоспособность, ненасытная любовь к деятельности; нервная сила его необычайна, и в этом отношении он превосходит, кажется, все другие народы, но...
Но всё же, в Пастыри Добрые, которые вытащили бы русский народ из глубокой пропасти, где скрежет зубовный и геенна огненная, и возвели его на высокие и ясные горы, откуда райские птицы поют про синее море Бесконечности, словом — в Учителя Духовные, я не взял бы современных евреев.
Почему? Трудно на это ответить вразумительно.
Это из тех ощущений, которые... ну, словом, потому-то я их и называю «иррациональными», что они с рассудком находятся только в относительной связи. По этой причине эти ощущения не особенно умно «доказывать» и скорее надо «рассказывать»...
Вообще, есть вещи, которые (в известном положении) нельзя доказать.
Разумеется, если бы я не имел самомнений воображать, что обладаю хотя бы малой дозой «социального слуха», то я не писал бы по политическим вопросам. Когда мне докажут, что я слеп, как крот, я замолчу, как рыба...
|
|
|
* * *
После сего предисловия приступаю не к доказательствам, а к «рассказательству».
Мой социальный слух говорит мне: евреи не могут быть поводырями русского народа.
Почему? Не знаю. Я так чувствую.
Почему я слышу, когда мой сосед по комнате врёт на скрипке? Слышу. Слышу и баста. Меня нельзя переубедить и доказать мне, что он играет правильно.
Нельзя потому, что я это знаю не логическим путём, я знаю это путём внерассудочным. Изнутри меня что-то кричит с безусловностью: фальшь! Логика тут ни при чём (пока что). Так и относительно еврейского водительства: сие невозможно.
То есть, конечно, это возможно в том смысле, как оно совершается сейчас. Евреи оказались сильнее и правят насилием.
Мой сосед по комнате фальшивит, и я не могу заставить его замолчать. Но, вместе с тем, я не могу, хотя бы даже страстно этого хотел, признать, что он играет правильно.
Так и еврейское владычество. До тех пор пока не мытьём, так катаньем (не при помощи чрезвычаек, так при помощи печати) евреи будут гегемонить в России, русский народ всё время будет корчиться, как я корчусь от музыки своего соседа. Почему? Не знаю...
|
|
|
* * *
Однажды меня повели к «учителю». Большая зала. В одном её конце танцевали. Чарльстон? Нет — не чарльстон.
Со струн рояля как бы дымилась некая мелодия, ласкающе-странная: в ней был мёд, мускус и хлороформ; под такое «ожерелье из звуков» охотно, по-моему, должны плясать завороженные змеи.
Но, пока что, плясали люди: мужчины и женщины. Русские, конечно. На лицах их было напряжение; напряжение, доходящее до мучительства; движения их были... как у некоторых неподвижных святых Нестерова. «Танцующая нестеровщина». Что это такое?
Мне объяснили. Обыкновенные танцы состоят из движений естественных, гармонических. Они легки; здесь же обучают таким танцам, при которых все движения органически противоречат друг другу; эти танцующие совершают в одно и то же время одиннадцать противоестественных движений; по этой причине у них такое напряжение на лицах.
Я подумал: «Точь-в-точь, как в Советской России; там тоже танцуют противоестественные танцы сочинения Карла Маркса под музыку Ленина». И спросил: «Для чего сие?»
Мне объяснили: так развивается воля.
Получив этот ответ, я уже знал, что в этом зале — ложь: так не развивают волю; так её, воли, лишают.
|
|
|
В другом конце зала, как бы на небольшом возвышении, сидел человек. Обыкновенный человек на простом стуле и в пиджаке.
Но меня стали подводить к нему так, как будто бы венский стул был троном, а вестон — порфирой. И я понял, что этот человек — «учитель».
Впрочем, это и так было ясно. На меня уставились два горящих глаза; не сверкающих, а именно горящих. Если бы могли быть совершенно чёрные алмазы и притом, неестественной величины, то вот это были бы они — его глаза.
Они погрузились в мои слабые, анемичные «гляделки». И тут случилось странное. «Гляделки» (они не способны загипнотизировать даже общипанного воробья) под прикосновением этих «аккумуляторных» его глаз, заряженных на все вольты и амперы, мои гляделки вдруг приобрели крепость непомерную для... для отпора. Да, для отпора этому человеку.
Почему? Не знаю. Но что-то такое из самой глубины моего существа подало мне силу, силу яростного сопротивления. Силу, которая, я это чувствовал, будет расти, если нужно и сколько нужно.
Между нами не могло быть примирения. Ибо этот человек умел только подчинять, я же ему подчиниться не мог.
Почему? Не знаю, то есть, не знал тогда. Теперь, может быть, и знаю...
Этот человек, кажется, не был евреем. Говорю «кажется» потому, что, какой он национальности, никто хорошенько объяснить не мог; точно так же, как никто не ведал, какого он возраста. На вид лет сорок, но «может быть, ему — двести».
Я о нём вспомнил вот почему. Мне думается, что такое же чувство «неумолимого отпора» ощущают многие русские, когда политическое еврейство наваливается на них во всеоружии своей гипнотизирующей воли.
Из неизведанного и негаданного источника, из самой глубины подсознания или надсознания, растут силы противодействия, сопротивления.
Иные называют это антисемитизмом. Пусть будет так, пока не найдут другого слова, более верного.
Когда я раздумывал впоследствии, почему этот человек вызвал во мне меня самого удививший «припадок», мне иногда казалось, что я нашёл ключ к этой загадке.
Не то, что я вообще не способен подчиняться. О нет. Как раз наоборот! Всю жизнь ищу себе «хозяина».
За его спиной было бы так уютно «ничего не думать»; получать точные приказания и их исполнять; и знать, что участвуешь в каком-то хорошем деле — свою каплю мёда приготовляешь для кого-то. Что может быть лучше?!
Но для этой идиллии необходимо, чтобы «хозяин»-то был соответственный. Надо ему и в него верить. Должна быть в таком вожде «искра Божия»; надо, чтобы было ощущение, что он вождь — от Бога, а не от Лукавого; должен быть на человеке-вожде отблеск Добра, дуновение Духа Свята.
Разумеется, не святой — он, а человек. У него непременно окажутся слабости, и будут в его делах ошибки. Но важны не ошибки, а то, к чему тянется человек: что он, Богу свечка или чёрту паникадило?
Конечно, есть люди, и даже большинство таких, которые ни то и ни другое. Но какие же это вожди?! Чем сильнее, чем «вождистее» человек, тем в нём яснее выражено, какого он стана. И это решает дело.
Сила сама по себе — что это такое? Не более, чем инструмент, «аппарат»; не более, чем «дирижабль», на котором можно лететь во все стороны. Важно, каков капитан «управляемого корабля».
Так вот, этот человек, на которого я внезапно «осерчал» до странности, был сильный, несомненно сильный. И потому-то я и взбеленился: сила ведь только тогда хороша, когда рядом с ней, а вернее над ней, стоит Благость.
Благости в «учителе» я не почувствовал. Нет, ни единой крохотки! И инстинктивно понял, что сила, которая передо мною, опасная сила: пифон серьёзных размеров.
И потому внезапно окрепли мои бессильные гляделки и ответили «горящим алмазам» приблизительно следующее: «Нема дурных; знай, что из всех зверей человек не подлежит твоей власти, о гипнотизирующая змея; или ты думаешь, что я кролик?»
Впрочем «кроликами» была полна зала: они танцевали «противоречивые движения».
* * *
Это, конечно, только некое сравнение; образное выражение мысли, рекомендуемое, как известно, в нарративных произведениях. (Сейчас же мы, как условились, занимаемся рассказом, а не «доказом»).
Но всё же (в некоторой мере — со всеми необходимыми смягчениями и дополнениями) ощущение, что политическое еврейство есть змея, которая, загипнотизировав русских кроликов, их проглатывает (без особой, впрочем, пользы для себя), — существует.
Благости в еврействе не ощущаю. Режьте меня на части; делайте, что хотите, — не ощущаю!
Рад бы ощутить. Рад бы снова преклониться перед апостолами из евреев, как уже мы преклонялись; рад бы, чтобы Киев вторично благословил Андрей Второзванный и этим вывел мать городов русских из её чисто детской беспомощности.
Но где же они, эти люди, уже переставшие быть людьми с тех пор, как Дух Святой зажёг нимбы над их головами? Где?
О, я не говорю, что среди евреев нет хороших людей; таких людей, с которыми можно общаться в плоскостях, «где несть эллин, ни иудей»; таких людей, которые имеют «святейшее из званий — человек».
Конечно, есть, и я таких знавал и знаю. Я их встречал в самых различных положениях — начиная от школьной скамьи и кончая тюремной койкой. Они не были святыми, но это были люди, сознательно и бессознательно любившие Добро. Но это не меняет дела.
Для того чтобы отдаться евреям, как вождям; для того, чтобы спокойно и радостно взирать, как еврейство захватывает командные высоты психики, надо нечто большее.
Надо почувствовать их моральное превосходство над собою.
Надо ощутить, что они не только сильнее, но и лучше нас.
Надо почувствовать, что мы — дети, жестокие, как все дети; они же — проникнуты Мудростью, которая всегда приводит к Любви. Или, наоборот, мы — запутавшиеся взрослые; они же напоены той детской Простотой, которая всегда приводит к Мудрости.
В том или ином аспекте они должны быть выше нас. Не отдельные евреи, а вообще евреи, как нация, евреи, как раса.
Ибо они заделываются нашими «аристократами» в Советской России именно так: именно в качестве целой нации, которая заполняет социальные верхи.
Аристократия — значит «власть лучших». Если евреи действительно лучшие — пусть так и будет. Но если нет?
Если нет, то самое лучшее в нас то, что мы этой власти «не лучших» не можем подчиниться.
Правда, мы подчиняемся «физически»; и долго ещё будем подчиняться; будем подчиняться и тогда, когда большевики уйдут, а с ними уйдёт и внешнее еврейское владычество; будем подчиняться потому, что наша собственная сварливость и неумелость в некоторых делах отдаст нас надолго в их руки; будем подчиняться потому, что воля у них куда, куда сильнее нашей.
Но всё же, это только внешнее подчинение. Внутреннего же подчинения не будет. Мы подчинились и будем подчиняться Силе; но мы не обожествим Силу.
«Сила воли» есть тоже только сила, как и всякая другая сила. Мы не обожествим и Силу Воли. А она есть лучшее, что имеется у современных евреев.
У нас же остаётся своё лучшее: оно-то и не позволит нам душевно и духовно подчиниться евреям. И это наше лучшее есть сознание: «Не в силе Бог, а в правде».
* * *
Я надеюсь, читатель заметил, что я совершенно не ослеплён русскими совершенствами. Преувеличенной, быть может, строгостью к своей собственной нации переполнены чувства некоего русского, «на заре туманной юности» так Россию идеализировавшего.
Из моего мировоззрения вытекает, что нам, русским, необходимо духовно помыться; но отсюда не следует, что мы непременно должны лезть в еврейскую микву (ритуальный бассейн в синагоге — Э.Х.).
Нет, пусть миква сначала станет Силоамской Купелью! Тогда просто не может возникнуть вопроса, «какой она национальности».
Хромой бочар в Гамбурге делает луну. И ни один шовинист в мире не отвергает её из-за того, что она... немецкая. А сыр голландский даже спрашивают любители именно потому, что он голландский.
Так будет и с евреями. Пусть по существу они подымутся на ту высоту, на которую по видимости взобрались, благодаря своей силе, силе воли.
Пусть сделают не луну, а Солнце Правды. И немедленно все народы бросятся к их ногам; бросятся не в силу принуждения, как раб угодливый и лукавый (берегитесь сего лукавства!), а вольной волей, радостные духом, благодарные и любящие.
В том числе и русские. Мы сами будем просить: дайте нам еврейское правление, мудрое, благостное, ведущее нас к Добру. И будем ежедневно мы возносить за них, за евреев, мольбы: «Благослови наших наставников и учителей, ведущих нас к познанию Блага...»
* * *
Но это случится не раньше, чем когда мы почувствуем, что Избранный народ достоин избрания. В тот день исчезнет антисемитизм...
Заканчивая эту книгу, я хочу резюмировать её как можно короче... Хотя мы сами злы, как демоны, и слабы, как дети, но нравятся нам Сила и Добро.
Мы и друг друга ненавидим именно за то, что во всех нас — бессильное зло. Вы — уже сильны: научитесь быть добрыми, и вы нам понравитесь...»[14].
Протокол № 11.
Программа новой конституции. Итак, вот программа новой готовящейся конституции. Мы будем творить Закон, Право и Суд:
1) под видом предложений Законодательному Корпусу;
2) указами президента под видом общих установлений, постановлений Сената и решений Государственного Совета, под видом министерских постановлений;
3) в случае наступления удобного момента — в форме государственного переворота.
Некоторые подробности предположенного переворота. Установив приблизительно modus agendi, займёмся подробностями тех комбинаций, которыми нам остаётся довершить переворот хода государственных машин в вышесказанном направлении.
Под этими комбинациями я разумею свободу прессы, право ассоциации, свободу совести, выборное начало и многое другое, что должно будет исчезнуть из человеческого репертуара или должно быть в корне изменено на другой день после провозглашения новой конституции...
Нам нужно, чтобы с первого момента её провозглашения, когда народы будут ошеломлены совершившимся переворотом, будут ещё находиться в терроре и недоумении, они осознали, что мы так сильны, так неуязвимы, так исполнены мощи, что мы с ними ни в коем случае не будем считаться, и не только не обратим внимания на их мнения и желания, но готовы и способны с непререкаемой властью подавить выражение и проявление их в каждый момент и на каждом месте, что мы всё сразу взяли, что нам было нужно, и что мы ни в каком случае не станем делиться с ними нашей властью...
Тогда они из страха закроют глаза на всё и станут ожидать, что из этого выйдет.
Гои — бараны. Гои — баранье стадо, а мы для них волки. А вы знаете, что бывает с овцами, когда в овчарню забираются волки?..*
Они закроют глаза на всё ещё и потому, что мы им пообещаем вернуть все отнятые свободы после усмирения врагов мира и укрощения всех партий...
Стоит ли говорить о том, сколько времени они будут ожидать этого возврата?..
*Забавное «ЭХО»
Тащится мужик по тундре, замёрз, устал, выбился из сил. Упал и вопит:
— Лю-ди! Лю-ди-и!!!
Чукча в чуме сидит и усмехается:
— Как в городе, так чукча, а как в тундре, так «люди»!
Тайное масонство и показные его ложи. Для чего же мы придумали и внушили гоям всю эту политику, — внушили, не дав им возможности разглядеть её подкладку; для чего, как не для того, чтобы обходом достигнуть того, что недостижимо для нашего рассеянного племени прямым путём.
Это послужило основанием для нашей организации тайного масонства, которого не знают, и целей, которых даже и не подозревают скоты-гои, привлечённые нами в показную армию масонских лож для отвода глаз их соплеменникам.
Бог даровал нам, своему избранному народу, рассеяние, и в этой кажущейся для всех слабости нашей и сказалась вся наша сила, которая теперь привела нас к порогу всемирного владычества.
Нам теперь немного уже остаётся достраивать на заложенном фундаменте.
К истории вопроса
Как я уже говорил, мне посчастливилось лично познакомиться с Василием Витальевичем Шульгиным — талантливым писателем и глубочайшим мыслителем, человеком Истории, судьба которого тесно переплелась с судьбой его горячо любимой, растерзанной Родины.
Случилось это в 1970 году в городе Владимире, куда меня занесло после «великой стройки» Ачинского глинозёмного комбината, где я работал инженером ПТО вплоть до сдачи объекта в эксплуатацию, приуроченной к 100-летию В. И. Ленина.
Шульгин жил во Владимире с 1956 года, с момента досрочного освобождения из Владимирской тюрьмы, где с 1945 года отбывал 25-летний срок за активную антисоветскую деятельность.
Встреча наша не была случайной. Я искал Шульгина.
Работая в Ачинске, я познакомился с Владимиром Якушевым, одним из «комсомольцев в лагерных бушлатах», руками которых возводился Ачинский глинозёмный комбинат.
Володя был сыном высокопоставленных родителей, которых в конце 30-х постигла участь большинства людей их круга: арест — короткое «следствие» — расстрел.
Володя остался сиротой и был помещён в специальный детдом для детей репрессированной элиты.
Явно ощущалось, что он через всю жизнь пронёс чувство горькой обиды за крутой перелом в судьбе, бросивший его из обеспеченного «элитного» детства в холодную пустоту «спецприюта».
Однажды под большим секретом Якушев дал мне почитать несколько «самиздатовских» работ Шульгина. Как сейчас помню, одна из них называлась «Взгляд и Нечто».
Прочитанное произвело на меня неизгладимое впечатление — ничего подобного я ранее не встречал.
Меня заинтересовала личность Шульгина. Но Володьке было известно только то, что он вроде бы ещё жив и в данное время живёт в городе Владимире.
Спустя некоторое время оказавшись во Владимире, я, естественно, не мог не попытаться разыскать автора столь потрясших меня публикаций. К счастью, мои усилия не пропали даром...
Мы несколько раз встречались и подолгу беседовали. Кстати, именно эти беседы с Василием Витальевичем подтолкнули меня к написанию в 1973 году моей первой книги «Я — советский еврей».
Честно говоря, я был поражён абсолютной памятью и живостью ума этого человека, ведь к моменту нашего знакомства Шульгину «стукнуло» 92 года. Ещё более поражающими выглядели факты его биографии: создавалось полное ощущение того, что сама История говорит со мной.
Позже у меня возникла мысль включить Шульгина и фрагменты его биографии в книгу «Я — советский еврей». Но «специфика» тех дней заставила меня отказаться от этой задумки. Однако сейчас, я думаю, самое время воспользоваться старыми записями.
Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 119; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!