Война – ежедневные расставания. Но Генка понял это не сразу.
Он рос без отца. Тот ушёл от них с матерью так давно, что Генка его почти не помнил. И всё бы ничего, если бы не приставшее к Генке с детсадовского возраста слово «сиротинка». В августе 41-го от Генкиного отца пришло письмо – солдатский треугольник, в котором оказалась небольшая фотография. На снимке отец был в форме лейтенанта и со скуластым лицом, не лишённым привлекательности, но чужим. Прикладывая к глазам носовой платок, мать прочитала письмо вслух, после чего сказала: какой бы ни был, он настоящий Генкин отец и их защитник. Тем самым отец снова обрёл в их доме право на существование и даже уважение, а Генка перестал быть «сиротинкой». Пусть Вовкин отец – интеллигент, как называет его мать, отец Сергея – паровозный машинист, а его отец – настоящий артиллерист, и уже на фронте. Чем хуже?
Чтобы привыкнуть к облику своего отца, украдкой от матери Генка доставал из стола и разглядывал снимок. Вот, оказывается, откуда его выпирающие скулы, чуть заострённый нос с горбинкой, складка над переносицей, волосы, не поддающиеся гребешку, и упрямый взгляд. Интересно, какие у отца глаза? Тоже каре-зелёные? По чёрно-белой фотографии этого не поймёшь.
Вторичное обретение отца, даже заочное, оказалось для Генки совсем не лишним. Теперь в разговорах с приятелями он ронял иногда: «Мой-то… с первых дней не передовой». И чувствовал, как уважение к отцу-фронтовику возвышает в глазах сверстников и его самого.
|
|
|
Длинными осенними вечерами первого года войны они с матерью мыли полы в пустой школе, протирали подоконники, парты и доски. Мать иногда подходила к сыну, прижимала к себе: «Казачок ты мой помошничек… кровинушка ты моя». Генка ершился, вырывался из материнских объятий, от которых пахло потом, мокрой тряпкой, школьной доской, пролитыми на парты чернилами, хлоркой, мелом и чем-то ещё, чем-то только материным, чего не мог заглушить даже запах хлорки.
Отпустив сына, Полина Петровна смахивала с глаз слезу:
-- Такой же упрямый и неласковый, как отец… одна порода.
Генке становилось и совестно, и жаль мать. И возникало желание вернуться в её объятья, снова ощутить родной запах. Но он лишь говорил:
-- Да ладно тебе…
И продолжал драить шваброй школьный пол.
В декабре, когда немцев разбили под Москвой, на крыше дома инженерно-технических работников силикатных заводов, или дома ИТР, как называли его в посёлке, появился чёрный рупор громкоговорителя. По утрам он сурово и хрипло пел «Вставай, страна огромная, вставай на смертный бой…», днём уверенным голосом Левитана передавал победные сводки Совинформбюро, а по вечерам разносил по посёлку красноармейские песни и сатирические стихи про Гитлера и его воинство: «Гладко было на бумаге, да забыл он про овраги, а по ним ходить», «Наши силы всё растут, будет Гитлеру капут».
|
|
|
Радостные сводки конца сорок первого и начала сорок второго вселили надежду, и зима прошла в ожидании нового чуда, которое непременно случится весной. Весна сорок второго хороших новостей не принесла.
Снова брали в армию. На этот раз «стариков». В один из последних апрельских дней, прибежав домой и найдя в укромном месте под порогом вместо ключа материну записку, Генка попал в дом Галины Петровны, своей тётки, на проводы.
В небольшой комнате рядом с высокой никелированной кроватью, на которой двумя пирамидами возвышались пышно взбитые разноцветные и разнокалиберные подушки, был накрыт стол. За столом, с одной стороны на гнутых венских стульях, с другой на длинной скамье, сидели гости. Уходивший на фронт хозяин дома, пожилой, как показалось Генке, но крепкий казак с будёновскими усами восседал во главе стола рядом с фикусом в деревянной кадушке. Подле него пустовало место его жены, сидеть которой было некогда. Она то хлопотала в летней кухне, готовя угощения гостям, то убирала со стола посуду и выставляла угощения на стол.
|
|
|
Когда Генка вошёл в распахнутую дверь, в комнате стоял беспорядочный шум подвыпившей компании. Обращаясь к соседу по столу и стуча себя кулаком в широкую грудь, в который уже раз хозяин повторял:
-- Или грудь в крестах, или голова в кустах!
Генку усадили рядом с матерью. Галина Петровна поставила перед ним две тарелки: с винегретом и холодцом, после чего погладила племянника по волосам и, вытирая носовым платком уголки заплаканных глаз, подсела, наконец, к мужу. Не повернув головы, тот обнял её за плечи и снова повторил:
-- Или грудь в крестах, или голова в кустах!
Над кроватью, чуть выше подушек, Генка разглядел самодельную рамку с фотографиями. На снимках казаки: в фуражках и папахах, в брюках с лампасами и с саблями на боку. Из-под козырьков и папах торчали чёрные как смоль чубы. На шинелях и гимнастёрках кресты. Усы -- как у хозяина дома.
Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 146; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!