Е. Бессознательное и сознание – реальность
При более тщательном изучении вопроса мы можем обнаружить, что психологическая дискуссия в предыдущих разделах наводит нас на мысль о том, что существуют не две системы у моторного выхода в психическом аппарате, а два вида процессов возбуждения или способов получения его разрядки. Для нас это – одно и то же: поскольку мы всегда должны быть готовы пересмотреть свои теоретические построения в пользу других, которые более точно описывают до того не известную для нас часть реальности. Поэтому давайте попробуем теперь уточнить некоторые представления, которые могли сбить нас с толку, когда мы прямолинейно рассматривали две этих системы в буквальном смысле, – те понятия, которые мы пытались выразить с помощью выражений «вытеснить» и «пробиться или проникнуть». Например, мы рассуждали о том, что бессознательная мысль стремится проникнуть в сферу предсознательного, чтобы затем пробиться к сознанию. Мы тогда не имели в виду, что должна сформироваться какая-то вторая мысль на новом месте, ее копия, параллельно с которой продолжает существовать и исходная мысль; и мы должны ясно дать понять, что здесь речь не идет о том, что такая мысль перемещается в другое пространство в буквальном смысле. Здесь мы снова можем рассуждать о том, что предсознательная мысль подавляется или подвергается вытеснению, и затем над ней захватывает контроль подсознание. Эти образы, которые напоминают о борьбе за определенный участок территории, могут навести нас на мысль о том, что нечто в буквальном смысле уходит из одной конкретной зоны и попадает в другую. Давайте используем другое сравнение, более соответствующее действительности, и вместо этого предположим, что какое-то психическое образование обладало энергетической нагрузкой или утратило ее, так что интересующая нас структура стала подчиняться влиянию какой-то конкретной движущей силы или вышла из-под ее влияния. Топографические термины мы заменяем динамическими. Подвижной оказывается не какая-то психическая структура, а процесс ее иннервации[501].
|
|
|
Но я считаю важным и целесообразным наглядно изображать две эти системы. Мы сможем избежать множества недоразумений, если вспомним, что представления, мысли и все психические образования должны быть локализованы не в органических элементах нервной системы, но, скорее, в пространстве между ними, где нечто им сопротивляется или способствует [Bahnungen] и соотносится с этими системами. Все объекты нашего внутреннего восприятия являются виртуальными, как наблюдаемое нами пересечение лучей в телескопе. Но у нас есть основание предполагать существование таких систем (которые сами по себе не являются физическими объектами и никогда не будут доступны нашему непосредственному восприятию), функции которых похожи на те, для чего существуют линзы в телескопе, а цензура, действующая между этими двумя системами, напоминает преломление лучей при их погружении в новую среду.
|
|
|
Пока мы проводили собственное психологическое исследование. Пришло время познакомиться с теоретическими представлениями в современной психологии и узнать их отношение к нашим гипотезам. Проблема бессознательного в психологии, как удачно заметил Липпс (Lipps, 1897), это не столько психологическая проблема, сколько проблема психологии. Пока в психологии этот вопрос разрешался путем споров о терминах, где пытались доказать, например, что «психическое» обозначает «сознательное», а «бессознательные психические процессы» – это полная чепуха, любая психологическая оценка наблюдений врача за патологическими состояниями сознания больных представлялась невозможной. Врач и философ могут объединить усилия, когда оба они признают, что «бессознательные психические процессы-» представляют собой «адекватный и обоснованный способ выражения реально существующих фактов». Врач лишь пожмет плечами, когда его станут убеждать в том, что «сознание – это неотъемлемая характеристика психических явлений», и из уважения к рассуждениям философов заметит, что они говорят о разных вещах и их интересуют различные области науки. Хотя достаточно просто внимательного наблюдения за тем, как работает сознание человека, страдающего неврозом, или анализа сновидения, чтобы убедиться в том, что самые сложные мыслительные процессы, являющиеся, без сомнения, психическими, могут происходить и без участия сознания[502]. Верно, что врач может не узнать о существовании этих подсознательных процессов, пока они не проявятся в сознании в области общения или не станут доступны непосредственному наблюдению. То есть, проникнув в сознание, они приобретут иной физический характер, в отличие от того, что протекает в области бессознательного, а потому внутреннее восприятие, возможно, нельзя рассматривать как нечто аналогичное внешнему наблюдению. Врачу необходима возможность свободно делать выводы о воздействии сознательного на бессознательное. Он узнает при этом, что сознательные действия – лишь отдаленные отголоски процессов в области подсознательного и что от этого они не стали сознательными; более того, бессознательное там присутствовало и действовало, ничем не давая знать о себе сознанию.
|
|
|
Важно не переоценивать значение сознательного, прежде чем мы сможет выяснить, что представляет собой мыслительная деятельность. По словам Липпса (Lipps, 1897, с. 146), необходимо признать, что подсознательное – это основа психики. Бессознательное – это гораздо более обширная область, которая включает в себя и сознательное. У всех явлений из области сознательного существует бессознательная основа, и бессознательное может остаться на этой стадии, тем не менее обладая способностью к полноценным психическим действиям. Бессознательное – это и есть подлинная психическая реальность, его внутренняя сущность так же неизвестна нам, как и реальность внешнего мира, а в сознании она представлена так же неполно, как и окружающий мир, доступный нам посредством наших органов восприятия.
|
|
|
Нам удалось свести старое противоречие между сознательной стороной жизни и тем, что происходит в сновидении, к рассуждениям о существовании внутреннего психического мира, и теперь целый ряд проблем, связанных со сновидениями, которые вызывали живой интерес и изучались предыдущими исследователями, утратил свою актуальность. Например, многие явления, присутствие которых в сновидениях раньше вызывало такое удивление, теперь должны рассматриваться не в качестве свойств самого сновидения, а как характеристики бессознательного мышления, которые днем так же активны, как и ночью. Если сновидение, по мнению Шернера (Scherner, 1861, с. 116), использует образы частей тела для построения символов, теперь нам известно, что подобные образы являются результатом некоторых бессознательных фантазий (обусловленных, возможно, сексуальными импульсами), которые проявляются не только в сновидениях, но и в истерических фобиях, а также в других симптомах. Если в сновидении продолжается то, что было начато днем, и эти действия в нем завершаются, и даже зарождаются и проявляются новые мысли, то нам нужно всего лишь сорвать со сновидения маску – продукт воздействия процессов, управляющих сновидениями, и тех темных сил, которые возникают из глубин сознания (как Дьявол в сонате Тартини о сновидении)[503]. Интеллектуальные достижения также обусловлены теми же мыслительными функциями, которые приводят к похожим результатам в течение дня. Мы склонны переоценивать роль сознательного в интеллектуальном и художественном творчестве. Некоторые гениальные люди, например Гете и Гельмгольц, утверждали, что все самое замечательное в их творениях посещало их в порыве вдохновения и практически без изменений было использовано в их творениях. Нет ничего удивительного в том, что в других случаях, где требуется полная концентрация интеллектуальных сил, в этом участвует и сознание. Но сознательное стремится всегда и везде воспользоваться своей привилегией скрывать все остальное от нашего взора.
Было бы неблагодарным делом рассматривать значение сновидений в истории как отдельную тему для исследования. Какой-то сон мог подвигнуть выдающегося исторического деятеля на нечто такое, что увенчалось успехом и изменило ход истории. Но здесь можно усмотреть новую проблему, когда сновидение воспринимается как нечто чуждое, нечто противоречащее всем остальным мыслительным силам сознания; подобная проблема исчезает, если мы рассматриваем сновидение как форму выражения тех импульсов, которые вызвали сопротивление днем, но получили подкрепление ночью из области глубинных источников возбуждения[504]. Но в Античности сновидениям придавали значение, исходя из верного психологического предположения, отдавая должное силам человеческого сознания, не поддававшимся контролю и неуязвимым, той «демонической» силе, которая формирует мысли в сновидении и действие которой мы выявляем в области нашего бессознательного.
Я умышленно употребил словосочетание «в нашем» бессознательном. Потому что наша трактовка понятия «бессознательного» отличается от того, что под этим словом подразумевают философы и Липпс. В их рассуждениях этот термин обозначает лишь нечто противоположное сознательному; но они жарко и энергично оспаривают тезис о том, что, кроме сознательных, существуют еще и бессознательные психические процессы. Липпс даже доходит до того, что предполагает, что все психические процессы существуют в области бессознательного, а часть их – в области сознательного. Но мы изучали процессы формирования сновидений и истерических симптомов не с целью защищать этот тезис, поскольку для этого достаточно наблюдений за нормальной жизнью в состоянии бодрствования. В результате анализа психопатологических структур и первого представителя этого класса – сновидений – мы пришли к открытию, что подсознательное (то есть психика) проявляется в функциях двух разных систем и что это явление проявляется и в области нормы, и в области патологии. Итак, существует две системы из области бессознательного, психологи этих двух видов не выделяют. Обе эти системы являются бессознательными в психологическом смысле; но то, что мы обозначили как систему Бзс, не в состоянии пробиться в область сознания, а другая система потому и обозначена нами с помощью термина Прс, что возникающее в ней возбуждение, в соответствии с определенными правилами, и, возможно, после того, как подверглось недавнему воздействию цензуры, без связи с системой Бзс, – может проникнуть в сознание. Когда нам удалось выяснить, что возбуждение, для того чтобы проникнуть к сознанию, должно подвергнуться последовательному иерархическому воздействию ряда движущих сил (что проявляется в тех изменениях, которые возникли под воздействием на них цензуры), нам удалось построить пространственную схему устройства психического аппарата. Мы изобразили на ней взаимосвязь обеих систем и их соотношение с сознанием, отметив, что система Прс. выполняет функцию своеобразного барьера между системой Бзс. и сознанием. Система Прс.преграждает не только доступ к сознанию, но руководит и процессом доступа к произвольным движениям, а также отвечает за распределение энергетической нагрузки, которая проявляется в знакомой нам форме внимания[505].
Нам следует избегать терминов «сверхсознание» и «подсознание», столь распространенных в литературе по психоанализу в последние годы, поскольку в этих двух терминах искусственно подчеркивается эквивалентность психики и сознания.
Какую же роль мы отводим всемогущему и вездесущему сознательному в нашей схеме сознания? Сознательное лишь выступает в качестве органа чувств для восприятия психических качеств[506]. В соответствии с теми идеями, которые легли в основу нашей схемы психического аппарата, мы можем представить сознательное исключительно в форме самостоятельной функции особой системы, которую для краткости обозначим Сз. По своим механическим свойствам эта система аналогична воспринимающей системе Воспр.; она не способна запечатлевать следы изменений, то есть не обладает памятью. Психический аппарат, обращенный к внешнему миру за счет воспринимающей системы Воспр., сам служит внешним миром для органа системы Сз, функции которой направлены именно к этой цели. Здесь мы вновь сталкиваемся с принципом иерархичности движущих сил психики, который, вероятно, и управляет работой психического аппарата. Материал от поступающего в психику возбуждения поступает в воспринимающие органы системы Сз. с двух сторон: из системы Воспр., возбуждение в которой, обусловленное ее свойствами качествами, вероятно, снова подвергается переработке, пока не становится осознанным ощущением, – и возникает внутри психического аппарата, где количественные процессы воспринимаются как качественные в серии ощущений «удовольствие – неудовольствие», когда, подвергаясь определенным изменениям, они проникают в сферу сознательного.
Те философы, которые понимали, что вполне рациональные и в высшей степени сложные продукты мышления могут формироваться и без участия сознания, не сумели выяснить функций сознательного; они считали, что оно представляет собой лишь поверхностное изображение глубинных психических процессов. От этого затруднения нас избавила аналогия между нашей системой Сз. с системами восприятия. Нам известно, что восприятие при помощи органов чувств направляет внимание в сторону входящих в систему сенсорных сигналов возбуждения, которые распространяются по ней: качественное раздражение системы Воспр. выступает в качестве регулятора количественного распределения разрядки в подвижном психическом аппарате. Такую же функцию мы можем приписать и органам системы Сз. Воспринимая новые качества, они по-новому распределяют подвижные энергетические заряды и целесообразно перераспределяют их. Воспринимая приятные и неприятные ощущения, они влияют на разрядку энергетической нагрузки в ранее бессознательном психическом аппарате, который оперирует посредством смещения количественных параметров. Вполне вероятно, что принцип неприятного вначале автоматически регулирует смещение энергетической нагрузки. Но вполне вероятно также, что сознательное их восприятие способствует второму, более дифференцированному регулированию, которое даже в состоянии противостоять первому способу регулирования и повышает эффективность действия психического аппарата за счет того, что, в противоположность исходному плану, за счет энергетического насыщения и отработки того, что ассоциируется с разрядкой неприятных ощущений. Из психологии неврозов нам известно, что эти регулирования при помощи качественного раздражающего воздействия на органы чувств играют важную роль в функциональной деятельности психического аппарата. Автоматическое господство первичного принципа неприятного и связанное с этим ограничение работоспособности нарушается вмешательством процессов сенсорной регуляции, которые сами, в свою очередь, являются автоматическими. Мы можем убедиться в том, что процесс вытеснения (который в самом начале был направлен к полезной цели, в конце концов приводит к опасной потере угнетения и мыслительного контроля) значительно легче оказывает влияние на воспоминания, чем на то, что воспринимается непосредственно, так как у первых отсутствует приток дополнительной энергетической нагрузки от переживающих возбуждение психических органов чувств. С одной стороны, верно, что мысль, которая вызывает сопротивление, не осознается потому, что она подвергается вытеснению, но в другой раз она может быть вытеснена лишь в том случае, если была изолирована от сознательного восприятия. Вот какими подсказками можно воспользоваться во время терапевтической процедуры, для того чтобы восстановить то, что подверглось подавлению.
Ценность сверхподкрепления под воздействием системы Сз. на подвижный материал лучше всего может быть продемонстрирована телеологически, с помощью теоретической разработки ряда новых качеств и нового способа регулирования, в котором заключается преимущество человека перед животными. Мыслительные процессы сами по себе не обладают никакими качествами, за исключением ощущений приятного и неприятного возбуждения, которые их сопровождают и которые, учитывая возможное вмешательство в процесс этого мышления, должны держаться в рамках. Они приобретают качества, когда ассоциируются у человека со словесно выраженными воспоминаниями, и этих качественных фрагментов вполне достаточно для привлечения к ним внимания со стороны сознательного, которое может насытить процесс мышления новой динамичной энергетической нагрузкой.
Все разнообразие проблем, связанных с областью сознательного, можно изучить при анализе мыслительных процессов у пациентов, страдающих истерией. В подобных случаях создается впечатление, что переход от предсознательного к сознательному связан с цензурой, аналогичной цензуре, которая осуществляется между системами Бзс. и Прс.[507] Подобная цензура начинает действовать, когда достигнут определенный количественный порог, и при этом мыслительные структуры с низким уровнем интенсивности могут ускользнуть от этой цензуры или пробиться в область сознательного при определенных ограничениях, что происходит в рамках определенных психоневротических явлений; все они указывают на тонкие взаимосвязи между цензурой и сознанием. Я хотел бы обобщить подобные психологические размышления и привести на этот счет два примера.
В прошлом году меня пригласили на консилиум, где проводилось обследование одной разумной девушки, у которой был очень смущенный вид. Она была весьма странно одета. Обычно женщины продумывают свой гардероб до мелочей, но она была одета крайне небрежно: один чулок съехал вниз, две пуговицы на блузке были расстегнуты. Она жаловалась на боль в ноге и сразу же, безо всякого приглашения с нашей стороны, задрала юбку до бедра. Она жаловалась на странные боли в теле, словно там что-то «застряло», «двигалось туда-сюда», и от этого ее трясло и наваливалось какое-то странное оцепенение. Мой коллега многозначительно посмотрел на меня, для него не составило труда понять, что именно обозначают эти симптомы. Обоим нам показалось весьма странным, что мать пациентки ни о чем не догадывается, ведь она сама не раз бывала в той ситуации, которую сейчас описывала ее дочь. Сама девушка не понимала, о чем говорит, иначе никогда бы об этом никому не рассказала. Здесь удалось так обмануть цензуру, что фантазия, которая обычно оставалась в сфере бессознательного, здесь под маской невинной жалобы на самочувствие проникла в область сознательного.
Вот второй пример. Ко мне за психотерапевтической помощью обратился четырнадцатилетний подросток, страдавший конвульсивным тиком, истерической рвотой, головными болями и так далее. Я говорю ему, что, когда он закроет глаза, он увидит картины или его посетят такие мысли, о которых он и должен мне рассказать. В его ответе проявляется целый ряд образов. В его воспоминаниях всплывает его последнее впечатление до прихода ко мне. Он играл с дядей в шашки и видит теперь перед собою шашечную доску. Он думал о ходе игры и о том, чего в игре не следует делать. Потом он видит вдруг на доске кинжал своего отца, потом на доске появляется сначала серп, а за ним и коса; он видит старого крестьянина, который косит траву на лужайке перед их домом, который виден вдалеке. Через несколько дней я смог выявить значение этих образов. У этого мальчика было неспокойно в семье. Его отец был жестоким человеком, склонным к приступам ярости, мать мальчика была с ним несчастна, а единственным методом воспитания в семье были угрозы. С матерью мальчика, нежной и любящей женщиной, отец развелся, женился снова и представил мальчику свою молодую жену как «новую маму». Через несколько дней после этого и стала проявляться болезнь мальчика. Его подавленная ярость по отношению к отцу породила этот ряд образов, в которых содержался явный намек на воспоминания из области мифологии. Зевс кастрировал отца серпом, коса и старик изображают Хроноса, могучего титана, который пожрал своих детей и которому так отомстил Зевс, не проявив к нему сыновней почтительности. Женитьба отца послужила для мальчика поводом вспомнить те упреки и угрозы, которые он от него слышал, когда играл своими половыми органами (отсюда и образы: игра в шашки; чего делать не следует; кинжал, которым можно убить). Здесь в область сознательного проникают давно вытесненные воспоминания и страдания, которые остались в области бессознательного: они обходными путями проникли в область сознательного под маской образов, которые поначалу кажутся бессмысленными.
Таким образом, теоретическая ценность исследования сновидений заключается в том, что оно вносит вклад в понимание психологии и первичных предпосылок психоневрозов. Кто знает, какие еще важные результаты можно получить, тщательно исследуя структуры и функции мыслительного аппарата, даже если то немногое, что известно нам сейчас, позволяет оказать благоприятное воздействие в ходе работы с излечимыми формами психоневрозов? Но какова практическая значимость подобного исследования – вот какой вопрос мне могут задать – в том, что касается изучения сознания, понимания скрытых индивидуальных характеристик каждого человека?
Я не считаю себя вправе отвечать на этот вопрос, поскольку не исследовал эти аспекты проблем сновидения. Но думаю, что римский император поступил несправедливо, приказав казнить своего подданного за то, что тому приснилось, будто он убил императора. Ему следовало бы попытаться понять, в чем смысл этого сновидения; скорее всего, оно обозначало нечто совершенно другое. И даже если бы другое какое-либо сновидение имело бы такую lese majeste (преступную направленность), то почему бы не вспомнить слова Платона о том, что добродетельный человек ограничивается тем, что ему лишь снится то, что совершает человек дурной. Думаю, нужно оправдать сновидения. Я не уверен, что бессознательные желания реальны. В переходных мыслях, мыслях-связках она отсутствует. Если сводить бессознательные желания к их конечной и подлинной форме, мы неизбежно придем к выводу, что не следует принимать психическую реальность как одну из форм существования за реальность материальную[508]. Поэтому невозможно понять, отчего люди так неохотно принимают на себя ответственность за аморальность своих сновидений. Когда можно будет объяснить, как именно функционирует мышление и каковы взаимосвязи сознательного и бессознательного, большая часть этических возражений в наших сновидениях и фантазиях обязательно исчезнет. Как сказал на эту тему Ганс Захс (Hans Sachs, 1912, с. 569), «если мы обнаружим в своем сознании нечто такое, о чем нам рассказало сновидение, применительно к нынешней (реальной) ситуации, нас не должно удивлять, что жуткое чудовище, которое мы в нем обнаружили, рассматривая через лупу психоанализа, вдруг превратится в крохотную и безобидную инфузорию-туфельку».
О характере людей вполне можно судить по их действиям и сознательно сформулированным мнениям. Сначала изучим их действия, и это – главное; поскольку многие импульсы, которые пробиваются в область сознательного, даже тогда полностью нивелируются реальными мыслительными силами, прежде чем созреют и превратятся в поступки. В сущности, на пути подобных импульсов часто не встречается никаких препятствий, и причина в том, что бессознательное обязательно остановит их на каком-то этапе их развития. Действительно, весьма поучительно узнать побольше о той благодатной почве, из которой гордо произрастают наши добродетели. Крайне редко все сложности человеческого характера, там и тут подстегиваемые динамическими движущими силами, подчиняются выбору между двумя возможными вариантами, как это заставляла нас делать наша старомодная мораль[509].
Состоит ли смысл сновидений в том, что они открывают нам будущее? Об этом речи не идет[510]. Точнее было бы сказать, что они помогают нам понять наше прошлое. Потому что сновидения во всех смыслах выросли из прошлого. Но тем не менее древнее верование, что сновидения могут предсказывать будущее, отчасти справедливы. Изображая осуществление наших желаний, сновидения в конечном счете ведут нас в наше будущее. Но это будущее, которое спящему человеку кажется днем сегодняшним, переплавилось в огне его нерушимых желаний и поразительно напоминает его будущее.
Приложение А. Вещие сны
[511]
Госпожа Б., почтенная дама, обладающая способностью критически мыслить, рассказала мне в связи с совершенно другой ситуацией и совершенно sans arriere pensee («без задних мыслей»), что несколько лет назад ей приснилось, что она повстречалась с доктором К., близким другом и лечащим врачом ее семьи, на главной улице города с торговыми рядами – Карнтнерштрассе, напротив магазина Хисса. На следующее утро, когда она шла именно по этой улице, она его и повстречала. Это снова навело меня на размышления о вещих снах. Я добавлю только, что далее не было выявлено никаких событий, которые бы подтверждали подобное удивительное совпадение, которые не были связаны с предсказанием будущего.
Вопросы, которые я задавал во время анализа, помогли понять, что она совершенно забыла про то, что ей снилось, сразу же после пробуждения, пока не вернулась с прогулки – и вспомнила так отчетливо, словно она его записала или рассказала кому-то. Как раз наоборот, она была вынуждена признать то, что произошло, и мне это кажется вполне вероятным, безо всяких на то возражений. Она шла как-то утром по Карнтнерштрассе и повстречала своего старого семейного доктора перед магазином Хисса. Как только она его увидела, то вспомнила, что он же ей приснился прошлой ночью, и во сне они стояли именно в этом месте, где находятся сейчас. В соответствии с правилами интерпретации невротических симптомов ее убеждение должно было быть оправданным, а его содержание нуждалось в повторной интерпретации.
Далее следует эпизод, который связывает доктора К. с более ранними событиями из жизни госпожи Б. В молодости она вышла замуж не по любви за пожилого, но состоятельного господина. Прошло несколько лет, он разорился, заболел туберкулезом и умер. В течение всех этих лет эта молодая дама зарабатывала уроками музыки и содержала себя и мужа. В эти тяжелые годы ей помогал ее семейный врач, доктор К., который самоотверженно лечил ее мужа и подыскивал для нее первых учеников. Другим ее другом был адвокат, которого тоже звали доктор К., который привел в порядок расстроенные дела ее мужа, при этом он был ее любовником и – в первый и в последний раз в ее жизни – вызвал в ней ответное чувство. Эта любовная связь не принесла ей настоящего счастья, потому что она была хорошо воспитана и у нее были жесткие моральные принципы, которые мешали ей полностью отдаться этому чувству, пока она была замужем, и потом, когда она овдовела. Рассказывая мне об этом сновидении, она в связи с этим вспомнила об одном реальном происшествии того, несчастливого периода ее жизни, которое, по ее мнению, представляло собой удивительное совпадение. Она стояла на коленях в своей комнате, уткнувшись головой в кресло и рыдая от любви к адвокату, своему другу и помощнику, и вдруг дверь отворилась, и он вошел в комнату. Мы не увидим в этом совпадении ничего особенного, когда вспомним о том, как часто она думала о нем и как часто он ее навещал. Более того, подобного рода предчувствия встречаются во всех любовных историях. Тем не менее это совпадение и было, возможно, настоящим содержанием ее сновидения и единственным источником твердого убеждения, что этот сон был вещим и сбылся.
Между той сценой, когда сбылось ее желание, и тем сном, о котором она рассказала, прошло более двадцати пяти лет. Она уже овдовела во второй раз, оставшись одна с ребенком и став хозяйкой хорошего состояния. Эта пожилая дама по-прежнему любила доктора К., который теперь помогал ей управлять имением и с которым она часто виделась. Давайте предположим, что за несколько дней до того «пророческого» сновидения она ждала его к себе, но он не пришел – она уже не так нравилась ему, как прежде. Тогда ей вполне мог присниться в ту ночь ностальгический сон, который перенес ее в те далекие годы. Может быть, ей приснилось одно из тех романтических свиданий, когда у них был роман, и цепочка ее мыслей напомнила ей о том, как он взял и пришел без предупреждения, именно в тот момент, когда она так ждала его. Возможно, ей часто теперь снились подобные сны, они представляли собой отсроченное наказание за ту жестокость, которую она проявила тогда, в молодости. Но подобные сновидения, которые были связаны с подавленными мыслями, наполненные воспоминаниями о свидании, о котором с момента ее второго замужества ей думать не хотелось, – подобные сновидения забылись, когда она пошла гулять. Вот что произошло с этим удивительным вещим сном. Она вышла из дома, а на улице Карнтнерштрассе, в совершенно случайном месте, столкнулась со своим старым семейным врачом, доктором К. Они давно не виделись. Он сразу же напомнил ей о бурных радостях ее молодости. Он тоже был ей надежным помощником, и мы можем предположить, что он в ее сновидении выступил в качестве персонажа-прикрытия, за которым скрывался на самом деле другой доктор К. – ее любимый человек. Должно быть, ей пришло в голову вот что: «Да, мне приснилось в эту ночь, как я встретилась с доктором К.». Но это воспоминание подверглось искажению, которое сна не коснулось оттого, что она об этом сне совершенно забыла. В этом сне появился не игравший для нее такой важной роли доктор К. (который напомнил ей об этом сне) вместо того, другого доктора К., которого она тогда любила. Содержание этого сновидения – свидание – трансформировалось в уверенность, что ей приснилось именно это место, потому что люди приходят на свидание в одно и то же место и в одно и то же время. А если у нее в тот момент сформировалось впечатление, что это был вещий сон и он сбылся, она лишь оживила в этой сцене свои воспоминания, где она так хотела, чтобы любимый пришел, и это желание сразу же сбылось.
Вот так происходит конструирование сновидения после самого события, вот поэтому и возможны вещие сны, и это не более как результат воздействия цензуры, которая помогает сновидению проникнуть в область сознательного.
10 ноября 1899 г.
Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 242; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!