Б. Детские впечатления как источник материала для сновидений

⇐ ПредыдущаяСтр 19 из 36Следующая ⇒

Как и любой исследователь этой темы, за исключением Роберта, в качестве третьей характеристики содержания сновидений я указываю впечатления первых лет жизни человека, которые не проникают в его память в состоянии бодрствования. Естественно, довольно сложно определить, насколько часто такое происходит, поскольку после пробуждения установить источники таких элементов сновидения очень сложно. Доказательство того, что речь идет именно о детских впечатлениях, нужно выявить с помощью свидетельств извне, и для этого редко представляется возможность. Особенно показательной в этом отношении представляется рассказанная Мори история одного человека, который решил после 20-летнего отсутствия вернуться в свои родные места. В ночь накануне этой поездки ему приснилось, что он находится в незнакомом городе и встречает на улице незнакомого господина, с которым вступает в разговор. Приехав на родину, он убеждается, что эта улица находится неподалеку от того дома, где он провел детство, а незнакомый господин из сновидения оказался живущим там другом его умершего отца, и этот человек до сих пор там и жил. Это убедительно доказывает, что и улицу, и этого человека он помнит с детства. Это сновидение относится к категории «сновидений нетерпения», как и то, что приснилось девушке с билетом на концерт в кармане, или в сновидении ребенка, отец которого обещал съездить с ним в Гамо, и тому подобных сновидений. Мотивы, из-за которых это впечатление детства проникло в сновидение, безусловно, могут быть выявлены посредством подробного анализа.

Один из слушателей моих лекций, который гордо заявлял о том, что его сновидения редко подвергались процессу искажения, сообщил мне, что ему недавно приснилось, будто его бывший учитель лежит в постели с его няней, жившей у них в доме, пока рассказчику этого сновидения не исполнилось одиннадцати лет. Во сне он ясно видел, где именно это происходило. Ему стало интересно, откуда взялся такой сон, он рассказал о нем своему старшему брату, который, смеясь, подтвердил ему, что все так и было. Ему в то время было шесть лет. Любовники обычно поили старшего мальчика пивом, чтобы тот опьянел, когда у них возникала возможность провести ночь вместе. А младший мальчик (кому, когда он стал взрослым, приснился этот сон), которому в то время было три года, спавший в комнате бонны, был не в счет.

Есть еще один способ, с помощью которого можно, даже не полагаясь на толкование сновидения, прийти к выводу, что оно содержит фрагменты детских воспоминаний, – если сновидение носит повторяющийся характер, когда то, что сначала приснилось человеку в детстве, продолжает ему сниться и в будущем^[133]. К подобным примерам я могу добавить еще несколько снов, о которых мне рассказали мои пациенты, хотя лично мне такие повторяющиеся сновидения, насколько я помню, не снились. Один тридцатилетний врач рассказал мне, что с детства и до настоящего времени часто видит во сне какого-то желтого льва; он может до малейших деталей описать, как тот выглядит. Этот лев из его сновидений однажды нашелся «во плоти», оказалось, что это фарфоровая статуэтка, и мать пациента рассказала ему, что в детстве он очень любил играть с этим львом, а потом совсем забыл об этом^[134].

Если мы теперь перейдем от явного содержания сновидений к тем мыслям в них, которые можно выявить лишь посредством анализа, то с удивлением обнаружим, что детские впечатления играют важную роль даже в тех сновидениях, связь которых с детством человека поначалу в голову не приходит. Моему уважаемому коллеге, которому снился «желтый лев», я обязан чрезвычайно ярким примером такого сновидения. После того как он прочел книгу Нансена о путешествии на полюс, ему приснилось, что он находится в зимних льдах и лечит этого отважного путешественника от ишиаса гальваническим методом электростимуляции. Во время анализа этого сновидения ему вспомнился один эпизод из его детства, без которого это сновидение так и осталось бы непонятным. Когда ему было три или четыре года, он однажды с любопытством слушал, как взрослые рассказывали о полярных экспедициях: он спросил отца, тяжелая ли это болезнь – «экспедиция». Он, должно быть, перепутал слова «Reisen» («путешествие») и «ReiBen» («боль»). Его братья и сестры постоянно потешались над ним из-за этого неловкого случая, так что он об этом уж точно не забыл.

То же самое происходит и в процессе моего анализа сновидения о «монографии, посвященной цикламену», когда я мысленно «споткнулся» об эпизод из моего детства, где отец отдал мне, пятилетнему мальчику, книгу с картинками, чтобы я ее разорвал. Возможно, вызывает сомнение, оказало ли это воспоминание какое-то влияние на ту форму, в которую облеклось содержание сновидения, или оно просто пришло мне в голову во время процесса анализа. Но разнообразные ассоциации между его элементами свидетельствуют о том, что справедливо мое первое предположение: цикламен – любимый цветок – любимое кушанье – артишоки – разрывание лист за листом, как артишоки (такое выражение используют, обсуждая разрушение Китайской империи), – гербарий – книжный червь, который любит питаться книгами. Более того, я хочу заверить моих читателей, что глубокий смысл сновидения, о котором я решил ничего не рассказывать, непосредственно связан с содержанием этого эпизода из моего детства.

Что касается другой группы сновидений, то анализ доказывает, что желание, которое спровоцировало сновидение и в нем сбылось, связано с воспоминаниями детства; и вот, к нашему удивлению, мы обнаруживаем, что в этом сновидении продолжают жить ребенок и его детские импульсы.

Обратимся здесь к толкованию сновидения, из которого мы уже однажды сделали один ценный вывод, про то, что мой друг и коллега Р. – это мой дядя (см. выше). Толкование доказало нам, что в основе этого сновидения лежит явное желание быть назначенным профессором; нежные чувства, проявленные в сновидении к коллеге Р., мы объяснили моим протестом против унижения и оскорбления, которое нанесли обоим моим коллегам, что отразилось в мыслях во время сновидения. Так как это снилось мне, то я могу продолжить анализ, сказав, что отнюдь не был удовлетворен полученной интерпретацией. Я знал, что мое суждение о коллегах в этом сновидении на самом деле было совершенно иным; желание не разделить их судьбу в том, что касается присвоения профессорского звания, казалось мне чересчур незначительным, чтобы оно могло обосновать противоречие между моим мнением об этих коллегах в состоянии бодрствования и в сновидении. Если мое стремление получить это звание настолько сильно, то оно свидетельствует о болезненном честолюбии, которое мне не свойственно. Не знаю, что бы сказали по этому поводу мои друзья и знакомые; может быть, я и правда честолюбив; но если бы это было так, то мое честолюбие давно уже обратилось бы на другие объекты, а не на должность внештатного профессора.

Откуда же это честолюбие, которое проявилось в этом сновидении? Я вспоминаю одну историю. В детстве мне часто рассказывали, что, когда я родился, какая-то старуха-крестьянка предсказала моей матери, что ее первенец станет великим человеком. Таких предсказаний не счесть; на свете так много матерей, которые надеются на лучшее для своих детей, и так много старых крестьянок и других старых женщин, которые уже утратили власть над настоящим и потому мыслями устремились в будущее! А прорицательнице от ее слов будет только лучше. Может быть, в этом источник моего честолюбия? Но я вспомнил еще об одном событии конца моего детства, которое, пожалуй, звучит еще правдоподобнее. Когда мне было одиннадцать или двенадцать лет, родители взяли меня, как обычно, в ресторан знаменитого парка Пратер. Там один человек ходил от стола к столу и за небольшой гонорар импровизировал стихотворения на тему, которую ему подсказывали посетители. Родители послали меня пригласить импровизатора к нашему столу; он оказался благодарным. Прежде чем его успели попросить о чем-нибудь, он посвятил мне несколько рифм и даже предрек мне, что я стану когда-нибудь «министром». Впечатление от этого второго пророчества я очень ярко помню. Это было время «бюргерского» министерства^[135]; отец незадолго до этого события принес домой портреты новых министров, представителей среднего класса – Гербста, Гискра, Унгера, Бергера и всех остальных, и мы устроили в их честь иллюминацию в доме. Среди них даже были евреи. Так что все талантливые еврейские мальчики уже грезили министерским портфелем. Именно эти события побудили меня готовиться к поступлению на юридический факультет, и лишь в последний момент я передумал. Врач вообще не может стать министром. Но я вновь возвращаюсь к своему сновидению. Я начинаю понимать, что оно перенесло меня из печального настоящего в полное надежд время бюргерского министерства и воплотило мое желание тех лет. Оскорбив обоих своих уважаемых коллег лишь за то, что они евреи, и одного увидев во сне «дураком», а другого – «преступником», я попросту занял во сне министерское кресло. Что за месть его превосходительству! Он отказывается назначить меня внештатным профессором, а я за это занимаю в сновидении его кресло^[136].

В другом сновидении стало очевидно, что желание, которое его спровоцировало, хотя и относилось к настоящему времени, тем не менее корнями уходило в воспоминания детства. Мне вспомнились многочисленные сновидения, где мне хочется поехать в Рим. Мне еще долго придется видеть это лишь во сне, потому что в то время года, когда я могу туда поехать, пребывание в Риме вредно для моего здоровья^[137]. Однажды мне приснилось, что из окна вагона я вижу реку Тибр и мост Понте Сант-Анжело. Поезд трогается, и я понимаю, что так и не видел города. Вид в сновидении напоминал известную гравюру, которую я увидел накануне этого сновидения в гостиной одной моей пациентки. В другой раз мне снится, будто я поднимаюсь на гору вслед за каким-то человеком, который показывает мне Рим, окутанный туманом: город так далеко от меня, что я удивляюсь, как хорошо все вижу. Мне приснилось и еще кое-что, о чем я умолчу; но тема желанного для меня города там явно присутствовала. Город, так окутанный туманом, который я впервые увидел, – это Любек. Гора похожа на другую, Глейхенберге (по-немецки Berg – гора). В третьем сновидении я наконец оказался в Риме; но я был разочарован, потому что вместо города мне открылся деревенский пейзаж, на городской совсем не похожий. Там была речушка с темной водой: на одном берегу – черная скала, на другом – луга, поросшие крупными белыми цветами. Я заметил какого-то господина Цукера (с которым немного знаком) и собираюсь спросить у него, как пройти в город. Понятно, что я не смогу увидеть в сновидении город, которого не видел в реальной жизни. Но если проанализировать отдельные элементы этого сновидения, то можно вспомнить, что такие белые цветы я видел в Равенне, которая в давние времена была объявлена столицей вместо Рима. В болотах в окрестностях Равенны мы обнаружили в черной воде потрясающие водяные лилии; поскольку мы с таким трудом выдирали их из воды, в моем сне они росли на лугах, как нарциссы на нашем родном Аусзее. Темная скала на берегу весьма напоминала долину Тепль близ Карлсбада. «Карлсбад» помог мне объяснить, отчего я спрашиваю господина Цукера, как пройти в город. В мое сновидение вплелись два забавных еврейских анекдота, по-житейски мудрых и печальных, которые мы так охотно цитируем в разговорах и в письмах^[138]. Вот первый из них, о конституции, то есть о здоровье. Один бедный еврей сел без билета в скорый поезд, который направлялся в Карлсбад; на каждой станции его высаживали и, наконец, на одной, встретив знакомого, который спросил его, куда он едет, он ему ответил: «Если моя конституция выдержит, – то в Карлсбад». Мне приходит на память еще один анекдот о еврее, который не говорил по-французски и приехал в Париж, где ему нужно было узнать, как попасть на улицу Ришелье. Я долго мечтал поехать в Париж и, ступив на его мощеные улочки, пережил такое счастье, что это показалось мне добрым знаком – что и другие мои заветные мечты сбудутся. «Спросить, как пройти» – наводит на мысли о Риме, поскольку все дороги ведут в Рим. А фамилия Цукер (сахар) это намек на Карлсбад, куда мы рекомендуем отправиться на лечение всем больным, которые страдают конституциональной болезнью – диабетом. Это приснилось мне после того, как мой берлинский друг предложил отпраздновать Пасху в Праге – нам предстояло с ним выяснить некоторые вопросы относительно сахара (Zucker) и диабета^[139].

Четвертое сновидение, которое мне приснилось вскоре после третьего, снова перенесло меня в Рим. Мне снится, что я стою на углу улицы и удивляюсь, как там много расклеенных немецких плакатов^[140]. Накануне, словно предвидя будущее, я заметил в письме моему другу, что немцу гулять по Праге может быть неприятно. Итак, в моем сновидении отражается и мое желание встретиться с ним в Риме, а не в столице Богемии, и желание времен моей студенческой молодости, чтобы в Праге относились с большей терпимостью к немецкому языку. Кстати, в раннем детстве я немного понимал чешский язык, потому что я родился в маленьком городке в Моравии, где жило много славян. До сих пор помню один детский стишок и могу прочесть его наизусть, хотя не понимаю, о чем он. Итак, и эти сны прочно связаны с впечатлениями моего раннего детства.

Во время моего последнего путешествия в Италию, когда я проезжал и мимо озера Транзимено, я увидел Тибр, и – после того, как мне, к сожалению, пришлось вернуться обратно, не доехав восьмидесяти километров до Рима, – я смог установить, как именно страстное желание увидеть вечный город усилилось в моих сновидениях впечатлениями, связанными с моей юностью. Я планировал в будущем году поехать в Неаполь в обход Рима, и мне неожиданно вспомнилась фраза, которую я прочел у кого-то из наших классиков: «Кто же из них бегал с большим нетерпением по комнате, решив поехать в Рим, – вице-президент Винкельман или полководец Ганнибал?»

Я последовал за Ганнибалом, как и ему, мне не суждено было увидеть Рим, он также отправился в Кампанью в то время, как весь мир ожидал его в Риме. Но Ганнибал, которому я во всем стремился подражать, в детстве был для меня кумиром; когда я читал о Пунических войнах, мои симпатии, как и у многих юношей, были не на стороне римлян, а на стороне карфагенян. Когда потом в старших классах я стал понимать, что такое быть инородцем, и когда антисемитизм моих одноклассников заставил меня окончательно осознать мои убеждения, мое уважение к этому семитскому полководцу только выросло. В моих юношеских мыслях Ганнибал и Рим воплощали собой противоречие между стремлением евреев выжить и организацией католической церкви. И чем больше я понимал, какое влияние оказывает антисемитизм на наши чувства, тем больше укоренялись во мне мысли и эмоции тех дней. Вот и желание поехать в Рим стало таинственной темой моих сновидений и символом многих других страстных стремлений. Я, как этот герой Карфагена, должен был упорно и самоотверженно добиваться их осуществления, хотя в тот момент казалось, что судьба не благосклонна ко мне, как к Ганнибалу, который всю жизнь мечтал попасть в Рим.

Тогда я вспомнил еще об одном юношеском переживании, влияние которого ощущается во всех этих эмоциях и сновидениях. Мне, наверное, было десять или двенадцать лет, когда отец начал брать меня с собою на прогулки и делиться со мной своими взглядами на то, как обстоят дела в мире, где мы живем. Однажды он рассказал мне историю, чтобы наглядно продемонстрировать, что сейчас настали лучшие времена по сравнению с днями его молодости. Он рассказал: «Однажды в субботу я шел по родному городу, нарядно одетый, в новой меховой шапке.^[141] Тут ко мне подскакивает какой-то христианин, одним ударом кулака сбивает с меня шапку, она падает в грязь, а он орет мне в лицо: "Ну-ка, ты, жид, прочь с дороги!"» – «И что ты сделал?!» – «Я перешел с тротуара на проезжую часть и подобрал свою шапку», – ответил отец. Мне показалось, что этот большой, сильный человек, который вел меня, совсем маленького, сейчас за руку, поступил в этой ситуации совсем не по-геройски. А вот отец Ганнибала Гамилькар Варка^[142], напротив, заставил своего сына принести клятву перед алтарем, что отомстит римлянам. С тех пор Ганнибал стал занимать все мои мысли.

Мое увлечение карфагенянами началось еще в более ранние годы моего детства; и снова возникает вопрос о переносе уже существовавшего эмоционального отношения на новый объект. Как только я научился читать, одной из моих первых книг стала «История Консулата и Империи» Тьера; я помню, что на своих оловянных солдатиков я наклеил маленькие ярлычки с именами первых императорских маршалов, и уже тогда Массена (аналогия с еврейским именем Менассех^[143]) стал моим любимцем. (Это произошло еще и потому, что у нас день рождения был в один и тот же день, только я родился на сто лет позже.) Наполеон считал, что он похож на Ганнибала, потому что тоже перешел через Альпы. Может быть, это увлечение возникло еще раньше, потому что, когда мне было три года, у меня были дружеские, но исполненные воинственности взаимоотношения с одним мальчиком, который был на год старше меня, и, возможно, я, как более слабый, испытывал чувства, похожие на те, что обуревали Ганнибала.

Чем в большие глубины мы проникаем, проводя анализ сновидений, тем чаще мы находим там следы детских переживаний, которые провоцируют внешнее содержание сновидений, которое доступно непосредственному наблюдению.

Мы уже убеждались в том, что во сне эти воспоминания редко возникают без сокращений или модификаций, в своей целостности, непосредственно доступной восприятию. Но можно найти несколько примеров этого явления; вот еще несколько сновидений, связанных с воспоминаниями детства. У одного из моих пациентов одно из сновидений было почти неискаженным воспроизведением одного эпизода сексуального содержания; это воспоминание, как оказалось, воспроизводило эпизод из реальной жизни. Хотя это воспоминание не исчезало из памяти, но с течением времени стерлось и снова ожило в результате проведенного психоанализа. Когда этому пациенту было 12 лет, он однажды навестил своего больного товарища; тот случайно сбросил с себя одеяло, и оказалось, что тот лежит в постели голым. При виде его полового органа мой пациент, повинуясь внезапному инстинкту, тоже обнажил свой пенис и прикоснулся к пенису товарища. Тот был рассержен и удивлен, а гость смутился и удалился. Эта сцена приснилась ему 23 года спустя, но мой пациент играл в ней не активную, а пассивную роль, и вместо школьного товарища там фигурировал один из его нынешних знакомых.

Верно, что, как правило, эпизоды из детства в явном поверхностном содержании сновидения проявляются лишь как отдельные намеки и могут быть выявлены лишь с помощью толкования. Когда подобные случаи записываются, они не кажутся слишком убедительными, поскольку, как правило, сложно найти доказательства того, что этот эпизод из детства действительно происходил в реальной жизни: если это случилось в раннем детстве, то в памяти он не сохранится. Обоснование таким детским переживаниям можно найти во время психоанализа, опираясь на целый ряд обоснованных и достоверных факторов. Если я запишу некоторые из таких рассказов о событиях, произошедших в детстве, с целью интерпретировать их, то это, скорее всего, не произведет нужного впечатления на читателя, особенно учитывая то обстоятельство, что я не смогу привести здесь весь материал, на котором строится их интерпретация. Тем не менее я не считаю, что из-за этого на них нельзя опираться.

Одной моей пациентке постоянно снилось, что ей надо куда-то торопиться: например, она страшно торопится, чтобы не опоздать на поезд, и т. д. Однажды ей приснилось, что она собирается в гости к одной своей знакомой; мать велела ей вызвать экипаж, а не идти пешком, но она не послушалась и побежала по улице, при этом постоянно падала. Во время психоанализа был собран материал, из которого следовало, что в детстве она постоянно куда-то торопилась и играла в подвижные игры. В одной из таких детских игр звучала фраза «Die Kuh rannte, bis sie fiel» — «Корова так бежала, что свалилась» – и эту фразу произносили так быстро, что она слилась в одно слово – «rush» — торопиться. Все эти шумные и подвижные игры детства так запоминаются оттого, что на смену им приходят другие подвижные игры, уже не такие невинные.

Вот сон другой моей пациентки. Она находится в большой комнате, где стоят какие-то машины, похожие на оборудование из Института ортопедии. Ей сказали, что я занят и буду принимать ее одновременно с другими пятью пациентками. Она отказалась – и не легла в постель или делать что-то еще, что от нее требовалось. Она встала в угол и ждет меня, чтобы я сказал, что все это совсем не так. А другие смеются над ней и говорят, что это просто ее причуда. При этом ей кажется, что она рисует какие-то маленькие квадраты…

Первая часть этого сновидения связана с лечением и с переносом на мою личность. Вторая часть сна относится к какой-то сцене из детства; общее в них – это упоминание о постели.

«Институт ортопедии-» связан с фразой, которую я произнес во время сеанса нашего лечения: когда я сравнил наше лечение с лечением у ортопеда в том, что касается продолжительности и характера процедур. В начале ее лечения я предупредил ее, что пока у меня мало времени, но позднее я сумею посвящать ей целый час каждый день. Это возбудило в ней прежнюю чувствительность, что свойственно детям, склонным к истерии: им нужно много любви, и этой любви им всегда мало. Моя пациентка была самой младшей из шести сестер (вот откуда «вместе с пятью другими»), и потому отец любил ее больше всех. Но ей все равно казалось, что отец уделяет ей слишком мало времени и внимания. Эпизод ее сновидения, когда она ждет меня, чтобы я сказал, что все это совсем не так, объясняется следующим образом. Недавно портной прислал ей платье, которое сшил для нее, со своим помощником, и ему она отдала деньги за работу. Потом она спросила своего мужа, не придется ли ей еще раз заплатить деньги, если подмастерье вдруг их потеряет. Желая ее подразнить (в сновидении ее тоже дразнят), муж сказал, что придется. Она все спрашивала его, надеясь, что он признает, что это не так. Скрытое содержание сновидения может заключаться в том, что она опасается, как бы не пришлось заплатить мне двойной гонорар, если я буду посвящать ей вдвое больше времени, и ей кажется, что это очень неприятные мысли, в которых проявляется ее скупость. (Детские воспоминания о чем-то грязном часто принимают вид скупости в сновидениях; и про то, и про другое говорят, используя общее понятие «грязный»)^[144]. Если фрагмент, связанный с ожиданием в сновидении, связан с понятием «грязный», то встать в угол и отказаться лечь в постель относятся к тому же воспоминанию: в детстве она однажды испачкала постель, и в наказание за это ее поставили в угол; ей угрожали тем, что папа разлюбит ее, а сестры над ней потешались. Маленькие квадраты связаны с воспоминанием о том, как ее маленькая племянница показывала ей арифметическую задачу, где надо было расположить в девяти квадратах цифры так, чтобы при сложении во всех направлениях в сумме получалось 15.

III

Одному мужчине приснилось вот что: он видит двух мальчиков, которые борются друг с другом, судя по инструментам, лежащим на земле, – это сыновья бондаря; один из них повалил другого, на том, который упал на землю, – сережки с синими камнями. Тот, кому снится сон, быстро идет к мальчику, повалившему другого, с поднятой палкой в руках, чтобы наказать его. Тот убегает к какой-то женщине, которая стоит у деревянного забора, как будто она его мать. Она похожа на жену рабочего и стоит спиной к тому, кому приснился этот сон. Наконец, она поворачивается к нему и так страшно смотрит на него, что он в испуге убегает. Видно, как выпячивается красная внутренность ее нижних век.

В сновидении ярко запечатлелись обычные события предыдущего дня. Он вчера действительно видел, как на улице два мальчика боролись друг с другом и один повалил на землю другого. Когда он поспешил к ним, чтобы разнять их, они оба убежали прочь.

• Сыновья бондаря: этот элемент выяснился лишь после следующего сновидения, в анализе которого он употребляет оборот речи «все испортить» (что по-немецки звучит как «выбить из бочки дно»).

• Сережки с синими камнями носят, насколько он знает, в основном проститутки. Таким образом, сюда присоединяется известный стих о двух мальчиках. «Другой мальчик, которого звали Мария…» (то есть был девочкой).

• Стоящая женщина: после эпизода с двумя мальчиками он пошел погулять на берег Дуная и, поскольку там никого не было, помочился, повернувшись к деревянному забору. Когда он пошел дальше, он встретил респектабельно одетую немолодую даму, которая приветливо улыбнулась и хотела вручить ему свою визитную карточку с адресом.

Так как женщина стоит в сновидении в такой позе, как мужчина, который мочится у стены, то, возможно, речь идет о женщине, которая мочится, и отсюда ужасная картинка красной внутренности век, напоминающая внутренность женских половых органов, когда женщина сидит на корточках; он видел нечто подобное в детстве, и в позднем воспоминании это зафиксировалось как масса избыточных грануляций на раневой поверхности — как ужасная рана. В сновидении объединяются две ситуации, в которых маленький мальчик может видеть половые органы маленькой девочки: когда ее бросили на пол и при мочеиспускании, и, как позже выяснилось, он помнит о том, как его отец наказал его или пригрозил, что сделает это, если в таких случаях он проявит любопытство.

В этом сновидении, которое посетило немолодую даму, заключен целый комплекс детских воспоминаний, объединившихся в одну фантазию.

У нее много срочных дел, и она страшно спешит. Дойдя до торгового центра на улице под названием Грабен, она вдруг падает на колени как подкошенная. Вокруг нее собирается толпа, среди них много кучеров экипажей, но никто не помогает ей. Она пытается встать, но у нее ничего не получается. Наконец она встает, и ее сажают в экипаж, который должен отвезти ее домой. В окно ей бросают большую переполненную корзину, с какими обычно ходят за покупками.

Это сон той самой дамы, которая в сновидениях вечно куда-то спешит, как в детстве, когда она все время куда-то мчалась и играла в подвижные игры (см. пример выше). Первая половина сновидения, скорее всего, объясняется тем, что она недавно видела, как упала лошадь, а фраза «подкошенный» может быть связана со скачками. В юности она увлекалась верховой ездой, в детстве, наверное, изображала из себя лошадь. Падение связано с другим ее воспоминанием о 17-летнем сыне швейцара, с которым на улице произошел приступ эпилепсии, он упал, и его привезли домой в экипаже. Она только слышала рассказ об этом, но она представила себе приступ эпилепсии, «падение», и это впоследствии оказало влияние на ее собственные истерические припадки. Когда женщине снится падение, то в этом почти всегда присутствует сексуальный подтекст, она представляется себе «падшей». В этом сновидении именно так и происходит, потому что она падает на Грабене, где часто прогуливаются в поисках клиента проститутки. Корзина для покупок (по-немецки Korb) вызывает множество ассоциаций для толкования: она напоминает о том, как отказала (Korbe — по-немецки «отказ») многим женихам, и о том, как отказывали ей. Потому никто и не хочет ей помочь, что она сама связывает с пренебрежительным отношением к себе. Корзина для покупокнапоминает ей о фантазиях, которые были уже подвергнуты анализу, в которых она выходит замуж за человека, социальный статус которого ниже, чем ее собственный, и теперь ей нужно самой ходить на рынок. А корзина для покупок может быть истолкована как нечто такое, с чем имеет дело прислуга. В этот момент снова проявляются воспоминания ее детства: кухарку увольняли за воровство, а она упала на колени и просила прощения. Даме, которой это приснилось, тогда было двенадцать лет. Потом уволили горничную за то, что она завела роман с кучером, но за которого потом вышла замуж. Вот откуда появились в ее сновидении кучера экипажей (которые не помогли ей, когда она во сне упала, чего в реальной жизни произойти не могло). Нам остается только понять, что за корзину кидают ей в окно. Это напоминает ей, как сгружают в багажный вагон ту поклажу, которую отправляют по железной дороге, бросая ее в окно, и о некоторых эпизодах ее деревенской жизни: как один человек кидал знакомой даме синие сливы в окно, как ее маленькая сестра была в ужасе, оттого что деревенский дурачок заглянул ей в окно. Она смутно вспоминает о бонне, которая была у нее, когда ей было около десяти лет, которая жила у них в доме и завела амуры с лакеем; эту бонну «отправили прочь», «выбросили за дверь» (в сновидении – «бросили внутрь») – мы этот эпизод уже рассмотрели с разных точек зрения. В Вене есть просторечный оборот, с помощью которого обозначают пожитки прислуги: «семь слив»: «Забирай свои семь слив и убирайся».

У меня есть целая коллекция таких сновидений, в результате анализа которых всплывают полузабытые воспоминания детства, часто такие, которые человек пережил до трехлетнего возраста. Но не стоит строить на этом материале обобщение обо всех снах в целом. Все они принадлежат людям, страдающим неврозами и в особенности истерией, и роль детских воспоминаний в их сновидениях может быть обусловлена сущностью их заболевания, а не сущностью самих сновидений. Но тем не менее в толковании моих собственных сновидений – а я совершаю их не оттого, что я чем-то серьезно болен, – их скрытый смысл часто выводит меня на эпизоды из моего детства; иногда целый ряд сновидений спровоцирован каким-либо детским переживанием; я уже приводил примеры и сделаю это еще не раз в связи с обсуждением целого ряда вопросов. Может быть, лучше всего завершить эту главу примерами нескольких моих собственных сновидений, в которых переплетаются и несут в себе глубокий смысл и недавние впечатления, и давно забытые события детских дней.

Уставший и проголодавшийся после путешествия, я лег спать, во сне мой организм властно заявляет о своих насущных потребностях, и вот что мне снится:

Я иду в кухню за пудингом. Там стоят три женщины, одна из них – хозяйка; она что-то вертит в руках, точно собирается делать клецки (Knodel). Она просит меня подождать, пока они будут готовы (слов не разобрать). Мне срочно нужно поесть, и я сердито выхожу из кухни. Я надеваю пальто, но оно слишком длинное. Я снимаю его и удивляюсь, что оно подбито мехом. На втором пальто – длинный кусок ткани с турецким орнаментом. Тут появляется какой-то незнакомый человек с продолговатым лицом и маленькой бородкой и мешает мне, говоря, что это – его пальто. Я показываю, что оно все сплошь вышито турецкими орнаментами. Он парирует: «А вам-то какое дело до турецких (орнаментов, тканей…)?» Но потом мы вполне дружелюбно общаемся друг с другом.

Когда я приступил к анализу этого сновидения, то мне вдруг вспомнился первый роман, который я прочел, когда мне было, наверное, лет тринадцать. Я начал читать его с конца первого тома. Название этого романа и автора я никогда не знал, но развязку его прекрасно помню. Его главный герой теряет рассудок и твердит имена трех женщин, принесших ему в жизни высшее счастье и высшее горе. Одно из этих имен – Пелаги. Однако мне еще не понятно, какова роль этого воспоминания для хода моего анализа. Вдруг три женщины из моего сна превращаются в моих мыслях в трех Парок^[145], которые прядут судьбу человека, и я знаю, что хозяйка гостиницы в этом сновидении – это мать, дающая жизнь, а иногда, как, например, в моем сновидении, первую в жизни пищу. Мне подумалось: и любовь, и голод ведут к женской груди. Один молодой человек, большой ценитель женской красоты, однажды заметил, когда разговор зашел об его красивой кормилице: «Как жаль, что я не воспользовался как следует тем удобный случаем, который мне представился, когда я лежал у нее на груди». Я часто пользовался этой шуткой, когда разъяснял механизм запаздывания при психоневрозах^[146]. Одна из Парок вертит что-то в руках, точно делает клецки, – какое странное занятие для Парки – его необходимо разъяснить. Объяснения я нахожу в другом, более раннем воспоминании детства. Когда мне было шесть лет, мама обучала меня на дому и рассказала мне, что мы вышли из земли и должны вернуться в землю. Мне это не понравилось, и я выразил сомнение. Тогда она потерла руку об руку подобно тому, как хозяйка в сновидении, когда лепила клецки, но у нее в руках не было теста, и она показала мне черные частички эпидермиса, которые отделяются при трении ладони о ладонь. Так она наглядно продемонстрировала мне, что мы сделаны из земли. Меня эта наглядная демонстрация просто поразила, и я усвоил то, о чем впоследствии говорила одна мудрая фраза: «Ты обязан природе смертью»^[147]. Итак, я действительно столкнулся на кухне с богинями судьбы – Парками, – как это часто бывало и в моем детстве, когда я забредал туда, когда был голоден, а моя мама, стоя у плиты, строго говорила мне, что нужно подождать до обеда, пока все будет готово. А теперь перейдем к клецкам (Kriddet)! Воспоминания об одном из моих профессоров в университете – именно о том, которому я обязан своими гистологическими познаниями (например, знаниями об эпидермисе), приводят меня к слову «Knodel». Он был вынужден подать в суд на человека, которого обвинил в плагиате своих трудов, а фамилия того человека была Кнедль. Мысль о плагиате, присвоении всего, что попадается под руку, приводит нас ко второй части сновидения, в которой я вроде бы украл пальто; это напоминает мне о воре, который долгое время похищал пальто студентов в лекционных залах. Я записал слово «плагиат» автоматически, поскольку знал о той истории с профессором, а сейчас понимаю, что оно перекидывает мостик (Brucke) от одного фрагмента явного поверхностного содержания сновидения к другому. Цепочка ассоциаций: Пелаги – плагиат – плагиостомы^[148], или акулы (Haifische), – рыбий пузырь (Fischblaze) – связывает прочитанный мною в юности первый роман с делом о плагиате Кнеделя и с пальто («Überzieher» переводится и как «пальто», и как «презерватив»), что имеет, видимо, сексуальный подтекст. (Ср. сновидение-намеки, описания которых приводит Мори.) Конечно, подобная цепь рассуждений может завести нас довольно далеко и может показаться необоснованной; но в состоянии бодрствования у меня бы они не сложились воедино так, как это произошло в сновидении. И, словно для логики сновидения нет ничего святого, здесь появляется дорогое моему сердцу упоминание о Брюкке (мост) (про Брюкке и Флейшль – см. выше), которое напоминает мне об институте, где я провел свои самые счастливые минуты студенческой жизни, не помышляя ни о чем другом:

А мудрости божественная грудь
Что день, то больше даст вам наслажденья.

(Гете «Фауст». Пер. Б. Пастернака)

Там нет и намека на алчность, которая отравляет мне жизнь в этом сновидении. И наконец, всплывает воспоминание о другом моем любимом преподавателе, со «съедобной» фамилией Fleischl («Fleisch» – мясо), и о другой неприятной сцене с чешуйками эпидермиса (вспомним про мою мать – хозяйка), и о душевной болезни (вспомним прочитанный мной роман), и о наркотике из благотворительной аптеки (по-немецки аптека – «lateinishe Ktiche», то есть «латинская кухня»), который утоляет голод: о кокаине.

Можно последовать за этим запутанным ходом мыслей и дальше и полностью разъяснить все содержание сновидения, но я не стану этого делать, потому что это слишком дорого мне обойдется. Я дерну лишь за одну ниточку, которая связывает нас именно с той мыслью, которая проливает свет на всю эту неразбериху. Незнакомец с продолговатым лицом и маленькой бородкой, помешавший мне одеться, напоминает мне одного купца в Спалато, у которого моя жена купила множество турецких материй. У него была забавная фамилия Попович^[149], по поводу которой юморист Штеттенгейм пошутил: «Он назвал мне свою фамилию и, покраснев, пожал мне руку». И здесь тоже я искажаю фамилию и играю с ней – Пелаги, Кнедель, Брюкке, Флейшль. Так обычно шутят дети. Но если я переборщил с этой игрой слов, меня можно простить за это: ведь и мою фамилию столько раз склоняли в глупых шутках^[150]. Гете как-то раз заметил, что человек очень чувствителен к тому, как обращаются с его именем: мы врастаем в свои имена. Словно они становятся нашей второй кожей. Он высказался так о строках, написанных по поводу его имени Гердером:

Der du von Gottern abstammst, vom Goten oder vom Kote —
So seid ihr Gotterbilder audh zu Staub^[151].

Я заметил, что это лирическое отступление по поводу неправильного использования фамилий всего лишь привело нас к этой жалобе. Но здесь нужно поставить точку. Покупки моей жены в Спалато напомнили мне о других покупках в Каттаро^[152], когда я так скупердяйничал, что не купил несколько действительно стоящих вещей (вспомним, как молодой человек сожалел об упущенных возможностях в общении с красивой кормилицей). Одна из мыслей, которые возникли у меня в сновидении от голода, могла бы быть сформулирована так: «Хватайся за любую возможность, бери все, что сможешь, даже если это и нечестно. Пользуйся всеми возможностями, ведь жизнь коротка, а смерть неизбежна». Поскольку в этом уроке «carpe diem» (лови момент. – Примеч. пер.) присутствует и сексуальный подтекст и поскольку в удовлетворении желаний можно переступить и через нравственные запреты, здесь есть все основания опасаться цензуры и прятаться за обманчивым сновидением. Здесь в полный голос звучат прямо противоположные этим желаниям мысли, напоминая спящему о тех временах, когда ему было достаточно пищи духовной, ему напоминают про ограничения и даже угрожают наказанием за самые отвратительные сексуальные проступки.

Для следующего сновидения нужна более подробная преамбула.

Я поехал на Западный вокзал в Вене, чтобы сесть на поезд и отправиться в летний отпуск к озеру Аусзее, но вышел на платформу, где стоял поезд, который отправлялся в курортный городок Ишль. Там я вижу графа Туна^[153], который тоже едет в Ишль к императору. Несмотря на дождь, он приехал в открытом экипаже. Он сразу вышел на перрон. Контролер не узнал его и попытался проверить билет, но тот просто царственно отмахнулся от него без всяких объяснений. После отправления поезда в Ишль мне снова приходится уйти с перрона и вернуться в душный зал. Я с трудом добился разрешения остаться на платформе. Я провожу время, глядя, как кто-то пытается проникнуть в зарезервированное другими купе, прибегая к незаконным уловкам. Если бы так поступили со мной, я бы громко заявил о своих правах. При этом я что-то напеваю, вроде бы каватину Фигаро из «Женитьбы Фигаро»:

Se vuol ballare, signor contino
Se vuol ballare, signor contino
Il chitarino le suonerò.

Если захочет барин попрыгать,
Если захочет барин попрыгать,
Я подыграю гитарой ему.

(Сомневаюсь, что эту мелодию в моем исполнении кто-то смог бы узнать…)

Весь вечер я был в отличном и слегка воинственном настроении. Я поддразнивал официанта, а потом – кучера, надеюсь, они не обиделись на меня за это. В голове у меня вертелись всякие высокомерные и революционные идеи, вторя словам из каватины Фигаро, вдохновленные воспоминаниями о комедии про него, которую я видел в Comedie francaise. Мне припоминаются слова об аристократах, которые «соизволили родиться на свет»; право первой ночи, которое Альмавива хочет использовать с Сюзанной, мне вспоминается, как оппозиционные журналисты издеваются над графом Туном, называя его «Nichtsthun»^[154]. Ему не позавидуешь, потому что ему предстояла сложная аудиенция у императора, а бездельником-то был как раз я – ведь это у меня был отпуск и я отправлялся в путешествие. Я уже предвкушал всяческие удовольствия. В этот момент ко мне подошел один господин; я с ним знаком: он правительственный депутат на экзаменах на медицинском факультете, он так вел себя при исполнении своих обязанностей, что мы в шутку говорили, что он «спит с правительством», оттого что на наших экзаменах он обычно дремал. Ссылаясь на свой высокий статус, он требует себе половину купе первого класса, и я слышу, как один из чиновников говорит другому: «Куда мы посадим этого господина?»^[155] Вот какой блатной, подумал я, ведь мне пришлось оплатить стоимость полностью. Я добиваюсь наконец купе и для себя, но в таком вагоне, где всю предстоящую ночь буду лишен возможности пользоваться уборной. Я жалуюсь чиновнику – у меня ничего не получается; я мстительно предлагаю ему проделать в полу купе дыру для удобства пассажиров. В три часа ночи я действительно просыпаюсь, оттого что мне нужно в уборную. Перед этим мне снится:

Толпа народу, собрание студентов. Граф (Тун или Тааффе) держит слово. В ответ на предложение высказать свое мнение о немцах он презрительно говорит, что их любимый цветок – это мать-и-мачеха, и засовывает себе в петлицу что-то зеленое, похоже сорванный и искореженный листик. Я выхожу из себя – страшно злюсь^[156], – при этом меня удивляет такое мое отношение к немцам.

Потом не так отчетливо: Я нахожусь в главном актовом зале университета; все выходы оцеплены, мне нужно оттуда бежать. Я убегаю через какие-то красивые, роскошно обставленные комнаты с красновато – лиловой мебелью и наконец оказываюсь в коридоре, где сидит пожилая полная женщина, привратница. Я не хотел с ней заговаривать, но она, видимо, считает, что я могу пройти здесь, потому что спрашивает, не посветить ли мне лампой. Я даю ей понять, словом или жестом, чтобы она осталась на лестнице, и сам удивляюсь своей хитрости, которая помогает мне избежать проверки на выходе. Я спускаюсь вниз, нахожу узкий, круто поднимающийся кверху проход и иду по нему.

Снова картина нечеткая. Вторая проблема заключается в том, чтобы так же без проблем покинуть город. Я сел в экипаж и велел кучеру ехать на вокзал. «Дальше с вами вдоль железнодорожных путей я ехать не могу», – говорю я после того, как он отказался ехать со мной, словно я требовал от него больше, чем в его силах. Но мне кажется, что я уже проехал с ним часть пути, которую обычно ездят по железной дороге. Весь вокзал был оцеплен. Я пытаюсь решить, ехать ли мне в Креймс или в Цнайм^[157], но вспоминаю, что сейчас там находится резиденция двора, и решаю отправиться в Грац. Я сижу в вагоне, похожем на пригородный поезд, а в петлице у меня какой-то странный длинный стебель, и на нем – красновато-лиловая фиалка из упругого материала, которая очень привлекает внимание окружающих. Здесь сновидение обрывается.

Я снова стою напротив вокзала, но на этот раз в компании какого-то пожилого господина; я напряженно думаю, как же остаться незамеченным, но замечаю, что это и так уже происходит. У меня такое чувство, что мысли и переживания здесь слиты воедино. Оказывается, что этот человек мой слеп, по крайней мере на один глаз, и я держу перед ним склянку для анализа мочи (склянку мы должны были купить или уже купили в городе). Получается, что я – его санитар и должен держать перед ним склянку, потому что он слепой. Если бы кондуктор увидел нас в таком положении, он должен был бы позволить нам незаметно уйти. При этом я практически вижу позу моего спутника и его член при мочеиспускании. Я пробуждаюсь и испытываю позыв к мочеиспусканию.

Все сновидение словно переносит меня в революционный 1848 г. Об этом мне напомнил юбилей Франца Иосифа в 1898 г., и небольшая прогулка в Вахау, когда я увидел Эмерсдорф^[158], на что указывают некоторые фрагменты этого сновидения. Я по ассоциации представил себе Англию, дом моего брата, который дразнил свою жену фразой «Fifty years ago» – так называлась поэма Теннисона^[159], а дети обычно поправляли его: «Fifteen years ago». Возможно, на эти мысли меня навела встреча с графом Тупом, и моя фантазия так же мало была связана со сновидением, как фасады итальянских церквей не имеют ничего общего с самим зданием. В отличие от этих фасадов, в моем сновидении царит неразбериха, и в нем много пробелов, а его архитектурные элементы то здесь, то там пробиваются сквозь его внешнюю оболочку.

В первой ситуации, которая возникает в этом сновидении, я могу выделить несколько эпизодов. Высокомерное настроение графа в моем сновидении напоминает мне одну историю из моей гимназической жизни, которая случилась, когда мне было пятнадцать лет. Мы взбунтовались против одного нелюбимого и невежественного учителя, а душой этого заговора был один мой одноклассник, который с тех пор возомнил себя последователем Генриха VIII Английского. Я был там главной действующей силой; мы должны были завязать спор о том, как важен Дунай для Австрии (ср. Вахау). В заговоре был замешан и единственный в классе аристократ, к которому из-за его высокого роста прилипла кличка «жираф». Когда его вызвал к доске ненавистный нам тиран-учитель, этот парень стоял у доски, как граф из моего сновидения. Упоминание о любимом цветке и то, что граф засовывает в петлицу что-то вроде цветка (он напоминает орхидею, которую я в тот самый день принес одной коллеге, и, кроме того, иерихонскую розу^[160]), поразительно напоминает сцену из королевской трагедии Шекспира, которая начинается со сцен гражданской войны Алой и Белой розы; на эти воспоминания навела мысль о Генрихе VIII. Где розы – там и красные гвоздики, и белые. (Два стихотворения, одно – немецкое, другое – испанское, вдруг вплетаются в анализ этого сновидения:

Rosen, Tulpen, Nelken,
alle Blumen welken.
(Розы, тюльпаны, гвоздики – все цветы вянут.)

Isabelita, no llores,
que se marchitan las flores.
(Изабелла, не плачь о том, что все цветы увядают.)

(Испанское стихотворение снова напоминает о женитьбе Фигаро.^[161]) Белая гвоздика у нас в Вене – это символ антисемитов, а красная – социал-демократов, они напоминают мне об антисемитской выходке во время одной моей поездки в прекрасную Саксонию (англосаксы). Третий эпизод, давший повод к образованию первой ситуации, относится к моему студенчеству. В одном немецком студенческом клубе состоялась дискуссия, посвященная взаимосвязи философии и естествознания. Я, зеленый юноша, убежденный материалист, стал проповедовать одну в высшей степени одностороннюю точку зрения. После меня слово взял старший товарищ, позднее ставший видным политиком и лидером, – фамилия его напоминала название одного животного^[162] – и как следует отчитал нас, сказав, что он тоже в молодости «свинячил», но потом, как блудный сын, раскаялся и вернулся в отчий дом. Я вышел из себя (как и в сновидении), нагрубил ему (saugrob) (Sau – свинья) и заявил, что теперь, узнав, что он свинячил, я нисколько не удивляюсь тону его речи (в сновидении я удивляюсь своему германофильскому настроению). Все были возмущены; мне предложили взять свои слова обратно, но я отказался. Оскорбленный был слишком умен, чтобы принять близко к сердцу мой выпад, и не обратил на него внимания.

Остальные элементы первой ситуации сновидения относятся к более давним воспоминаниям. Какое значение имеет упоминание графа о «мать-и-мачехе»? Я обращаюсь к ряду ассоциаций. «Мать-и-мачеха» – по немецки «Huflattich» – lattica салат – Salathund – «салатная собака», «собака на сене». Вот и целая коллекция ругательств готова; жираф, свинья, собака – и я мог бы дойти и до «осла», если бы захотел обидеть одного знакомого профессора (в слове «Giraffe» есть слово «affe» – обезьяна). Далее я перевожу – сам не знаю, правильно или нет, «мать-и-мачеха» (Huflattich) – французским «pisse-en-lit»^[163]; так он называется в романе Золя «Жерминаль», в котором дети приносят это растение. Собака – chien – напоминает мне по созвучию другую функцию человеческого организма («chier» по-французски значит испражняться, a «pisser» – «мочиться»). Мы сможем сейчас разъяснить все эти циничные выражения; в романе «Жерминаль», который посвящен грядущей революции, описывается весьма специфическое соревнование, имеющее отношение к выделению газообразных экскреций, называемых Flatus^[164]. Кроме того, я обращаю внимание на одинаковые буквы в словах Huflattich и Flatus. Я замечаю, что по пути к этому flatus я иду уже издалека – от цветов, испанского стишка, Изабеллы и Фердинанда и английской истории периода нападения Великой Армады на Англию, после победного окончания которой англичане выбили медаль с надписью: Flavit et dissipati sunt^[165], так как испанский флот был потоплен бурей. Это изречение я хотел как-то использовать полушутливо-полусерьезно для эпиграфа к главе «Терапия», если бы смог когда-нибудь представить точное и подробное описание своего метода лечения истерии.

По цензурным соображениям я не могу представить подробного описания второй ситуации из этого сновидения. Поскольку я ставлю здесь себя на место одного высокопоставленного лица того революционного периода, который тоже пережил приключение с орлом (Adler) и который страдает от проблем с дефекацией. На мой взгляд, я был бы неправ, если бы пренебрег цензурой, хотя большую часть этих историй рассказал мне один советник (аудитория, Aula, consiliariusaulicus). Анфилада комнат в этом сновидении, наверное, появилась под впечатлением от вагона его превосходительства, в который мне удалось на какой-то момент заглянуть, но ряд этот обозначает, как это часто бывает в сновидениях, женщин (Frauenzimmer), и, как это часто бывает в таких случаях – публичных женщин (ararische Frauenzimmer). Привратница напоминает мне умную пожилую женщину, за угощение и множество прекрасных историй, которые я слышал в ее доме, я проявил такую черную неблагодарность, заставив ее появиться в моем сне. Когда я иду с лампой, это напоминает мне Грильпарцера, у которого мы можем найти прелестный эпизод аналогичного содержания, использованный затем в «Геро и Леандре» («Волны моря и любви» – испанская Армада и буря)^[166].

Я должен отказаться и от подробного анализа обоих последних отрывков этого сновидения^[167]; мы рассмотрим лишь те элементы, которые относятся к двум эпизодам из детства, которые спровоцировали это сновидение. Читатель вполне справедливо предположит, что к отказу от анализа меня побуждает сексуальный подтекст этого материала; но дело здесь не только в этом. Человек часто не кривит душой перед самим собой в том, что скроет от других людей; но здесь речь идет не о причинах, вынуждающих меня скрывать результаты анализа, а о мотивах внутренней цензуры, скрывающих от меня самого истинное содержание этих сновидений. Поэтому я должен сказать, что анализ всех этих трех отрывков моего сновидения вскрывает в них неприятное хвастовство и довольно смехотворную манию величия, которая мне уже давно не свойственна в состоянии бодрствования и которая явно прослеживается даже в явном содержании этого сновидения (ну и хитрец же я!) и объясняет мое заносчивое поведение вечером накануне сновидения. Это хвастовство проявляется во всех отношениях; например, упоминание о Граце приводит нас к обороту речи: «Was kostet Graz?» – так говорят те, кто хвастается своим богатством. Кто вспомнит о бесподобном описании жизни и деяний Гаргантюа и его сына Пантагрюэля у Франсуа Рабле, тот сможет считать это хвастовством.

К этим двум эпизодам из детства относится вот что: я купил себе для путешествия новый чемодан, цвет которого – коричнево-фиолетовый – несколько раз проявляется в сновидении. Фиалки такого цвета из плотного материала, подле вещи, которую называют «прибор для ловли девушек»^[168], и меблировка в министерских апартаментах. Все новое привлекает внимание людей, так считают дети. Мне как-то рассказывали следующий эпизод из моего детства, и мое воспоминание о самом этом рассказе вытеснило из моей памяти само происшествие. Когда мне было два года, я иногда еще ненарочно мочился в постель, и, когда отец стал ругать меня, я пообещал купить в Н. (ближайший большой город) хорошую новую красную кровать, любого размера. Вот отсюда в сновидении эпизод о том, что мы купили в городе емкость для анализов или должны были купить ее – ведь я дал слово. (Заметьте, рядом в сновидении возникают упоминания о мужской емкости для анализов и символа женщины – чемодана, box.) В этом обещании заключена вся мания величия ребенка. Значение недержания мочи у ребенка в сновидении мы подвергаем толкованию уже в одном из предыдущих сновидений. Из психоанализов людей, страдающих неврозами, мы узнали также о тесной взаимосвязи между недержанием мочи и честолюбием как чертой характера^[169].

Вспоминаю о еще одном эпизоде моего детства, когда мне было 7 или 8 лет, я его помню очень отчетливо. Однажды вечером, перед тем как укладываться спать, я, в присутствии родителей, удовлетворил свою естественную потребность в их спальне. Отец отругал меня и сказал: «Из него ничего не выйдет». Это было, по-видимому, страшное оскорбление для меня, так как воспоминание об этом эпизоде постоянно всплывает в моих сновидениях и связано обычно с перечислением моих заслуг и успехов, словно я хочу этим доказать отцу: «Видишь, из меня все-таки кое-что вышло». Этот детский эпизод дает материал для последней ситуации в этом сновидении, в которой, разумеется, из мстительных соображений роли перемешаны. Пожилой господин – это явно мой отец, а его слепота на один глаз объясняется тем, что у моего отца была глаукома, и теперь именно он мочится в моем присутствии, как я это сделал когда-то в детстве в его присутствии^[170]. Это еще и напоминание ему о кокаине, который очень помог ему при операции по поводу глаукомы, – и этим я символически исполняю свое обещание (про покупку кровати. – Примеч. пер.). Более того, я в этой сцене насмехаюсь над ним; он слеп, и я держу перед ним склянку, – это намек на мои успехи в области изучения истерии, предмет моей особой гордости^[171].

Оба этих эпизода моего детства указывали, в любом случае, на манию величия, но их пробуждению в моих воспоминаниях во время путешествия в Аусзее способствовало еще и то случайное обстоятельство, что в моем купе не было уборной и я должен был испытывать неудобство во время поездки, что и произошло утром. Я проснулся с ощущением, что мне необходимо удовлетворить естественную потребность. Я считаю, что эти ощущения могут рассматриваться как естественный стимул к возникновению сновидения, но я предпочитаю думать, что мысли, скрытые в сновидении, вызваны не только потребностью в опорожнении мочевого пузыря. Я никогда не просыпаюсь из-за этого, особенно так рано, как на этот раз: всего в три часа утра. В пользу этого говорит еще и то обстоятельство, что во время других, более комфортабельных поездок я почти никогда не испытывал позывы к мочеиспусканию так рано утром. Но можно оставить этот момент без толкования, он не имеет особого значения^[172].

Мой опыт анализа сновидений убедил меня, что даже в сновидениях, толкование которых кажется на первый взгляд исчерпывающим, так как источники выраженных в них желаний вполне доступны и очевидны, содержатся мысли, которые возникли в далеком детстве; поэтому у меня возникает вопрос, не является ли это основной характеристикой любого сновидения. В целом я говорю, что явное содержание каждого сновидения связано с недавними переживаниями, а его скрытое содержание связано с более ранними переживаниями, которые, например, при анализе истерии, остаются в памяти надолго. Но такое утверждение доказать непросто; у меня еще будет возможность рассмотреть роль ранних детских переживаний для формирования сновидений (см. главу VII).

Мы объяснили, что из всех трех особенностей памяти в сновидении, перечисленных нами в начале этой главы, одна – преобладание в сновидении несущественных элементов – является результатом искажающей деятельности сновидения. Нам удалось получить подтверждения того, что существуют две другие особенности сновидения – присутствие недавних впечатлений и воспоминания детства, но у нас не получилось выявить их роль в качестве источников сновидения. Две эти характеристики, суть которых пока оставим без комментариев, необходимо учитывать, они должны занять свое место – или в психологии сна как особого физиологического состояния, или когда мы будем рассуждать о том, как устроен наш разум, что мы вскоре и сделаем, после того как мы выяснили, что интерпретация сновидений подобна открытому окну, через которое нам видно, как они устроены (см. главу VII).

Сейчас необходимо обратить внимание на один из выводов, которые можно сделать из примеров нашего анализа сновидений. Дело в том, что сновидения многозначны. Как продемонстрировали приведенные нами примеры, они не только выявляют осуществление нескольких желаний одновременно, но могут содержать в себе целую цепочку смыслов, которые корнями уходят в самое раннее детство. И вот в чем вопрос: не правильнее ли будет сформулировать утверждение, что это происходит «не часто, а всегда»^[173].

Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 183; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

⇐ Предыдущая 14 15 16 17 181920 21 22 23 Следующая ⇒

Мы поможем в написании ваших работ!