Ода в честь Володимира Вишневского, кому брать примера скромности не с кого
Всегда,
вкушая с вишнями вареники,
Купляйте мои книги,
современники.
* * *
Не верю сам себе, что я – тот самый.
* * *
Мне нравятся не все мои стихи.
* * *
Я сам внутри себя многопартиен.
* * *
Я к олигархам,
как Маклай‑Миклуха,
Хожу читать миссионером духа,
Но только лишь народу поднароден,
И потому я так неоднороден…
* * *
Однажды я в Америке с тоски
Надел под утро разные носки.
И у американского народa
Пошла с того утра такая мода.
* * *
Когда я ногу невзначай сломал,
Сам Евтушенко тоже захромал.
* * *
Хотя в судьбе немало было терний,
Был в педикюрной рядом с Тиной Тернер.
* * *
Мне слово «секс» всегда казалось узким,
Каким‑то недоделанным, нерусским.
* * *
Я помню одного текстовика.
Он говорил: «Переживу века…»
И каялся пресыщенно и вяло:
«Не торговал я лирой, но бывало…»
А я подумал:
«Эта вот строка
Переживет, наверное, века».
Из дневника 1994
* * *
Я раньше так считал:
уж раз ты дева,
Дозволь мне привилегию раздева.
* * *
Готов был встать я в «Бентли» на запятки.
Зачем играть со мной губами в прятки?
* * *
Шептал: «Не соблазняй».
Но жар соблазна.
Ты предвари мне шепотом:
«Согласна».
* * *
Все это в прошлом.
Стал почти невинным
Отцом, счастливым мужем,
|
|
|
семьянином.
Настолько ухайдакался в альковах,
Что возмечталось в нежных быть оковах!
Не верь сама себе, что ты с Вишневским.
Уж если залететь,
то выше не с кем.
Всех под семейным русским небосводом
Еще раз поздравляю с Новым годом!
Как из страниц слагается и повесть, так из людей слагается и совесть
Антанас Суткус, великий литовский художник‑фотограф, со свойственной ему душевной щедростью сделал заслуженный комплимент Альгимантасу, сказав, что он «еще фотограф». Я сам почти никогда не фотографировал знаменитостей, за исключением Марчелло Мастрояни и Виктора Шкловского, потому что примелькавшиеся лица мне казались менее интересными, чем лица людей, которых в их жизни фотографируют лишь для паспортов. Но Альгимантасу в лучших портретах книги удалось показать нечто, что никто не увидел до него на этих замученных фотографами жертвах собственной популярности.
Именно поэтому, когда я увидел портрет Ахеджаковой Альгимантаса, у меня сразу родилось новое стихотворение, подсказанное этим портретом. Он открыл, что в этой замечательной актрисе есть та трепетная детская неуверенность в себе, которая является доказательством неслучайности ее призвания, гораздо большая, чем самоуверенность, лишенная священных сомнений.
|
|
|
Вот Ахеджакова. Так кротко
Глядит, как будто бы сиротка,
но тайно знает, что она
Россией удочерена.
Портрет Беллы Ахмадулиной, которую иногда сильно огламуривают, сделан Альгимантасом в трагическом ключе. Некоторые поклонники, упиваясь тонкостью ее поэзии, забывают о том, что при всем ее лиризме и отсутствии так называемой «злобы дня в стихах» она совершила немало смелых гражданских поступков, в частности навестив академика Сахарова в Горьком, поддержав его в трудные годы ссылки, на что мало кто осмеливался. Я напомнил им об этом.
Неужто больше не будет Беллы,
Высокопарности нараспев,
А лишь плебейские децибелы
Соревнования на раздев?
А в Белле нам слышались Анна, Марина,
и Пушкин, конечно, и Пастернак.
Все было старинно, чуть стеаринно,
и было прекрасно, что вышло все так.
Какую я чувствую, Боже, пропажу,
как после елабужского гвоздя.
Незнанья истории я не уважу…
Ну, –
кто раздвигал хризантемами стражу,
так царственно к Сахарову входя?
Скупой, но выразительный портрет Н.П. Бехтеревой – достойной внучки великого деда, поставившего правдивый диагноз сначала Ленину, а потом Сталину, за что он, возможно, поплатился жизнью, навеял вот такие мои размышления:
|
|
|
Диагноз Сталину для деда стал смертельным,
а внучка, как с крестом его нательным,
продолжила все то, что дед не смог,
входя в пещеру подсознанья – в мозг,
но не весвластна Ариадны нить –
ведь нити лабиринт не изменить.
Академик Жорес Алферов не принадлежит к тем людям, которые с легкостью меняют свои убеждения, и не сдал своего партбилета, потому что он когда‑то вступал в партию не для карьеры, а по убеждениям. Ну что же, можно уважать человека за постоянство, которое, в его случае, совсем не похоже на чье‑то догматическое упрямство или оправдывание сталинских преступлений. Он остался верным не антисоциалистичной зачастую практике нашего социализма, а его благородным в замысле идеалам, которые неотделимы до сих пор от алферовской нравственности. Наш социализм внутри отдельно взятой страны, увы, – не получился. Но в некоторых отдельно взятых людях, как Алферов, и во многих шестидесятниках, которых мы безвозвратно потеряли, социализм все‑таки состоялся. Таков Алферов. Таков великий гематолог Андрей Воробьев, уволенный с поста министра здравоохранения РФ Ельциным, которого он столько раз спасал. Таков мой друг проектировщик Братской ГЭС Алексей Марчук. Жаль, что их нет в твоей книге, Альгимантас.
|
|
|
Остался красным. Но не светофором.
В нем для живых идей зеленый свет.
Он в надпартийной партии, – Алферов,
где Галилеем выдан партбилет.
Олег Басилашвили не принадлежит к разбитным Актер Актерычам. Он настоящий интеллигент до мозга костей. Гражданин, выступающий за сохранение совести, которую не может подменить ни одна конъюнктурная идеология. Он привносит эту убежденность во все свои роли, даже в роль Воланда. Фотоаппарат Альгимантаса почувствовал и это.
Он Воланда сыграл таким усталым.
Мессиру за века обрыдла шваль.
В нем Воланд говорил, как анти‑Сталин:
«Мне тех, кто не жалел людей, не жаль».
К такой же плеяде актеров с гражданственной жилкой относится и Петренко, чей диапазон так широк – от Распутина до не менее блестяще сыгранной роли рабочего в «Двенадцати» Никиты Михалкова. Я позволил себе историческую фантазию, представив себе историю России, что случилось бы, если бы на месте Распутина в 1914 году оказался бы сыгравший впоследствии его роль Алексей Петренко.
Когда бы сам Петренко был Распутиным,
то, пожалев заранее бы нас,
всех заговоров ниточки распутал он,
от Первой мировой Россию спас!
Не перешла б Февральская в Октябрьскую,
никто б не гаркнул: «Караул устал!»
Народ бы не влачил жисть новорабскую,
небедных раскулачивать не стал.
И никакой бы Берия не катствовал,
и потихоньку развивалось все,
и Ленин бы в Симбирске адвокатствовал,
и банки чуть подграбливал Сосо.
Появление в этой книге нового, изменившегося Бориса Гребенщикова немножко навело меня на грустные мысли, но они уступили чувству благодарности этому поэту‑певцу за то, что он после стольких перетурбаций все‑таки сохранил свою, хотя и трансформированную временем, единственность.
Б.Г.
Стал Борис Гребенщиков,
блудный сын большевиков,
при колечках, при серьге,
при кокетливой косичке,
чуть мятежный по привычке,
но уже и дегустатор,
ощущающий устаток,
боль артритную в ноге,
утонченно безнакальный,
но все тот же уникальный,
чуть вертинистый Б.Г.
У Зураба Церетели много завистников и недоброжелателей. Я их не люблю гораздо больше, чем его некоторые неудачные проекты. Мне далеко не все нравится в том, что он делает. Но меня мои недоброжелатели называют самовлюбленным человеком, а между тем я сам признался, что 70 процентов написанного мной – это искренний хлам. Когда человек работает буквально на износ, то высокий процент шлака неизбежен. Тем не менее нельзя забывать, как Зураб изначально талантлив и трудолюбив, как он некогда изменил все Черноморское побережье своими мозаиками, которыми все когда‑то наперебой восхищались, и некоторыми его монументами и картинами тоже. Портрет его безвременно ушедшей жены, – это, по‑моему, шедевр. У него есть одна лучше другой на грузинские темы и картины в музее на Пречистенке, и своеобразнейший барельеф Андрею Вознесенскому. Я до сих пор считаю, что самым лучшим проектом памятника Окуджавы был именно церетелевский, где так ностальгически использованы мотивы тбилисских улиц, переходящих в арбатские, но члены жюри проголосовали против него – бьюсь об заклад – только потому, что автором был Церетели. А сколько он сделал для других художников – за это ему самому памятник надо поставить при жизни. Его широта и щедрость по отношению к другим неисчерпаемы, и это тоже надо ценить. Так, например, он по первому моему полуслову подарил для моего музея авторскую копию памятника Булату. Но далеко не всегда ему платили благодарностью. Его дом в Гульрипше (Абхазия) был варварски разрушен и разграблен, как, впрочем, и мой, хотя он делал все, чтобы абхазцы и грузины нашли все‑таки общий язык и помирились.
Никогда не забуду, что когда я никого не мог уговорить сделать выставку павлодарского самородка Александра Бибина, чьи картины вы можете увидеть в моем переделкинском музее‑галерее, то только Зураб, отложив все дела, взялся за это. Альгимантас многого, о чем я говорю, не знал, но почувствовал это с фотоаппаратом в руках.
С какою тайной целью в теле
он так подвижен, Церетели,
одновременно тут и там?
Chercher, но и не только дам!
Не создан он для оскудений
таланта или кошелька –
ведь кормит столько академий
его щедрейшая рука.
Завистники бы помолчали,
хоть слово доброе сказав.
Все больше вижу я печали
в сверхжизнерадостных глазах.
Но что‑то в нем чуть надломилось.
Он живчик тот же и не тот,
И кто ему окажет милость
и Грузию ему вернет?
А вот тут Альгимантас догадался, что внутри главного режиссера Театра Ленинского комсомола Марка Захарова прячется до сих пор не раскрывшийся великий актер.
Какой актер потерян на Земле
для роли кардинала Ришелье!
Добрый фотоаппарат Альгимантаса уловил и лучащуюся доброту композитора Андрея Петрова.
Андрей Петров нам подарил мелодии,
которых лучше в жизни не найду,
и старенькие все, и все молоденькие
их напевали даже на ходу.
И помнят те, кто стали нынче дедушками,
как неподвластный тусклым временам
Папанов закричал «Свободу Деточкину!»,
а поняли мы все: «Свободу нам!»
Шестидесятых поколенье кепочное,
ты создало мелодии любви,
а ново‑пепсикольное и кетчуповое,
где песни задушевные твои?
Альгимантас почувствовал Даниила Гранина так, как будто он не меньше лет, чем я, был его другом.
Я люблю Даниила Гранина,
потому что он с чувством стыда
жил всю жизнь, состраданием раненный,
ну а это уже навсегда.
Есть один режиссер, физиологической талантливостью которого я давно восхищаюсь. А вот с его совестливостью большие проблемы. Как хорошо, что у Эльдара Рязанова все совпало.
Эльдар Рязанов
Все требуют с художника,
стать вумными успев,
чтоб делал все похоженько
на прежний свой успех.
Есть диктатура зрителя,
и вкус ее дурной.
Эльдар, тебя не злит она?
Я в бешенстве порой.
Так проморгали радостно
со вкусом простофиль
о сказочнике Андерсене
твой самый лучший фильм.
Да, яд впитался в почву,
где снобы‑короли
Снобятину, как порчу,
с ухмылкой навели.
И песенки перронные
в Кремле лабают лбы.
Как ты сказал – ирония.
Ирония судьбы.
Альгимантас снял Михаила Калашникова без иконостаса регалий, по‑домашнему. Я разговаривал с Калашниковым несколько лет назад и был приятно поражен его личной скромностью и тем, с каким уважением и знанием он говорил о русской поэзии.
Я задал ему всего один вопрос и насколько мог точно зарифмовал его ответ:
«Скажите, а вам сны какие снятся?» –
«Мир на Земле, для шарика всего…
И всюду «калаши» мои пылятся,
не убивая больше никого…»
По‑моему, это хороший конец для предисловия, Альгимантас?
Если даже самый знаменитый оружейник на Земле все‑таки такой идеалист, – а я это слово люблю, именно потому что оно происходит не от слова «идеология», больше подходящего к понятию зооклетки, а от слова «идеалы», воплощающего достоинство и свободу, то нам и Бог велел, не правда ли?
А может быть, после этой книги о знаменитостях сделаем когда‑нибудь или вдвоем или втроем с Антанасом книгу и одновременно всемирную фотовыставку‑путешественницу «Те, кого фотографировали только для паспортов»?
Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 146; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!