Мы отправляемся на поиски решения

 

Холмс вернулся в половине шестого, бодрый, веселый, в хорошем настроении. Было видно, что он готов к действию. Я нисколько не удивился происшедшей в нем перемене, так как привык к тому, что приступы черной меланхолии сменялись у Шерлока пароксизмами активности.

– Ничего таинственного в этом деле нет, – заявил он, принимая налитую мной чашку чая. – Факты говорят о том, что объяснение всему может быть только одно.

– Как!? – удивился я. – Вы уже все разгадали?

– Ну, я бы не сказал, что все. Но я обнаружил один многообещающий факт. Очень даже многообещающий, – последнюю фразу Шерлок произнес с некоторым смаком. – Детали, правда, мне пока не совсем ясны, но все станет понятно в процессе расследования. Все это время, пока вы меня ждали, я смотрел последние страницы «Таймса» и вот что обнаружил. Оказывается, майор Шолто, служивший в тридцать четвертом пехотном бомбейском полку и проживавший в Верхнем Норвуде, скончался двадцать восьмого апреля тысяча восемьсот восемьдесят второго года.

– Не сочтите меня глупцом, Шерлок, но я не понимаю, куда вы клоните.

– Серьезно? Вы меня удивляете. Тогда посмотрите на это иначе. Капитан Морстан бесследно исчезает. Единственным человеком в Лондоне, кого он мог бы навестить, является майор Шолто. Но тот утверждает, что капитан к нему не приезжал. С момента исчезновения капитана Морстана проходит четыре года, майор Шолто умирает, а через неделю после этого в адрес мисс Морстан приходит первая посылка. Каждый год она получает дорогостоящие подарки, а в финале – письмо, в котором некий аноним извещает ее о том, что с ней поступили дурно. Но что в ее жизни произошло дурного, если не считать смерти отца? И почему подарки начали посылать ей сразу после смерти майора Шолто? Не потому ли, что и сам он, и его наследники знали о тайне исчезновения капитана Морстана? Вам это кажется невероятным? Тогда предложите свою, более правдоподобную, гипотезу.

– Какая дикая странность – посылать компенсацию за смерть отца! А зачем такие предосторожности?! И почему бы не послать письмо тогда, шесть лет назад?! Тем более, если речь идет о восстановлении справедливости. Что мешало восстановить ее раньше? И о какой, собственно, справедливости говорит автор письма? Шерлок, я надеюсь, вы не думаете, что отец мисс Марстон жив? Полагаю, такая мысль была бы явным преувеличением. Но тогда о какой все‑таки справедливости он говорит?

– Согласен с вами, в моей гипотезе не все гладко. Есть уязвимые места, есть, – задумчиво произнес Шерлок. – Но я надеюсь, что наша сегодняшняя поездка разрешит все сомнения. А вот и кэб. Это приехала мисс Морстан. Вы готовы? Тогда пора отправляться, а то опоздаем. Уже начало седьмого.

Я взял шляпу и самую тяжелую трость из всех, что у меня имелись. Шерлок Холмс, как я заметил, вытащил из ящика стола револьвер и сунул его в карман. Следовательно, дело обещало быть серьезным.

Открыв дверцу кэба, я увидел мисс Морстан, закутанную в длинное темное пальто. Держалась она спокойно, лишь бледное, напряженное лицо ее выдавало тщательно скрываемое волнение. Я поразился ее самообладанию. Отправляясь в столь необычную поездку, она, как представительница слабого пола, должна бы чувствовать себя довольно неуютно, и тем не менее, во всем ее поведении ощущалась уверенность и выдержка. Холмс задал ей несколько вопросов, она отвечала на них ровным, спокойным голосом.

– Майор Шолто был самым близким другом моего отца, – говорила она. – Он часто писал о нем в письмах. Но в этом нет ничего удивительного, судьба надолго забросила и моего отца, и майора Шолто на Андаманские острова. Они были старшими офицерами и, конечно же, часто общались. Кстати, в письменном столе отца я нашла одну странную бумагу. Рассматривали ее много раз, но никто так и не понял, что обозначают все эти рисунки и надписи. Я на всякий случай захватила ее с собой, но не думаю, что она вам особенно пригодится. Вот, посмотрите, – она протянула Холмсу лист бумаги.

Шерлок осторожно расправил ее и, вытащив из кармана двукратную лупу, начал внимательно изучать странный документ, попутно давая объяснения.

– Бумага изготовлена в Индии. Когда‑то она была приколота к доске. Карта очень похожа на план какого‑то большого здания. Много залов, коридоров, переходов. Одно место отмечено маленьким красным крестиком. Это чернила. Рядом надпись, сделанная карандашом: «3,37 слева». В левом верхнем углу какой‑то непонятный знак. Очень похоже на четыре креста с соприкасающимися краями. Рядом – надпись. Судя по корявым буквам, вывел ее человек грубый и необразованный: «Джонатан Смолл, Магомет Сингх, Абдулла Хан, Дост Акбар». Признаться, пока я не вижу, какое отношение эта бумага может иметь к нашему делу, но одно несомненно – это очень важный документ. Хранился он бережно, скорее всего, в блокноте. Обе стороны на удивление чистые.

– Совершенно верно, – подтвердила девушка. – В блокноте я ее и нашла.

– Постарайтесь не потерять эту бумагу, мисс Морстан. Мне кажется, она нам еще понадобится. Интуиция подсказывает мне, что дело может оказаться намного сложнее, чем я предполагал.

Шерлок откинулся на спинку сиденья. Я изредка посматривал на своего друга – его сдвинутые брови и отсутствующий взгляд говорили о напряженной работе мысли. Мы с мисс Морстан тихо разговаривали о нашей необычной поездке, высказывая предположения о ее возможных последствиях. Все это время Шерлок молчал. Он ни слова не проронил вплоть до того момента, пока мы не подъехали к цели нашего путешествия.

Несмотря на сентябрь и вечернее время, а было уже почти семь, на улице стояла удушающая жара. Гигантский город окутывал плотный туман. Его серые клубы ползли по грязным улицам, обволакивая дома, кэбы, людей. Фонари на Стренде напоминали бесформенные пятна. Они отбрасывали на мокрый тротуар унылые, дрожащие бледные круги. Даже яркий свет многочисленных окон магазинов не мог пробить тоскливую давящую мглу. Слабенькими потоками он струился на улицу, выхватывая из гнетущей, вязкой темноты лица многочисленных прохожих. Было что‑то зловещее в бесконечной череде лиц, печальных и веселых, старых и юных, изможденных невзгодами и искрящихся весельем. На один краткий миг они появлялись передо мной в ореоле света и тут же исчезали во мраке. Мне казалось, что я вижу вереницу привидений. Я непроизвольно задумался о бренности бытия. Вообще‑то я человек не слишком впечатлительный, но увиденная мной на фоне душного, тяжелого вечера, жутковатая картина подействовала на меня угнетающе. Не самое радостное впечатление оставляло и то таинственное дело, по которому мы ехали. Короче говоря, я немного приуныл. Я взглянул на мисс Морстан и сразу понял, что и у нее настроение тоже упало. Один только Холмс сохранял все тот же невозмутимый и уверенный вид. Удручающая обстановка не оказывала на него никакого воздействия. Он, словно исполин, возвышался над мелочностью ощущений, если не сказать больше – они ему попросту были неведомы. Держа на коленях блокнот, он время от времени делал в нем какие‑то записи, светя себе карманным фонариком.

Когда мы подъехали к театру «Лицей», у его боковых входах уже стояла густая толпа. К парадному, поскрипывая и стуча колесами по мостовой, беспрерывно подъезжали кэбы и двуколки. Останавливаясь, они высыпали на тротуар свой драгоценный груз – расфранченных, в белоснежных рубашках мужчин и осыпанных бриллиантами, закутанных в шуршащие шали женщин. Мы подошли к месту встречи, третьей колонне, и в ту же минуту к нам подбежал невысокий юркий человечек, по внешнему виду – обычный кэбмен.

– Вы пришли вместе с мисс Морстан? – спросил он.

– Да. Я – мисс Морстан, а эти двое джентльменов – со мной.

Он внимательно оглядел нас. Взгляд у незнакомца оказался на удивление пронизывающий.

– Простите меня, мисс, но я обязан спросить вас. Никто из ваших друзей не служит в полиции? – отрывисто проговорил он.

– Даю вам слово, что они не из полиции, – спокойно ответила мисс Морстан.

Незнакомец пронзительно свистнул. В ту же секунду уличный мальчишка подвел к нам стоящий на противоположной стороне улицы кэб и открыл двери. Встретивший нас человечек взгромоздился на козлы, мы же сели внутрь. Не успели мы устроиться поудобнее, как кучер щелкнул бичом и кэб с бешеной скоростью помчался по мглистым улицам.

Ситуация складывалась довольно занятная. Мы ехали неизвестно куда и, собственно говоря, непонятно зачем. Вся история могла быть и просто хорошо разыгранной мистификацией, такой вариант не исключался. Если же все было правдой, то нас могли ожидать события довольно серьезные. Мисс Морстан казалась все такой же уверенной и собранной. Я попытался было приободрить ее воспоминаниями о своих необыкновенных приключениях в Афганистане. Но, сказать по правде, сам был так взволнован происходящим и настолько поглощен мыслями о цели нашего путешествия, что мои истории сильно смахивали на затертые анекдоты. Да и рассказывал я их несколько путано. По сей день она вспоминает, как я, вероятно, совсем забывшись, поведал ей о том, как глухой темной ночью в мою палатку заглянул мушкет, которого я уложил дуплетом из тигренка. Вначале я еще как‑то ориентировался и понимал, куда мы едем, но вскоре из‑за тумана, скорости, а также слабого знания Лондона, я запутался в мелькающих улицах. Лишь одно я знал несомненно – едем мы уже довольно долго. Но Шерлок Холмс, как всегда, был на высоте. Он бормотал про себя названия извилистых улиц и улочек, по которым грохотал колесами наш кэб.

– Рочестер‑роу, – сказал он. – Проехали. Теперь мы въехали на Винсент‑сквер. Выехали. Воксхолл‑бридж‑роуд. Ага, значит мы едем в сторону дороги на Саррей. Да, совершенно верно. Ну что ж, я так и думал. Вот и мост. Посмотрите в окно, увидите блеск воды.

Мы и в самом деле увидели под нами сверкающую Темзу, фонари на широкой и тихой водной глади реки. Вскоре они исчезли, и наш кэб снова помчался по лабиринту улиц.

– Уондсворт‑роуд, Прайори‑роуд, – продолжал перечислять Шерлок. – Ларкхолл‑лейн, Стоквелл‑плейс… Роберт‑стрит, Колдхарбор‑лейн. Да, похоже расследование нам придется продолжать не в самой фешенебельной части Лондона.

Мы действительно въехали в довольно подозрительный район. Длинные ряды мрачных кирпичных домов оживляло, если можно так сказать, тусклое свечение грязных окон пивных сомнительного достоинства. Затем по обеим сторонам кэба потянулись двухэтажные домики, каждый с небольшим садиком перед входом, а потом снова пошли беспрерывные линии новеньких, сверкающих свежим кирпичом, домов (похожих на страшные щупальца, раскинутые во все стороны городом‑монстром). Наконец, у третьего дома в недавно построенной улице кэб остановился. Ни один из рядом стоящих домов не был заселен. Да и тот дом, к которому мы подъехали, также был темен и мрачен. Лишь на кухне слабо горел свет. На наш стук дверь открыл слуга‑индус в желтом тюрбане, белом свободном одеянии, подпоясанный широким, также желтым поясом. Столь колоритная восточная фигура казалась неуместной здесь, в третьеразрядном загородном районе. Она странным образом диссонировала со всем окружением, и, прежде всего, с дверью, такой же неказистой, как и сам дом.

– Сахиб ждет вас, – сказал индус и в тоже миг из глубин дома донесся тонкий, визгливый голос.

– Проведите их ко мне, хидхидмутгар. Немедленно проведи их ко мне!

 

Глава 4

История человечка с лысиной

 

Вслед за индусом мы прошли по слабо освещенному мрачноватому проходу, скудно обставленному плохонькой мебелью. Вскоре справа показалась дверь. Индус толкнул ее. На нас хлынул поток яркого света. В центре образовавшегося сияния стоял маленький человечек с высокой, по форме напоминающей яйцо, головой, обрамленной венчиком рыжих волос. Его сверкающая лысина казалась горной вершиной в окружении густой растительности. Человечек постоянно тер руки, словно ему было очень холодно, а черты лица его находились в постоянном движении. Мне показалось, что они не знают покоя, то растягивались в улыбке, то хмурились, но ни на секунду не замирали. Природа одарила его отвислой нижней губой, из‑за которой виднелась полоска желтых неровных зубов. Последнее он тщетно пытался скрыть, поминутно потирая подбородок. Но, несмотря на нахально сверкающую лысину, человечек был явно молод, ему никак нельзя было дать боле тридцати. Впоследствии это наблюдение подтвердилось.

– Ваш покорный слуга, мисс Морстан, – неустанно повторял он противным визгливым голоском. – Проходите, пожалуйста, джентльмены. К вашим услугам. Ради бога, войдите в мое скромное убежище. Извините за то, что оно такое маленькое, мисс, но обстановка, здесь, надеюсь, вам понравится. Так сказать, оазис искусства среди мерзости запустения южного Лондона.

Мы были ошарашены видом комнаты, в которую он пригласил нас. Похожая на бриллиант чистой воды в грубой оправе, она совершенно не вязалась с убожеством остального дома. Поразительной дороговизны гобелены закрывали стены. Кое‑где они были откинуты и тогда взору нашему представлялись либо картина в богатой раме, либо восхитительная восточная ваза. Пол устилал ручной работы ковер с желто‑черными узорами, такой мягкий и толстый, что нога приятно утопала в нем, словно во мху. Две великолепные тигровые шкуры лежали на ковре, усиливая ощущение восточной роскоши, царившей в комнате. Картину довольства и неги завершал стоящий в углу, на коврике, кальян. Под потолком была протянута тончайшая, почти невидима глазу золотая проволока, на которой висела изящная серебряная лампа, выполненная в форме птицы. Загораясь, она наполняла комнату не только светом, но тонким, приятным ароматом.

– Позвольте представиться. Меня зовут Тадеуш Шолто, – произнес маленький человечек, не переставая дергаться и улыбаться. – А вы, конечно же, мисс Морстон. Ага, ну а эти джентльмены…

– Мистер Щерлок Холмс и доктор Уотсон.

– Доктор? Вот как! – радостно воскликнул он. – А нет ли у вас с собой случайно стетоскопа? О, какое счастье! Вы знаете, я очень беспокоюсь за свой митральный клапан. Не будете ли вы любезны послушать меня? Аорта меня не очень волнует, она в полном порядке, но вот митральный клапан…Мне бы очень, очень хотелось услышать ваше мнение о нем.

Нагнувшись, я послушал его и не нашел никаких отклонений, если не считать, конечно, того, что мой случайный пациент буквально трясся от страха. Казалось, его всего бил нервный озноб.

– На мой взгляд, у вас все нормально, – сказал я. – Причин для волнения нет.

– О, простите мне мою назойливость, мисс Морстан. Но я так волнуюсь… – залепетал он с внезапной галантностью. – Боже мой, сколько мне приходится страдать! А тут еще этот клапан! Благодарю вас, доктор. Вы меня очень утешили. Значит, вы считаете, мой митральный клапан в прядке? – Я молча кивнул. – Если бы ваш отец мистер Мортстан больше щадил свое сердце и избегал волнений, он был бы сейчас жив.

У меня появилась непреодолимое желание влепить ему пощечину за столь грубое и беспардонное отношение к тому деликатному делу, по которому мы приехали. Мисс Морстон, смертельно побледнев, опустилась в кресло.

– В глубине души я чувствовала, что его нет в живых, – прошептала она.

– Подождите, я вам все объясню, – сказал человечек. – И не только объясню, но и постараюсь исправить причиненную вам несправедливость. Что бы ни говорил мой брат Бартоломью, я обязательно это сделаю. Очень хорошо, что вы пришли сюда не одна, а с друзьями – они станут свидетелями того, о чем я собираюсь вам рассказать. Кроме того, нам втроем будет легче переубедить Бартоломью. Но только давайте не вмешивать в наше дело посторонних – ни полицию, ни кого‑либо еще. Мы все уладим сами, ко всеобщему согласию. Нам не нужны лишние участники. Единственно, чего боится мой брат Бартолмью, так это огласки, – проговорив это, он сел на низенькую софу и уставился на нас любопытными, подслеповатыми глазками голубовато‑водянистого цвета.

– На мой счет можете быть абсолютно спокойны, – заговорил Холмс. – Что бы вы ни соизволили сказать, дальше меня это не пойдет.

Я склонил голову, показывая, что полностью солидарен с моим другом.

– Прекрасно! Прекрасно! – отозвался человечек. – Мисс Морстан, вы позволите мне предложить мне бокал «кьянти»? Или, может быть, вы предпочитаете токайское? Других вин у меня нет. Прикажете открыть бутылочку? Нет? Ну что ж, тогда, я надеюсь, вы не будете возражать, если я закурю? Восточный табак – это просто бальзам. К тому же, я слегка нервничаю, а кальян меня очень успокаивает. Он незаменим в минуты волнения.

Он подсоединил к большой чаше трубку, и вскоре мы услышали веселое бульканье розовой воды. В предвкушении рассказа, мы, вытянув шеи и уперев ладони в щеки, расселись полукругом возле нашего странного рассказчика. Тот, натужно пыхтя, и не переставая дрожать, впивался в трубку кальяна. Блеск его лысины соперничал по яркости с сиянием экзотического курительного инструмента.

– Когда я, наконец, решил связаться с вами, – заговорил он. – Я не сообщил вам свой адрес, поскольку боялся, что вы приведете с собой не желательных для меня людей. Поэтому я позволил себе назначить вам встречу таким образом, чтобы мой человек, Вильямс, в чьей преданности я не сомневаюсь, мог бы увидеть вас первым. Вильямсу были даны указания не вступать с вами в разговор, если бы пришедшие с вами люди, показались ему подозрительными. Прошу простить меня за все эти меры предосторожности, но я человек весьма восприимчивый, я бы даже сказал, утонченный. Сам вид полисмена претит моему эстетическому вкусу. Боже, как я не люблю этот грубый материализм! Видите ли, я не стараюсь часто вступать в контакт с невежественной толпой. Живу я, как вы уже заметили, в атмосфере утонченности, меня вполне модно назвать покровителем искусств. Да, искусство – моя слабость. Вон тот пейзаж – это подлинный Коро. Конечно, кое – кто из знатоков мог бы поспорить относительно Сальватора Роза, то вот этот Бугро не вызовет никаких сомнений. Я, знаете ли, поклонник современной французской школы.

– Прошу прощения, мистер Шолто, – сказала мисс Морстон. – Но я пришла сюда по вашей просьбе и желала бы услышать то, что вы хотели сообщить мне о моем отце. Сейчас уже поздно, и я не могу здесь долго оставаться. Прошу вас, покороче, пожалуйста.

– Думаю, что наша беседа все‑таки затянется, – ответил он. – Нам определенно нужно будет ехать в Норвуд, к моему брату Бартоломью. Ехать придется всем вместе, одному мне трудно с ним разговаривать. Он и так очень недоволен тем, что я действую так, как, мне кажется, будет справедливым. Вчерашний разговор с ним происходил на высоких тонах. Не представляете, какой это тяжелый человек, а особенно, когда рассердиться.

– Если нам нужно еще и ехать в Норвуд, то давайте отправляться немедленно, – рискнул вставить я.

Человечек рассмеялся так, что даже уши у него покраснели.

– Не стоит так торопиться, – воскликнул он. – Еще неизвестно, как мой брат Бартоломью воспримет ваше неожиданное появление. Нет, нет, что вы, я должен подготовить вас к встрече, рассказать о моих отношениях с Бартоломью. Прежде всего, я вынужден сказать вам, что во всей этой истории есть места, и для меня самого не очень ясные. Все, что я могу сделать – это сообщить вам факты, мне известные и понятные.

Мой отец, майор Джон Шолто, как вы уже, вероятно, догадались, служил в Индии. Лет одиннадцать тому назад он вышел в отставку и, возвратившись в Англию, поселился в Пондичерри‑лодж, в Верхнем Норвуде. В Индии отцу моему удалось разбогатеть, и вернулся он сюда с большими деньгами и громадной коллекцией восточных редкостей. Довольно ценных, нужно сказать. Кроме того, он привез с собой несколько слуг – индусов. Не стесненный в средствах, он купил себе небольшой домик и зажил в роскоши, ни в чем себе не отказывая. Наследников у него только двое – я, и Бартолмью, мой брат‑близнец.

Я очень хорошо помню тот ужас, который охватил нас, когда мы узнали об исчезновении капитана Морстана. О деталях этого обстоятельства мы прочитали в газетах. Зная, что он является другом нашего отца, мы частенько в его присутствии говорили о загадочном исчезновении Морстана. Отец нередко принимал участие в наших разговорах и делился своими соображениями. Мы и не подозревали, что из всех людей только он один знает о судьбе несчастного Артура Морстона. Нам и в голову тогда не приходило, что наш отец может быть причастен к этому делу.

Но мы догадывались о другом – мы чувствовали, что наш отец скрывает какую‑то тайну, и все его поведение показывало, что над ним нависла огромная опасность. Он вдруг стал на редкость боязлив – никогда не выходил из дома один, а вскоре нанял двух телохранителей, бывших боксеров. Они служат в Подничерри‑лодж привратниками. Кстати, один их них – тот самый Вильямс, который привез вас сюда. Да, да, когда‑то он был чемпионом Англии в легком весе. Наш отец никогда не говорил нам о том, кого именно он боится. Но через некоторое время мы заметили, что особую ярость у него вызывают люди с деревяшками вместо ног. Как‑то раз он даже открыл огонь из револьвера по какому‑то безногому, который, как выяснилось впоследствии, был всего лишь коммивояжером, пришедшим к нам предложить свой товар. Слава богу, все обошлось, бедолага даже не был ранен, но нам пришлось выложить немалую сумму за его молчание и за то, чтобы замять все это дело. Вначале мы подумали, что неприязнь к безногим у нашего отца – это одна из малообъяснимых странностей его характера. Однако, последующих ход событий заставил нас изменить это мнение.

В начале 1882 года отец мой получил из Индии какое‑то письмо, которое повергло его в панику. Прочитав его за завтраком, отец едва не лишился чувств. С того дня он заболел и вскоре уже лежал при смерти. Мы не знали, что это за письмо, и кто его автор, но оно было очень короткими и написано корявым почерком, вероятно, человеком малограмотным. С момента получения письма отец впал в глубокую депрессию, затем ему стало значительно хуже, А уже в конце апреля нам сообщили, что отец безнадежен и хочет проститься с нами.

Когда мы вошли в его комнату, то увидели нашего отца, высохшего, бледного, утопавшего в подушках. Тяжело дыша, он попросил нас запереть дверь и встать по обеим сторонам кровати. Затем, лихорадочно двигая руками и задыхаясь, голосом, в котором звучало волнение и мука, он сообщил известие, поразившее нас. Я попытаюсь вспомнить и передать все сказанное им его же собственными словами.

«– Дети мои, в этот скорбный час я хочу сказать вам самое главное. То, что тяжким грузом лежит на моей совести. Я несправедливо поступил с дочерью бедного Мортстана. Проклятая жадность, этот страшный порок, что преследует меня всю мою жизнь, помешал мне отдать причитающиеся ей сокровища… А ведь половина их законно принадлежит ей. Но я и на себя их не потратил. И все из‑за дурацкой слепой жадности. Простое обладание сокровищами согревало мне душу. Я ни с кем не хотел делиться ими, я и мысли не допускал, что мне придется отдавать их. Видите вон те жемчужные четки у склянки с хинином? Я даже с ними не мог расстаться, хотя и они, в сущности, тоже ее. Вам, дети мои, я поручаю отдать дочери Морстона ее долю сокровищ Агры, но только не раньше, чем я умру. Кто знает, как все обернется? Случалось, что люди выкарабкиваются и из более худших ситуаций…

А теперь я расскажу вам, как умер Морстон, – продолжал отец. – У него было больное сердце, но он ото всех это скрывал. Мне одному было известно о его недуге. Там, в Индии, он и я стали обладателями значительных богатств. Не буду объяснять, как это произошло, все обстоятельства дела сейчас не имеют значение. Главное то, что все сокровища я привез с собой в Англию. Когда же сюда вернулся Морстан, он сразу же направился ко мне, чтобы потребовать свою долю. Со станции он пришел сюда пешком, постучался, и мой старый верный Лал Чодар впустил его… Лала уже давно нет… Наши мнения относительно дележа сокровищ существенно различались. Вскоре между нами завязался спор. Морстан сильно разозлился и вскочил с кресла. Вскочив с кресла, он попытался мне что‑то сказать, но вдруг схватился за грудь. Он начал задыхаться, лицо его стало мертвенно‑серым. Пошатнувшись, он повалился на спину, но, падая, ударился головой об угол сундука, в котором лежали драгоценности. Нагнувшись, я посмотрел на Морстана и, к своему ужасу, обнаружил, что он мертв.

Долгое время я сидел, не зная, как мне поступить. Мысли мои путались. Первым моим желанием было позвать кого‑нибудь на помощь, но я так и не решился этого сделать, боялся, что меня обвинят в убийстве. Могли бы найтись свидетели, которые подтвердили бы, что мы яростно спорили, рана на голове Морстана также свидетельствовала бы в пользу убийства. А потом началось бы расследование, в результате чего полиция непременно разнюхала бы о сокровищах. Вот это‑то меня больше всего и беспокоило, я не хотел, чтобы о них кто‑нибудь знал. В разговоре Морстан упомянул мне, что никому не известно, куда он отправился. Именно тогда я и решил – пусть уж об этом никто никогда и не узнает.

Я стоял, обдумывая, что мне делать, и тут в дверях появился мой слуга, Лал Чодар. Он скользнул в комнату и быстро запер за собой дверь. «Не беспокойтесь, сахиб», – заговорил он. – «Никто не узнает о том, что вы убили его. Давайте спрячем тело, и – дело с концом». «Я не убивал его», – ответил я. Лал Чодар, улыбаясь, закивал головой. «Я все слышал, сахиб», – шептал он. – «Я слышал, как вы ссорились, и слышал удар. Но губы мои будут молчать. Не беспокойтесь, в доме все спят, давайте быстренько избавимся от тела». Его слова и решили все дело. Я подумал, что если уж мой слуга не верит в мою невиновность, то что тогда говорить о двенадцати придурках – присяжных?! В ту же ночь мы с Лалом Чодаром избавились от тела. Последующие несколько дней в Лондоне только и было разговоров, что о таинственном исчезновении капитана Морстана. Чуть позже из того, что я вам расскажу, вы поймете – я ни в чем не виноват, единственная моя ошибка состоит в том, что я подался на уговоры слуги и, скрыв тело и драгоценности, лишил дочь Морстана ее законной части. Вам придется восстановить справедливость. А теперь слушайте меня внимательно. Сокровища спрятаны…».

– В то же самое мгновение гримаса ужаса исказила лицо отца. Глаза его засверкали диким огнем, челюсть задрожала. Он завизжал голосом, которого мне никогда не забыть: «Уберите его! Ради Бога, уберите его!». Мы с братом, повернув головы, посмотрели в окно, куда был устремлен взгляд отца. Чья‑то устрашающая физиономия смотрела на нас из темноты улицы. Я рассмотрел бороду, дьявольской злобы глаза и нос, расплющенный об оконное стекло. Меня поразила застывшая на физиономии жестокое выражение. На секунду мы с братом опешили, затем бросились к окну, но за ним уже никого не было. Когда мы вернулись к отцу, он был уже мертв. Голова его была беспомощно повернута набок, пульс не прослушивался.

В ту же самую ночь мы обшарили весь сад, но не нашли и следа жуткого пришельца. Был, правда, какой‑то отпечаток на клумбе, но такой маленький, едва ли его мог оставить взрослый мужчина. Вот так – за исключением этого непонятного следа, ничто не говорило о присутствии возле нашего дома посторонних. Прошло немного времени и нам начало казаться, что никакой бородатой физиономии и не было вовсе. Возможно, все это было игрой нашего воображения. Однако, довольно скоро мы получили весьма убедительное свидетельство того, что вокруг нас происходят какие‑то странные события. К примеру, однажды, войдя в комнату отца, мы обнаружили, что окно открыто, а в ящиках и коробках все основательно перевернуто. На комоде лежал клочок бумаги со словами «Знак четырех», написанных неровным, корявым почерком. Кто их написал, и что они – для нас это было сплошной загадкой. Все ценные вещи в комнате оставались на своих местах. Странно, но грабители ничего не украли. Мы с братом попытались связать это удивительное происшествие с постоянным страхом, который преследовал отца всю его жизнь. Однако и этот логический ход не принес нам никакой разгадки.

Вздохнув, человечек замолчал. Некоторое время он сидел, задумчиво попыхивая кальяном. Мы сидели, погруженные каждый в свои мысли. Признаться, этот удивительный рассказ нас озадачил. Услышав повествование о смерти своего отца, мисс Морстан побледнела. Мне показалось, что она близка к обмороку. Я торопливо налил стакан воды из стоявшего на столике хрустального кувшина и протянул ей. Девушка приняла его. Шерлок Холмс сидел, откинувшись на спинку кресла. На лице его было все то же отсутствующее выражение, но по блеску его полуприкрытых глаз я понял, что вся эта история вызывает у моего друга живейший интерес. Глядя на Холмса, я вспоминал о том, что именно сегодня он уныло жаловался на беспросветную тоску своей жизни. Теперь перед ним стояла очередная проблема, требующая полной концентрации его ищущего ума. Мистер Тадеуш Шолто с гордостью оглядывал нас, явно удовлетворенный тем ошеломляющим впечатлением, которое произвело на нас его повествование. Еще несколько раз затянувшись, он продолжил:

– Как вы можете себе представить, рассказ нашего отца о сокровищах сильно взволновал нас. В течение месяца мы перепахивали наш сад, все глубже и глубже вгрызаясь в землю. Горы земли росли возле нашего дома, но до сокровищ мы так и не добрались. Согласитесь, мысль о том, что отец умер в то самое мгновение, когда собирался сказать нам о месте, где находиться тайник, вполне способна свести нормального человека с ума. О размерах богатств, владельцами коих мы могли бы стать, можно было судить по ценности этих четок, которые он нам показал. Кстати, из‑за них у нас с братом Бартоломью вышел небольшой спор. Нам было очевидно, что четки стоят дорого, поэтому Бартоломью не хотел с ними расставаться. Между нами говоря, мой братец подвержен тому же пороку, что и наш покойный отец. Кроме того, он считал, что если мы отдадим четки, то это может вызвать нежелательные слухи, и как следствие, кое‑какие неприятности. Единственно, что мне удалось сделать, это убедить его в необходимости найти адрес мисс Морстан и посылать ей через равные промежутки времени по жемчужине. Бартоломью согласился, поскольку не хотел, чтобы девушка жила в нужде по нашей вине.

– Благодарю вас за столь доброе отношение, – мисс Морстан тепло посмотрела на Шолто. – С вашей стороны это было в высшей степени любезно.

Человечек протестующе замахал руками.

– Что вы, что вы! Ведь мы же были все равно, что ваши опекуны, – забормотал он. – Правда, так считал один я, мой брат полагал, что мы ничего вам не должны. Ох уж этот Бартоломью! Мы были вполне обеспеченны, лично я ни в чем не нуждался, и считал, что обходиться подобным образом с молодой леди – недостойно. Это – дурной тон со стороны воспитанного джентльмена. А дурной тон, как говорят французы, ведет к преступлениям. Да, французы умеют изящно выражать умные мысли. Наше расхождение во мнениях по данному предмету зашло стол далеко, что я быль вынужден уехать из Пондичерри‑лодж. Взяв с собой старого слугу и Вильямса, я покинул наш дом, и поселился здесь. Вчера мне принесли важные известия. Сокровища, наконец‑то, найдены. Я немедленно связался с мисс Морстан и теперь нам остается только одно – ехать в Норвуд и требовать нашу часть драгоценностей. Вчера вечером я сообщил о своих намерениях брату Бартолмью, поэтому он будет ждать нас сегодня. Без особого, конечно, восторга.

Мистер Тадеуш Шолто закончил рассказ и нервно заерзал на роскошной кушеточке. Все молчали. Мысли наши были заняты столь неожиданным поворотом таинственного и загадочного дела. Первым с кресла вскочил Холмс.

– От начала до конца вы сделали все правильно, сэр, – заговорил он. – Полагаю, мы тоже сможем ответить вам любезностью на любезность. Например, я попробую откинуть завесу таинственности с тех обстоятельств, значение которых вы еще не понимаете. Но об этом позже. А сейчас, как справедливо заметила мисс Морстан, нам пора ехать и заканчивать все дела.

Наш новый знакомый аккуратно скрутил трубку кальяна, поднялся и достал из‑за портьеры очень длинное, отороченное каракулем, пальто. Несмотря на душный вечер, он одел его, застегнув на все пуговицы. Его походный костюм довершила кроличья шапочка. Он опустил уши и завязал под подбородком тесемки. Теперь мы видели только часть его подвижного личика да бегающие остренькие глазки.

– Здоровье у меня такое слабое, хрупкое, – заметил он, направляясь к дверям. – Это обстоятельство вынуждает меня беречь себя.

Наш кэб ждал нас. Кучеру, вероятно, сообщили о предстоящей поездке. Не успели мы усесться поудобнее, как лошади рванули с места, и мы помчались вперед. Тадеуш Шолто говорил, не переставая. Голос его, отрывистый, визгливый, заглушал стук колес.

– Бартоломью – человек очень умный, – сообщил он. – Как вы думаете, ему удалось обнаружить сокровища? Ни за что не догадаетесь! После всех раскопок, проведенных в саду, он пришел к мысли, что драгоценности спрятаны в доме, и принялся измерять его площадь. Ни один дюйм не остался им незамеченным. Вот тогда‑то брат и наткнулся на любопытную деталь. Оказалось, что высота дома составляет семьдесят четыре фута, в то время как высота всех комнат со всеми возможными допусками не превышает семидесяти футов. Это совершенно точно, поскольку брат сверлил сквозные отверстия во всех перекрытиях. Таким образом, получилось, что четыре фута как бы пропали. Брат стал их искать, снова промерил все комнаты и пустоты между ними и нашел, что они находятся на самом верху дома. Брат пробил отверстие в потолке верхней комнаты и обнаружил маленький чердак, о существовании которого никто не знал. В центре его на двух балках стоял сундук, доверху набитый драгоценностями. Бартоломью опустил его в комнату, где он находится и сейчас. По самым скромным подсчетам, драгоценностей в сундуке не меньше, чем на четверть миллиона фунтов стерлингов.

От этой гигантской цифры глаза у нас округлились. Таким образом, получалось, что мисс Морстан из скромной гувернантки превращалась в одну из богатейших невест Англии. При условии, конечно, что нам удастся отстоять ее права. Любой человек проникся бы естественной радостью за то, что его друг выбирается из нужды и становиться богачом. Но, к стыду своему, я должен признаться, что не только не почувствовал радости, а даже наоборот, огорчился, грудь моя словно наполнилась свинцом. Возможно, от зависти. Я невнятно пробормотал несколько поздравительных слов, после чего всю дорогу сидел как в воду опущенный. Я уже не слушал веселого бормотания нашего нового знакомца. Теперь он уже казался мне не занятным жизнелюбцем, а нудным, мнительным типом. С индифферентным видом я выслушивал бесконечную череду симптомов и жалоб на неэффективность снадобий, которыми он постоянно пичкал себя. Часть этих шарлатанских порошков и жидкостей он постоянно носил с собой в кожаной шкатулке. Молю Бога, чтобы он не запомнил ни один из моих советов, которые я дал ему, ибо Холмс по сей день уверяет меня, что я уговаривал его никогда не принимать более двух капель касторки одновременно, в то же время, рекомендуя в качестве успокоительного стрихнин, но только в очень больших дозах. Как бы там ни было, я, во всяком случае, почувствовал большое облегчение, когда наш кэб остановился и кучер открыл дверь.

– Вот мы и приехали, мисс Морстан. Это и есть Пондичерии‑лодж, – сказал мистер Тадуш Шолто, подавая девушке руку.

 

Глава 5

Трагедия в Пондичерри‑Лодж

 

Было уже почти одиннадцать вечера, когда начался последнее действие нашего ночного приключения. Позади нас остался сырой туман громадного города. Здесь же было сухо и тепло. С запада дул приятный ветерок, большие облака медленно проплывали по темному небу, то заслоняя собой, то открывая нашему взору яркий полумесяц. Окружающая нас местность хорошо просматривалась, но, тем не менее, Тадеуш Шолто, прихватив фонарь, повел нас к дому.

Пондичерри‑лодж стоял чуть поодаль. Он был окружен очень высокой и широкой каменной стеной, на которой сверху было насыпано битое стекло. Войти в дом можно было только через единственную металлическую дверь, тяжелую и массивную. Подойдя к ней, наш провожатый настойчиво, словно почтальон, забарабанил по ней.

– Кто там? – послышался хриплый голос.

– Это я, Макмердо, пора бы уже тебе запомнить мой стук, – ответил Шолто.

Раздался грохот отодвигаемого засова, клацанье и звон ключей. Вскоре дверь отошла в сторону, и мы увидели пред собой невысокого, широкоплечего человека с фонарем в руке. Он внимательно рассмотрел нас недоверчивыми, немигающими глазами.

– Это вы, мистер Тадеуш. А это что за люди? Вы знаете, у меня приказ не пускать никого посторонних.

– Как это – не пускать?! Ты удивляешь меня, Макмердо! Разве мой брат не сказал тебе, что я приеду не один?

– Нет, не сказал. Да он сегодня из комнаты целый день не выходил. Так что, думайте, как вам угодно, но правил я нарушить не могу.

Мы были удивлены неожиданно возникшим препятствием. Тадеуш Шолто недовольно смотрел на привратника.

– Ну как же ты можешь так говорить, Макмердо? Ведь ты же ставишь меня в довольно неловкое положение, – беспомощно лепетал он. – Или тебе не достаточно моих гарантий? Вот посмотри, здесь стоит молодая леди, а ты заставляешь нас ждать. Что ж, по‑твоему, мы должны торчать здесь?

– Очень сожалею, мистер Тадеуш, – ответил неумолимый привратник. – Пусть эти люди и ваши друзья, но для моего хозяина они – незнакомцы. А платит мне он, за то, чтобы я добросовестно выполнял свои обязанности. Вот я их и выполняю. Извините, но никого из ваших друзей я не знаю.

– Ой, ли, Макмердо! – воскликнул Щерлок Холмс, радостно улыбаясь. – Или ты уже забыл наш поединок? Тот, что происходил в зале «Эллисон» четыре года назад?

– Мистер Шерлок Холмс? Да не может того быть! – заревел экс‑боксер. – Да как же я мог проглядеть вас? Ой, ты, Господи, да что ж вы тут стоите?! Прямо бы подошли и вмазали бы мне своим любимым правым крюком в челюсть. Вот тогда бы я узнал вас сразу, без вопросов! Э‑хе‑хе, вот так люди и растрачивают попусту Богом данный великий талант… Занимаются всякой ерундой. Из вас бы получился настоящий чемпион.

– Вот видите, Уотсон. Если я окажусь ни на что не годным – не беда, в руках у меня есть неплохое интеллектуальное ремесло, – сказал Холмс, смеясь. – Ну, что ж, надеюсь, мой друг не станет нас долго держать на холоде?

– Заходите, сэр, заходите. И ваши друзья пусть заходят, – ответил Макмердо. – Прошу прощения, мистер Тадеуш, но мне были даны строгие указания никого не пускать. Я должен быть полностью уверен, что в дом входят друзья.

Мы прошли внутрь. Усыпанная гравием дорожка, проходящая по заброшенному саду, напоминала свежую рану. Высокой, примитивной постройки дом казался сейчас громадным, темным пятном. Лишь одна стена его, там, где наверху располагалось чердачное окно, была освещена. В стеклах окон отражался лунный свет. Вся окружающая обстановка навевала безотчетный страх – и сам дом, громадный и мрачный, и давящая тишина вокруг. Даже Тадеуш Шолто, хорошо знакомый с Пондичерри‑лодж, и тот явно чувствовал себя весьма неуютно.

– Что такое? Ничего не понимаю! – дрожащим голосом верещал он. – Я же предупреждал Бартоломью. Говорил ему, что мы приедем сегодня вечером. В чем дело? Ни одного освещенного окна. Ничего не понимаю!

– Здесь всегда все так охраняется? – спросил Холмс

– Да, Бартоломью почти полностью перенял привычки отца. Любимый сын, как‑никак. Подозреваю, что отец сообщил ему нечто такое, что предпочел не говорить мне. Вон там, наверху, окно комнаты Бартоломью. Видите, в нем еще отражается луна?

Мы посмотрели наверх, но и в нем не увидели света.

– Света в комнате нет, – произнес Холмс. – Освещено только одно окно, у входной двери.

– А, да. Это комната экономки, миссис Бернстоун. Сейчас узнаем у ней, что тут происходит. Извините, пожалуйста, я попрошу вас подождать меня здесь. Если мы войдем все вместе, миссис Бернстоун может встревожиться. А это что еще такое?!

Он поднял лампу и она тут же задрожала в его руке. Мисс Морстан, схватив меня за руку, испуганно прижалась ко мне. То, что мы услышали, заставило нас остановиться как вкопанных. Из мрачных глубин дома послышались крики насмерть перепуганной женщины.

– Это голос миссис Бернстоун, – стуча зубами, проговорил Шолто. – Кроме нее, женщин в доме больше нет. Подождите, я скоро вернусь.

Он бросился к двери и забарабанил по ней своим особым стуком. Дверь открылась почти сразу же. На пороге появилась высокая пожилая женщина. Увидев Шолто, она облегченно вздохнула и торопливо заговорила:

– Наконец‑то, мистер Тадеуш, я так рада, что вы пришли. Наконец‑то, мистер Тадеуш, проходите, – услышали мы ее причитания. Затем дверь закрылась, и взволнованный голос экономки стих, превратившись в монотонное жужжание.

Наш провожатый оставил нам фонарь. Вытянув руку, Холмс поднял его и начал внимательно рассматривать дом и кучи мусора, разбросанные по саду. Мы с мисс Морстан стояли рядом, и я осторожно сжимал ее ладонь. Какая же странная эта штука – любовь! Вот мы стоим здесь, двое людей, вплоть до этого дня не подозревавшие о существовании друг друга. Даже и сегодня мы едва ли обменялись двумя‑тремя ничего не значащими словами. И в то же время в час беды руки инстинктивно сплелись. Я до сих пор с особым трепетом вспоминаю то незабываемое ощущение. Что повлекло мисс Морстан ко мне? Она говорит, что сделала это бессознательно. Вложив свою руку в мою, она, тем самым, искала утешения и защиты. В общем, мы стояли, взявшись за руки, словно перепуганные дети. И умиротворение мало по малу окутывало наши сердца. Мы уже не боялись окружавшего нас таинственного мрака.

– Какое жуткое место, – произнесла мисс Мортсан, оглядывая кучи земли.

– Н – да. Похоже, что здесь собрались все кроты, населяющие Англию. Мне доводилось видеть нечто похожее. В Балларате, на золотых приисках.

– Весьма подходящее сравнение, – заметил Холмс. – И там, и здесь действовали старатели. Это – следы поиска сокровищ. Не забывайте, что братья Шолто шесть лет искали их. Неудивительно, что они столько земли перелопатили. Волчьих ям нарыли предостаточно.

В ту же секунду дверь с грохотом открылась. Из дома вылетел Тадеуш Шолто и бросился к нам. Руки его были молитвенно прижаты к груди, в глазах застыл ужас.

– Что‑то случилось с моим братом Бартоломью! – кричал он. – Господа, я в панике! Боюсь, нервы мои не выдержат этого удара.

Шолто дрожал от страха, как осиновый лист. Мне казалось, что он вот‑вот разрыдается. Его бледное птичье личико, окаймленное высоким каракулевым воротником, было искажено страхом. Беспомощный, трясущийся, в этот момент он напоминал испуганного ребенка.

– Пошли в дом, – сказал Холмс, как всегда, уверенный и спокойный.

– Да, пожалуйста, зайдите, делайте то, что считаете нужным. Я сейчас не способен что‑либо предпринимать.

Мы проследовали в комнату экономки, расположенную слева от входа. Миссис Бернстоун, вздыхая, обхватив лицо дрожащими пальцами, металась взад и вперед по комнате. Увидев мисс Морстан, она немного успокоилась.

– Господи, как приятно увидеть милое, спокойное лицо, – воскликнула она, едва сдерживая рыдания. – Спасибо за то, что вы пришли. Это меня успокоит. О Боже, как же я сегодня устала!

Мисс Морстан подошла к ней и успокаивающе, с чисто женским участием погладила натруженную руку экономки. Не знаю, уж какие именно слова утешения она говорила экономке, но не прошло и нескольких минут, как та уже вполне успокоилась. Краска начала заливать ее бледные, морщинистые щеки.

– Хозяин закрылся в комнате с утра и не отвечает, – заговорила она. – Я прождала весь день, зная, что он не любит, когда ему мешают, но час назад я начала волноваться, подошла и приоткрыв ее, заглянула внутрь… Нет, сходите сами и посмотрите. Я видела Бартоломью Шолто в радости и в горе, я служу ему уже десять лет, но такого лица, как сегодня, я не видела у него никогда.

Шерлок Холмс взял лампу и вышел. За ним последовал Тадеуш Шолто, все так же тресясь от страха. Ноги его подкашивались, он едва мог идти. Я взял его под руку и пошел рядом с ним. Дважды во время подъема по лестнице Холмс вынимал из кармана свою лупу и внимательно рассматривал следы, едва различимые на светло‑коричневом ковре. Медленно шагая по ступенькам, Холмс светил лампой и тщательно разглядывал все, что попадалось ему на глаза. Ни одно пятнышко не ускользало от его пристального взора. Мисс Морстан под руку с напуганной экономкой шла позади нас.

Мы миновали третий пролет лестницы. Перед нами оказался коридор с большим индийским гобеленом на правой стене, и тремя дверьми на левой. Все так же медленно, методично разглядывая пол и стены, Холмс проследовал вдоль коридора. Мы осторожно держались поодаль. За нами ползли длинные, извивающиеся тени. Возле третьей двери, за которой скрывалась комната Бартоломью, мы остановились. Холмс постучал и, не услышав ответа, повернул ручку. Дверь не открылась. Она была заперта изнутри на мощную задвижку, в чем мы убедились, поднеся лампу к замочной скважине. Ключ хотя и был в ней повернут, но не закрывал все отверстие. Шерлок Холмс нагнулся, посмотрел в замочную скважину и тут же выпрямился, взволнованно переводя дыхание.

– Что за чертовщина! Поглядите‑ка, Уотсон, ничего не могу понять! – произнес он обеспокоенным голосом, так не свойственным ему.

Я приник к скважине и тут же в ужасе отпрянул от нее. Призрачный свет луны струился в комнату, заливая ее таинственным сиянием. Оно то исчезало, то вновь появлялось. Виной тому были медленно ползшие по небу облака. На мгновение я увидел перед собой лицо, словно висящее в воздухе, освещенное мертвенно – бледным светом. Все вокруг него было покрыто густой тенью. Сходство Бартоломю с нашим новым знакомым, Тадеушем Шолто, было поразительным. – тот же высокий лысый череп, тот же венчик густых рыжих волос, те же бледные, без единой кровинки, щеки. Черты лица искажала жуткая, будто приклеенная улыбка. В неясном лунном свете она наводила ужас своей нелепостью и неестественностью. Я невольно поежился и, обернувшись, с изумлением посмотрел на Тадеуша Шолто. Затем в моем мозгу всплыл его рассказ, я вспомнил, что он и Бартоломью – близнецы.

– Какой ужас! – пробормотал я. – Что нам делать, Холмс?

– Ломать дверь, – ответил он и тут же всем весом навалился на нее.

Послышался треск, но дверь не поддавалась. Я присоединился к Холмсу. Вдвоем мы мало‑помалу открыли ее и очутились в комнате Бартоломью Шолто.

На первый взгляд мне показалось, что я нахожусь в химической лаборатории. Вся стена напротив двери была уставлена склянками, пробирками и мензурки. На столе, рядом со спиртовками, лежали газовые горелки, реторты, и опять же, колбы. В углу комнаты стояли корзины с оплетенными бутылями, скорее всего, с кислотами. Одна из бутылей была разбита, и из нее тонкой, извивающейся струйкой вытекала какая‑то жидкость, темная по цвету. Воздух был наполнен тяжелым запахом дёгтя. К одной из стен была прислонена стремянка. В центре комнаты высилась небольшая горка замазки и дерева. Прямо над ней потолок был разбит. В образовавшееся отверстие вполне мог пролезть взрослый человек. У стремянки валялась брошенная второпях веревка.

У стола, в деревянном кресле сидел владелец дома. Его сгорбленная фигура, упавшая на левое плечо голова, лицо с застывшей на нем дикой, нелепой усмешкой. Смерть, определенно, наступила давно, много часов назад. Мне показалось, что не только лицо его, но и все тело было сведено судорогой, а суставы неестественно вывернуты. На столе, рядом с его будто выломанной внутрь рукой лежал какой‑то странный инструмент, напоминавший молоток. Коричневая палка с каменным бойком, грубо обтесанным и привязанным пеньковой веревкой. Рядом с ней валялся обрывок бумаги. Подойдя к столу, Холмс взглянул на него и, быстро прочитав, передал мне.

– Вот так, – сказал он, многозначительно поднимая брови.

В свете лампы я увидел слова «Знак четырех», и безотчетный ужас сковал мое сердце.

– Боже милостивый, да что ж все это значит?! – воскликнул я.

– Это значит, что здесь произошло убийство, – ответил Холмс, обходя вокруг кресла. – О, так я и предполагал! Посмотрите‑ка сюда!

Он показал на торчащую за ухом жертвы длинную, темную иглу.

– Похоже на шип, – сказал я.

– Он и есть. Можете его вытащить, только смотрите, не уколитесь – он отравлен.

Я осторожно – двумя пальцами – вытащил шип. Он вышел легко, не оставив и следа на теле жертвы. Только маленькое, едва заметное пятнышко крови свидетельствовало, что там был сделан укол.

– Для меня все это дело – какая‑то неразрешимая загадка, произнес я, – и с каждым шагом она становиться все запутаннее.

– Напротив, – ответил Холмс. – С каждым шагом все дело проясняется. Мне уже и сейчас все понятно. Не хватает только нескольких звеньев.

С того момента, как мы вошли в комнату, мы совсем забыли о нашем спутнике. Трясясь от страха и заламывая руки, он продолжал томиться в дверях, лишь иногда тихонько постанывая. Внезапно стоны прекратились, и мы услышали дикий, пронзительный крик.

– Сокровища исчезли! Они украли наши драгоценности! Мы же опускали сундук через это отверстие, я сам помогал в этом Бартоломью. Боже! Я последний, кто видел его живым! Ведь я был здесь вчера вечером, он закрывал за мной дверь, когда я уходил.

– В котором часу это произошло?

– Ровно в десять. А теперь он мертв. Когда сюда явится полиция, меня тут же арестуют по подозрению в убийстве. Конечно же, арестуют! Но вы ведь так не думаете, джентльмены? Вы не считаете, что я приложил руку к этому грязному делу? Боже мой! Еще немного – и я сойду с ума!

Руки и ноги его тряслись, и я подумал, что еще немного, и с ним случиться истерика.

– Вам нечего бояться, мистер Шолто, – сказал Холмс, потрепав его по лечу. – Воспользуйтесь моим советом – поезжайте в полицейский участок и расскажите обо всем. Предложите так же свою помощь в раскрытии этого преступления. А мы останемся здесь и будем ждать вашего возвращения.

Шолто, казалось, ставший от пережитого еще меньше, покорно повернулся и вышел. Несколько минут мы слышали на лестнице его шаркающие шаги, затем все стихло.

 

Глава 6

---

Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 114; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!