Матковский – в ашрам, Гаркуша – в профилакторий
Всегда был противником того, что коллектив много пьет, поскольку, по моим романтичным представлениям, артистам бухать – значит раньше срока помирать. А мне совсем не хочется, чтобы так происходило.
Сергей Васильев
Не завяжи я в свое время, сейчас меня бы в «АукцЫоне» не было. Помер бы уже – к бабушке не ходи.
Олег Гаркуша
То, что Гаркуша бросил пить, – позитивный момент и для него, и для группы, потому что вместо пьяной обезьяны появился трезвый артист…
Николай Рубанов
Какие тектонические сдвиги повлияли на «Ы» в середине кодовой десятилетки прошлого века, можно только догадываться. Очевидно одно: после «Жильца вершин» с группой стали происходить невообразимые прежде вещи. «АукцЫон» перестал записывать новые альбомы, из коллектива (впервые!) волевым решением большинства был удален один из участников (гитарист Дмитрий Матковский), а Гаркундель… бросил пить! Последние два события случились практически в полугодичном интервале.
Свой прощальный концерт с «АукцЫоном» Матковский отыграл в ноябре 1995‑го. И достаточно холодно, если не сказать неприязненно, расстался с коллегами по многолетним гастрольным скитаниям, а потом и с отечеством, и с музыкой вообще. На главной странице своего персонального сайта экс‑гитарист «Ы», осевший в Канаде, пояснил собственную трансформацию так: «Хвост как‑то сказал: „Живопись – это музыка на холсте". Теперь я – художник. Добро пожаловать в мой худ‑мир. Как говорится: „Худой мир лучше хорошей ссоры"».
|
|
|
Примечательно, что количественный состав «Ы» с уходом Димы не изменился. Его место как бы занял духовик Михаил Коловский, в качестве сессионного инструменталиста привлекавшийся «АукцЫоном» к записи «Жильца». Новый собрат «аукцыонщиков» стал единственным дипломированным штатным музыкантом команды.
– Если профессионалом называть человека, имеющего официальную бумагу, подтверждающую, что он является музыкантом, – рассуждает Колик, – то у нас в таковом статусе только Миша Коловский. У него есть соответствующий документ.
– Мы не та группа, – подчеркивает Гаркуша, – которая вместо одного исполнителя сразу готова взять на его место другого, аналогичного плана. Нам, конечно, предлагали на замену Матковскому разных гитаристов, но так получилось, что вместо гитариста мы взяли тубиста.
– К какому‑то моменту Матковский уже всех достал, – констатирует Федоров. – Колик его терпеть не мог, Мишка Раппопорт и Пашка Литвинов тоже были против него. После многочисленных долгих поездок по Европе мы все, в принципе, подустали друг от друга, но с Димой находить контакт становилось особенно сложно. В конце концов я остался, по сути, единственным человеком в группе, кто мог с ним общаться. Но и у меня, на фоне морального кризиса, сил отстаивать его перед коллективом не нашлось. И Матковского действительно убрали из «АукцЫона». А он не особо и сопротивлялся такому развитию ситуации.
|
|
|
– Кроме Матковского, из «АукцЫона» никого никогда официально не удаляли, – подтверждает Озерский. – Другие, из тех, кто уходил, делали это по собственной инициативе. Но с Димой мы постепенно разошлись во взглядах на музыку. Основательно это случилось уже после «Птицы», «Жильца вершин» и наших регулярных туров по Германии. «АукцЫон» оказался на некоем перепутье. Мы решали, в какую сторону двигаться: к большему импровизаторству, как предлагал, скажем, Рубанов, или к дисциплинированному исполнительству, чего хотел Матковский, хорошо придумывавший всякие риффы, строгие гитарные партии и т. п. Всем, видимо, захотелось тогда идти в сторону импровизации, и на собрании группы голосование сложилось не в пользу Димы. Выбор, конечно, пришлось делать не очень приятный. Но ничего закулисно не решалось. Вопрос стоял жестко: или Рубанов, или Матковский. Помимо прочих мотивов надо признать, что Николай Ильич на тот момент был гораздо более сильным музыкантом, чем Дима.
|
|
|
– Нет, это не правда, – отрицает вышеизложенную трактовку Рубанов. – Столь радикальной альтернативы никому не предлагалось. В конце концов, ни Матковский, ни я своим отсутствием не могли поколебать победное шествие «АукцЫона». Просто Дима, на мой взгляд, перестал совпадать с группой по ритму жизни. Ему, скажем, больше нравилось сидеть в студии, а мы, напротив, много выступали. В отличие от других участников «Ы», я всего лишь отчетливо выразил свой конфликт с ним, обозначил различие наших взглядов на одну и ту же череду событий. Но все было очень вежливо.
– Я считал тогда, что нам не надо расставаться с Матковским, – говорит Бондарик, – но вопрос решился иначе. Видимо, так и должно было быть. Дима – специфический человек, рациональный, немножко математик. Эта рациональность его и подвела. Он начал какие‑то меркантильные, прагматичные вещи внедрять в «АукцЫон», но они группой отторгались. Тогда Матковский избрал свой путь, уехал в Канаду, и, насколько я понимаю, там он счастлив.
– В ситуации с Матковским я никакую сторону не занимал, – рассказывает Шавейников. – Хотя с музыкальной точки зрения импровизацию в тот момент уже любил намного больше, чем строгую игру, заученные риффы. Хард‑рок, скажем, меня перестал интересовать с тех пор, как я вжился в «АукцЫон» и почувствовал, какой здесь полет фантазии.
|
|
|
– Кроме музыкальных расхождений, у нас с Димой разнились и жизненные стремления, – продолжает объяснения Озерский. – Он постепенно увлекся Индией, ездил в ашрамы, стал более погруженным в себя. Кроме того, приближался срок идти в армию его сыну, и Матковский спешил до этого момента оформить все документы на выезд, чтобы уехать с семьей в Канаду. В общем, его пребывание в группе по многим причинам подвисало, и мы в некотором смысле ускорили решение данного вопроса. При этом никакого кандидата на Димино место у нас не было. То есть мы не стремились его выпихнуть ради кого‑то. Просто настал момент сказать ему, что дальше мы попробуем что‑то делать без него.
Пока «аукцыонщики» вынужденно и трудно «отцепляли» Матковского, ходячий символ «Ы» Гаркундель совершал последние витки по спирали спиртовых безумств. В короткой, заключительной главе своих непоследовательных, отрывочных реминисценций «Мальчик как мальчик» Олег отметит: «Порой мне казалось, что я чувствую запах алкоголя даже от собственной кожи».
Все вокруг (и сам Гаркуша в короткие часы просветления) понимали, что парню пора всерьез лечиться, иначе – полный абзац. «Если бы Олег еще какое‑то время продолжал пить в том же темпе, то наверняка бы загнулся», – уверен Рубанов. Но худшего, слава богу, не стряслось. «Когда я был уж совсем плох, – пишет Гаркуша, – чудесный человек Женя Мочулов, директор группы „ДДТ", предложил мне съездить в Америку. Для начала он предложил мне встретиться с американцами – членами организации анонимных алкоголиков».
Гаркундель явился на встречу с женой и с «большого бодуна». Но все не зря. Довольно скоро он полетел «в волшебный край под названием Эшли», что расположен «между Вашингтоном и Балтимором». В краю этом есть некое лечебно‑психологическое заведение, типа санатория‑профилактория, где «каждый американец, имеющий страховку, может провести 28 дней и подумать, так ли необходим в его жизни алкоголь». Олег, хоть и не был застрахованным американцем, тоже крепко подумал на животрепещущую тему, и вышло так, что день его прилета в Штаты на лечение, 22 июля 1996 года, стал последним днем его беспредельных возлияний. Сегодня Гаркуша не пьет.
– Абсолютно трезвым я прилетел в Россию 27 августа 1996 года, – повествует Олег. – И наш директор забацал тогда большой тур «АукцЫона» по стране. Начали мы с югов – Севастополь, Симферополь… А закончили Новосибирском. Где‑то месяц катались. Ну и представь, выступаем на черноморском побережье, а там «красненькое сухое» рекой, портвейн, но мне уже по барабану. На сцене же я особых перемен в себе и в своих ощущениях не заметил. Даже кайфовее стало. Во всяком случае, ничего меня не обламывало, хотя многие утверждают, что алкоголь, наркотики, транквилизаторы всякие способствуют творчеству, раскрепощают… Хуйня это полная. Я и трезвый скачу на сцене так, что мама не горюй!
– После отрезвления в действиях Гаркуши появилась некая сознательность, – считает Колик. – Конечно, сегодня он отличается от себя прежнего, но в образ «АукцЫона» Олег по‑своему встраивается.
– Теперь у меня есть возможность сравнивать, – рассуждает Гаркундель. – И то, что получается на концертах сейчас, – мне нравится. Вот недавно попалась видеозапись одного нашего выступления 1991 года, где я не то что совсем «в дрова», но изрядно пьяный на сцене. Так это ж смотреть невозможно. Мне стыдно. А раньше любому, кто сказал бы мне, что я там бухой, ответил бы: да нет, я – нормальный…
«Музыка моя, где‑то рядом…»
Я считаю, что в песнях смысла быть не должно. Это же не агитплакат, а прежде всего ассоциативный и энергетический посыл. Вот какой смысл, например, в песне «Вечерний звон»? Гениальная вещь, отстраненная…
Леонид Федоров
С Леней я познакомилась в 1997 году, и, надо признать, с той поры он помудрел. По крайней мере, тогда он казался более бестолковым. А сейчас – очень толковый мальчик…
Лида Бенцианова, жена Леонида Федорова
Встреча Федорова со своей будущей, второй, супругой Лидой, трудившейся в продюсерской компании «Ы» (занятой организацией московских концертов отечественных рок‑команд), хронологически совпала с началом его плодотворной и непредсказуемой сольной деятельности. Может, никакой взаимосвязи здесь нет, но звучит, согласитесь, поэтично. Поэтому так и запишем.
Не менее примечательно, что как только Леня преисполнился новой любви, его основательно потянуло прочь от… лирики. И тянет, как ему кажется, поныне. В одном из вечерних чайно‑коньячных разговоров на московской кухне Лиды и Лени в районе «Серпуховской» («помудревший» Федоров постепенно перебрался на ПМЖ в столицу) – уже после того, как минула дюжина лет «аукцыоновского» альбомного «безмолвия» и группа записала‑таки очередной студийный диск «Девушки поют» (о нем в следующей главе), – Леня говорил мне так: «Ни в одной нашей песне вербального смысла нет. Смысл есть в определенном состоянии, создаваемом этими песнями. В поэзии надо искать абсолютный полюс холода, потому что это свобода. Таким текстам можно придавать любое настроение. Я вообще к страстной поэзии отношусь сдержанно. Мой друг, композитор Владимир Иванович Мартынов, например, считает, что поэзия такая кончилась давным‑давно».
Под «нашими песнями» неофутуристичный «заведующий всем» подразумевал в тот вечер не только (а скорее не столько) вещи, придуманные им с Озерским вне «Ы», а весь литературно‑художественный пласт, перелопаченный и спетый Федоровым в начале нового тысячелетия при содействии расширившегося круга его друзей по авангардно‑аутентичной музыке и эмпирическому общению. Кроме Хвоста и Хлебникова, Леня расщепил на ноты, аккорды и звуки стихи Анри Волохонского и Александра Введенского, прозу Джеймса Джойса, занимательную филологию Андрея Смурова и Артура Молева. Дошел даже до монастырских духовных стихов, псалмов царя Давида и пастушьих заговоров, укомплектованных в набор «душеполезных песен на каждый день».
– Отталкиваешься от какого‑то звука и нащупываешь песню, – разъясняет Леня. – 0 смысле текста не думаешь, он просто должен ложиться на музыку. Например, вся песня «Зима» на «Бодуне» выстроилась из слова «то ли». А, скажем, в «Предателе», одной из моих любимых «аукцыоновских» тем, есть противное звуковое сочетание «взвожу курки», которое, мне кажется, правильно так и не легло. Мы не нашли ему своевременно замену, и с тех пор оно торчит из песни. Мне важно, чтобы все фразы пелись, не вываливались интонационно из контекста. Последнее время я даже не учу песенные тексты, они сами всплывают в уме, когда звучит соответствующая музыка.
Меня именно таким подходом к поэзии зацепил Хлебников. Я понял, что он отталкивался от звуковой, ритмической основы стиха, она была ему важнее вербальных смыслов. А вот у Пушкина вербальная поэзия. Во все вложен конкретный смысл. Но дар его таков, что позволял создавать при этом абсолютно музыкальные вещи. У других же известных поэтов прошлого музыкальность в стихах вообще отсутствует, хотя некоторые из них, возможно, были глубже и мастеровитее Пушкина.
В другой раз, в том же московском жилище Лени, я слушал на его компьютере только что завершенный им альбом «Сноп снов».
Я все забыл, теперь пишу
За буквой букву,
Слог за слогом
Дышу,
Как будто бы душу
Себя,
Рожденного со стоном… –
пел Федоров очередной зазвучавший в нем стих Хвоста. Параллельно (и не впервые, кстати, при «вживании» в сольный материал Лени) в уме моем всплывали разнообразные строки из раннего Маяковского. Тогда, кажется, вот эти:
Время!
Хоть ты, хромой богомаз,
лик намалюй мой
в божницу уродца века!
Я одинок, как последний глаз
у идущего к слепым человека!
Однако на тестовый вопрос: «Почему бы тебе, в череде прочих своих, спонтанно‑концептуальных проектов, не обратиться и к почти юношескому периоду творчества нашего „агитатора, горлана, главаря'?» – Федоров с импонирующей категоричностью ответил: «Мне, если честно, Маяковский не нравится. Это малоинтересно. Он лирический поэт. А зачем мне чужая лирика?»
Следующий фрагмент нашего диалога, напоминавшего эстетическое анкетирование хозяина квартиры, уместно процитировать в форме интервью.
– А у Волохонского, значит, лирики нет?
– У Волохонского?! Лирики? Не слышал ни одного его лирического стихотворения. У Хвоста знаю один такой стих и одну песню. В остальном – у него тоже лирики нет. Холод там. Это абсолютно отъехавшие люди. Вот у «АукцЫона» лирики полно. У нас повсюду «мы», да «ты», да «я». Никак других слов не найдем, поскольку любим короткие слова, а эти как раз самое оно. Иногда пытались их заменять чуть более длинными: «дым», «дом», «снег», «бег», «век», «дождь», «лет», «ночь», «день». Но все равно словарный запасик получается небольшой. Есть, правда, еще несколько коротких слов, но в книжке их лучше не печатать…
– А «Холода» Озерского из твоего альбома «Таял» разве не лиричны?
– Это вообще молитва. Никакого отношения клирике. Хотя на том же альбоме мне больше «Бен Ладен» нравится. Вся его лексика бьет в точку.
– Может, тебе, помимо Введенского, полистать сборники других обэриутов – Хармса, Заболоцкого?
– Хармса, на мой взгляд, петь невозможно. Как и Заболоцкого. Не слышу в их стихах музыки.
– А Мандельштам музыкален?
– Нет. У него страсть в каждом стихотворении присутствует. И у Хармса тоже. А вот у Введенского ее нет.
– Но тем не менее Хвост, Введенский, Волохонский – пронзительны?
– Конечно. Потому что это не лирика, и все звучит намного сильнее. Вот в чем дело. Мы с Димкой Озерским пытались искать в том же направлении, делились наблюдениями, как одна и та же фраза, произносимая от первого лица, выходит напыщенной и глупой, а если ее произнести отстраненно, обезличенно – получается совершенно иной эмоциональный окрас. Аналогичная ситуация складывается и с ее музыкальным исполнением.
При этом с сожалением констатирую, что наши с Озерским песни не бесстрастны. А страстность, она ведь всегда по какому‑то поводу, но повод – сиюминутен. Он уходит, и страстность становится нелепой. В любой страстности, на мой взгляд, изначально заложена человеческая глупость. А хочется отстраненности, холодности, как у Цоя, Лори Андерсон, Введенского… В этом проявляется какой‑то могучий покой…
Отклонившегося от «АукцЫона» Федорова народ впервые лицезрел 1 апреля 1997 года в ЦДХ на Крымском валу, куда Леня явился в одиночестве, с акустической гитарой, дабы, сидя на стульчике посреди пустой сцены, пропеть пару десятков песен, включенных в его дебютную сольную пластинку «Четыресполовинойтонны». То был винегрет из кусочков федоровского прошлого и набросков его ближайшего авторского будущего. Архивная Гаркушина «Лампа» соседствовала с «аукцыоновскими» вершинами – «День победы», «Зима», «Пионер», «Дом на колесах». Их дополняли экзерсисы «нового» Озерского – «Далеко», «Что‑нибудь такое», которые три года спустя, на стыке тысячелетий, войдут в поворотный альбом Федорова – «Зимы не будет». К этому перечню примешивались и «доисторические» народные темы «Светлана», «Гусаки».
С предельным минимализмом и хохотливой обреченностью Леня, казалось, перепевал все, что попадалось ему под руку. Перепевал, никуда и ни во что не целясь. Просто выбрасывал из себя переполнявшие нутро музыку и слова, как проснувшийся вулкан Эйяфьятлайокудльтонны пепла.
– Я ничего специально не придумывал, не репетировал, – разъясняет Федоров. – Показывал вещи такими, какими они сами собой получались. Так же потом строилась и пластинка «Анабэна». В каждой ее песне есть музыка, и неважно, что там получилось хуже, что лучше. Главное – все сделано с совершенно другим подходом, не так, как раньше, в «АукцЫоне», когда мы записывали массу вариантов песни, потом долго отбирали лучший из них, спорили и т. п.
Кстати, что касается альбома «Четыресполовинойтонны»,то вошедшие в него народные песни я помнил еще с той поры, когда осваивал гитару и разучивал блатные аккорды в деревне.
Из «многотонной» Лениной вязи проявилась одна, совсем не «аукцыоновская» интонация. Этакий шепоток вечности. Земной мотив о неземном, о бесконечном.
Далеко, далеко ли, далеко,
Одиноко ли, ой одиноко,
Не жалей его, не жалей –
Не до плохо ему,
Не до смеха.
И уехал, опять не уехал.
Сон недопокой его ничей
Падал на…
Интонация эта вольется заглавной темой в диск «Зимы не будет» (2000 год).
А‑а‑а,
0 том и пела,
А‑а‑а,
А жизнь летела,
0,
Потому и нет его…
Аукнется в «Анабэне» (2001) хвостенковской «Сонью».
Сонь от сони текла.
День от месяца.
Далека, далека
В небо лестница…
И застынет «Холодами» в альбоме «Таял» (2005).
Холода, холода.
Может быть, и нет,
Может, нет, может, да,
Везде, всегда
Ждать тебя велено,
Звать тебя просил.
Холода, холода,
Где ж ты был, был?
– Есть такие песни, которые и по два года дорабатываются, – рассказывает Озерский. – Вот «Далеко», пожалуй, создавалась наиболее долго. И это единственная песня, припев которой от начала до конца мне приснился. Первый куплет мы очень быстро написали, а с припевом никак не получалось. Уже и в Америку съездили, сделали там другой вариант этой песни. Все равно – не то. Хвост попытался что‑то на нее написать. Получилась «Сонь». Но изначальный замысел мы с Леней все равно считали недоделанным. В конце концов отправились в какой‑то дом отдыха и там продолжили над ней работать. Причем за это время успели много других вещей сочинить.
За ментально‑композиторской эволюцией Федорова конца «лихих девяностых» – начала «подлых нулевых» только Озерский и поспевал. Остальные члены «Ы» (и немалая часть «аукцыоновских» поклонников) пребывали в определенной растерянности и ошеломлении от Лениной драйвовой самодостаточности и глубины творческих экспериментов. Попросту говоря, «не догоняли» в полной мере раскрывшуюся федоровскую суть. Зато «догнавшие» ее испытывали полнейший кайф.
С «тоннами», как уже говорилось, Леня справился в одиночку. «Зимы не будет» (название сие сделалось одним из слоганов поколения, а заодно предварило ставшую вскоре модной говорильню о «глобальном потеплении») сыграл с авант‑джазовыми компаньонами – контрабасистом Владимиром Волковым и гитаристом Святославом Курашовым, с которыми познакомился в Нью‑Йорке на первом курехинском фестивале «SKIF». Собственно, данный альбом и значился как проект трио «Федоров. Волков. Курашов». Здесь же, в «Зиме», Леня впервые сошелся с фольклористом‑подвижником Сергеем Старостиным и создателем хора древнерусской духовной музыки «Сирин» Андреем Котовым. В дальнейшем, вместе и порознь, Старостин и Котов поучаствуют в большинстве федоровских сольных альбомов. Котовская колесная лира прозвучит даже в чудеснейшем «Лиловом дне» (2003), записанном Леней в квартирных условиях фактически в одиночку. В этом альбоме – подлинном апофеозе гениального минимализма – основные хиты (заглавная песня «Вьюга», «Печаль», «Якоря») составлены (озарением Озерского) не более чем из полутора десятка недлинных слов. А песню «Муж», написанную «от» и «до» лично Федоровым, за один куплет «Ышь ли неышь / Кышь ли некышь / Кышь ли некышь некышь ли…» стоит сделать геральдической надписью «АукцЫона», хотя группа эту вещь никогда и не исполняла.
После «Зимы не будет» почти неразрывен с Леней стал и Волков. За десять лет у этого одержимого тандема образовалась совместная дискография, больше той, что накопил «АукцЫон» за четверть века. Как бы незаметно к «заведующему всем» присоединялись и другие изобретательные, независимо мыслящие личности, причем все они были старше Лени. Сам Владимир Мартынов подыгрывал ему на фортепиано в «Красоте» и «Снопе снов». Камерный ансамбль OPUS P0STH народной артистки России, скрипачки Татьяны Гринденко звучал в альбомах «Таял» и «Безондерс». Волохонский наполнил своими текстами и мелодекламациями «Горы и реки».
«Аукцыонщики» в федоровских проектах появлялись эпизодически и вразнобой. В нескольких песнях на «Анабэне» отметились Бондарик, Литвинов, Колов‑ский и Шавейников. К «музыкальному сопровождению» альбома «Горы и реки» (2004) приложил руку Озерский. Еще через несколько лет для парочки вещей в «Красоте» (2006) Лене понадобился уже только Бондарик с бас‑гитарой.
«Федорову „АукцЫон" наскучил», «он сохраняет его как концертный проект». Такие разговоры в меломанских кругах начались еще в середине 1998‑го, когда исполнилось три года, как у «Ы» не появлялось нового материала, а Леня, на той самой питерской студии документальных фильмов, где отчасти ковался «Жилец вершин», с интересом взялся продюсировать дебютный альбом «Пуля» группы «Ленинград», собранной экс‑басистом команды «Ухо Ван Гога» Сергеем Шнуровым.
Много позже заматеревший, популярный, медийный Шнур скажет в одном из интервью, вспоминая то время: «Федоров возился с нами долго… Наша группа в корне изменилась после такого сотрудничества. Появилось понимание драйва, отдавания себя на сцене всецело».
В «дефолтовую» российскую пору Леня увлекся куражными адептами нашей ненормативной лексики настолько, что добрый друг «АукцЫона» Дима Ицкович (в чьей квартире рядом с Новым Арбатом «аукцыонщики» одно время получали кров и стол во время приездов в Москву), создатель почитаемого интеллигентского бренда «О.Г.И.» и продюсерской компании «Ы» (где, напомню, работала Лида Бенцианова), выкупил у питерского лейбла «Шок Records» контракт «Ленинграда» и вскоре устроил для журналистов в одном из своих первых кафе‑читален близ Патриарших прудов презентацию новой команды с невских берегов, представлял которую Федоров.
25 декабря все того же 1998‑го «Ленинград» впервые сыграл в Москве перед большой аудиторией. Дело было в «Горбушке», и, дабы совсем не сомневаться в успехе мероприятия, вторым (и главным) участником того сейшена организаторы поставили «АукцЫон».
Как‑то так выходило со второй половины 1990‑х, что «АукцЫон» то ли есть, то ли нет его. С одной стороны, гастроли группы по России и Европе периодически случались, а в 1999‑м даже появился сингл «Небо напополам», записанный «аукцыонщиками» в альянсе с лидером коллектива «Не Ждали» Леонидом Сойбельманом и давший поклонникам «Ы» надежду, что вскоре может состояться релиз полноценного «аукцыоновского» альбома. С другой стороны, было очевидно, что в качестве единого креативного организма коллектив фактически прекратил функционировать. И его возможный новый альбом в тот период так и не появился. Песни же из вышеозначенного сингла впоследствии стали частью федоровской «Анабэны», изданной на собственном Ленином лейбле «Улитка рекорде».
Думается, для любой группы заметное и продолжительное отсутствие общих идей у ее участников – прямой путь к распаду. Однако «АукцЫон», со своим уникальным внутренним микроклиматом, опроверг и эту логику.
– Лично для меня ничего обидного в «обособлении» Лени не было, – поясняет Озерский. – Возможно, могли тогда обижаться Борюсик, Колик, Паша или Бондарик, не участвовавшие в его сольных альбомах. А я все‑таки придумал некоторые песни для «Зимы не будет», «Лилового дня», для пластинки «Таял». То есть как автор я продолжал делать то же, что и в «АукцЫоне», и какого‑то кризиса не чувствовал. Вообще именно благодаря Леньке «АукцЫону», по‑моему, всегда удавалось уходить от тупиков. Ну, типа куда и как дальше плыть, не знаем, и тем не менее нужно подгонять и подгонять себя, вопреки желанию и вдохновению. Вовсе нет. Оказывается, можно задвинуть работу над новым альбомом «Ы» лет на десять, и ничего страшного в том не будет.
– Наверное, какой‑то пессимизм в нас Леня в тот период замечал, – предполагает Шавейников. – Но при этом, видимо, думал: вот, возьму Борюсика в свой сольный альбом, он и сыграет не то, что сейчас мне хочется, а опять какой‑нибудь «АукцЫон». И ведь легко именно так могло бы быть.
– Раз получилась длинная пауза между «аукцыоновскими» альбомами, значит, нужен нам был такой период, – философски рассуждает Бондарик. – Ну, не возникало у Лени посыла записывать с группой новый материал. Что тут поделать? Мы играли концерты. А в остальное время каждый занимался, чем хотел. Я, скажем так, работал над собой дома. Размышлял на разные темы, стал серьезные книги почитывать, даже по психологии какие‑то труды. Немного поигрывал в сборных проектах со знакомыми музыкантами.
«Брошенным» Леней «аукцыонщикам» так или иначе удавалось реализовываться вне «Ы». Литвинов, кроме того что приходился ко двору многим группам в качестве сессионного перкуссиониста, стал арт‑директором фестиваля «SKIF». Исцелившийся от алкозависимости Гаркундель вступал в различные творческие коллаборации (наиболее запомнился арт‑проект троих Гаркуша – Михаил Коловский – Сергей Летов), давал персональные поэтические вечера и иногда снимался в кино, даже у мэтра Алексея Германа в черно‑белой антисталинской саге «Хрусталев, машину!». Рубанов под девизом, «чтобы было красиво, не надо ничего бояться», создал «Союз Космического Авангарда», или попросту «СКА», затем объединился с тем же Сергеем Летовым (братом покойного лидера «Гражданской обороны» Егора Летова), Эдуардом Сивковым и Юрием Яремчуком в духовой квартет «Сакс‑мафия», и оба проекта достаточно регулярно выступали и выступают по сей день. А Шавейников отбарабанил на одном из самых заметных альбомов питерской группы «Н.О.М.» – «Жир» – и даже съездил с этим «Неформальным объединением молодежи» на пару московских концертов, «когда у них избили барабанщика». Затем Борюсик лет пять ударно помогал команде Саши Чернецкого «Разные люди».
В общем, все в «АукцЫоне» в годы «временной стагнации» занимались своими делами и понятия не имели, будут ли еще когда‑нибудь записывать что‑то вместе, но тут с «Ы» случился очередной парадокс. В 2000‑м популярность команды (уже вторую пятилетку кряду существовавшей от сейшена до сейшена, без какого‑либо свежего материала) в одночасье достигла немыслимых ранее масштабов! Это на экраны страны вышел блокбастер Алексея Балабанова «Брат‑2», в котором заокеанские похождения простого русского киллера Данилы Багрова подзвучивались целым хит‑парадом отечественных рок‑композиций и в том числе песней «Дорога» из «аукцыоновской» «Птицы». Саундтрек второго «Брата» издан отдельным диском, и тираж его был сопоставим с самыми успешными сольными альбомами топовых групп начала миллениума. Строку «Я сам себе и небо, и луна…», к тому времени уже семь лет хором распеваемую фанами на каждом концерте «АукцЫона», теперь подхватила едва ли не вся страна. Когда грянула эра рингтонов, мелодию «Дороги» мне доводилось слышать даже из мобильников вполне себе пролетарских малых: один был грузчиком в продуктовом супермаркете, другой – сборщиком крупнокалиберных шкафов и стеллажей в мебельном салоне. «Брат‑2» привел к «Ы» целую генерацию новых поклонников, для которых все сделанное группой прежде выглядело открытием. В 2004‑м к ним добавилось еще некоторое количество федоровских «неофитов», услышавших записанную им несколько лет назад волшебную тему «Зимы не будет» в другом знаковом для постсоветской державы фильме Петра Буслова «Бумер». Бесконечно далеким от доминирующих образов и понятий новой России «аукцыонщикам» просто поразительно везло на кино про «братков».
– После выхода «Брата‑2» разные люди в городах, где мы гастролировали, спрашивали: «Вы – тот самый „АукцЫон", который в „Брате" поет?» – вспоминает Шавейников. – И я в ответ удивлялся: «А раньше вы про такую группу никогда не слышали, что ли?» «Нет», – отвечали мне.
И Борюсика не обманывали. «АукцЫон», давно ставший вехой в нашей рок‑музыке, для той аудитории, что формировалась «братами» и «бумерами», был и к началу второго путинского срока натуральной терра инкогнита. Вот характерная переписка юзеров на одном из музыкальных форумов рунета, датированная апрелем 2008‑го, то есть тем годом, когда «Ы» отмечал свое 25‑летие! Пишет «Сеня»: «Честно говоря, кроме песни „Дорога", ничего из репертуара „АукцЫона" не слышал, хотя группа вроде как довольно интересная. И то, эту песню услышал только благодаря фильму „Брат‑2". Посоветуйте, какие хорошие песни еще есть у этой группы?» Откликается «Таял»: «„Пионер", „Зима", „Зимы не будет", „Таял", „День Победы", „Все вертится", „Еще не поздно"… и многие другие песни из ихнего репертуара достойны вашего внимания». Опять «Сеня»: «Спасибо. Скачал три песни – „Еще не поздно", „Пионер" и „Зимы не будет". Действительно, все три высокого уровня. Мне понравилось очень даже. Буду качать все остальное…» Подключается «selivan»: «„АукцЫон" здорово поет! Я его тоже впервые услышал в фильме „Брат‑2". Понравилось, и стал целенаправленно искать песни этой группы. Теперь слушаю. С удовольствием. Как говорится – спасибо фильму».
– По моим ощущениям, – размышляет Рубанов, – пока мы регулярно и подолгу ездили по Европе, в России произошло легкое угасание интереса к«АукцЫону». Выросло целое поколение слушателей, вообще не представлявших, что это за группа. А потом на экраны страны вышел «Брат‑2», и все неожиданно нами заинтересовались. После чего начались странные вещи. Сейчас к нам на концерты в немалом количестве приходят пятнадцатилетние юноши и девушки, что меня искренне удивляет. Когда в зале «рубятся» наши сверстники и люди чуть младше, это понятно. Для них «АукцЫон» – что‑то значимое со времен их школьно‑студенческой юности и таковым остается по‑ныне. Но какое дело до нас сегодняшним тинейджерам?
– Конечно, из‑за «Брата‑2» об «АукцЫоне» вся страна узнала, – говорит Гаркуша. – «Дорога» стала для нас примерно тем же, чем «Осень» для Юрия Шевчука. И, естественно, на концертах мы ее вообще исполнять перестали. К слову, особых материальных благ успех этого саундтрека ни Федорову, ни Озерскому как авторам песни не принес. Это ж известная, в принципе, история, как Балабанов около года бегал за Леней и говорил, что снимает некассовый фильм, который прибыли не принесет. Ну, а нам‑то, и Федорову в частности, эти разговоры были по фигу. Мы никогда о гонорарах не торговались.
– Насколько я помню, – уточняет Озерский, – к нам обращался не сам Балабанов, а кто‑то из администраторского корпуса «Брата‑2», когда мы приезжали в Москву на гастроли. Мне и Лене со вздохом объясняли: «Вы же понимаете, проект некоммерческий. Войдите в наше положение». Ну, мы и вошли. И в этом случае, и в других тоже. Поэтому никакие фильмы, где звучат «аукцыоновские» песни, на наше благосостояние серьезно не влияли. Материал отдавался фактически задаром.
В среднем на сберкнижку я получаю от РАО авторских тысячи полторы в месяц. Бывает, и ничего не получаю, а иногда случаются всплески. Вот недавно за один месяц «набежало» 12 тысяч, а за другой 14 тысяч. Рублей, разумеется.
11 октября 2002 года «АукцЫон» ответил «на главный вопрос современности» (именно так утверждалось на титульной интернет‑странице, посвященной альбому «Это Мама»). Вопрос формулировался просто и был явно подогнан издателями диска (или даже самими «аукцыонщиками») под текущий момент: «Когда же группа выпустит концертный альбом?» Мол, заждалась прогрессивная общественность, так нате – получите!
На самом деле и «олдовые» поклонники «Ы», и те, кто прислушался к нему вслед за «Братом‑2», желали наконец‑таки услышать совершенно новый, скорее всего студийный «аукцыоновский» альбом, дабы понять: остались ли еще у этих музыкантов совместные творческие пути, кроме гастрольных маршрутов. Но «АукцЫон» предпочел тогда высказаться синтетически и замысловато. Пластинку «Это Мама» составил десяток песен, сыгранных исключительно участниками «Ы» фактически в unplugged‑варианте. Новыми на диске были лишь две вещи – первая («Якоря») и последняя («О погоде»). Остальные восемь треков являлись равномерным миксом из знаковых «аукцыоновских» хитов «доптичьего» периода («Зима», «Осколки», «Самолет», «Фа‑Фа») и Лениных сольных удач последних лет («Заведующий», «Стало», «Голова‑нога», «Зимы не будет»).
Однако этого оказалось достаточно, чтобы почувствовать – Федоров и «аукцыонщики» по‑прежнему совместны. «АукцЫон» переосмысливал свои старые боевики с той же органичностью и иной страстью, с какой впрягался в песни Лени, изначально сделанные им вне группы. У «Ы» опять появился мощный общий импульс. И создание в обозримом будущем его полновесного нового альбома уже не выглядело утопией.
В «Это Мама» почти на кодовом уровне даже существовал соответствующий сигнал: в песню «Фа‑фа» вплетался безжалостный речитатив темы «Профукал», той, что через пять лет и откроется долгожданный «аукцыоновский» номерной альбом «Девушки поют».
Забавное изречение на сайте группы, представлявшее компилятивный проект «Ы»‑2002, весьма точно характеризовало суть данной работы и очерчиваемые ею перспективы: «Отрадно, что по сей день творчество „АукцЫона" не утратило пророческой силы. „Это Мама" – яркий тому пример. „Это" – указывает нам цель, задает вектор движения. „Мама" – возвращает к истокам».
Друзья уходят. Девушки поют…
После записи альбома «Девушки поют» все музыканты «АукцЫона» по‑другому стали играть. И Борюсик тоже…
Леонид Федоров
В «Девушках…» надо было головой думать, когда в студии сидели, и импровизировать не так, как раньше.
Борис Шавейников
Эволюционный вектор Лени в снежный рождественский день 2004 года направил «аукцыонщиков» в карнавальных прикидах (словно к ним вернулся Кира Миллер) на правую половину сцены (если глядеть из партера) столичного концертного зала имени Чайковского. Левую занимал ансамбль «Академия старинной музыки» под предводительством скрипачки Татьяны Гринденко в монашеских одеяниях. На стыке аутентичного средневековья и рок‑андеграунда миллениума, то бишь по центру академической площадки, располагался неистовый импровизатор Владимир Волков с привычным к его «агрессии» контрабасом. Играли сочинение немецкого композитора XIV века Михаэля Преториуса и арию «Гения Холода» выдающегося английского маэстро XVII столетия Генри Перселла, меж ними вплетались вирши Гаркунделя под скрипичное сопровождение и этапные творения «Ы». В «неопсалом» ликующей души «Все вертится» из «аукцыоновской» «Птицы» проникал органный саунд так, словно изначально для него эта песня и предназначалась. «АукцЫон» на глазах слегка ошалевшей публики перемещался в какое‑то иное измерение. Его музыканты перерастали традиции, на которые опирались ранее, и с радостью плескались в чем‑то, доселе им неведомом. «Втянулись» в тот вечер «аукцыонщики» и в исполнение длинного, медитативно‑нарастающего музыкального произведения «Листок из альбома» Владимира Мартынова, чей эсхатологический литературный труд «Конец времени композиторов» стал для Федорова в некотором роде путеводным на заре третьего тысячелетия. И «АукцЫону» оставалось это чувствовать и принимать.
Буквально через полмесяца после рождественского перфоманса «Ы», 21 января 2004‑го, произошло странное, но знаменательное событие. Тогдашний президент РФ В. В. Путин подписал указ о предоставлении парижскому сквотеру Алексею Хвостенко российского гражданства. Шестидесятитрехлетний Хвост отметил сей факт татуировкой скорпиона на своем левом плече и серией разнообразных весенних выступлений во вновь обретенном отечестве, в том числе – несколькими аншлаговыми концертами в Питере и Москве с любимым «АукцЫоном».
Новое (как потом оказалось – последнее) пришествие Хвоста в Россию совпало с активнейшей фазой сотрудничества Лени с Анри Волохонским, который, напротив, ни под каким предлогом заглядывать на историческую родину не желал. Он творил издалека. И за один лишь, все тот же 2004 год Федоров записал две пластинки, «Горы и реки» и «Джойс» (близкие к мартыновским выводам о развитии музыки), где тексты, переводы и «магический голос» (определение Лени) Волохонского занимали центральное место.
А Хвост… Хвост иногда встречался и пел с «аукцыонщиками», общался с митьками, проводил свои литературно‑музыкальные вечера, познакомился с ивановской молодой группой «Дегенераторс» и записал с ней альбом… «Могила». 14 ноября 2004‑го поэту Алексею Хвостенко исполнилось 64 года, а через две с небольшим недели, 30 ноября, он умер от сердечной недостаточности в 61‑й московской больнице. Леня простился со своим «вторым отцом»…
– Когда мы в последний раз виделись с Хвостом, это было уже удручающе, – вздыхает Озерский. – Если взрослый дяденька весит меньше сорока килограммов, то понятно, что все обстоит не очень хорошо… Каждый в «АукцЫоне» воспринял его уход с грустью. Но, конечно, Ленька отреагировал на случившееся сильнее всех. Его отношения с Хвостом были наиболее близкими.
И 8 декабря 2004‑го Леня первым из музыкантов вышел на сцену столичного ЦДХ, где в центре стоял высокий черный стул с раскрытой тетрадью, и запел «Конь унес любимого в далекую страну». Стул тот был приготовлен для Хвоста, ибо мероприятие, обернувшееся вечером его памяти, изначально планировалось как очередной поэтический концерт Хвостенко, билеты на который поступили в продажу еще с месяц назад.
В конце апреля 2005‑го «АукцЫон» отправился в десятидневное гастрольное турне по Штатам, уместив в него восемь клубных концертов в Сиэтле, Портленде, Сан‑Франциско, Чикаго, Бостоне и Нью‑Йорке. Тогда же группу, выбравшуюся из «ленинградского подполья на американскую сцену» и преподносящую публике «изящную чепуху с хриплой чувствительностью», пригласили на Третий нью‑йоркский globalFEST, намеченный на январь 2006‑го. «АукцЫон» сыграл там, но уже без… Паши Литвинова. Едва минул год со дня ухода Хвоста, как «аукцыонщикам» пришлось принять новый удар судьбы. 15 декабря 2005‑го, после второго за полмесяца инсульта, бессменный перкуссионист «Ы» Литвинов скончался. Ему было 46. Двое его сыновей подросткового возраста остались фактически сиротами. Их мама умерла тремя годами раньше…
Один из последних своих больших концертов с «АукцЫоном» Павел отыграл 1 октября того же 2005‑го в питерском Дворце спорта «Юбилейный», когда презентовался DVD с фильмом «АукцЫон: Как слышится, так и пишется». Потом, правда, были еще короткие гастроли по Украине…
– Неожиданно Пашка ушел, – говорит Гаркуша. – Был человек и нет. Да, он лежал последние две недели в больнице, но… Я тоже, вот, недавно лежал в больнице. У меня камни из почек пошли. Теоретически, наверное, мог коньки отбросить. Но обошлось же. И про Литвинова все так думали. И вдруг хряп, и всё. На Пашкиных поминках, кажется, кто‑то из присутствовавших уже предлагал себя на его место в «АукцЫоне». Интересовались, собираемся ли мы нового перкуссиониста приглашать? Ну, разве так можно?
– Резко все произошло, болезненно, – вздыхает Рубанов. – Коллектив осиротел. На сцене Паша располагался в моем углу, и еще долгое время после его смерти я на концертах осторожно делал шаги назад, хотя там теперь никого не было. Но на подсознательном уровне привычка сохранялась. Раньше ведь за моей спиной стояли его стоечки, барабанчики…
«АукцЫон», в принципе, звучит и без перкуссии, но Павел был одним из нас, подходящим по духу человеком. Его не заменить просто другим перкуссионистом.
– Горе это тяжело переживалось, – рассказывает Васильев. – Детей жалко. Им пришлось к пожилой бабушке переехать. Мы до сих пор отдаем им долю гонорара Павла с каждого концерта «АукцЫона». И квартиру его отремонтировали. Она ведь пустовала. А так стали ее сдавать, и у Пашиных ребят хоть какие‑то средства появились. В июле 2009‑го старшему из них стукнуло 18. А он такой, немножко трудный парень. Учился плохо, поступать никуда не хотел, балду гонял, короче. И я ему сказал: «Федя, теперь ты совершеннолетний. Либо поступай в институт, и тогда все остается по‑прежнему, либо мы станем отдавать половину отцовского гонорара только Саше, а твою долю срежем». Федор задумался…
– Смерть Литвинова – шок, что тут говорить, – краток Шавейников. – На первых концертах без него мне как‑то не по себе становилось: поворачиваю голову влево, а там вместо Паши колонка какая‑то стоит…
Два концерта «АукцЫона» на globalFEST, 21‑22 января 2006 года, имели грустный оттенок, ибо стали первыми выступлениями «Ы» с «осиротевшей» ритм‑секцией. Но эти же сейшены (черно‑белая пропорциональность жизни, увы, неизбывна) открыли группе путь к неожиданным возможностям и долгожданному новому альбому.
Рождение последнего началось с того, что в «Большом Яблоке» (Нью‑Йорке то есть) «аукцыонщиков» услышал трубач Фрэнк Лондон из разудалого, громадного коллектива бруклинских евреев The Klezmatics, что годом позже, в 2007‑м, удостоился премии «Грэмми». Впечатленный «безумными русскими» Фрэнк пошел с ними знакомиться и заодно припас для «аукцыонщиков» почти сенсационное предложение.
– Лондон сказал, что ему очень понравилось наше выступление (а мы там действительно хорошо сыграли), – рассказывает Леня, – и интересно было бы с «АукцЫоном» что‑нибудь совместно записать. А вообще мы, типа, можем назвать любых нью‑йоркских музыкантов, с которым хотели бы поработать, и он постарается с ними договориться, поскольку практически всех их лично знает. Они нам еще и «скидки сделают» со своих обычных сессионных гонораров.
Мы, конечно, ошалели от такого сюрприза, и я ему ответил через сопровождавшего нас переводчика Макса, что хочу, мол, Джона Зорна, Марка Рибо, Джона Медески, ну и ты, Фрэнк, само собой, приходи…
Через несколько дней Лондон на полном серьезе сообщил нам, что Медески и Рибо согласны, а Зорн, к сожалению, не может, поскольку в тот момент он вообще ни в каких чужих проектах решил не участвовать…
Сколь вдохновился Леня готовой стать явью «американской мечтой», легко почувствовать, например, из фрагмента его интервью, опубликованного в мартовском номере русской версии журнала «Роллинг Стоун» за 2006 год.
«РС»: – И когда вы едете на запись?
Федоров: – Предварительно договорились на май‑июнь. Я сейчас так говорю, будто все уже состоялось. Конечно, нет. Еще массу вопросов надо решить.
«РС»: – Например, что, собственно, записывать?
Федоров: – Как что? Новое, разумеется.
«РС»: – Разве у «АукцЫона» есть новый материал?
Федоров: – Пока нет. Но, думаю, не проблема будет найти.
«РС»: – Странно. Почему же в течение 12 лет это было проблемой?
Федоров: – Да никогда не было. Проблема была в том, чтобы получить удовольствие от процесса записи. Мы перепробовали здесь уже все и вся, нам стало просто скучно. В Штатах, надеюсь, все по‑другому будет. В Нью‑Йорке очень кайфово. Там атмосфера подвигает к творчеству, самовыражению. Весь воздух этим пропитан. А когда есть общий кайф, что‑нибудь обязательно родится, пусть даже прямо в студии. Я знаю это по своему опыту…
Лето 2006‑го, однако, пришлось переждать. «АукцЫон» провел его на редкость публично в своем отечестве: поучаствовал с песнями в Открытом проекте телеканала ТВЦ, выступил на паре крупных опенэйров (на «Старом мельнике» в Самаре и «Крыльях» на столичном летном поле в Тушино), дал еще несколько сольных концертов и только в сентябре опять перемахнул через Атлантику, где в обещанной Фрэнком нью‑йоркской студии «Stratosphere Sound» фактически в онлайн‑режиме за неделю возник последний (на сегодняшний день), самый лапидарный, графический, зрелый, горячечный, вольный, изощренный «аукцыоновский» альбом «Девушки поют».
Квартет маститых американцев (помимо гитариста Рибо, клавишника Медески, трубача Лондона, подыграть «Ы» согласился пятидесятилетний саксофонист‑импровизатор, выпускник колледжа Беркли Нед Ротенберг) включился в аранжировки и запись предложенного «АукцЫоном» материала без единой совместной репетиции с неизвестной иностранной группой – и абсолютно не врубаясь в корневую суть приблизившихся к лучшим творениям русского футуризма, метафоричных, непереводимых, новых текстов Озерского, но буквально осязая их фонетику.
Белым телом надоелом
Пылом былом опустелом
Тылом жилом или ходом
Мылом с мылом с параходом
Там дам даром туда‑сюда.
Как и предполагал, вернее даже, подсознательно хотел Леня, песни рождались «прямо в студии». Дюжина не вписанных в какие‑либо стилевые, жанровые схемы музыкантов из двух стран, двух миров с принципиально разным уровнем свободы и художественной независимости в пространстве «Stratosphere Sound» на ходу становилась единым, бурлящим организмом.
– Ощущения от записи «Девушек…» были чумовыми, – говорит Федоров. – В первый день нашей работы американцы ничего не понимали. Рибо вообще обалдел, когда ему в ухо одновременно задудели туба, труба и саксофон. Но потом, когда альбом свели, он послушал и остался им очень доволен.
Эти именитые американские ребята наглядно показали, что в основе всего – желание играть, а не техника. Ведь смотришь на игру Рибо, и кажется, все просто, я так тоже смогу. Ни фига, не сможешь! Так только он может, и это круто, это все в его душе. И Медески ничего сложного не делает, просто играет, как сам хочет и как никто, кроме него, не играет. В этом вся магия. Но они еще и талантливые артисты. Рибо играет три ноты так, что и Стив Вай отдыхает, и Владимир Кузьмин. Майк абсолютно неподражаем. Поэтому он любимый гитарист Джона Зорна и вообще способен вписаться в любой музыкальный проект. Когда мы с ним разговаривали, он признался, что даже не помнит всех альбомов, в записи которых принимал участие. Его диапазон: от фри‑джаза до Чака Берри. С последним он однажды ездил в тур, где сидел в кулисах и играл вместо Берри, а тот просто скакал по сцене. При этом Рибо сольно записал много потрясающих вещей, которые мало кто может исполнить.
– Для меня запись «Девушек…» принципиально отличалась от всего, что мы делали прежде, – подчеркивает Бондарик. – Игра в два баса имела свои
нюансы и дополнительные сложности. К тому же приходилось взаимодействовать с музыкантами, которых воочию видел впервые, и весь анализ сыгранного нами происходил прямо в процессе записи, так сказать, пока вращалась пленка.
– Из всех наших альбомов сложнее всего, конечно, давался «Девушки поют», – отмечает Шавейников. – Раньше я знал, что многое зависит от меня, а тут, напротив, многое не от меня зависело, а от людей, игравших рядом, причем иностранцев. С ними непросто было договориться. Приходилось придумывать что‑то, не столь вольно, как, скажем, когда мы замечательную тему «Фа‑фа» записывали. В ней воздух есть, а в «Девушках…» – плотняк такой в каждой песне.
– Общение с теми музыкантами, что участвовали в записи альбома «Девушки поют», – продолжает Федоров, – несомненно, помогло нам профессионально вырасти. И это, возможно, один из важнейших моментов данного проекта. По сравнению, допустим, с «Птицей» у нас получилась работа, уже значительно больше похожая на музыку.
– Рибо, Медески, Ротенберг… – размышляет Борюсик. – Думаю, их участие в альбоме важнее Леньке, чем, положим, мне. Мне все равно. Я до момента записи «Девушек…» их и не знал. Ну, что‑то из песен Тома Уэйтса, в которых играет Рибо, мне Ленька однажды дал послушать, но так, чтобы я основательно знакомился с творчеством приглашенных нами американцев, этого не было…
– Ленька, конечно, больше меня различной музыки слушает, но что касается Рибо, Медески, то эти исполнители из числа и моих любимых, – говорит Озерский. – И вдруг ситуация сложилась так, что мне удается с ними вместе что‑то сделать, да хоть просто постоять и посмотреть, как они работают. Это же кайф! Им ничего не требовалось специально объяснять во время нашей студийной сессии. Они просто приходили и начинали играть.
– Эксперимент с известными приглашенными музыкантами оказался для нас удачным, – считает Рубанов. – Все происходило вполне естественно. Было ясно, что американцы пришли не для того, чтобы нас заменить, а для того, чтобы дополнить. Хотя, возможно, Федоров и не отказался бы постоянно выступать с такими людьми, но «АукцЫону» это не по силам, точнее, не по средствам.
– Я в этом проекте стоял, в принципе, особняком (главной моей задачей были тексты), поэтому чувствовал себя в столь авторитетной компании нормально, – развивает тему Озерский. – Даже если бы ни единой сыгранной мною ноты в пластинку не попало, я все равно поехал бы в Нью‑Йорк на запись и переживал за то, чтобы альбом получился в лучшем виде. Сам бы, грубо говоря, вырезал свои партии из окончательного варианта, если бы они смотрелись неудачно. Общий результат важнее. А играть, как Медески, я все равно никогда не смогу.
Десять треков для «Девушек…», одним из которых оказалась мелодекламация раритетной гаркунделевской «Доброты», сочиненной им еще в год московской Олимпиады, окончательно были записаны 18 сентября 2006‑го. Зимой 2007‑го их свели и отмастерили в том же Нью‑Йорке, а официальная презентация альбома в Питере и Москве состоялась 21 и 22 апреля. И хотя к этому моменту «аукцыонщики» уже успели пропеть практически весь свежеиспеченный материал на своих зимних концертах, полновесную премьеру вожделенной, новой (да еще и американской!) пластинки «Ы» встречали с трепетом. Тем паче что главные штатовские корифеи, приложившие руку к «Девушкам…», лично явились сыграть с «АукцЫоном» на первом представлении альбома в России.
Дабы не воссоздавать по памяти атмосферу исторического события, позволю себе процитировать фрагмент своей же заметки в «Известиях», написанной на следующее утро после московской презентации «Девушек…»:
В этот вечер в «Б1 Maximum» легко можно было встретить тех, кого не видел более десятка лет – аккурат со времени выхода предыдущей полновесной студийной пластинки «АукцЫона». Подходящим приветствием выглядел забавный (и, в сущности, недалекий от истины) вопрос: «Ну, вы готовы к прослушиванию шедевра?»
Представление «шедевра» началось с выхода нарядного Олега Гаркуши. Его теперешнему «костюму с отливом» позавидовал бы крамаровский Федя из «Джентльменов удачи». Нацепив фирменные белые перчатки, долговязый «аукцыоновский» пиит‑шоумен протяжно зачитал опус о «злом похмелье», под который на сцене собралась вся группа и давно обещанные «бонусные» звезды в лице гитариста Марка Рибо и клавишника Джона Медески. Первую тему «Профукал», которая и открывает новый диск «АукцЫона», Леня грянул так, что шум, произведенный на той же сцене неделей раньше продюсируемым им когда‑то «Ленинградом», показался ласковым морским прибоем. Кроме подпрыгивающего и кружащегося волчком Гаркуши, конвульсивной гитары и пластики Федорова, привычного звукового напора «АукцЫона» поэтическая истерика покрывалась контрабасом Владимира Волкова и авангардными пассажами Рибо и Медески. Из чрезмерного уважения к последним их инструменты «вывели на пульте» так, что гитара Рибо, например, звучала порой громче «моторхэдовского» саунда. Леня, впрочем, умудрялся перекрикивать и перешептывать и ее.
В этом концерте Федоров, казалось, ориентировался на зал даже меньше обычного. Он пел для себя, словно вновь переживая удовольствие от неожиданно сложившегося проекта. Когда после долгого экспрессивного клавишного интро Медески к «Рогану Борну» Леня поскакал со стулом вокруг микрофона, стало очевидно, что он не вполне здесь, не совсем с нами…
Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 128; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!